С принцем мы встретились уже в зале собраний. У заводчика он перехватил довольно объёмный футляр и запер за собой дверь, когда мы остались одни.
Тангвин тоже изменился. И это я не только про удаление с лица сутенёрских усиков говорю. Он возмужал, как мне показалось. Подрос в самом важном смысле этого слова. Не прикасался к чему-либо крепче вина. Уверенно отказывался от тлеющих листиков. Полностью втянулся в процесс государственного управления под руководством спасительных чинуш, присланных дальновидным отцом из самой столицы.
Принц оказался совсем не дураком. Его холено-слащавая внешность оказалась обманчива. Хорошие гены, хорошее воспитание, прекрасное образование и, самое главное, умение быстро соображать, заставили меня пересмотреть своё отношение к нему практически с первых дней. Бесило только одно: его абсолютная неспособность хоть как-то противостоять Аларе. По какой-то неизвестной для меня причине он проигрывал ей практически все словесные баталии. И я — говорю как есть — пару раз советовал поучить её кулаком. В своё время я вёл себя примерно так же: принимал на голову ушаты помоев, отводил взгляд, постоянно чувствуя себя виноватым, и понемногу терял чувство собственного достоинства. Но хоть очень хотелось, я ни разу не поднял руку на бывшую жену. Она же всё-таки мать, чёрт бы её побрал… Я предпочёл трусливое бегство с алиментами, а не защиту собственного достоинства и сражение за трёхкомнатную квартиру, на которую заработал собственными ногами.
Примерно так же вёл себя с Аларой Тангвин — нерешительно. Как-будто какие-то внутренние демоны, которых он тщательно скрывал, запрещают ему вести себя, как мужчина, а не как половая тряпка, о которую вытирают ноги.
Но кроме этой странной слабости к собственной супруге, других особых недостатков у парня я не заметил. Он очень быстро принял меня за старшего, внимательно слушал, советовался и приводил в исполнение мои решения. Как исполнитель он был хорош. А это было именно то, что мне требовалось.
— Наверное, что-то очень срочное, милих, — Тангвин выглядел очень молодо без растительности на лице. Хотя, по нашим, земным меркам, как я подсчитал, он едва перешагнул через порог двадцати двух лет от роду. — Второй раз после твоего прибытия срочное послание… Прочтёшь сам? Или мне лучше?
— Давай ты, Тангвин. Разворачивай и читай вслух.
— "Приветствую анирана Ивана и моего дорого сына", — Тангвин развернул довольно объёмное письмо. — "Пишу со срочной просьбой о деле безотлагательной важности"… Что-то случилось, что ли?
— Тангвин, не отвлекайся.
— "Две декады спустя после наступления новой зимы и праздников, связанных с сиим событием, прибыл уставший и замёрзший сирей. Прибыл аж из самого Винлимара"… Это с востока, милих.
— Тангвин.
— Прости… "Старый сподручный Эоанита — святой отец Эвенет — прислал очередное письмо с угрозами. Но не с угрозами лично мне или тебе, аниран, а с угрозами моей семье. А точнее — Терезину"… Это мой младший брат, — нахмурился Тангвин. — Он-то здесь причём?… "Терезин родился последним из моих сыновей. Успел родиться за несколько зим до появления карающего огня. И взрослел в те жуткие времена, когда прежняя жизнь рушилась, когда святая церковь вводила новые догмы, а чернь и уважаемые люди день за днём теряли веру. Он видел всё это своими глазами, впитывал изменения и истово поверил. Поверил в то, что наказание за наши грехи пришло… В этом вся суть беды, аниран: под влиянием слов Его Святейшества неокрепший умом Терезин решил совершить паломничество. Три зимы назад он отправился на восток прислуживать при Храме Смирения. Храме, названным "Чудо Астризии". Он не слушал моих слов, не слушал слов матери. Не убоялся даже смерти, которая легко могла настигнуть его в нелёгком пути — настолько была крепка его вера в то, что Триединый Бог наказал нас по заслугам. И лишь постоянными молитвами, постоянными обращениями к Нему, мы можем это наказание искупить… Дважды я получал от него весточки. Эоанит приносил письма, написанные рукой Терезина. Тот уверял, что с ним всё хорошо. Что он прислуживает в храме и продолжает замаливать наши грехи. И я, хоть и с некоторым опасением, всё же оставался спокоен за его судьбу. До недавнего времени"…
— Эвенет совсем обалдел? — я пытался вникнуть в ситуацию. — Взял в заложники сына короля, что ли?
— Чего-чего?
— Ничего. Читай дальше, Тангвин.
— "И вот как раз мы возвращаемся к письму от Эвенета. Я позволю себе процитировать этого мерзавца… Мерзавец! Ты представляешь, аниран, что написал этот мерзавец? Цитирую: "…если Его Величество Анфудан Третий не одумается, если не вернёт воровским способом украденную собственность в законные руки святой церкви, если так и будет продолжать поддаваться воле драксадара, одуматься помогу ему я. Я не только запрещу прислуживать при Храме сыну Его Величества, который, в отличие от отца, глубоко верит, но и посажу в темницу. В темницу, куда церковь отправляет строптивых шахтёров и апостатов, где он медленно умрёт от истощения. А затем высохшее тело того, кто с лихвой расплатится за чужие грехи, Его Величеству доставит сирей. Ибо вполне будет способен унести"… Нет, каков мерзавец, а!?… Я тебя прошу, аниран… Очень сильно прошу не отказать в следующей просьбе: не мешкая отправляйся к "Чуду Астризии", найди моего сына и верни домой. Как истово верил он в наше заслуженное наказание, так же истово верил в приход посланников небес — в приход аниранов. Покажи ему себя, и он поверит. Убеди, что тебе по силам спасти мир. Убеди моего слабого умом сына и приведи в Обертон… Молю тебя именем Триединого — не отказывай в просьбе сразу! И не раздумывай! Выполни своё предназначение — спаси и эту душу. Ибо лишь тебе это под силу."
Когда Тангвин окончил читать, я чувствовал себя растерянным. Про своего заблудшего сынулю король редко упоминал. Так, между делом… А тот, оказывается, целиком и полностью поверил в тот бред, который распространяла церковь. Что, в принципе, неудивительно, учитывая, в какое время и в каких условиях он рос.
— Неужели святой отец Эвенет способен на такое? — выпучив глаза, Тангвин рассматривал письмо в своих руках.
— В этом нет никаких сомнений, — хмыкнул я. — Человек, который прислал сундук с золотом и ядовитой пылью, перешагнёт через любого. Любого сгноит в глубоких подвалах… Чёрт возьми, почему твой отец раньше не сказал, что у Эвенета такой козырь на руках? Почему не предупредил?… Ладно, не отвечай. Это риторический вопрос.
Я тяжко вздохнул и потёр лоб ладонью: похоже, дело — дрянь. Парень сам по себе — религиозный фанатик. Так ещё и находится там, где все такие. То есть вырвать его из храма — всё равно что из рядов секты вырвать самого отпетого сектанта.
Хм… Парень… Парень… А сколько ему лет, вообще?
— Тангвин, сколько лет твоему младшему брату?
— Лет?
— Зим, я имею в виду. Возраст какой?
Принц на мгновение задумался.
— Двадцать три зимы, должно быть. Но, извини, милих, я не уверен. Я не видел его давным-давно… Наверное… Наверное, последний раз как раз тогда, когда… О! Точно! — принц всполошился, принялся вертеть головой и метнулся к стене, всегда закрытой широкой коричневой шторой. Потянул за канат и улыбнулся. — Вот, смотри. Тогда я видел его в последний раз.
На огромном холсте в половину стены изображалась семейная идиллия: ещё не такой старый и не такой пузатый Анфудан Третий важно восседал на троне. Слева от него стояла невысокая, но очень миловидная рыжеволосая женщина, признать в которой саму королеву было практически невозможно. Ничем не привлекательный мужчина с окладистой бородой возвышался позади. Молодой парень, мордашкой очень похожий на Тангвина, прижимался к мужчине плечом. Горделиво задрав подбородок, у правого подлокотника примостился смазливый подросток. А у левого подлокотника, приняв на плечи материнские руки, по-детски непосредственно улыбался голубоглазый мальчонка лет семи-восьми. Портрет был настолько прекрасен, настолько идеально написан, что я ни секунды не сомневался, что работал профессионал.
Теперь осталось выяснить ху из ху, как говорится.
— Вот Терезин, — Тангвин опередил меня с вопросом и указал на улыбающегося мальчика. — Мастер Гильдаран — да подберёт Фласэз для него достойное место в своей армии — работал над холстом несколько декад, пока королевская семья пребывала в Валензоне. Как раз тогда, когда Валензон передавали в моё управление. Это… Это было много зим назад. Четырнадцать, пятнадцать… Не помню. Тогда я видел брата в последний раз.
— Хм, — озадаченно хмыкнул я, рассматривая портрет. — Не думаю, что это поможет. Время безжалостно ко всем. Уверен, он уже давно не ребёнок… А это же Тревин позади? Старший?
— Да. Сзади — Тревин, справа — Трифин, слева — Терезин.
— Жаль, что нет ничего посвежее, — почесал я подбородок.
— Скажи, милих, ты уже решил, как поступишь? Ты пойдёшь через всю страну, чтобы найти брата?
Я бы соврал, если бы сказал, что уже точно что-то решил. К тому же портрет хоть и красивым оказался, но совершенно бесполезным. Как теперь выглядит этот Терезин, я не имел ни малейшего понятия. То есть придётся искать иголку в стогу сена, если я всё-таки решусь. Иголку в стогу враждебного сена.
— Пока не знаю, Тангвин. Я бы хотел посетить это ваше Чудо Астризии, чтобы найти Эвенета. Взять его за седую бороду и врезать кулаком промеж глаз за то, что хотел убить меня и твоего отца. Ну и Терезина забрать мимоходом… Только вот соваться туда, где король не я… и даже не твой отец, крайне рискованно.
— Рискованно, — подтвердил Тангвин. — Без проводника, без подорожных с королевской печатью ты туда вообще вряд ли доберёшься.
— И без золота…
— И без золота, — Тангвин вновь кивнул головой. — Только золото — не самая большая проблема. Лиги — вот что самое опасное. Пройти сотни лиг через страну, где всё ещё нет порядка, очень опасно. В одиночку, думаю, не по силам даже анирану.
Я считал иначе, ведь давно привык в одиночку наворачивать лиги. Сколько в этом мире уже их отмотал… Но спорить с принцем не стал. Мне предстояло очень серьёзно поразмышлять над этим вопросом и продумать отказ, если я всё-таки…
— Мастер Сималион сможет помочь! — радостный вскрик Тангвина выбил меня из раздумий. — Я помню, он пытался обучать Терезина. Отец как-то писал, что хочет сделать из него умелого фехтовальщика. Но Терезин, в отличие от Трифина, с детства питал отвращение к военному ремеслу. Ему даже меч было противно в руки брать.
— Пацифист вырос, что ли?
Тангвин меня не понял. Нахмурился, пытаясь понять смысл инопланетных речей, но, в итоге, лишь плечами пожал.
— Неудивительно, что пацифисту легко задурили мозги покаянием, — пробормотал я и задумался: вроде, что-то наклёвывается. Если Сималион помнит парня, если сможет опознать, есть смысл попытаться вырвать его из лап Эвенета. Как ни крути, это важно не только с человеческой точки зрения, но и полезно политически. Король будет передо мной в неоплатном долгу. Пойдёт на что угодно ради анирана… Тангвин окрепнет в своей вере в милиха. Не только будет готов исполнять его приказы, но и жизнью рискнёт ради него. Не сомневаюсь… К тому же, отпустить Эвенету щелчок по носу — а может быть, и башку отрубить мимоходом — было бы совсем неплохо. Этот "хозяин востока" действовал мне на нервы. Один хитрозадый козёл скрылся на западе, другой хозяйничает на востоке. Если они примут решение и одновременно начнут давить на центр… Короче, надо пораскинуть мозгами. Поразмышлять наедине с самим собой, обсудить этот вопрос с Сималионом, а затем посоветоваться с близкими людьми. Понять, стоит ли овчинка выделки.
***
Держать совет я позвал всех. Всех, кому мог доверять. Даже Мелее разрешил присутствовать, которая всё так же не отходила от Дейдры ни на шаг. Она сидела рядом с внучкой и ежесекундно посматривала на засыпавшего на руках той правнука.
— В общем, дела обстоят именно так, — закончил я рассказ. — Я посидел, подумал немного. Но так же хочу услышать ваше мнение. Смело говорите. Каждому из вас я доверяю, как себе. Высказывайтесь.
— Куда милих, туда и мы, — лаконичный Иберик глянул на Феилина и дождался ответного кивка. Со следопытом они быстро нашли общий язык. — Куда прикажет и когда прикажет.
— Я помню парня, — Сималион состроил кислую мину. — Мягкий он слишком. Не из королевского теста… Прошу прощения, Ваше Высочество…
— Конечно, мастер. Продолжай.
— Задумчивый, весь в себе. Слаб духом, слаб телом. В руки металл брать не желал. Не умел решать самостоятельно, другим доверялся… Я всегда знал, что такова будет его судьба — плестись на поводу, как теля… Простите, Ваше Высочество.
Принц промолчал. Было очевидно, что слова именитого мастера о брате ему не по душе.
— Но я его узнаю. Обязательно узнаю. Он терял облик на моих глазах. Превращался в одухотворённого боголюба. Если ты, милих, решишь вернуть сына отцу, я с тобой. Это важное дело. Не только во славу короны, а во славу добра.
— Святой отец, что скажешь ты? Уверен, ты тоже знал Терезина.
— Знал, — отец Эриамон, вошедший в круг моих доверенных лиц и нисколько не сомневающийся в избранности именного этого анирана, всегда давал дельные советы. Он хорошо разбирался в местной религиозной кухне и был неоценим, как союзник. — Примо Сималион правы, Терезин — ведомый. Он жадно слушал проповеди… В том числе и мои… И через некоторое время созрел. Его переполняла кипучая энергия. Но не делу короне он хотел её посвятить. А делу замаливания грехов тех нечестивцев, кто всё ещё сомневался в заслуженности наказания. Перед самым паломничеством он проводил в храме всё своё время. Всё сильнее убеждался в правильности предстоящего поступка. И ушёл. Ушёл вместе с тысячами тех, кто искал искупления.
— Меня интересует, как ты смотришь на то, чтобы вырвать его из лап Эвенета? И захочет ли он быть вырванным?
— Конечно, не захочет, — фыркнул Эриамон. — Кто захочет, чтобы его вырвали из семьи? Я даже уверен, если святой отец Эвенет прикажет Терезину самому спуститься в темницу и сгинуть там, тот согласится. Его убеждения непогрешимы…
— Но?… Я чувствую, что дальше последует "но".
— Но спасти его необходимо. И спасти его может лишь милих — лишь ты, — святой отец указал на меня пальцем. — Ибо его вера в тебя абсолютна. Даже Триединый, — отец Эриамон осенил себя знаком. — Не сможет заставить его служить себе, если появится аниран. Тот аниран, кто словами и делами докажет, что пришёл спасти не только его, но и весь мир.
— То есть ты, святой отец, намекаешь, что идти надо?
— Не намекаю, а говорю — идти необходимо. Но идти не одному. И не только с мастером Сималионом. Надо идти во главе многотысячной армии! — святой отец Эриамон аж в размерах увеличился, когда принял гордую позу. — Идти на восток выручать не только одну заблудшую овцу, а всех. Все те души, что страдают и истязают себя, что не знают о прибытии милиха и не верят в грядущее исцеление, обязаны быть спасены. И чтобы милиху позволили это сделать, уверен, необходима армия. Я, как никто, знаю, что спасать тех, кого нужно спасать, ему не позволят.
Я задумчиво почесал макушку. Святой отец Эриамон уже смотрит на мир правильным взглядом. Видимо, сказывается долгое путешествие вместе со мной. Даже словами моими говорит.
Но идти с армией через всю страну несвоевременно. Армии, как таковой, ещё нет. Наверное, около десятка тысяч слабо обученных солдат во всей Астризии наберётся. К тому же, боевой потенциал этой армии пока ещё крайне низок. Нужны декады обучений, декады муштры. Нужны толковые сотники и тысячники. Но самое главное, нужны боевые столкновения. Боевое крещение, можно сказать. Типа таких, когда в Обертоне гарнизон Каталама разобрался с храмовниками. В письмах Его Величество весьма довольно отзывался о старом-новом тысячнике.
И таких, как Каталам, мне нужны десятки. А таких солдат, как под его управлением, десятки тысяч. Без таких начальных данных марш-бросок через всю страну бессмыслен. Эвенет задолго до нашего прибытия обо всём узнает. И, я уверен, бросит навстречу не только всех своих храмовников, но и всех паломников. Даст каждому вилы в руки и прикажет, отдавая сотню за одного, воткнуть эти вилы в пузо каждого гессера. А если ещё и Эоанит вовремя подсуетится, ведь в чём в чём, а в глупости его никак нельзя обвинить, мы очень сильно рискуем сказать "прощай" не только наркотическим садам, но и Обертону.
Я бросил взгляд на Дейдру. Она машинально покачивала ребёнка, озабоченно смотря в мои глаза.
— А что скажешь ты, милая?
Её мнение для меня тоже что-то значило. Хоть я был уверен, что она, многое пережившая и многого натерпевшаяся, сразу начнёт отговаривать. Испуганный взгляд как бы намекает…
На Дейдру посмотрели все собравшиеся в комнате, когда она застыла, будто размышляла о чём-то.
— Ты должен спасти всех, кого можешь спасти, — тихо произнесла она. — Ведь милих для этого и спустился с небес… Я вижу твой удивлённый взгляд. Но, поверь, я уже подумала. Уже испугалась и уже решила. Дела государства гораздо важнее, чем моё личное счастье. Даже я мало что значу, по сравнению со спасением сына самого короля…
Она бросила короткий взгляд на собственного сына. А потом сурово посмотрела на меня, как бы показывая, что именно для неё самое важное. И чью жизнь она будет защищать первым делом.
— …Но надо действовать скрытно. Слух о прибытии анирана в Валензон прибыл задолго до прибытия самого анирана. Все к этому были готовы. Если ты… Если ты так же открыто пойдёшь на восток, я боюсь, тебя не встретят подобающе.
Я очень хорошо понял, что она имеет в виду. Ведь сам ни раз за прошедшие дни рассказывал ей, как обстояли дела в Обертоне. С кем пришлось повстречаться, с кем поконфликтовать, а кого и головы лишить. А так же рассказал, почему местная церковь уже не любит анирана. И почему в скором времени начнёт ненавидеть. Если, конечно, уже не ненавидит.
— Скрытность — половина успеха на охоте, — Феилин понял слова Дейдры своеобразно. Но смысл в его словах, несомненно, присутствовал.
— Женщина анирана права, — Тангвину было немного неловко оттого, что по статусу он занимал высшую ступеньку, а в этом кругу вынужден был ждать момента, когда ему позволят высказаться. — Власть святых отцов у Чуда Астризии непререкаема. Плавин… Винлимар… Наместники этих городов с Его Величеством разговаривают, не страшась. Они знают, что за их спиной стоит кто-то не менее могущественный. Если милих поведёт войско, уверен, никто из наместников не откроет милиху врата в город. Скорее его встретят кипящим маслом. Поэтому милиху надо отправляться тайно. Как паломник. Весна близко. А за ней последует тёплое лето. Самое время паломникам со всей Астризии стягиваться к Храму и вымаливать прощение. Пусть милих станет одним из них. Пусть вместе со всеми совершит восхождение, оставит дары на ступенях и вознесёт молитву. Осмотрится, найдёт брата, вырвет из лап священнослужителей и вернёт отцу.
Тангвин глаголил истину. Примерно к такому решению я и склонялся. Про паломничество я уже знал немало. И знал, что оно совершается цветущей весной и тёплым летом, а не пасмурной осенью и холодной зимой. Затеряться в толпе и посмотреть на всё своими глазами было бы очень неплохим решением. Вместе со свежим мясом взойти по спиральным дорогам к Храму, возможно увидеть Эвенета, найти пацана и увести его. Ведь реально глупо ехать на восток, крича во все стороны: "Прочь с дороги! Аниран едет!". Нужно действовать инкогнито.
— Путь будет долог? — я посмотрел на Тангвина.
— Долог. Если милих выйдет одвуконь, как только подсохнут дороги, лишь через шесть-семь декад он доберётся до Плавина — города на озере Холетер. Самого большого озера на просторах Астризии. Там как раз лесосплав начнётся… Паломники будут стягиваться… В общем, движение на озере станет оживлённым. Через всё озеро, а потом по реке милих прибудет в Винлимар — столицу восточных краёв. И оттуда есть лишь один путь — к Чуду Астризии. Тракт проложен не хуже, чем от Равенфира к Обертону. Невозможно заблудиться… В общем, к началу лета милих должен прибыть. И у него будет целое лето на то, чтобы осмотреться и всё изучить.
— А как потом обратно? — поморщился я.
— Так же, как и туда.
— М-да… Не уверен, получится ли. С пацаном-то на плечах.
— Тебе ещё придётся побороть его волю, милих, — напомнил Эриамон. — Принц Терезин не оставит своего духовного наставника по своей воле. Только если его волю сломит воля более сильная. Просто так он за тобой не пойдёт. Ты должен будешь доказать, что достоин стать поводырём. Показать своё право повелевать его волей.
Я опять поморщился. Вроде бы, Терезину, по местному летоисчислению, уже двадцать три года стукнуло. Немного моложе Дейдры, получается. А говорят о нём, как о тупоголовой кукле, которая повторяет мантры, вдолбленные в голову другими. Сказал бы я, что у всех пацанов в этом возрасте ветер в голове. Да это не так. Я в этом возрасте — где-то в шестнадцать-семнадцать лет по земному летоисчислению — на юниорском чемпионате перстни брал. Одной из центральных фигур на поле был. А тут, блин, из парня сделали бестолкового религиозного фанатика, которого не только ещё обнаружить надо, но и уговаривать придётся. Да и в мешок такого не засунешь, чтоб не рыпался. Придётся выводить на своих ногах, а не в мешке.
Размышляя, я опять обратил внимание на Дейдру. Её лицо потемнело. Печать грусти отчётливо отображалась на лице. Она машинально укачивала ребёнка, смотрела куда-то в пол и мрачнела на глазах.
Её красноречивое лицо рассказало мне о многом. Я никогда не был особо хорошим физиогномистом, но не понять, что сейчас творится у неё на душе, было невозможно. Она опять боялась за меня. Опять боялась за себя. Опять боялась того, что мне придётся уйти без стопроцентных шансов вернуться. Она опять боялась остаться одной, жить в страхе и ждать. Но в тоже время понимала, что выбора у неё нет, ведь пути анирана неисповедимы.
Я отвёл взгляд, потому что не мог смотреть на Дейдру в данный момент. Желание отказаться, наплевать на всё и остаться с любимой женщиной охватило меня целиком. И хоть я знал, что это лишь временная слабость, сопротивляться временной слабости было очень тяжело. Ведь я тоже человек. И человеческие чувства мне тоже присущи.
— В общем, вы все одобряете…
— Не все, — впервые подала голос Мелея. Эта проницательная бабулька заметила изменившееся лицо Дейдры одновременно со мной. И тоже сделала верные выводы. — Нече там делать. Тут делов полон рот. Сын твой, вон, подрастает. Куда ты от него?
— Спасать другого сына, — тихо прошептал я, отчаянно сопротивляясь той временной слабости, на которую надавила хитрая Мелея. — Решено, значит! — я добавил громко и уверенно, чтобы больше никто не пытался сбить анирана с пути истинного. — Мастер Сималион тоже пойдёт со мной. Но поскольку путь предстоит неблизкий, мне нужны верные помощники. Иберик, и ты — Феилин, собирайтесь. Отправимся вчетвером.
— А я? — разочарованно развёл руками Эриамон.
— А мы? — испуганно выпучил глаза Бертрам, денно и нощно стоявший вместе с гессерами на страже анирана и его женщины.
— Святой отец, тебе там точно делать нечего. Мало того, что путь неблизкий и нелёгкий, так там, на далёком востоке, уверен, найдутся те, кто легко сможет тебя опознать. Или ты сам себя рассекретишь ненароком. А поскольку мы отправляемся тайно, эта тайна сразу пойдёт по… В общем, нет. Ты останешься здесь и будешь присматривать за моим сыном и моей… законной супругой. А ты, Бертрам, и твои верные воины, — я по-дружески хлопнул того по плечу. — Займутся тем же: мой сын и Дейдра — теперь твоя ответственность. С головы каждого волосок не должен упасть. Ты защитишь их от всех напастей. А самое главное — защитишь от публичности. Ни шёпота, ни полшёпота не должно просочиться за стены королевского дворца. Любого накажу, если Эоанит прознает про Элазора, как прознал про Фабрицио. Тебе понятно?
— Конечно, милих, — Бертрам поклонился. — Всё исполню. Твоя женщина под надёжной защитой.
Словам опытного сотника я мог верить. Пока он меня ещё не подводил.
— Обещаю, что дитя милиха и его женщину во дворце никто пальцем не тронет. Это самое безопасное место для них, — торопливо добавил Тангвин.
— Ваше Высочество, — при посторонних я Тангвина никогда не называл иначе. — Мы отправимся, как немного подсохнут дороги. Распорядитесь обеспечить нас всем необходимым. В том числе картами, золотом и провизией. Иберик, Суммана тоже берём. Хватит ему прохлаждаться. Постараемся каждую декаду отправлять в Валензон за новостями. Дейдра… Дейдра!
— Да? — она растерянно посмотрела на меня, будто с большим трудом смогла выбраться из паутины тяжких дум.
— Держи меня в курсе всего, — я добавил нотку суровости. — Его Высочество будет оповещать о важных делах, а ты о ещё более важных — о моём сыне. Я должен знать, что с ним всё в порядке.
— Конечно.
Дейдра окончательно поплыла. Я видел, что она едва сдерживается. Не было бы тут свидетелей, уверен, сейчас бы она уже рыдала.
Так что пришлось решительно подавить тяжёлый комок, зарождавшийся внутри, и успокоить мать моего сына.
Никого не стесняясь, я подошёл к ней, взял подмышки, поставил на ноги и осторожно обнял, чтобы не разбудить слюнявого соню.
— Не бойся. Всё будет хорошо. Мне опять придётся уйти, а тебе опять придётся дождаться. Поверь мне, любимая: я не собирался бросать тебя в первый раз, не собираюсь бросать и во второй. Я обязательно вернусь. Ты должна мне верить. Сколько бы времени не прошло, сколько бы трудностей нам обоим не пришлось преодолеть, мы обязательно будем вместе.
Дейдра всё же не справилась. Переполнившись чувствами, она не смогла себя сдержать. Слёзы потекли по щекам. Она кусала губы и не могла произнести ни слова. Как и суровая Мелея, которая моментально подхватила слезливую болезнь.
— Дела милиха должны идти во спасение. Никто не может стоять у него на пути. И никто не может держать на привязи, — момент слегка подпортил святой отец Эриамон.
Но, к удивлению, это подействовало. Дейдра шумно втянула носом воздух и резко вытерла слёзы рукавом.
— Вернись ко мне. Вернись.
— Я вернусь. Я обещаю.
— Тогда пусть Фласэз освящает твой путь. Ступай с Богом.