Переправа до Мерцающего Острова не занимала много времени, но Торену казалось, что прошла целая вечность с того момента, как они отчалили из рыбацкого городка. Неизменный пейзаж лишь усиливал это ощущение. Вокруг стоял густой туман. Гладь воды была практически зеркальной, отражая серую мглу. Лишь волны, исходящие от их лодки, давали понять, что они двигались по морю, а не плыли в облаках.
— Далеко ли ещё? — спросил будущий настоятель.
Нел в ответ отрицательно покачал головой.
Торен сидел в задней части их древней посудины и пытался разглядеть хоть что-нибудь. Мысль о том, что он может погибнуть, натолкнувшись во мгле на подводные скалы, и стать кормом для рыб, не оставляла его. Лодочник, по-видимому, не разделял его опасений. Он спокойно курил трубку, дым которой тут же растворялся, и умело вёл свой “корабль” к месту назначения, будто бы не замечая окутавшей их пелены.
— Никогда не видел такого тумана, — пытался хоть как-то завязать разговор Торен, — Невероятно!
Кроме короткого "угу" он ничего так и не услышал. Эта фраза оказалась самой длинной, которую Нел произнёс с самого начала их немого путешествия. Он не был расположен к беседе, и всякий раз, когда пассажир к нему обращался, всем видом давал понять, что желал бы везти не его, а мешки с провизией, которые не надоедали бы бесконечными разговорами.
Начав сомневаться, что их путь когда-нибудь закончится, Торен вдруг увидел в небе тусклый луч света. Странно. Это не могло быть солнце — слишком рано. Звезды? Нет, вокруг туман. Луч словно плясал в воздухе, становясь то сильнее, то снова замедляя свой танец. С каждым взмахом вёсел свет всё больше наполнял серую картину своими тёплыми оттенками.
— Что это? — спросил Торен. Ответа он не дождался. Вопрос, как ему показалось, он задал самому себе. Контрабандист лишь на мгновение обернулся в сторону света и вновь продолжил свою работу.
Вскоре лодка начала замедлять свой ход. Они приближались к острову. Уже можно было разглядеть его очертания. Стало ясно, что свет исходил от маяка, который находился в восточной части Острова.
От внезапного толчка Торен чуть не упал. Прибыли.
— Это точно то место? Вы не ошиблись? — спросил он у Нела.
Утвердительный кивок головы дал понять, что они там, где нужно.
Никакого причала у берега не было, поэтому пришлось выбираться из лодки прямо в грязь. По колено испачкавшись, Торен начал доставать из лодки свою скромную поклажу.
— Хорошо, — но ничего хорошего он пока не видел. — А как добраться до обители?
Лодочник указал на тропу, поднимающуюся от берега и ведущую в сторону маяка, и начал разворачивать лодку, чтобы отправиться в обратный путь. Наконец-то, он распрощается с этим назойливым святошей.
— Да хранит вас Спаситель, — произнёс утомившийся Торен.
Нел ответил ему смачным харчком в воду, оттолкнулся вёслами от берега и через секунду исчез в серой дымке. Торен остался один со своим мешком, на незнакомом острове, без денег и весь в грязи.
— Ничего, осталось совсем немного, — вслух проговорил свои мысли Торен.
Ночная тьма еще главенствовала вокруг, но она уже начала уступать своё место надвигающемуся новому дню. Небольшая лагуна как нельзя лучше расположилась у каменистого основания острова. Вода, накатываясь небольшими волнами, омывала песчаный берег, что раскинулся на несколько сотен метров. Справа от него резко уходила ввысь скала, напоминающая небольшой городок. Правда, жителями в нём были не люди, а птицы, построившие свои дома в расселинах и откосах крутого обрыва.
На противоположной стороне виднелось единственное место с пологим подъёмом, по которому можно было взобраться. Торен направился туда. Каждый шаг давался с трудом: ноги тонули в остывшем за ночь песке; мелкие ракушки то и дело врезались в его стопы. Но самым трудным оказалось не добраться до конца пляжа, а вскарабкаться наверх по каменистому холму.
Поверхность склона, впитав в себя утреннюю влагу, превратилась в грязь и стала очень скользкой. Мешок за плечами, нагруженный церковной утварью и одеждами, постоянно пытался утащить его назад. И если бы не кусты и корни, торчащие из земли, то кто знает, сколько раз пришлось бы Торену начинать своё восхождение, вновь и вновь скатываясь к подножию холма. Наконец, высота была взята. Уже наверху, изнемогая, он на четвереньках отполз от края, лёг на спину, и долго не мог восстановить дыхание. Грудная клетка то поднималась, пытаясь вобрать в себя как можно больше свежего воздуха, то опускалась, освобождая место для новой порции живительной прохлады. Трудно было сказать, сколько он так пролежал, но восстановив дыхание и утихомирив звонкий гул в висках, Торен заставил-таки свои ноги вновь держать его.
То, что предстало пред его взором, оказалось самым прекрасным зрелищем за долгое время пути. Утренний туман практически растворился, оставив после себя лишь пушистое одеяло, тонким слоем покрывающее землю. Ровная, высокая трава, раскинувшись во все стороны, блестела каплями росы. Полевые цветы с закрытыми бутонами встречали первые лучи солнца вместе с гостем, распускаясь с каждой минутой. Редкие деревья, штрихами искусного художника, дополняли живописную картину. На горизонте, там где небо соединяется с морской гладью, Торен увидел огненный шар, медленно поднимающийся из воды и разгоняющий мглу. Далеко на востоке величественной стеной, ограждая остров от остального мира, раскинулись горы. Казалось, что их острые пики пытаются разодрать когтями проплывающие над ними облака.
Вид был прекрасный, но до храма оставалось ещё далеко. Наверное, добраться получится лишь к вечеру, подумал Торен. Поэтому нужно было продолжать путь, несмотря на всё желание остаться здесь как можно дольше. Насладившись пейзажем, он забросил мешок на плечо.
Ведомый маяком, свет которого ослабевал по мере того, как солнце поднималось всё выше, Торен спешно направился к обители. Несколько раз тропинка терялась среди зелени и невысоких холмов. Видно было, что по ней ходят нечасто. Спустя пару часов он увидел вдалеке покосившийся, почти полностью скрытый в кустах столб. На некотором расстоянии от него — ещё один. За ним — третий. Торен ускорился.
Тропинка выходила на дорогу, ведущую от гор в сторону храма. Две узкие колеи, обрамлённые с обеих сторон остатками забора, змеями тянулись к маяку, огибая природные препятствия. Тревога отступила, когда он понял, что столбы, сперва показавшиеся виселицами, были не местом упокоения преступников, а осветительными сооружениями. Правда, огонь в фонарях, судя по всему, не зажигался очень давно.
Несмотря на то, что шествие продолжалось уже довольно долгое время, его цель не приблизилась ни на метр. Маяк светил всё также далеко. Поэтому Торен испытал чувство, хоть и небольшой, но победы, когда ступил с тропы на дорогу.
Дневная жара отступила вслед за начавшим снижаться солнцем. Солоноватый, морской ветерок приятно освежал. Но сил уже почти не осталось. Тело просило прилечь. Ноги гудели. Заплечный мешок, натерев кожу под мантией до красноты, казался нагруженным камнями. Необходимо было сделать привал. Местом отдыха он выбрал старую телегу, лежащую на обочине без колёс. Вероятно, её бросили, когда стало понятно, что ремонту она не подлежит. Торен расположился так, чтобы тень от телеги могла спрятать его от солнечных лучей. Он разложил на траве еду, благодушно предоставленную ему трактирщиком, и приступил к своей скромной трапезе. Закончив, Торен прильнул к борту телеги и закрыл глаза.
Он быстро падал. Внизу было бескрайнее море, окутанное темнотой ночи. Но вокруг не было ни звёзд, ни облаков, лишь непроглядная мгла. Единственным ориентиром была маленькая светящаяся точка внизу. Она быстро увеличивалась.
Из тьмы показались очертания острова: песчаная лагуна, горы, поля диких цветов. Знакомые места. С такой высоты всё казалось крошечным.
Земля стремительно приблизилась. Он выставил руки вперёд в надежде таким образом спастись. Пейзаж вокруг наполнился светом. Торен не упал и не разбился. Он завис над очень знакомым местом, хоть никогда его не видел. Было холодно.
Волны разбивались о скалы, пенились, выли, словно испытывали боль. В самой высокой точке этой части острова стоял маяк с деревянной пристройкой. Остальной остров будто бы перестал существовать. Видимым остался лишь небольшой клочок земли, который был наполнен светом маяка. Земля вокруг была усыпана похожими на разбросанные семена подсолнуха холмиками. Они двигались: рассыпались, собирались вновь, исчезали и появлялись. Могилы.
Среди них он увидел человека.
— Эй! — крикнул Торен. — Вы меня слышите?
Слова застряли внутри на мгновение, перемешались и вырвались, отразившись от стен мрака. Тысячекратно усиленные, это были не его слова, не его голос, не его тело. Это был не он.
Человек внизу ничего не слышал. Он крепко спал. Рядом из земли торчала лопата. Сосуды с красной жидкостью разбросаны вокруг. Пьяный, весь в грязи — его не было жалко.
Маяк угасал. Тьма наступала. Там где она побеждала свет и касалась захоронений возникали тени. Наполненные злобой, ненавистью, неутолимым голодом, они тянули свои мерзкие руки к лежащему на земле человеку. Он их не видел, даже не подозревал об их присутствии.
— Осторожно! Проснись! Вставай! — пытался разбудить его Торен, но голос был похож скорее на карканье ворона.
Он попытался снизиться. Ночь будто сковала его конечности, не давая пошевелиться. Он повернул голову. Крылья! Они черные, словно уголь, покрыты перьями.
— Ка-а-а-ар! — он хотел крикнуть "Нет".
Кто-то резко дернул его за ногу — точнее за лапу, — потянув обратно наверх. "Но ещё рано, нужно спасти того человека". Ещё один рывок. "Подождите". Следующий. "Отпусти!" Попытался отмахнуться, но в миг он снова улетел ввысь…
Торен быстро проснулся. Ногой он угодил в бок стоящему рядом облезшему псу. Тот выпустил из пасти снятый с Торена сандаль и зарычал, оскалив зубы. Грязная шерсть встала дыбом. Всем своим видом пёс давал понять, что отступать не собирается.
— Отойди! — крикнул Торен и судорожно принялся ощупывать землю вокруг в надежде найти, чем защититься.
В руке оказалась деревянная доска. Он махнул ей, пытаясь отогнать своего противника. Торен не хотел причинять ему боль, но и быть съеденным грязным, бродячим псом тоже не хотелось. Пёс, увернувшись от удара, отпрыгнул назад и бросился на Торена. Целью было горло молодого настоятеля. Торен свободной рукой, с удивительной даже для себя силой, оттолкнул налетевшего на него пса, быстро поднялся и замахнулся доской второй раз. Более удачно. Доска, достигнув цели, сломалась о спину твари. Визг наполнил воздух. Пёс, поджав хвост, устремился прочь.
Небо уже наполнилось звёздами. Сколько он проспал, Торен понять не мог. Необходимо было торопиться. Ночью оставаться в открытом поле, как он успел понять, не следовало. Мало ли ещё какие "сюрпризы" поджидают его в кустах. В Храме Иония Торен не раз слышал о растерзаных в полях беднягах, опрометчиво уснувших после работы. Их жёны приходили, плакали и не знали, что делать, оставшись без кормильца. Дети, лишённые отца, рыдали вместе с ними. Но вспомнил он об этом только сейчас.
Обшарив телегу, Торен не нашел ничего, кроме пустых холщовых мешков. Торен достал из сумки флакон с церковным маслом, вылил в кружку и погрузил в него кусок мешковины. Затем, обмотав им ветку, принялся разжигать. За долгие месяцы он овладел мастерством разведения огня, поэтому с задачей справился в считанные минуты. Пламя, вспыхнув, разогнало окутавшую его тьму.
В ночи маяк казался намного ближе, хоть и горел уже не так ярко. Оставшуюся часть пути Торен преодолел довольно быстро.
Дорога довела его до невысокого покосившегося забора, за которым начиналась территория храма. Огромное кладбище с множеством хаотично расположенных могил отделяло его от конечной точки путешествия. По пути, не спеша, Торен рассматривал не самое приятное зрелище, представшее перед ним. Бесформенные могильные камни не говорили ничего, кроме имени и даты смерти человека. На вершине холма возвышался маяк с деревянной пристройкой. Было тихо. Лишь редкое карканье ворона и шум бьющихся о скалы волн нарушали эту тишину.
Всё было знакомо ему. Торен видел это. Недавно. Во сне.
Ржавые металлические петли издали скрип, режущий слух. Массивные врата нехотя распахнулись. Воздух, тёплой волной вырвавшийся изнутри, обдал Торена тошнотворным смрадом. Тёмный зал предстал перед его взором. Деревянные скамьи, покрытые толстым слоем пыли, беспорядочными рядами стояли перед трибуной. Плиточная мозаика местами была сколота, а трещины гигантской паутиной растянулись по полу. Под сводами, где некогда находились окна с выложенным из разноцветного стекла ликом Творца, сейчас остались заколоченные досками дыры. Подсвечники, расположенные по всему залу, давно не ощущали тепла горящих свечей — лишь застывший воск своими слезами напоминал, что в них когда-то нуждались.
Торен застыл в дверном проёме, как статуя, и отказывался верить своим глазам. Разочарование, с ехидной усмешкой победителя, который выиграл нечестным способом, первым встретило его на пороге. Злость, оттолкнув подругу, схватила его в свои крепкие объятия и начала сильно сжимать, лишая возможности дышать. Когда сосуд не выдержал давления и лопнул, расплескав по стенам сердитые брызги, к Торену пришла Ярость. Вся объятая огнём она стремительно бросилась ему навстречу. Прыгнув ему на шею, как влюблённые прыгают друг к другу после долгой разлуки, горячими поцелуями покрыла его лицо. Танцевала вокруг, раскидывая огненные искры, обжигала, прикасаясь своим пылающим платьем, дразнила, кричала на него, кричала вместе с ним. Через миг, слившись с ним в одно целое, став его кожей, наполнив все органы внутри пламенем, начала выжигать все остальные эмоции, что мешали ей стать полноправной и единственной хозяйкой. “Нет! — кричали Торен и Ярость. — За что? Почему?”
Как он — лучший выпускник семинарии, с отличием закончивший обучение, которому наставники пророчили великолепное будущее, наконец добившийся так желаемого им назначения, — как он мог оказаться здесь?
Покинув Храм Великого Иония, за пятнадцать лет ставший для него родным домом, Торен, преисполненный надеждами и мечтами о собственном приходе, отправился в путь. С каждым днём, с каждым шагом, земли вокруг становились беднее и беднее. Люди, вынужденные не жить, а выживать, цепляясь всеми силами за своё существование, всё отчетливей проявляли низость своих желаний и нравов. Учение, проповеди, призывы к духовной жизни волновали их не больше, чем возня навозных жуков в коровьей куче. Но он, не обращая внимания на все знаки и предостережения о том, что его мечта не становится ближе, а только отдаляется, продолжал идти. И вот, после долгих месяцев пути он оказался здесь — у разбитого сарая на краю пропасти. И это теперь его обитель?
Ярость утихла, оставив лишь угли и пепел, как это бывает после пожара. Ей на смену пришли Уныние и Опустошение. Они стояли рядом, окутав Торена своими невесомыми черными шелками, недвижимые и немые. Ему захотелось бежать, бежать куда угодно, лишь бы подальше, но сил ни физических, ни моральных на это уже не осталось.
Подняв факел выше, чтобы его свет лучше наполнил храм, он неспешно ступил вглубь. Этот шаг показался ему шагом на виселицу, которая ждёт своих гостей за совершённые ими преступления. Но обратного пути уже нет. Судьи приняли решение. Приговор должен быть выполнен! Петля на шее! Палач готов!
Дорожка между скамьями вела от входа к трибуне, находившейся на невысоком — в полметра — возвышении над остальным залом. С обеих сторон трибуны были по три ступени — символ трёх этапов Очищения. Подниматься сюда разрешалось лишь служителям Церкви. Ни один прихожанин не мог нарушить это правило. В центре стояла тумба для чтения, на которой всегда должна лежать Книга Двух. Торен осторожно, с тревожным чувством внутри, приблизился к трибуне. На ступенях, покрытых пылью, были следы, оставленные не так давно.
Первая ступень — отказ от греха.
Вторая — смирение.
Третья — чистая вера.
Трибуна, в отличии от остального зала, была довольно чистой. Тут постоянно проходят службы. Книга Двух была открыта на середине. За многие года Торен выучил её почти наизусть и знал, что в этой части рассказывается о… сейчас он никак не мог вспомнить.
Смрад усилился.
— Эй! Есть тут кто-нибудь? — спросил Торен. Звук его хриплого голоса, отразившись эхом от стен, затих. Ответом ему был лишь писк, бросившихся врассыпную крыс. Этих тварей Торен не боялся. — Пошли вон! — крикнул он.
Крысы разбежались в стороны, словно ребятишки, которых застукали во время подглядывания за взрослыми.
В дальнем углу была дверь, по всей видимости ведущая к маяку. Если пламя горело, значит кто-то его зажёг, подумал Торен. Он дёрнул за ручку. Ещё раз. С третьей попытки дверь отворилась. Вонь в комнатке была невыносимой. Повсюду с противным жужжанием сновали мухи, сверкая своими блестящими зеленовато-синими тельцами. У правой стены стоял стол с книгами и бумагами, прижатыми чернильницей. Чернила маленькими каплями были разбрызганы по всей столешнице. Рядом лежало перо. Единственная свеча уже полностью сгорела, образовав вокруг застывшую восковую лужицу. Очистить будет довольно проблематично. Массивный деревянный стул, казавшийся слишком громоздким, был аккуратно задвинут под стол. Два следа на каменном полу, свидетельствовали о том, что его часто двигали. Слева от входа стояли сундук и кровать, размеры которой явно не подходили для взрослого человека. Шикарные апартаменты! В каменной стене напротив входа — арка. За ней винтовая лестница, ведущая на вершину маяка.
Торен застыл в проходе. Предчувствие подсказывало, что должно произойти нечто необратимое. Через миг его глаза увидели тело, лежавшее в неестественной позе на ступенях. От неожиданности Торен отпрыгнул к стене. Поверхность была шершавая и влажная. Даже через робу можно было почувствовать её прохладу. Почему-то в этот момент мысли были лишь об этом. Некоторое время Торен стоял в оцепенении. Когда способность здраво рассуждать вернулась, он медленно приблизился к бедняге, чтобы осмотреть его. На ступенях лежал седой старик: низкий, худой, словно скелет обтянутый бледной, морщинистой кожей. Одежда изношена, так же сильно как и тело. Ноги сломаны в нескольких местах. Недвижимая рука с крючковатыми пальцами тянется в мольбе, но помощи ждать было не от кого. На металлической цепочке, украшающей шею, знак Церкви.
— Настоятель Мирас, — склонил голову Торен.
После распределения учителя сообщили, что в этой обители служит пожилой настоятель. Он уже давно писал письма с просьбой подыскать замену, так как чувствовал, что срок ухода на покой не за горами. Конец оказался намного ближе и, очевидно, не таким, каким представлял себе старик. По следам на стене, по каплям крови на ступенях, по увечьям было видно, что старец падал с довольно большой высоты. Он пытался ухватиться за что-либо, остановить падение. Но неудачно.
— Пусть Спаситель примет Вас в своё царство, — произнёс Торен. Прочитав короткую молитву об усопшем, добавил, — Да уж, усложнили Вы мне задачу.
Поняв, где оказался, Торен хотел найти старика и сообщить, что произошла какая-то ошибка — это явно не то место, на которое он рассчитывал — и отправиться назад. Может быть, наставники что-то перепутали, может, перепутал он сам, но эта обитель точно не его. Здесь можно лишь отбывать наказание за преступления, но никак не обучать прихожан духовности. А проступков, за которые его сослали сюда, Торен не совершал.
Он помнил сколь величественными, сколь богатыми были храмы, где проходили служения во время его обучения — огромные сооружения, своими куполами касающиеся облаков. Помнил, как множество людей, собравшихся на празднования, благоговейно внимали всем учениям Понтификов, и дождавшись окончания служения, подходили к ним с дарами для получения благословений, будь-то к женитьбе или посеву ржи, к путешествию или строительству дома. Как те, облачённые в золотые одежды, чуть ли не сияющие в лучах солнца, похожие скорее на Великих, нежели на простых смертных, под аккомпанемент множеств музыкальных инструментов, движением руки либо внимали просьбам людей, либо отказывали, предостерегая от поспешности. Благочестивые люди, чьи решения всегда правильны и неоспоримы. Даже Король, королевские советники, семья, прислуга, в общем все, перед каждым важным вопросом не забывали зайти в храм за наставлением. В глазах Торена его наставники были теми, кем когда-нибудь хотел стать он сам. Так почему же случилось так, что он оказался здесь? Наставники ошиблись?
Нет, они не ошибаются…
Или ошибаются?
Торен попытался отогнать эти мысли. Сейчас главной задачей было погребение старика — Мирас точно не хотел бы, чтобы его тело, лежащее на ступенях, было съедено мухами, которые понятия не имеют, что в последний путь нужно отправлять, соблюдая определённые правила. В каком-то смысле старцу повезло, что Торен оказался в храме, ибо согласно верованиям, неупокоенный дух, покинув тело, мог застрять между миром смертных и миром Вечных, разрываясь на части их притяжением. Даже во время войн на стороне каждой армии был служитель Церкви, чтобы после битвы прочитать молитву за павших воинов.
Торен вернулся в комнату, снял с кровати покрывало, разложил в проходе, чтобы переложить на него тело старика, и встал над несчастным, размышляя как выполнить свалившуюся на него миссию.
— Сколько же Вы пролежали здесь! — сказал Торен. — Надеюсь, мучения были недолгими.
Воткнув начинающий терять прежнюю яркость факел в щель между каменными плитами, Торен склонился к прежнему настоятелю. Только сейчас он понял, что Мирас лежал спиной вверх, а голова была вывернута настолько, что подбородок старика касался лопаток. Спазм, схвативший острой болью внутренности, чуть не заставил Торена изрыгнуть остатки дневной трапезы. Переборов тошнотворные позывы, он взял старика под мышки, перевернул его и подтянул, чтобы водрузить на покрывало. Тело показалось на удивление лёгким, почти невесомым. Кожа была холодная, хрупкая, словно крылья бабочки. Казалось, что она вот-вот сорвётся с тонких костей. Голова, повисшая на худой шее, с мерзким звуком ломающихся сухих ветвей откинулась вниз.
Много лет назад, ещё во время обучения, у них в обители умер один из древнейших монахов. Ему на момент смерти было около ста десяти лет — истинный возраст старца был скрыт от всех, а сам он его никогда не называл, лишь отшучивался иногда, мол, “Всё, что прожил — всё моё”. Старца этого знали все прихожане и всегда при возможности обращались к нему за советом. Даже сами Архонты почитали его, словно он был живым воплощением Творца.
Монах покинул мир без мучений. Его обнаружили у себя в келье в позе, указывающей на то, что последние минуты своей жизни он провёл за молитвой. Когда дни его земной жизни были окончены, Совет решил устроить великую заупокойную службу. Своим размахом отпевание более походило на праздник, нежели на похороны. Тысячи людей собрались, чтобы проститься с человеком, который для многих стал вторым отцом, а для некоторых и вовсе заменил такового. Длинная очередь выстроилась в надежде в последний раз увидеться с почитаемым монахом. Толпа не заканчивалась три дня. Прихожане оставляли что могли: еду, одежду, дорогую домашнюю утварь, скот. Огромное количество даров заполнило почти всё помещение храма. По окончании церемонии, старец был погребён на кладбище, на котором хоронили лишь самых прославленных служителей Церкви.
О подобных церемониях здесь, в глуши, Торен и подумать не мог. Старый Мирас будет упокоен в вечно сырой земле с маленькой могильной табличкой над головой, и никто, кроме Торена, не придёт, чтобы проститься с ним. Скорее всего, никто не ведает, каким человеком он был при жизни. Никто не будет знать, какая смерть забрала прежнего настоятеля. И никто не будет оплакивать его. Лишь сколы на ступенях, в безудержном падении оставленные стариком, будут единственным напоминанием о нём.
Торен вынес тело Мираса на улицу. Звёзды мерцали в необычайно чистой черноте ночи. Ям, которые могли бы стать последним пристанищем для старика, на кладбище не было. По крайней мере, Торен их не видел. Придётся копать.
Рядом с погребом, запертым массивным замком, в куче хозяйственных инструментов лежала лопата. Не придётся рыть землю руками, подумал Торен. Недалеко от храма, шагах в двадцати, он нашёл место, по его мнению вполне подходящее для могилы. Справившись, Торен вернулся за стариком.
— Знаете, а я ведь совсем не этого хотел, — обратился он к Мирасу, будто бы тот мог его услышать. — Странная штука — память. В ней остаются лишь плохие воспоминания. Я вообще не помню лиц своих родителей. Не помню их имён. Зато помню голод. Помню ругань, боль, страх. Ни одного светлого воспоминания. Помню, когда меня вытолкнули из дома в руки какого-то здоровяка в церковных одеждах, — Торен уложил тело старика в яму. — Что они тогда мне говорили? Или может, просто молчали? Не знаю. Мне всё равно. Я давно их простил. Тот громила мне сразу понравился: он дал мне еды и пообещал, что всё будет хорошо. Он стал моим наставником, — первая горсть земли осыпалась на Мираса. — Потом он мне рассказал, что родители просто избавились от лишнего рта. Работать я ещё не умел, просить милостыню тоже не мог.
Торен старался не кидать на лицо старика. Давно он ни с кем не разговаривал о своей жизни, а Мирас оказался прекрасным слушателем. Зачерпнув очередную часть земли, Торен продолжил:
— Пятнадцать лет я посвятил учёбе. Хотел иметь свой приход… И что у меня есть сейчас? Сарай на краю мира и мёртвый старик, с которым я разговариваю. За что?
Погребение было закончено и Торен, пропотевший насквозь, пошёл обратно. На ступенях что-то блеснуло. Ключ, однозначно подходящий лишь для замка, запирающего погреб, ибо других запертых дверей в обители он не видел, лежал перед ним. Почему он раньше его не заметил?
Закрома были полны бочек с вином. Несколько были откупорены. Деревянная кружка стояла на одной из них. Торен плеснул в неё немного вина. Сладкое, успокаивающее, и, на удивление, довольно вкусное.