- Я не пойму тебя, Серёжа. Ты, что, веришь в его бред про ясновидение будущего? То, что он написал, не выходит за рамки анализа. Твой, как его? Абдула? Или гонит, или казачок засланный. И не факт, что засланный нашими кураторами, которым мы «икру-крабы» возим.
- Думаете, кто-то третий пытается вклиниться в нашу схему?
- Да, легко! Там их, - губернатор показал пальцем вверх, - много, кто пока на вторых ролях. Да и мы, если откровенно, Серёжа, не знаем первых. Может быть вторые, это и есть первые? Я, лично, могу только догадываться откуда, или, вернее, куда уходят рычаги власти.
- Я даже думать об этом не хочу. Голова кружиться начинает, как представишь этот «Эверест».
- И не думай, Серёжа. У нас с тобой четко обозначенные задачи: Не дать другим раздерибанить государственное имущество. Особенно всяким там агентам иностранных разведок: Милошевичам и Фоксам. И мы, если откровенно, пока хреново с этим справляемся. Всё по низам отрабатываем.
- Но там-то тоже надо, Владимир Иванович. Братва совсем распоясалась.
- Сейчас УБОП закрутит гайки. Мы говорили с их начальником недавно. Они, хоть и замыкаются на свой Хабаровский главк, но оперативно подчиняются нашему краевому УВД. Хотя, прямо сказать, разговор был тяжёлый. Мент упрямый, как чёрт. Всё ему мерещатся мои связи с криминалом. А что мне делать было, если в «Востоке», когда я пришёл туда работать, было девяносто процентов бывших «сидельцев»? И между прочим, неплохие работяги оказались. Только терпеть не могли, когда я, поначалу, называл их мужиками.
Губернатор усмехнулся.
- Пришлось на собраниях обращаться: «народ». От слова «товарищи» они тоже морщились. Зато, какой порядок был!
Губернатор с сожалением вздохнул.
- А сам с бывшим секретарём Первомайского райкома дела крутит, а он, тот ещё прохвост.
- Владимир Иванович, а то, что Абдула про Гвинейскую золотодобычу знает...
Губернатор хмыкнул.
- Вот это меня и приводит к мысли, что он кем-то, - он снова ткнул пальцем в небо, - направляем. Ты же сам знаешь, какая там была золотодобыча. Сделали фирму. Продали оборудование и механизмы. И... Как бы мы по-другому легализовали золото, нажитое непосильным трудом? А так, под прикрытием вывоза оборудования, вывезли запасы. Ну, ты сам знаешь. Участвовал. Наш Пейлат попытался то оборудование реально заставить работать, но... Ты же помнишь, какие там условия: малярия, грязь, мухи, пчёлы. Да ну его нахрен, такое золото.
Мне мои люди и здесь пригодятся. Мы уже взяли два участка по Бикину. Тут самый сенокос начинается. Нечего нам в Африке делать. А кто-то хочет нас с тобой, Серёжа, отвлечь от наших территорий какой-то сраной Африкой. Там французы с англичанами. Ну их, Серёжа! Пусть с ними государство рубится.
- А я думаю, что это наш «Скорцени» тут проявился?
- Да. Ковыряется потихоньку.
- И, что делать будем с нашим Абдулой?
- Ну... Он не наш, а твой. Ты его брал под определённую работу. Он с ней справлялся, вроде как, неплохо. Как сейчас будет? Зачем он себя проявил в новом качестве, сам разбирайся, но с учетом того, что перед нами поставлены очень серьёзные задачи. Может быть, его лучше убрать.
- У него хорошая команда из бывших спецов. Без него, боюсь, она развалится. А Вини должен чувствовать «дыхание в спину».
- Вова землю роет? – усмехнулся губернатор.
- Да, нет. Не особо. Дерзкий немного. Но это у него всегда было. Однако... Долю в бизнесе хочет. Не устраивает его только «зарплата».
- Ну, это говорит о его уме и беспокойстве о завтрашнем дне. Пообещай. Дадим что-нибудь. Но не сейчас. Нам самим надо ещё определиться. Нечего ещё делить. Супчик пока только начал вариться.
- Боюсь, как бы он сам не начал рейдерство.
- Вполне в его манере. Может напрямую выйти на... Сам знаешь на кого. А они могут сыграть и двумя колодами. А то и тремя. Те ещё иезуиты. Хотя я их понимаю. Они уж точно, - играют по-крупному. Глобально, мать их так.
- Это вы о своём советнике? И о...
Балу показал сначала на левое плечо, потом на правое.
- Советник – просто глаза и уши. За ним реальные товарищи стоят. Я б, честно говоря, копался бы себе в песочке и горя б не знал. Завались эта рыбная промышленность и порты за медный ящик! Да заросло б оно всё говном и мелкой ракушкой.
- Зря вы так, Владимир Иванович. Мы ж у моря живём. Рыба, крабы, икра... Это ж какие деньжищи.
- Да в дерьме вся твоя рыба и крабы. В дерьме и кровищи. Я раньше думал, что золотая тема – опасно, а теперь понял, что и за обычного, сука, минтая, могут башку отстрелить.
- У нас сейчас за всё могут башку отстрелить. За что не возьмись. Я уже устал, если откровенно. И... Думаете, я удивился, когда Серый сказал о готовящемся покушении?
- Не думаю. Мы все живём, как на пороховой бочке. Меня, вон, чеченцы охраняют.
Балу скривился.
- Я б им не доверил себя охранять.
Губернатор отмахнулся.
- Это тоже «наблюдатели», только, с другой стороны.
- Удивляюсь, как они уживаются? И воюем с ними и дела вместе делаем... Не понятно. Березовский ещё этот...
- Так, Серёжа... Ты полез не в свою, как говорят теперь, компетенцию. Твоё дело - рыба. Давай закончим философию и порешаем про твоего Абдулу. Если считаешь, что он нам ещё нужен и не навредит, - оставляй. Нет – отправляй в Австралию и... Пусть там и остаётся.
- Хорошо. Я подумаю.
- Думай, Серёжа! Хорошо думай. Иначе нам «свои» бошки поотрывают.
- Вы про его писульки будете докладывать?
Губернатор посмотрел на собеседника с удивлением и молча покачал головой.
Полковник после бассейна шёл лёгкой походкой. Рядом и чуть позади двигались двое бойцов, слева медленно, на «аварийках» ехал его джип. От нападения они могут и не спасти, но «хоть отомстят, если что, за командира». Так шутил Субботин, натаскивая на себе охранников, требуя от них постоянной концентрации и нарабатывая слаженность. Охранники, время от времени, менялись местами и, естественно, задачами, «размыливая» взгляд.
Юрий шел и снова, и снова думал, что ему досталось отличное тело. Он вспоминал, как он лихо проплыл свою последнюю пятидесятиметровку, как он сходу выскочил на пол бассейна и то и дело хмыкал, подёргивая недоверчиво головой. Рука не то, что не болела, а была на удивление прокачана, как и правая грудная мышца. А ведь ещё вчера Юрий едва не плакал, ощупывая хилый студень и думая как восстановиться.
Они поднимались по Мордовцева и уже подъезжали к арке (он всё-таки закончил променад и сел в джип), когда спускавшийся от Океанского проспекта грузовик вдруг вильнул влево и врезался в его "Паджерик". То, что перед грузовиком шла какая-то японская «лушпайка», помешало "камикадзе" разогнаться. «Зилок» ударил в левую скулу джипа, тот развернуло, выкинуло на тротуар и прижало к зданию. «ЗиЛ» замял вовнутрь левые переднюю и заднюю двери джипа и остановился. Из его кабины выскочили двое парней с пистолетами и открыли огонь по сидящим в "Паджерике".
Правая задняя дверь открылась легко и Сергей выскользнул нырком из машины, левой рукой потянув за собой охранника. Он чувствовал, как тело в его руке дёргается, словно пойманная рыба и понимал, что одним соратником у него, скорее всего, стало меньше.
Оружия у него с собой не было, поэтому, развернувшись и оценив способность раненного стрелять, он отнял у него пистолет и скользнул на корточках за заднее колесо. Лицо его оказалось прямо напротив дымящей отработанным дымом выхлопной трубы. Но зато и один из нападавших стоял перед ним, как на ладони. Нажав два раза на спуск и отметив два попадания "цели" в грудь, полковник перекатился длинным кувырком вперёд и миновав убитого им противника, прихватил и его тэтэшник. Одновременно он отметил, что со стороны джипа его водитель-охранник обрабатывает второго нападающего из табельного пээма. Нападающий, вероятно, после первых выстрелов в ответ, спрятался за высоким передком грузовика, так как виден не был.
Полковник сделал ещё один кувырок и, растянувшись на асфальте на левом боку, увидел молодого русоволосого парня лет двадцати, присевшего у переднего левого "зиловского" колеса. Руки полковника уже были вытянуты в его сторону и два выстрела слились в один. Юрий увидел, как из правого колена парнишки брызнула кровь, а в правом виске образовалась маленькая дырочка.
Полковник перевернулся на спину и потерял сознание.
Дежурный хирург больницы, в народе окрещённой «тысячекоечной», смотрел на тело только что привезённого машиной скорой помощи парня, пострадавшего в бандитской перестрелке, с выражением даже не удивления, а испуга. Он смотрел не на свежую огнестрельную рану у пострадавшего в левом плече, а на старый шрам в правом. Точно такой же шрам, только свежий, он видел совсем недавно у своего друга, которого сам и оперировал. Этот парень тоже был похож на Субботина, но это был не совсем Субботин.
Андрей Юрьевич знал тело друга лучше своего, потому, что оперировал его, или обрабатывал ему раны не раз и не два. Этот парень был явно моложе Субботина, примерно лет на десять, да и волосы у него были русые, а не чёрные. Врач приподнял левое верхнее веко. Радужка серая. Раздвинул губы. На том месте, где у Субботина отсутствовал «сорок пятый» дырки не было.
- Чудеса, - сказал врач и взял у медсестры карту больного.
- Субботин, - прочитал он, снова посмотрел на лицо, на шрамы и потерял сознание.
Однако ему не дали долго находиться в отключке. Медсёстры и дежурный врач быстро привели его в чувство.
- Ты чего, Юрич? – удивлённо спросил его Швед, тоже хирург, но сегодня ещё и исполняющий обязанности врача на приёме. – Устал? Может я его... Того... А ты здесь пока посиди?
- Да нет, Костя. Я уже оклемался.
- Пульс у тебя сто двадцать. Давай, посиди тут.
Константин Евгеньевич почувствовал, что коллега задумался.
- Вот и договорились. Мы поехали. Тут-то херня вопрос. Пуля, вот она. Почти торчит. Сосуды не задеты. Не понятно, чего он без сознания? Не пытались его вывести?
- Так я ж... Только пришёл.
- Ах, ну да, - засмеялся Швед. – Всё! Поехали, девоньки!
Полковник лежал без сознания, но сознание его жило. Он всё чувствовал, всё слышал и мог бы очнуться, но не хотел. То, что ему раскрывалось внутри него, ошеломляло. Юрий видел, как в теле течёт кровь, как бьётся сердце, как работают почки. Он видел, как кровь вытекает из раны и кровотечение остановил. Остановил и развитие дальнейшего некроза тканей вокруг раневого канала, наполнил кровь лимфоцитами, запустил ингибирование циклооксигеназ, чем ослабил симптомы воспаления и боли. Он бы мог приступить и к процессу заживления, но мешала сидевшая в ране пуля.
- Интересно, - проговорил Швед сквозь маску. – Крови совсем нет. Сосуды открыты, а крови нет.
- Так не бывает, - сказала медсестра.
- Ну вот, смотри. Берём пулю и вынимаем. И что?
- Крови нет, - удивлённо воскликнула медсестра.
- Вот и я о том, - Швед хмыкнул. – Ну, нет, так нет. Шейте.
Врач отошёл от операционного стола. Медсестра вдела в кривую иглу нить и крест на крест стянула рану.
- Тут это, - сказала она и тело её скользнуло на пол.
Швед вернулся в приёмный покой хмурый.
- Что-то не так? - настороженно спросил дежурный хирург.
- Всё не так! – раздражённо сказал дежурный врач. – Ты его оперировал, да? И оперировал недавно, да?
- А чо такое?
- Через плечо! На нём раны заживают как на... на... Змее Горыныче головы. Настёна не успела заштопать, как рана превратилась в старую. Нитки едва вырвали. Так дырочки от них на глазах заросли. Это что за нафиг? Кто это, Андрюша?!
Швед прошипел «андрюша», словно тот же Змей Горыныч.
- Это мой друг, Костя, но я его сам не узнаю.
- В смысле?
- Да в прямом, блять. То был чёрным, стал белым.
- Негр, что ли?! Был негром? – удивился Швед, раскрыв одновременно рот и глаза.
Юрич непонимающе воззрился на коллегу.
- Сам ты негр! Русые волосы у него теперь, а три дня назад были чёрные, как воронье крыло.
- Перекрасился?
- Ага! И радужку. Из коричневой в серую.
- Так не бывает, - отмахнулся Швед.
- Да! – с сомнением спросил Юрич. – И это ты после увиденного?
- Ну и как ты это всё объяснишь?
- Никак, - развёл руки врач.
- Может Кашпировского насмотрелся?
- Где, Костя? Я его знаю, как облупленного, ему эти экстрасенсы... Вернее, знал, как облупленного. Сейчас не знаю и не узнаю. Он моложе стал лет на десять.
Они помолчали.
- Я у него пулю из сердца вынул, Костя.
- В смысле?
- Да, что ты всё: «в смысле, в смысле»! Заладил! В прямом! Пуля ключицу раздробила и угодила прямёхонько в правый желудочек. Вот я её и выковыривал полчаса. А сердце продолжало биться, Костя.
- Охренеть! – сказал Швед и сел на кушетку.
- Только ты это, не говори никому.
- Он из каких?
- Бауловских, Костя.
- Ну, это ещё не так страшно. Эти хоть не быкуют. Образованные все люди. Я некоторых тоже оперировал. Тех, что Пуховские. А этот, видимо, из спецов. Весь в шрамах.
- Мы с ним в Афгане были. Он меня на руках сорок кэмэ на себе тащил. Тьфу ты, чёрт. Это же не он меня тащил, а Юрка Мамаев. А почему я на Субботина подумал?
Юрич задумался.
- «А потому подумал, что Субботин стал на Юрку похож», - мысленно признался себе Лисицын, но Шведу эту мысль не раскрыл. Он и так сожалел, что наболтал лишнего. Но, Швед не слыл болтуном. За его внешней улыбчивостью и добротой скрывался довольно жесткий характер. «Жёсткий, но мягкий», говорили про него коллеги. И добавляли: «Мягкий, но жёсткий. Хрен разжуёшь и хрен проглотишь».
Полковник лежал в палате, где обитали ещё четверо неудачников. Двое с огнестрелами, двое с ножевыми. Судя по продолжавшимся перепалкам, привезли их всех разом с какой-то «разборки», на которой они не договорились. Юрий чувствовал себя хорошо и уже хотел попросить ребят прекратить «терки», как в палату вошёл Лисицын и "дебаты" прекратилась.
- О! Привет! – весело встретил «гостя» полковник. – И снова здравствуйте?!
Лисицын подошёл медленно и смотрел на полковника неприветливо.
- Здравствуй-здравствуй, хрен мордастый.
- О, как! – удивился встрече Юрий и тоже посуровел. – Ты, что такой грубый, как бычий хрен на морозе?
Говорили они тихо, но «молодёжь» напряглась, привычно услышав в интонации признаки «наезда».
- Пошли! – поманил рукой Лисицын.
- Я ж, только что с операционного стола.
- И это тебе мешает? – саркастически хмыкнув, сказал врач. – Пошли-пошли, не придуривайся.
- Грубый ты, - прокряхтел полковник, поднимаясь и нащупывая ногами тапки.
Они вышли из палаты и дошли до ординаторской.
- Просю, - открыв дверь и делая жест рукой, произнёс Андрей Юрьевич.
Полковник вошёл.
- Бить будешь?
- Посмотрим на твоё поведение, - ускорив прохождение другом дверей лёгким толчком в спину, хмыкнул врач и приказал. – Смотрись в зеркало!
Полковник с недоумением оглянулся на друга и перевёл взгляд на висевшее у двери зеркало.
- Мама дорогая! - произнёс полковник, машинально коснувшись волос на голове.
- Ты себе в глаза посмотри, - хмыкнул Юрич.
Полковник приблизил лицо к зеркалу и всмотрелся в свою радужку. Потом перевёл испуганный взгляд на Лисицына.
- Што это, Андрей Юрьевич?
- Это я у тебя хотел спросить. Ты, блять, перепугал всех наших медсестёр и врачей. У тебя... Ты видел свои раны?
- Ну...
- Гну! Мало того, что месячные заросли словно им года четыре, так ещё и свежая на глазах затянулась и превратилась в точно такую же!
- Да ну, на...
- Сам посмотри. Тебе нашлёпку из салфетки на лейкопластырь пришпандорили, кровью твоей смочив. Так, для приличия. Не гоже больному после огнестрела из операционной выходить абсолютно здоровым и чистеньким. Вся бы больница сбежалась. А оно нам надо?
- Не-е-е... Кузнец нам не нужен!
Полковник снова повернулся к зеркалу и ощупал своё лицо.
- Словно вас слили, - сказал Лисицын. – Что случилось, Серёжа?
Полковник посмотрел на друга.
- Или Юра?
- Я, честно говоря, теперь и сам не могу понять. У меня и в голове всё перемешалось. Я тебе расскажу всё, а ты уже решишь сам: съехала у меня крыша, или это по-настоящему.