Иерусалимские гарики - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Первый иерусалимский дневник

1

Россию увидав на расстоянии,грустить перестаешь о расставании.Изгнанник с каторжным клеймом,отъехал вдаль я одинокоза то, что нагло был бельмомв глазу всевидящего ока.Еврею не резвиться на Русии воду не толочь в российской ступе;тот волос, на котором он висит,у русского народа - волос в супе.Забавно, что томит меня и мучаетнехватка в нашей жизни эмигрантскойотравного, зловонного, могучегодыхания империи гигантской.Бог лежит больной, окинув глазомдикие российские дела,где идея вывихнула разуми, залившись кровью, умерла.С утра до тьмы Россия на уме,а ночью - боль участия и долга;неважно, что родился я в тюрьме,а важно, что я жил там очень долго.Да, порочен дух моей любви,но не в силах прошлое проклясть я,есть у рабства прелести своии свои восторги сладострастья.Вожди России свой народво имя чести и моралиопять зовут идти вперед,а где перед, опять соврали.Когда идет поракрушения структур,в любое времявсюду при развязкаху смертного одраимперий и культурстоят евреив траурных повязках.Ах, как бы нам за наши штукиплатить по счету не пришлось!Еврей! Как много в этом звукедля сердца русского слилось!Устроил с ясным умыслом Всевышнийв нас родственное сходство со скотом:когда народ безмолвствует излишне,то дух его зловонствует потом.Люблю российский спор подлунный,его цитат бенгальский пламень,его идей узор чугунный,его судеб могильный камень.Ранним утром. Душной ночью.Вдруг в ответ на чей-то взгляд...Вырвал корни я из почвы,и они по ней болят.Прав еврей, что успеваетна любые поезда,но в России не свиваетдолговечного гнезда.Я хотел бы прожить много лети услышать в часы, когда пью,что в стране, где давно меня нет,кто-то строчку услышал мою.Вдовцы Ахматовой и вдовы Мандельштама -бесчисленны. Душой неколебим,любой из них был рыцарь, конь и дама,и каждый был особенно любим.Мне вновь напомнила мимозасвоей прозрачной желтизной,что в сердце всажена занозароссийской слякотной весной.В русском таланте ценю я сноровкузлобу менять на припляс;в доме повешенных судят веревкуте же, что вешали нас.В России сейчас от угла до углабормочет Россия казеннаяпро то, что Россию спасти бы моглаРоссия, оплошно казненная.В те трудные дни был открытмне силы и света источник,когда я почувствовал стыди выпрямил свой позвоночник.В любви и смерти находянеисчерпаемую тему,я не плевал в портрет вождя,поскольку клал на всю систему.Из русских событий пронзительный выводвзывает к рассудкам носатым:в еврейской истории русский периодкончается веком двадцатым.Россия извелась, пока давалагрядущим поколениям людейурок монументального провалаискусственно внедряемых идей.Пронизано русское летомиазмами русской зимы;в российских ревнителях светаспят гены строителей тьмы.Россию покидают иудеи,что очень своевременно и честно,чтоб собственной закваски прохиндеизаполнили оставшееся место.Как бы ни слабели год от годатьма и духота над отчим домом,подлинная русская свободабудет обозначена погромом.Чтоб русское разрушить государство -куда вокруг себя ни посмотри -евреи в целях подлого коварстваРоссию окружают изнутри.Не верю в разум коллективныйс его соборной головой:в ней правит бал дурак активныйили мерзавец волевой.Не зря тонули мы в крови,не зря мы жили так убого,нет ни отваги, ни любвиу тех, кого лишили Бога.Весело на русский карнавалбыло бы явиться нам сейчас:те, кто нас душил и убивал,пишут, что они простили нас.В России жил я, как трава,и меж такими же другими,сполна имея все правабез права пользоваться ими.Лихие русские годаплели узор искусной пряжи,где подо льдом текла водаи мертвым льдом была она же.Злая смута у России впереди:все разъято, исковеркано, разрыто,и толпятся удрученные вождиу гигантского разбитого корыта.Когда вдруг рухнули святынии обнажилось их уродство,душа скитается в пустыне,изнемогая от сиротства.Россия ждет, мечту лелеяо дивной новости одной:что, наконец, нашли еврея,который был всему виной.Ручей из русских берегов,типаж российской мелодрамы,лишась понятных мне врагов,я стал нелеп, как бюст без дамы.На кухне или на лесоповале,куда бы судьбы нас ни заносили,мы все о том же самом толковали -о Боге, о евреях, о России.Хоть сотрись даже след от обломковдикой власти, где харя на рыле,все равно мы себя у потомковнесмываемой славой покрыли.Я разными страстями был испытан,но главное из посланного Богом -я в рабстве у животных был воспитан,поэтому я Маугли во многом.Российскую власть обесчещенноймы видим и сильно потоптанной,теперь уже страшно, что женщинойона будет мерзкой и опытной.Нельзя не заметить, что в ходе истории,ведущей народы вразброд,евреи свое государство - построили,а русское - наоборот.Едва утихомирится разбой,немедля разгорается острейизвечный спор славян между собой -откуда среди них и кто еврей.Я снял с себя российские вериги,в еврейской я теперь сижу парилке,но даже возвратясь к народу Книги,по-прежнему люблю народ Бутылки.В автобусе, не слыша языка,я чую земляка наверняка:лишь русское еврейское дыханиепохмельное струит благоухание.Приемлю, не тоскуя и не плачась,древнейшее из наших испытаний -усушку и утруску наших качествот наших переездов и скитаний.Не в том печаль, что век не вечен, -об этом лучше помолчим,а в том, что дух наш изувечени что уже неизлечим.Везде все время ходит в разном виде,мелькая между стульев и диванов,народных упований жрец и лидерАдольф Виссарионович Ульянов.За все в России я обязан -за дух, за свет, за вкус беды,к России так я был привязан -вдоль шеи тянутся следы.В любое окошко, к любому крыльцу,где даже не ждут и не просят,российского духа живую пыльцупо миру евреи разносят.Всю Россию вверг еврейв мерзость и неразбериху;вот как может воробейизнасиловать слониху.Не дикому природному раздолью,где края нет лесам и косогорам,а тесному кухонному застольюдуша моя обязана простором.Много у Ленина сказано в масть,многие мысли частично верны,и коммунизм есть советская властьплюс эмиграция всей страны.На почве, удобренной злобой бесплодной,увял даже речи таинственный мускул:великий, могучий, правдивый, свободныйстал постным, унылым, холодным и тусклым.Я б хотел, чтоб от зоркого взораизучателей русских началне укрылась та доля позора,что ложится на тех, кто молчал.У того, кто родился в тюрьмеи достаточно знает о страхе,чувство страха живет не в уме,а в душе, селезенке и пахе.Я Россию часто вспоминаю,думая о давнем дорогом,я другой такой страны не знаю,где так вольно, смирно и кругом.Забавно мы все-таки жили:свой жух в чистоте содержалии с истовой честью служилинеправедной грязной державе.Такой же, как наша, не сыщешь на светеранимой и прочной душевной фактуры;двух родин великих мы блудные дети:еврейской земли и российской культуры.Оставив золу крематориюи в путь собирая семью,евреи увозят историюбудущую свою.Я там любил, я там сидел в тюрьме,по шатким и гнилым ходил мостам,и брюки вечно были в бахроме,и лучшие года остались там.

2

Евреев от убогих до великих,люблю не дрессированных, а дикихБыл, как обморок, переезд,но душа отошла в тепле,и теперь я свой русский крестпо еврейской несу земле.Здесь мое исконное пространство,здесь я гармоничен, как нигде,здесь еврей, оставив чужестранство,мутит воду в собственной среде.В отъезды кинувшись поспешно,евреи вдруг соображают,что обрусели так успешно,что их евреи раздражают.За российский утерянный райпьют евреи, устроив уют,и, забыв про набитый трамвай,о графинях и тройках поют.Еврейский дух слезой просолен,душа хронически болит;еврей, который всем доволен –покойник или инвалид.Умельцы выходов и входов,настырны, въедливы и прытки,евреи есть у всех народов,а у еврейского – в избытке.Евреи, которые планов полны,становятся много богаче,умело торгуя то светом луны,то запахом легкой удачи.Каждый день я толкусь у дверей.за которыми есть кабинет,где сидит симпатичный еврейи дает бесполезный совет.Чтоб несогласие сразитьи несогласные закисли,еврей умеет возразитьеще не высказанной мысли.Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток,у каждого собственный запах,и носом к Востоку еврей свой ростокстыдливо увозит на Запад.Смотрю на наше поколениеи с восхищеньем узнаюеврея вечное стремлениепросрать историю свою.Не внемлет колосу погодыупрямый ген в упорном семени:терпя обиды и невзгоды,еврей блаженствует в рассеяньи.В мире много идей и затей,но вовек не случится в истории,чтоб мужчины рожали детей,а евреи друг с другом не спорили.В мире лишь еврею одномучасто удается так пожить,чтоб не есть свинину самомуи свинью другому подложить.Мир наполнили толпы людей,перенесших дыханье чумы,инвалиды высоких идей,зараженные духом тюрьмы.Живу я легко и беспечно,хотя уже склонен к мыслишкам,что все мы евреи, конечно,но некоторые – слишком.Много сочной заграничной русской прессыя читаю, наслаждаясь и дурея;можно выставить еврея из Одессы,но не вытравишь Одессу из еврея.Земля моих великих праотцовполна умов нешибкого пошиба,и я среди галдящих мудрецовмолчу, как фаршированная рыба.Слились две несовместных натурыпод покровом израильской кровли –инвалиды российской культурыс партизанами русской торговли.За мудрость, растворенную в народе,за пластику житейских поворотовевреи платят матери-природеобилием кромешных идиотов.Душу наблюдениями греяначал разбираться в нашем вкусе я:жанровая родина еврея –всюду, где торговля и дискуссия.Я счастлив, что жив и неистовтяжелый моральный урод –мой пакостный, шустрый, корыстныйнастырно живучий народ.Еврей не каждый виноват,что он еврей на белом свете,но у него возможен брат,а за него еврей в ответе.Евреев тянет все подвигатьи улучшению подвергнуть,и надо вовремя их выгнать,чтоб неприятностей избегнуть.Не терпит еврейская страстностьелейного меда растления:еврею вредна безопасность,покой и любовь населения.Как не скрывайся в чуждой вере,у всех народов и временеврей заочно к высшей меревсегда бывал приговорен.Особенный знак на себе мы несем,всевластной руки своеволие,поскольку евреи виновны во всем,а в чем не виновны – тем более.Под пятой у любой системы –очень важно заметить это –возводили мы сами стенынаших тесных и гиблых гетто.Нельзя, когда в душе разброд,чтоб дух темнел и чах;не должен быть уныл народ,который жгли в печах.Евреи знали унижениепод игом тьмы поработителей,но потерпевши поражение,переживали победителей.Пустившись по белому свету,готовый к любой неизвестности,еврей заселяет планету,меняясь по образу местности.Спеша кто куда из-под бешенной власти,евреи разъехались круто,чем очень и очень довольны. А счастье –оно не пришло почему-то.Варясь в густой еврейской каше,смотрю вокруг, угрюм и тих:кишмя кишат сплошные наши,но мало подлинно своих.Мне одна догадка душу точит,вижу ее правильность везде:каждый, кто живет не там, где хочет –вреден окружающей среде.Навеки предан я загадочной стране,где тени древние теснятся к изголовью,а чувства – разные полощутся во мне:люблю евреев я, но странною любовью.Что изнутри заметно нам,отлично видно и снаружи:еврей абстрактный – стыд и срам,еврей конкретный – много хуже.Еврей весь мир готов обнять,того же требуя обратно:умом еврея не понять,а чувством это неприятно.Во всем разломы, щели, трещиныпроблем, событий и идей,терпя то ругань, то затрещины,азартно лезет иудей.Растут растенья плещут воды,на ветках мечутся мартышки,еврей в объятиях свободыхрипит и просит передышки.Антисемит похож на дам,которых кормит нежный труд:от нелюбви своей к жидамони дороже с нас берут.Всегда еврей гоним или опалени с гибелью тугим повит узлом,поэтому бесспорно уникаленнаш опыт обращения со злом.В жизненных делах я непрактичен,мне азарт и риск не по плечу,даже как еврей я нетипичен:если что не знаю, то молчу.Заоблачные манят эмпиреиеврейские мечтательные взгляды,и больно ушибаются евреио каменной реальности преграды.Тем людям, что с рожденья здесь растут, –им чужды наши качества и свойства;похоже, не рассеется и тутвитающий над нами дух изгойства.Еврейского характера загадочностьне гений совместила со злодейством,а жертвенно хрустальную порядочностьс таким же неуемным прохиндейством.Мы Богу молимся, наверно,затем так яростно и хрипло,что жизни пакостная сквернана нас особенно налипла.В еврейском гомоне и гамеотрадно жить на склоне лет,и даже нет проблем с деньгами,поскольку просто денег нет.Еврейского разума имя и суть –бродяга, беглец и изгой:еврей, выбираясь на правильный путь,немедленно ищет другой.Скитались не зря мы со скрипкой в руках:на землях, евреями пройденных,поют и бормочут на всех языкахеврейские песни о родинах.Я антисемит, признаться честно,ибо я лишен самодовольстваи в евреях вижу повсеместнособственные низменные свойства.Чуть выросли – счастья в пространстве кипучемискать устремляются тут жевсе рыбы – где глубже, все люди – где лучше.евреи – где лучше и глубже.Катаясь на российской карусели,наевшись русской мудрости плодов,евреи столь изрядно обрусели,что всюду видят происки жидов.Еврей живет, как будто рос,не зная злобы и неволи:сперва сует повсюду носи лишь потом кричит от боли.Велик и мелок мой народец,един и в грязи и в элите,я кровь от крови инородецв его нестойком монолите.Евреям доверяют не вполнеи в космос не пускают, слава Богу:евреи, оказавшись на Луне,устроят и базар и синагогу.Шепну я даже в миг, когда на грудьуложат мне кладбищенские плиты:жениться на еврейке – лучший путьк удаче, за рубеж, в антисемиты.На развалинах древнего Римая сижу и курю не спеша,над руинами веет незримоотлетевшая чья-то душа.Под небом, безмятежно голубым,спит серый Колизей порой вечерней;мой предок на арене этой былзарезан на потеху римской черни.Римские руины – дух и мрамор,тихо дремлет вечность в монолите;здесь я, как усердный дикий варвар,выцарапал имя на иврите.В убогом притворе, где тесно плечуи дряхлые дремлют скамейки,я деве Марии поставил свечу –несчастнейшей в мире еврейке.Из Рима видней (как теперь отовсюду,хоть жизнь моя там не легка)тот город, который я если забуду –отсохнет моя рука.Я скроюсь в песках Иудейской пустынина кладбище плоском, просторном и нищеми чувствовать стану костями пустыми,как ветер истории поверху свищет.Вон тот когда-то пел, как соловей,а этот был невинная овечка,а я и в прошлой жизни был еврей –отпетый наглый нищий из местечка.Знаешь, поразительно близка мнепочва эта с каменными стенами:мы, должно быть, помним эти камнинашими таинственными генами.Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,посмертном бытии непознаваемом,в навеки полюбившейся землея стану бесполезным ископаемым.

3

Высокого безделья ремесломеня от процветания спаслоКак пробка из шампанского – со свистомя вылетел в иное бытие,с упрямостью храня в пути тернистомшампанское дыхание свое.Я живой и пока не готов умирать.Я свободу обрел. Надо путь избирать.А повсюду стоят, как большие гробы,типовые проекты удачной судьбы.Я тем, что жив и пью вино.свою победу торжествую:я мыслил, следователь, ноя существую.В час важнейшего в жизни открытиямне открылось, гордыню гоня,что текущие в мире событияпревосходно текут без меня.За то и люблю я напитки густые,что с гибельной вечностью в споренабитые словом бутылки пустыекидаю в житейское море.Всегда у мысли есть ценитель,я всюду слышу много лет:вы выдающийся мыслитель,но в нашей кассе денег нет.Время щиплет незримые струны,и звучу я, покуда не сгину,дни мелькают, как пятки фортуны,а с утра она дышит мне в спину.Я нужен был и близок людям разным,поскольку даром дружбы одарен,хотя своим устройством несуразнымк изгнанию в себя приговорен.Решать я даже в детстве не мечталзадачи из житейского задачника,я книги с упоением читал,готовясь для карьеры неудачника.Я в сортир когда иду среди ночито плетется пой Пегас по пятам,ибо дух, который веет, где хочет,посещает меня именно там.Видно только с горных высей,видно только с облаков:даже в мире мудрых мыслейбродит уйма мудаков.Я живу, в суете мельтеша,а за этими корчами спешкиизнутри наблюдает душа,не скрывая обидной усмешки.Моя малейшая затеядуше врага всегда быласвежа, как печень Прометеяглазам летящего орла.В этой мутной с просветами темени,непостижной душе и уму,я герой, но не нашего времени,а какого – уже не пойму.Я пристегнут цепью и замкомк речи, мне с рождения родной:я владею русским языкомменее, чем он владеет мной.С утра нужна щепотка слов,пощекотавших ум и слух,чтоб ожил чуткий кайфолов,согрелся жить мой грустный дух.Очень много во мне плебейства,я ругаюсь нехорошо,и меня не зовут в семейства,куда сам бы я хер пошел.Мы бестрепетно выносим на свети выплескиваем в зрительный залто, что Бог нам сообщил как секрет,но кому не говорить – не сказал.Ум так же упростить себя бессилен,как воля пред фатумом слаба,чем больше в голове у нас извилин,тем более извилиста судьба.Что в жизни вреднее тоски и печали?За многое множество прожитых днейнемало печальников мы повстречали –они отравлялись печалью своей.Каждый, в ком играет Божья искра,ясно различим издалека,и, когда игра не бескорыстна,очень ей цена невелика.Добру и злу внимая равнодушно,и в жертвах побывал я, и в героях,обоим поперек и непослушноя жил и натерпелся от обоих.Моей судьбы кривая линиябыла крута, но и тогдая не кидался в грех унынияи блуд постылого труда.Я люблю, когда слов бахромазолотится на мыслях тугих,а молчание – призрак ума,если признаков нету других.Живу привольно и кудряво,поскольку резво и упрямохожу налево и направовезде, где умный ходит прямо.Очень давит меня иногдатяжкий груз повседневного долга,но укрыться я знаю кудаи в себя ухожу ненадолго.Именно поэты и шутыв рубище цветастом и убогом –те слоны, атланты и киты,что планету держат перед Богом.Я счастлив ночью окунутьсяво все, что вижу я во сне,и в тот же миг стремлюсь проснуться,когда реальность снится мне.На свободе мне жить непривычнопосле долгих невольничьих лет,а улыбка свободы цинична,и в дыхании жалости нет.Много всякого на белом видя светев жизни разных городов и деревень,ничего на белом свете я не встретилхитроумней и настойчивей, чем лень.Не стоит и расписывать подробней,что личная упрямая тропаестественно скудней и неудобнейпроспекта, где колышется толпа.Как ни богато естество,играющее в нас,необходимо мастерство,гранящее алмаз.На вялом и снулом проснувшемся рынке,где чисто, и пусто, и цвета игра,душа моя бьется в немом поединкес угрюмым желанием выпить с утра.Живу, куря дурное зелье,держа бутыль во тьме серванта,сменив российское бездельена день беспечного Леванта.Нисколько сам не мысля в высшем смысле,слежу я сквозь умильную слезу,как сутками высиживают мыслимыслители, широкие в тазу.О том, что потеряли сгоряча,впоследствии приходится грустить;напрасно я ищу себе врача,зуб мудрости надеясь отрастить.Где надо капнуть – я плесну,мне день любой – для пира дата,я столько праздновал весну,что лето кануло куда-то.Неявная симпатия к подонкам,которая всегда жила во мне,свидетельствует, кажется, о тонкомсозвучии в душевной глубине.Когда я спешу, суечусь и сную,то словно живу на вокзалеи жизнь проживаю совсем не своюа чью-то, что мне навязали.Я даже в течение дняклонюсь то к добру, то ко злу,и правы, кто хвалит меня,и правы, кто брызжет хулу.Рифмуя слова, что сказались другими –ничуть не стесняюсь, отнюдь не стыжусь:они просто были исконно моимии преданно ждали, пока я рожусь.Эстетам ревностным и строгимя дик и низок. Но по слухам –любезен бедным и убогим,полезен душам нищих духом.Я проделал по жизни немало дорог,на любой соглашался маршрут,но всегда и повсюду, насколько я мог,уклонялся от права на труд.Я, Господи, умом и телом стар;я, Господи, гуляка и бездельник;я, Господи, прошу немного в дар –еще одну субботу в понедельник.Для всех распахнут и ничей,судьба насквозь видна,живу прозрачно, как ручей,в котором нету дна.Явились мысли – запиши,но прежде – сплюнь слегкаслова, что первыми пришлина кончик языка.Доволен я и хлебом, и вином,и тем, что не чрезмерно обветшал,и если хлопочу, то об одном –чтоб жизнь мою никто не улучшал.Кругом кипит азарт, и дух егоменя ласкает жаром по плечу;за то, что мне не надо ничего,я дорого и с радостью плачу.Я должен признаться, стыдясь и робея,что с римским плебеем я мыслю похоже,что я всей душой понимаю плебеячто хлеба и зрелищ мне хочется тоже.Мне власть нужна, как рыбе – серьги,в делах успех, как зайцу – речь,я слишком беден, чтобы деньгилюбить, лелеять и беречь.Своих печалей не миную,сполна приемлю свой удел:ведь получив судьбу иную,я б тут же третью захотел.Изрядно век нам нервы потрепал,но столького с трухой напополамнапел наплел, навеял, нашептал,что этого до смерти хватит нам.В толпе не теснюсь я вперед,ютясь молчаливо и с краю:я искренне верю в народ,но слабо ему доверяю.Мне все беспечное и птичьемилее прочего всего,ведь и богатство – не наличие,а ощущение его.Я живу ожиданьем волнения,что является в душу мою,а следы своего вдохновенияс наслажденьем потом продаю.В сужденьях о поэте много значит,как хочет он у Бога быть услышан;кто более величественно плачет,тот кажется нам более возвышен.С утра теснятся мелкие заботы,с утра хандра и лень одолевают,а к вечеру готов я для работы,но рядом уже рюмки наливают.Свободой дни мои продляГосподь не снял забот,и я теперь свободен для,но не свободен от.В людской активности кипящеймне часто видится печальноупрямство курицы сидящейна яйцах, тухлых изначально.Блажен, кого тешит затеяи манит огнями дорога;талант – сочиняет, потея,а гений – ворует у Бога.Когда мы глухо спим, и домочадцытеряют с нами будничную связь,из генов наших образы сочатся,духовной нашей плотью становясь.Что я преступно много сплю,с годами стало очевидно,и мне за то, что спать люблю,порой во сне бывает стыдно.Мой разум, тусклый и дремучий,с утра трепещет, как струна:вокруг витают мыслей тучи,но не садится ни одна.За все благодарю тебя судьба,особенно – за счастье глаз и слуха,которое мне дарит голытьбаремесленного творческого духа.Внезапное точное словослучайно прочтешь у поэта –и мир озаряется сновапотоками теплого света.Вокруг меня все так умны,так образованы научно,и так сидят на них штаны,что мне то тягостно, то скучно.Вся жизнь моя прошла в пленуу переменчивого нрава:коня я влево поверну,а сам легко скачу направо.Я раздражал собой не всякого,но многих – я не соответствовал,им тем, что жил не одинаковос людьми, с которыми соседствовал.Я жил почти достойно, видит Бог:я в меру был пуглив и в меру смел;а то, что я сказал не все, что мог,то видит Бог, я больше не сумел.На крыльях летал, колесил на колесах,изведал и книжный и каторжный труд,но старой мечте – опереться на посох –по-прежнему верен и знаю маршрут.За много лет познав себя до точки,сегодня я уверен лишь в одном:когда я капля дегтя в некой бочке –не с медом эта бочка, а с гавном.Благое и правое делоя делал в часы, когда пил,смеялся над тем, что болело,и даже над тем, что любил.Я думаю, нежась в постели,что глупо спешить за верстак:заботиться надо о теле,а души бессмертны и так.Люблю людей и по наивностиоткрыто с ними говорю,и жду распахнутой взаимности,а после горестно курю.Я смущен не шумихой и давкой,а лишь тем, что повсюду окрестпахнет рынком, базаром и лавкойатмосфера общественных мест.В сей жизни краткой не однаждыбывал я счастлив оттого,что мне важнее чувство жажды,чем утоление его.Гуляка, прощелыга и балбес,к возвышенному был я слеп и глух,друзья мои – глумливый русский беси ереси еврейской шалый дух.Никого научить не хочуя сухой правоте безразличной,ибо собственный разум точуна хронической глупости личной.Души моей ваянию и зодчествуполезны и тоска и неуют;большой специалист по одиночеству,я знаю, с чем едят его и пьют.Что угодно с неподдельным огнемя отстаиваю в споре крутом,ибо только настояв на своем,понимаю, что стоял не на том.Среди уже несчетных днейпри людях и наединезапомнил я всего сильнейслова, не сказанные мне.Судьба моя стоит на перекресткеи смотрит, как нахохленная птица;отпетой и заядлой вертихвосткев покое не сидится и не спится.Не рос я ни Сократом, ни Спинозой,а рос я – огорчением родителей.и сделался докучливой занозойв заду у моралистом и блюстителей.Стал я слишком поздно понимать,как бы пригодилось мне умениежаловаться, плакать и стонать,радуя общественное мнение.Живя в душном равновесиии непреклонном своеволии,меж эйфории и депрессиидержусь высокой меланхолии.Мне с самим собой любую встречустало тяжело переносить:в зеркале себя едва замечу –хочется автограф попросить.От метаний, блужданий, сумбурности –дарит возраст покой постоянства,и на черепе холм авантюрностиужимается в шишку мещанства.Ни мысли нет, ни сил, ни денег.и ночь, и с куревом беда.А после смерти душу денетГосподь неведомо куда.Успех мой в этой жизни так умерен,что вряд ли она слишком удалась,но будущий мой жребий – я уверен –прекрасен, как мечта, что не сбылась

4

В любви прекрасны и томление,и апогей и утомлениеПрирода тянет нас на ложе,судьба об этом же хлопочет,мужик без бабы жить не может,а баба – может, но не хочет.Мы счастье в мире умножаем(а злу – позор и панихида),мы смерти дерзко возражаем,творя обряд продленья вида.В любви на равных ум и сила,душевной требуют сноровкизатеи пластики и пыла,любви блаженные уловки.В политике – тайфун, торнадо, вьюга,метель и ожиданье рукопашной;смотреть, как раздевается подруга,на фоне этом радостно и страшно.Люблю, с друзьями стол деля,поймать тот миг, на миг очнувшись,когда окрестная землясобралась плыть, слегка качнувшись.Едва смежает сон твои ресницы –ты мечешься, волнуешься, кипишь,а что тебе на самом деле снится,я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.Есть женщины, познавшие с печалью,что проще уступить, чем отказаться,они к себе мужчин пускают в спальнюиз жалости и чтобы отвязаться.Он даму держал на коленяхи тяжко дышалось ему,есть женщины в русских селеньях –не по плечу одному.Мы пружины не знаем свои,мы не ведаем, чем дорожить,а минуты вчерашней любвипомогают нам день пережить.И дух и плоть у дам играют,когда посплетничать зайдя,они подруг перебирают,гавно сиропом разводя.Встречаясь с дамой тет-а-тет,теряешь к даме пиетет.Мужик тугим узлом совьется,но если пламя в нем клокочет –всегда от женщины добьетсятого, что женщина захочет.Я не люблю провинциалок –жеманных жестов, постных лиц;от вялых страхов сух и жалоклюбовный их Аустерлиц.Мы заняты делом отличным,нас тешит и греет оно,и ангел на доме публичномзавистливо смотрит в окно.Блажен, кому достался мудрый разум,такому все легко и задарма,а нам осталась радость, что ни разуне мучались от горя и ума.В силу разных невнятных причин,вопреки и хуле и насмешкеочень женщины любят мужчин,равнодушных к успеху и спешке.С каждым годом жить мне интересней,прочно мой фундамент в почву врыт,каждый день я радуюсь от песни,что пора, и стол уже накрыт.Чисто элегическое духа ощущениемы в конце недели рюмкой лечим,истинно трагическое мироощущениетребует бутылки каждый вечер.Люблю величавых застольных мужей –они как солдаты в бою,и в сабельном блеске столовых ножейвершат непреклонность свою.Под пение прельстительных романсовкрасотки улыбаются спесиво;у женщины красивой больше шансовна счастье быть обманутой красиво.Чтобы сделались щеки румянейи видней очертания глаз,наши женщины, как мусульмане,совершают вечерний намаз.На закате в суете скоротечнойискра света вдруг нечаянно брызни –возникает в нас от женщины встречнойощущение непрожитой жизни.Женившись, мы ничуть не губимсебя для радостей земных,и мы жену тем больше любим,чем больше любим дам иных.По-моему, Господь весьма жестоки вовсе не со всеми всеблагой;порядочности крохотный ростокво мне он растоптал моей ногой.Болит, свербит моя душа,сменяя страсти воздержанием;невинность формой хороша,а грех прекрасен содержанием.Я прошел и закончил достаточно школ,но переча солидным годам,за случайный и краткий азарта уколя по-прежнему много отдам.Женщину глазами провожая,вертим головой мы не случайно:в женщине, когда она чужая,некая загадка есть и тайна.Живое чувство, искры спора,игры шальные ощущения...Любовь – продленье разговораиными средствами общения.Что я с молоду делал в России? –я запнусь и ответа не дам,ибо много и лет и усилийположил на покладистых дам.В сезонных циклах я всегдаценил игру из соблюдения:зима – для пьянства и труда,а лето – для грехопадения.Но чья она первейшая вина,что жить мы не умеем без вина?Того, кто виноградник сочинили ягоду блаженством начинил.Я устал. Надоели дети,бабы, водка и пироги.Что же держит меня на свете?Чувство юмора и долги.Мужчина должен жить, не суетясь,а мудрому предавшись разгильдяйству,чтоб женщина, с работы возвратясь,спокойно отдыхала по хозяйству.С неуклонностью упрямойвсе на свете своевременно;чем невинней дружба с дамой,тем быстрей она беременна.Когда роман излишне длителен,то удручающе типичен,роман быть должен упоителени безупречно лаконичен.Не первопроходец и не пионер,пути не нашел я из круга,по жизни вели меня разум и хер,а также душа, их подруга.В мечтах отныне стать серьезней,коплю серьезность я с утра,печально видя ночью поздней,что где-то есть во мне дыра.Соблазнов я ничуть не избегал,был страстью обуян периодическии в пламени любви изнемогалвсе время то душевно, то физически.Я знаю, куда сквозь пространствонесусь на тугих парусах,а сбоку луна сладострастнолежит на спине в небесах.Есть женщины осеннего шитья:они, пройдя свой жизненный экватор,в постели то слезливы, как дитя,то яростны, как римский гладиатор.Думая о бурной жизни личной,трогаю былое взглядом праздным;все, кого любил я, так различны,что, наверно, сам бывал я разным.В очень важном и постыдном повинны –так боимся мы себя обокрасть,что все время и во всем половинны:полуправда, полуриск, полустрасть.Я давно для себя разрешилту проблему, что ставит нам Бог:не жалею, что мог и грешил,а жалею того, кто не мог.Азартная мальчишеская резвостькипит во мне, соблазнами дразня:похоже, что рассудочная трезвостьосталась в крайней плоти у меня.Меняя в весе и калибре,нас охлаждает жизни стужа,и погрузневшая колибрисвирепо каркает на мужа.Непоспешно и благообразносовершая земные труды,я аскет, если нету соблазна,и пощусь от еды до еды.Мы гуляем поем и пляшемот рожденья до самой смерти,и грешнее ангелов падших –лишь раскаявшиеся черти.Предпочитая быть романтикомво время тягостных решений,всегда завязывал я бантикомконцы любовных отношений.Спалив дотла последний порох,я шлю свой пламенный приветвсем дамам, в комнатах которыхгасил я свет.Я мыслю и порочно и греховно,однако повторяю вновь и вновь:еда ничуть не менее духовна,чем пьянство, вдохновенье и любовь.Люблю вино и нежных женщин,и только смерть меня остудит;одним евреем станет меньше,одной легендой больше будет.Если я перед Богом не струшу,то скажу ему: глупое дело –осуждать мою светлую душуза блудливость истлевшего тела.

5

Кто понял жизни смысл и толк,давно замкнулся и умолкМы вчера лишь были радостные дети,но узнали мы в награду за дерзание,что повсюду нету рая на планете,и весьма нас покалечило познание.Нас душило, кромсало и мяло,нас кидало в успех и в кювет,и теперь нас осталось так мало,что, возможно, совсем уже нет.Не в силах никакая конституцияустроить отношенья и дела,чтоб разума и духа проституцияпостыдной и невыгодной была.По эпохе киша, как мухи,и сплетаясь в один орнамент,утоляют вожди и шлюхисвой общественный темперамент.На исторических, неровных,путях заведомо целинныххотя и льется кровь виновных,но гуще хлещет кровь невинных.Неистово стараясь прикоснуться,но страсть не утоляя никогда,у истины в окрестностях пасутсяфилософов несметные стада.Я не даю друзьям советы,мир дик, нелеп и бестолков,и на вопросы есть ответылишь у счастливых мудаков.Блажен, кто знает все на светеи понимает остальное,свободно веет по планетеего дыхание стальное.В эпохах, умах, коридорах,где разум, канон, габарит –есть области, скрывшись в которых,разнузданный хаос царит.Множество душевных здесь калек –те, чей дух от воли изнемог,ибо на свободе человекболее и глуше одинок.Зря, когда мы близких судим,суд безжалостен и лих:надо жить, прощая людямнаше мнение о них.Всюду, где понятно и знакомо,всюду, где спокойно и привычно,в суетной толпе, в гостях и доманаше одиночество различно.Прозорливы, недоверчивы, матеры,мы лишь искренность распахнутую ценим –потому и улучшаются актерына трибунах на амвонах и на сцене.Наш век устроил фестивальбольшого нового искусства:расчистив алгеброй мораль,нашел гармонию паскудства.Я изучил по сотням судеби по бесчисленным калекам,насколько трудно выйти в людии сохраниться человеком.И понял я, что поздно или рано,и как бы ни остра и неподдельна,рубцуется в душе любая рана –особенно которая смертельна.Жаль беднягу: от бурных драмрасползаются на кускивсе сто пять его килограммодиночества и тоски.Вижу в этом Творца мастерствои напрасно все так огорчаются,что хороших людей – большинство,но плохие нам чаще встречаются.По прихоти Божественного творчества,когда нам одиноко в сучьей своре,бывает чувство хуже одиночества– когда еще душа с рассудком в ссоре.Нам в избытке свобода дана,мы подвижны, вольны и крылаты,но за все воздается сполнаи различны лишь виды расплаты.Есть люди с тайным геном комиссарства,их мучит справедливости мираж,они запойно строят Божье царство,и кровь сопровождает их кураж.Какую мы играть готовы роль,какой хотим на лбу нести венец,свидетельствует мелочь, знак, пароль,порою – лишь обрезанный конец.И здесь дорога не легкаи ждать не стоит ничего,и, как везде во все века,толпа кричит – распни его!Когда боль поселяется в сердце,когда труден и выдох и вдох,то гнусней начинают смотретьсяхитрожопые лица пройдох.Свобода к нам не делает ни шагу,не видя нашей страсти очевидной,свобода любит дерзость и отвагу,а с трусами становится фригидной.Посмотришь вокруг временамии ставишь в душе многоточие...Все люди бывают гавнами,но многие – чаще, чем прочие.Пока не требует подонкана гнусный подвиг подлый век,он мыслит нравственно и тонко,хрустально чистый человек.Любой мираж душе угоден,любой иллюзии глоток...Мой пес гордится, что свободен,держа в зубах свой поводок.Книги много лет моих украли,ибо в ранней юности моейкниги мне поклялись (и соврали),что читая стану я умней.Увы, но с головами и двуногиеслучались у меня среди знакомых,что шли скорей по части биологиии даже по отделу насекомых.Нелепы зависть, грусть и ревность,и для обиды нет резона,я устарел, как злободневностьпозавчерашнего сезона.Чтоб делался покой для духа тесен,чтоб дух себя без устали искал,в уюте и комфорте, словно плесень,заводится смертельная тоска.Не верю я, хоть удави,когда в соплях от сантиментовпоет мне песни о любвихор безголосых импотентов.Весь день я по жизни хромаю,взбивая пространство густое,а к ночи легко понимаюконей, засыпающих стоя.Когда струились по планетепотоки света и тепла,всегда и всюду вслед за этимобильно кровь потом текла.Есть в идиоте дух отваги,присущей именно ему,способна глупость на зигзаги,недостижимые уму.Тоскливей ничего на свете нету,чем вечером, дыша холодной тьмой,тоскливо закуривши сигарету,подумать, что не хочется домой.Довольно тускло мы живем,коль ищем радости в метанииот одиночества вдвоемдо одиночества в компании.От уксуса потерь и поражениймы делаемся глубже и богаче,полезнее утрат и униженийодни только успехи и удачи.С утра душа еще намеренаисполнить все, что ей назначено,с утра не все еще потеряно,с утра не все еще растрачено.Мои друзья темнеют лицами,томясь тоской, что стали жижеапломбы, гоноры, амбиции,гордыни, спеси и престижи.В кипящих политических страстяхмне видится модель везде одна:столкнулись на огромных скоростяхи лопнули вразлет мешки гавна.Не все заведомо назначено,не все расчерчены пути,на ткань судьбы любая всячинавнезапно может подойти.Душа не плоть, и ей, наверно,покой хозяина опасен:благополучие двухмернои плоский дух его колбасен.От меня понапрасну взаимностижаждут девственно чистые души,слишком часто из нежной невинностипроступают ослиные уши.Наш век нам подарил благую весть,насыщенную горечью глобальной:есть глупость незаразная, а есть –опасная инфекцией повальной.Я уважаю в корифеяхобильных знаний цвет и плод,но в этих жизненных трофеяхвсегда есть плесени налет.Еще Гераклит однаждызаметил давным-давно,что глуп, кто вступает дваждыв одно и то же гавно.Забавно, что живя в благополучии,судьбы своей усердные старатели,мы жизнь свою значительно улучшили,а смысл ее – значительно утратили.А странно мы устроены: пластывеликих нам доставшихся наследийлистаются спокойно, как листыальбома фотографий у соседей.Во мне есть жалость к индивидам,чья жизнь отнюдь не тяжела:Господь им честно душу выдал,но в них она не ожила.Везде в эмиграции та же картина,с какой и в России был тесно знаком:болван идиотом ругает кретина,который его обозвал дураком.Мы так часто себя предавали,накопляя душевную муть,что теперь и на воле едва лимы решимся в себя заглянуть.На крохотной точке пространствав дымящемся жерле вулканаамбиции наши и чванствосмешны, как усы таракана.Учти, когда душа в тискахлипучей пакости мирской,что впереди еще тоскао днях, отравленных тоской.По чувству легкой странной боли,по пустоте неясной личнойвнезапный выход из неволипохож на смерть жены привычной.Мы ищем истину в вине,а не скребем перстом в затылке,и если нет ее на дне –она уже в другой бутылке.Жить, не зная гнета и нажима,жить без ощущенья почвы зыбкой –в наше время столь же достижимо,как совокупленье птички с рыбкой.Давно среди людей томясь и нежась,я чувствую, едва соприкоснусь:есть люди, источающие свежесть,а есть – распространяющие гнусь.Сменилось место, обстоятельства,система символов и знаков,но запах, суть и вкус предательствана всей планете одинаков.Не явно, не всегда и не везде,но часто вдруг на жизненной дорогепо мере приближения к бедеесть в воздухе сгущение тревоги.Наука ускоряет свой разбеги техника за ней несется вскачь,но столь же неизменен человеки столь же безутешен женский плач.Надежность, покой, постоянство –откуда им взяться на свете,где время летит сквозь пространство,свистя, как свихнувшийся ветер.Многие знакомые мои –вряд ли это видно им самим –жизни проживают не свои,а случайно выпавшие им.Мы с прошлым распростились. Мы в бегах.И здесь от нас немедля отвязалсятот вакуум на глиняных ногах,который нам духовностью казался.Присущая свободе неуверенностьничтожного зерна в огромной ступкерождает в нас душевную растерянность,кидающую в странные поступки.Мы, как видно, другой породы,если с маху и на летув диком вакууме свободымы разбились о пустоту.Не зря у Бога люди вечно просятуспеха и удачи в деле частном:хотя нам деньги счастья не приносят,но с ними много легче быть несчастным.Густой поток душевных драмберет разбег из той беды,что наши сны – дворец и храм,а явь – торговые ряды.После смерти мертвецки мертвы,прокрутившись в земном колесе,все, кто жил только ради жратвы,а кто жил ради пьянства – не все.Правнук наши жизни подытожит.Если не заметит – не жалей.Радуйся, что в землю нас положат,а не, слава Богу, в мавзолей.

6

Увы, когда с годами стал я старше,со мною стали суше секретаршиСостариваясь в крови студенистой,система наших крестиков и ноликовдоводит гормональных оптимистовдо геморроидальных меланхоликов.Когда во рту десятки пломб –ужели вы не замечали,как уменьшается апломби прибавляются печали?Душой и телом охладев,я погасил мою жаровню:еще смотрю на нежных дева для чего – уже не помню.У старости – особые черты:душа уже гуляет без размаха,а радости восторги и мечты –к желудку поднимаются от паха.Возвратом нежности маня,не искушай меня без нужды;все, что осталось от меня,годится максимум для дружбы.На склоне лет печаль некстати,но все же слаще дела нет,чем грустно думать на закате,из-за чего зачах рассвет.А ты подумал ли, стареющий еврей,когда увязывал в узлы пожитки куцые,что мы бросаем сыновей и дочерейна баррикады сексуальной революции?Покуда мне блаженство по плечу,пока из этой жизни не исчезну –с восторгом ощущая, что лечу,я падаю в финансовую бездну.Исчерпываюсь, таю, истощаюсь –изнашивает всех судьба земная,но многие, с которыми общаюсь,дано уже мертвы, того не зная.Стократ блажен, кому даноизбегнуть осени, в которойбормочет старое гавно,что было фауной и флорой.В такие дни то холодно, то жарко,и всюду в теле студень вместо жил,становится себя ужасно жалкои мерзко, что до жалости дожил.Идут года. Еще однотеперь известно мне страдание:отнюдь не каждому данодостойно встретить увядание.От боли душевной, от болей телесных,от мыслей, вселяющих боль, –целительней нету на свете компресса,чем залитый внутрь алкоголь.Тоска бессмысленных скитаний,бесплодный пыл уплывших дней,напрасный жар пустых мечтанийсохранны в памяти моей.Уже по склону я иду,уже смотрю издалека,а все еще чего-то ждуот телефонного звонка.В апреле мы играли на свирели,все лето проработали внаем,а к осени заметно присмирелии тихую невнятицу поем.Как ночь безнадежно душна!Как жалят укусы презрения!Бессонница тем и страшна,что дарит наплывы прозрения.Если не играл ханжу-аскета,если нараспашку сквозь года –в запахе осеннего букеталето сохраняется тогда.Судьбой в труху не перемолот,еще в уме, когда не злюсь,я так теперь уже немолод,что даже смерти не боюсь.Знаю с ясностью откровения,что мне выбрать и предпочесть.Хлеб изгнания. Сок забвения.Одиночество, осень, честь.Летят года, остатки сладки,и грех печалиться.Как жизнь твоя? Она в порядке,она кончается.На старости, в покое и тишиокрепло понимание мое,что учат нас отсутствию душилишь те, кто хочет вытравить ее.Сделать зубы мечтал я давно –обаяние сразу удвоя,я ковбоя сыграл бы в кино,а возможно – и лошадь ковбоя.Ленив, апатичен, безволен,и разум и дух недвижимы –я странно и тягостно боленутратой какой-то пружины.В промозглой мгле живет морокасоблазна сдаться, все оставитьи до естественного срокадуше свободу предоставить.Я хотел бы на торжественной латыниюным людям написать предупреждение,что с годами наше сердце сильно стынети мучительно такое охлаждение.Когда свернуло стрелки на закат,вдруг чувство начинает посещать,что души нам даются напрокат,и лучше их без пятен возвращать.Глупо жгли мы дух и телораньше времени дотла;если б молодость умелато и старость бы могла.Зачем болишь, душа? Устала?Спешишь к истоку всех начал?Бутылка дней пустее стала,но и напиток покрепчал.Я смолоду любил азарт и глупость,был формой сочен грех и содержанием,спасительная старческая скупостьзакат мой оградила воздержанием.Слабеет жизненный азарт,ужалось время, и похоже,что десять лет тому назадя на пятнадцать был моложе.Мой век почти что на исходеи душу мне слегка смущает,что растворение в природеее нисколько не прельщает.Наступила в душе моей фазаупрощения жизненной драмы:я у дамы боюсь не отказа,а боюсь я согласия дамы.Так быстро проносилось бытие,так шустро я гулял и ликовал,что будущее светлое своеоднажды незаметно миновал.В минувшее куда ни оглянусь,куда ни попаду случайным взором –исчезли все обиды, боль и гнусь,и венчик золотится над позором.Мне жалко иногда, что время вспятьне движется над замершим пространством:я прежние все глупости опятьпроделал бы с осознанным упрямством.Я беден – это глупо и обидно,по возрасту богатым быть пора,но с возрастом сбывается, как видно,напутствие "ни пуха, ни пера".Сегодня день был сух и светели полон ясной синевой,и вдруг я к вечеру заметил,что существую и живой.У старости душа настороже;еще я в силах жить и в силах петь,еще всего хочу я, но уже –слабее, чем хотелось бы хотеть.Овеян скорым расставанием,живу без лишних упованийи наслаждаюсь остываниемзолы былых очарований.Безоглядно, отважно и шалосовершала душа бытиеи настолько уже поветшала,что слеза обжигает ее.Живу я, смерти не боясь,и душу страхом не смущаю;земли, меня и неба связья неразрывно ощущаю.Сойдя на станции конечной,мы вдруг обрадуемся издали,что мы вдоль жизни скоротечнойсовсем не зря усердно брызгали.Смотрю спокойно и бесстрастно:светлее уголь, снег темней,когда-то все мне было ясно,но я, к несчастью, стал умней.Свободу от страстей и заблужденийнесут нам остывания года,но также и отменных наслажденийотныне я лишаюсь навсегда.Есть одна небольшая примета,что мы все-таки жили не зря:у закатного нашего светазанимает оттенки заря.Увы, всему на свете есть предел:облез фасад и высохли стропила;в автобусе на девку поглядел,она мне молча место уступила.Не надо ждать ни правды, ни моралиот лысых и седых историй пьяных,какие незабудки мы срывалина тех незабываемых полянах.Приближается время прощания,перехода обратно в потемкии пустого, как тень, обещания,что тебя не забудут потомки.Я изменяюсь незаметнои не грущу, что невозвратно,я раньше дам любил конкретно,теперь я их люблю абстрактно.Осенние пятна на солнечном диске,осенняя глушь разговора,и листья летят, как от Бога запискипро то, что увидимся скоро.Чую вдруг душой оцепеневшейскорость сокращающихся дней;чем осталось будущего меньше,тем оно тревожит нас больней.Загрустили друзья, заскучали,сонно плещутся вялые флаги,ибо в мудрости много печали,а они поумнели, бедняги.Не знаю, каков наш удел впереди,но здесь наша участь видна:мы с жизнью выходим один на одини нас побеждает она.Опять с утра я глажу взглядомвсе, что знакомо и любимо,а смерть повсюду ходит рядоми каждый день проходит мимо.Я рос когда-то вверх, судьбу моля,чтоб вырасти сильнее и прямей,теперь меня зовет к себе земля,и горблюсь я, прислушиваясь к ней.Все-все-все, что здоровью противно,делал я под небесным покровом;но теперь я лечусь так активно,что умру совершенно здоровым.Умирать без обиды и жалости,в никуда обретая билет,надо с чувством приятной усталостиот не зря испарившихся лет.Бесполезны уловки ученостии не стоит кишеть, мельтеша;предназначенный круг обреченностизавершит и погаснет душа.Наш путь извилист, но не вечен,в конце у всех – один вокзал;иных уж нет, а тех долечим,как доктор доктору сказал.Нет, нет, на неизбежность умереть –не сетую, не жалуюсь, не злюсь,но понял, начиная третью треть,что я четвертной четверти боюсь.Лишь только начавши стареть,вступая в сумерки густые,мы научаемся смотретьи видеть истины простые.За вторником является среда,субботу вытесняет воскресенье;от боли, что уходим навсегда,придумано небесное спасенье.Так было раньше, будет впредь,и лучшего не жди,дано родиться, умеретьи выпить посреди.Я жил распахнуто и бурно,и пусть Господь меня осудит,но на плите могильной урна –пускай бутыль по форме будет.

7

Смеяться вовсе не грешнонад тем, что вовсе не смешноНавряд ли Бог был вечно. Он возникв какой-то первобытно древний веки создал человека в тот же миг,как Бога себе создал человек.Бог в игре с людьми так несерьезен,а порой и на руку нечист,что похоже – не религиозен,а возможно – даже атеист.Напрасно совесть тягомотнаяв душе моей свербит на дне:я человек – ничто животноене чуждо мне.Где-то там, за пределом познания,где загадка, туманность и тайна,некто скрытый готовит заранеевсе, что позже случится случайно.Бог умолчал о том немногом,когда дарил нам наши свойства,что были избраны мы Богом,чтоб сеять смуты и расстройства.Зря чужим гореньем освещаясь,тот еврей молитвы завывает,ибо очень видно, с ним общаясь:пусто место свято не бывает.Как новое звучанье гаммы нотной,открылось мне, короткий вызвав шок,что даже у духовности бесплоднойвозможен омерзительный душок.Здесь, как везде, и тьма, и свет,и жизни дивная игра,и как везде – спасенья нетот ярых рыцарей добра.Без веры жизнь моя убога,но я найду ее нескоро,в еврейском Боге слишком многоот пожилого прокурора.Зачем евреи всех врементак Бога славят врозь и вместе?Бог не настолько неумен,чтобы нуждаться в нашей лести.Застав Адама с Евой за объятием,Господь весьма расстроен ими были труд назначил карой и проклятием,а после об амнистии забыл.При тягостном с Россией расставаниимне новая слегка открылась дверь:я Бога уличил в существовании,и Он не отпирается теперь.Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,еврей возбужденно качается,обилием пыла стремясь наебатьтого, с кем заочно встречается.По части веры – полным неучемя рос, гуляка и ленивец;еврейский Бог свиреп и мелочен,а мой – распутный олимпиец.Здесь разум пейсами оброс,и так они густы,что мысли светят из волос,как жопа сквозь кусты.Я Богу докучаю неспростаи просьбу не считаю святотатством:тюрьмой уже меня Ты испытал,попробуй испытать меня богатством.Господь при акте сотворенияпросчет в расчетах совершили сделал дух пищеварениясильней духовности души.Мне вдруг чудится – страшно конкретно –что устроено все очень попросту,и что даже душа не бессмертна,а тогда все напрасно и попусту.По чистой логике неспешнойБог должен быть доволен мной:держава мерзости кромешнойменя уважила тюрьмой.Чтоб не вредить известным лицам,на Страшный Суд я не явлюсь:я был такого очевидцем,что быть свидетелем боюсь.Бог – истинный художник, и смотретьсоскучился на нашу благодать;Он борется с желаньем все стеретьи заново попробовать создать.Блажен любой в его готовностис такой же легкостью, как муха,от нищей собственной духовностиприльнуть к ведру святого духа.Навряд ли Бог назначил срок,чтоб род людской угас –что в мире делать будет Бог,когда не станет нас?У нас не те же, что в России,ушибы чайников погнутых:на тему Бога и Мессииу нас побольше стебанутых.Всегда есть люди-активисты,везде суются с вожделениеми страстно портят воздух чистыйсвоим духовным выделением.Испанец, славянин или еврей –повсюду одинакова картина:гордыня чистокровностью своей –святое утешение кретина.Есть люди, – их кошмарно много, –чьи жизни отданы тому,чтоб осрамить идею Богасвоим служением Ему.Евреи могут быть умны,однако духом очень мелки:не только смотрят мне в штаны,но даже лезут мне в тарелки.Еврею нужна не простая квартира:еврею нужна для жилья непорочногоквартира, в которой два разных сортира –один для мясного, другой для молочного.У Бога многое невнятнов его вселенской благодати:он выдает судьбу бесплатно,а душу требует к расплате.Бога мы о несбыточном просим,докучая слезами и стонами,но и жертвы мы щедро приносим –то Христом, то шестью миллионами.Поэт отменной правоты,Блок был в одном неправ, конечно:стерев случайные черты,мы Божий мир сотрем беспечно.Когда однажды, грозен и велик,над нами, кто в живых еще остались,появится Мессии дивный лик,мы очень пожалеем, что дождались.Встречая в евреях то гнусь, то плебейство,я думаю с тихим испугом:Господь не затем ли рассеял еврейство,чтоб мы не травились друг другом?Вчера я вдруг подумал на досуге –нечаянно, украдкой, воровато –что если мы и вправду Божьи слуги,то счастье – не подарок, а зарплата.Богу благодарен я за ночи,прожитые мной не хуже дней,и за то, что с возрастом не оченьсделался я зорче и умней.Ощущаю опять и сноваи блаженствую ощутив,что в Начале отнюдь не слово,а мелодия и мотив.Устав от евреев, сажусь покуритьи думаю грустно и мрачно,что Бог, поспеша свою книгу дарить,народ подобрал неудачно.Мне странны все, кто Богу служит,азартно вслух талдыча гимны;мой Бог внутри, а не снаружи,и наши связи с ним интимны.Для многих душ была помехоймоя безнравственная лира,я сам себе кажусь прорехойв божественном устройстве мира.Часто молчу я в спорах,чуткий, как мышеловка:есть люди, возле которыхумными быть неловко.Те, кто хранит незримо нас,ослабли от бессилия,и слезы смахивают с глазих шелковые крылья.Много лет я не верил ни в Бога, ни в черта,но однажды подумать мне срок наступил:мы лепились из глины различного сорта –и не значит ли это, что кто-то лепил?Ни бесов нет меж нас, ни ангелиц,однако же заметить любопытно,что много между нами ярких лиц,чья сущность и крылата и копытна.Успешливые всюду и во многом,познавшие и цену и размерность,евреи торговали даже с Богом,продав Ему сомнительную верность.Бога нет, но есть огонь во мраке.Дивных совпадений перепляс,символы, знамения и знаки –смыслом завораживают нас.Человек человеку не враг,но в намереньях самых благихесли молится Богу дурак,расшибаются лбы у других.Это навык совсем не простой,только скучен и гнусен слегка –жадно пить из бутылки пустойи пьянеть от пустого глотка.Взяв искру дара на ладоньи не смиряя зов чудачества,Бог любит кинуть свой огоньв сосуд сомнительного качества.Дух любит ризы в позолоте,чтоб не увидел посторонний,что бедный дух порочней плотии несравненно изощренней.Подозрительна мне атмосферабезусловного поклонения,ибо очень сомнительна вера,отвергающая сомнения.Творец таким узлом схлестнул пути,настолько сделал общим беспокойство,что в каждой личной жизни ощутимстал ветер мирового неустройства.Какой бы на земле ни шел разбойи кровью проливалась благодать –Ты, Господи, не бойся, я с Тобой,за все Тебя смогу я оправдать.Нечто тайное в смерти сокрыто,ибо нету и нету вестейо рутине загробного бытаи азарте загробных страстей.Дети загулявшего родителя,мы не торопясь, по одному,попусту прождавшие Спасителя,сами отравляемся к нему.