ЛАЙЛ ГРОСКИ
— Мы к охотникам обращались, — сердито говорил старый Йер. Когда-то он был кряжистым и основательным дедом, а теперь вот стал совсем подсыхать — всё ушло в брови. Здоровенные, седые, над глазами — как ивы над озерами. — Обращались… шнырка им в печенку и навыворот. Три месяца назад было, скот пропадать стал. У нас скота и пастбищ немного — отсудили маслютские, а с другой стороны — магнатские пастбища, да… Овцы, козы пропадали, корова редко когда. Наш охотник смотрел следы, сказал — огненная лисица. Ловушки ставил, пытался выследить. Не вернулся из леса, арбалет его только нашли. В этом… огненном круге.
Нэйш за столом шуршал картами местности — они у старосты были толковые. На одной и вовсе были обозначены места нападений драккайны. Охотников тут ждали очень сильно.
— Наняли мы охотников, значит. Они тут… тоже капканами всё утыкали, только он не попадался сперва. Потом попался как-то. Ну и вон…
Староста кивнул на стену — там красовалась прибитая шкура огненной лисицы. Крупный самец — и правда почти четыре фута в холке, а уж хвостище какой!
Напротив лисицы над камином висела тощенькая картинка — а больше украшений считай что и не было. Йер жил небогато: продавленные кресла, тяжелые грубые стулья, дети-внуки-правнуки. У себя располагать нас не стал, выделил домик рядом («Это… сестры моей. Дочки мои приберут, камин затопят, принесут бельё и воду, а вещи можете оставить, не бойтесь»). Потом сразу потащил к себе, угощать завтраком и рассказами.
Мертвая огнистая лисица пялилась со стены чёрными дырками глаз. Кусок в горло упорно не пролезал.
— Деньги заплатили сполна, — Йер от души приложил ладонью стол. — Со всей деревни собрали… Вот, а через две девятницы и началось.
— Нападения на одиночек, — прошелестел Нэйш, — глубоко в лесу. Старики и дети. Потом вы перестали ходить в лес поодиночке, и драккайна подошла ближе. Потом начала ходить вокруг селения. И наконец зашла внутрь.
Он что-то вымерял на карте, прикидывал так и этак. С сосредоточенным по уши видом. А староста рассказывал с досадой: сильных магов в деревне нет, что им еще оставалось, как не огораживаться, ходить группами, да по ночам не выходить? Вокруг деревни полно следов, то собака пропадет, то гусь, лапищи у твари — во, все боятся…
— Есть один вопрос, — непринуждённо сказал Нэйш от карты, — сколько тел вы обнаружили?
Йер мотнул головой — не обнаружили.
— В этих… кругах огненных, в лесу которые видали… кровь была. Обрывки одежды… да и всё. И предать воде нечего, — помолчал, потом выдавил сквозь зубы: — Сестру так и не схоронил.
Имеем дело с тварью, которая легко может уволочь человека. Ясное дело, почему тут все так запуганы — мне и самому как-то не по себе.
Старик рассказывал дальше — перечислял пропавших. Простые истории, одна за другой: ушел за хворостом (или ягодами, или грибами, или еще по какой надобности) — и не вернулся. Засветилась зверюга только однажды — утащила мальчишку, который отошёл от матери. Та успела увидеть, как мелькнуло в кустах что-то огненное, удаляющееся… всё.
— Почему опять не наняли охотников? — спросил я, увидел кривую ухмылку старосты и мысленно отпинал себя как следует. Спрашивается, кто сюда пойдет при таком-то раскладе? Деревня бедная, тварь опасная. На драккайну-людоеда неумехи не полезут, а профессионалы заломят цену. Есть, правда охотники, которые промышляют из чистой любви к славе. Так откуда старосте-то про этих умельцев знать?
Старый Йер нет-нет, да и зыркнет опасливо на Нэйша. На белый костюмчик, по которому видно, что он стоит как полдеревни. Зыркнет — и тут же прячет глаза под бровями (ухх, это ж какую цену этот франт заломит?)
Потом глядит на меня — и становится совсем обреченным. «Гроски, — говаривал кузен Эрли, — рожу-то попроще, а то сразу видно, что с тобой бесполезно торговаться…»
А провожатые для нас едва ли найдутся. Староста мялся, бормотал, что сам бы проводил — леса неплохо знает… Ну, а теперь…
— Мужиков, понимаете, жёны не пустят… после ночи-то. У нас из стариков, которые хорошо тропки читали, как раз чуть ли не все среди пропавших. Я с нашими-то, поговорю, конечно…
Интересно бы знать, сколько баек про мастерство Нэйша мне придется расписать местным, чтобы они согласились идти в лес? Хотя есть ведь другой способ.
— Может, вызвать Мел?
Нэйш ничем не выдал, что слышал какие-то звуки. Бесконечная занятость над картой местности.
— Она на выезде, но Арделл разве её сюда не направит… раз уж так? У этой зверюги точно логово неподалёку. В Маслютках же нашли тело — погрызенное, или что там с ним было — но тело нашли. Потому что драккайне его далековато было тащить до уютной пещерки. Стало быть, логово есть, и раз уж она пляшет вокруг этой деревни — быстрее всего её найти с помощью Следопыта, нет разве?
Ощущение было такое, что мне скорее начнет отвечать шкурка лисы на стене.
— Товарищ у меня глуховат, — любезно пояснил я и гаркнул погромче: — Или что, мне сразу у Арделл спрашивать?
Устранитель, вперившись взглядом в карту, перевернул в пальцах карандаш.
— Вполне в твоём стиле, не так ли? Чуть что спрашивать у начальства. Участие Мел может ускорить поиски, но чревато проблемами во время устранения.
— Думаешь, она будет мешать тебе разделаться с людоедом?
Жест, который обозначает «У меня тут знания, продиктованные опытом. Давай, поспорь со мной».
— Боженьки, да с чего бы? Ну, помимо её ненормальной любви к зверушкам и э-э…
Вспомнилось: Мел хлопочет над волком-игольчатником, которого Арделл приволокла из очередного рейда. И плюется фразами сквозь зубы: «Людоед, понимаете ли! Понаставят самострелов, с-с-сволочи, а как ему покалеченному еду добывать?»
— Ты считаешь, эта тварь может быть ранена?
— Возможно, старая рана. Но не только. Тебя разве не заинтересовало, почему пропажи людей начались как раз после убийства самца?
Вот это «самца» как раз дообрисовало ситуацию до чего-то совсем уж дрянного.
— Считаешь, драккайна — самка, а лис был её парой?
— Драккайны обладают повышенной возможностью к скрещиванию. Особенно с теми животными, гибридом которых являются они сами.
Спасибо за цитату из учебника, и нет, она не сделала то, что ты сказал, менее жутким. Хотя бы староста не понял — так и пялится то на меня, то на Нэйша.
Но ведь всё сходится просто до умиления здорово. Самец, который добывал пропитание. То, что самка уносит добычу в логово. Даже что исчезновения участились — пищи-то надо больше…
«Ё-ё-ё-ё-ё!» — тонко сказала крыса внутри меня и не прибавила ничего.
— Вы бы… расположились тогда, — породил староста робко. — Или что вам надо — следы посмотреть? Я б тогда проводников поискал.
Устранитель принялся аккуратно складывать карту. Я начал мысленно подготавливать байки для смертников, то есть для проводников.
…Тень метнулась к нам, когда мы были на полпути к временной резиденции. А до этого хоронилась за бочкой для сбора дождевой воды. Выметнулась единым хищным прыжком — и Нэйш среагировал мгновенно: навстречу тени взвился палладарт…
Не долетел. Устранитель рванул цепочку, и атархэ остановил полёт. Секунду висел в воздухе, потом послушно вернулся в ладонь.
Тень была женщиной. В очень недавнем времени — может, ещё вчера. Не старше сорока — столько ей было до того, как её ударило немыслимым горем. Теперь остались — изломанные руки, да трясущиеся плечи, да безумные глаза, сухие и горящие. Скрюченные пальцы, которыми она вцепилась в рукав моей куртки. И дрожащие губы, просыпающие слова:
— Я заплачу, вы только… принесите хотя бы тело. Моей девочки… верните… хотя бы тело, чтобы… было что предать воде. Хотя бы что-то… я заплачу, только… Девятерыми заклинаю, хотя бы принесите её тело… мою девочку…
— Найра, ты чего тут?
Старик Йер следил за нами с крыльца, так что подбежал мигом, оторвал руки женщины-тени от моей куртки. Потом опять испустил вопль, будто сердитый кочет: тут уже набежали его невестки и еще какие-то деревенские кумушки. Им староста передал женщину, выговаривая ей тихонько: «Ты господ охотников не тревожь, они сами без тебя знают, все сделают, а ты вот пойди, с остальными подожди пока».
Женщина, похоже, не слышала — рвалась из рук кумушек и лепетала:
— Тело, принесите хотя бы тело, чтобы хотя бы это, чтобы ей хоть на ту сторону… девочке моей…
— Не в себе, — сказал виновато староста, — оно и понятно. Эта тварь у неё дочку умыкнула. Под самое утро девчонка вышла козу, что ли, покормить, а зверь махнул через забор… Во-он, на краю деревни дом, как раз в лес смотрит…
Нэйш молча прошёл в выделенный нам домишко — у него вопросов не возникло.
У меня вот накопилось немало. Если припомнить, в каком виде мы застали деревню…
— Так это было сегодня, перед нашим приездом? Что ж вы сразу не сказали?
Староста тяжко вздохнул, глядя, как его невестки уводят по улице пошатывающуюся мать.
— Чего тут говорить-то? Девка — ясное дело, с концами. Места вы не знаете, собак при вас нет, чтоб сразу в погоню кидаться. Местность тут неверная — овраги-ручьи, следы теряются быстро. Пока проводников найти, пока собак у кого взять, пока снарядиться…
Основательный дедуган, ну надо же. И бесконечные «пока-пока-пока» — верные до оскомины, потому что в самом деле: не нестись же по следу сломя голову по незнакомой местности, даже не зная при этом — сколько там на самом деле драккайн.
Всё равно ведь, — размышлял я, направляясь в дом, — нужно найти проводников. Собаки — это неплохо, только вот они лаем могут спугнуть зверя. Тут охотничья свора керберов нужна, а где их взять в таком захолустье?
Похоже, вызывать Мел — как раз выход. Если тварь тут пару часов назад умыкнула девчонку — следы-то она оставила, Следопытке это не помеха…
Едва шагнув через порог нам выделенного домика, я понял — Мел дожидаться никто не будет.
Нэйш был уже в чёрном и сосредоточенно проверял что-то в наплечной сумке. Весь вид устранителя орал о том, что он не знакомиться со следами вокруг деревни собрался.
— Прогуляюсь, — небрежно бросил он, трепетно распределяя по походному костюму невеликий арсенал.
Грызун внутри раздул бока с облегчением. Разобрались, слава Девятерым. Даже Гильдию не придётся вмешивать. У «клыка» на спине написано, что он собрался на боевые, и дела-то теперь осталось — помахать платочком вслед да поплакаться потом Арделл: мол, там была какая-то неизвестная драккайна, что я мог сделать, скорблю всем сердцем, ух, какая у вас опасная работа. И да, вы, конечно же, будете мне доверять как самой себе, после того как у меня напарник помер на первом же выезде?
В воображении моём предстала Арделл со скептическим выражением лица, которое говорило, что доверять она мне тут не собирается ни на грош. Потому что предполагается, что я весь такой милый парень, свой в доску, полагайтесь на меня, полагайтесь на меня все…
— Чудненько. Я тебя не пущу.
Нэйш проверил на поясе эту свою штуковину, которой с одного раза убивают виверниев. И потом уже соизволил замереть, медленно повернуться и наконец-то удостоить взглядом мою скромную персону.
— Не пущу одного, — уточнила персона, принимая по возможности героическую позу. — Поправь меня, но ты, вроде как, собрался на поспешную одиночную охоту, с которой тебя могут принести вперёд ногами — если, конечно, что-то останется.
Физиономия устранителя приобрела налёт легкой озадаченности. Кажется, Нэйш впервые столкнулся с такой степенью идиотизма и даже не знал, с чего начинать разбирать меня по кусочки.
— Только не списывай это на горячую любовь к тебе. Если ты не забыл — тварь утащила девчонку, она, может, живая ещё, так что хорошо бы не тянуть, пока её сожрут. Ты готов? Пошли, драккайна сама не сдохнет. А Арделл за твой труп мне спасибо не скажет — хотя, может, благодарности от Мел это и окупят хотя бы немножко.
Нэйш скорбно покачал головой. Слегка подбросил палладарт на ладони — мне не по себе стало, когда на меня посмотрело серебристое лезвие.
— Мило, Лайл. Правда, мило. Но взять с собой балласт… при охоте такого рода обозначает — увеличить опасность. Как-то так вышло, что я предпочитаю работать в компании тех, кто знает хоть что-то об охоте, кто не будет меня замедлять или не выдаст мое положение животному. Желательно чтобы у него ещё был опыт… или чтобы я мог ему хоть немного доверять. В случае с тобой…
Он развёл руками, показывая, что я почему-то ну вот совсем не подхожу к этому делу.
— Ага, грифон яприлю не товарищ, — фыркнул я. — Ну, а теперь слушай. Что ты собрался туда в одиночку — я не особенно удивлён, может — ты хочешь убиться каким-нибудь дивным способом, кто там знает. Да-да, можешь помахать ладошкой еще, я не забыл, что ты у нас такой неуязвимый. И да, я в курсе, что ты часто выходишь с милыми зверушками один на один — сам недавно видал. А зверушки-то всегда — драккайны в непонятном количестве и с непонятной огневой мощью? Точно никакая не прошибёт твой щит? Кстати, а как твой Дар — сработает, если из кустов на тебя прыгнет вторая тварь? Мы же так и не знаем, есть ли там выводок и какого он возраста! Как Дар — спасает от сломанной шеи или перегрызенного горла? Если тебе в лицо фыркнут огнём — Дар как-нибудь поможет? Чёрт, я хотя бы могу из-за дерева влупить заморозкой, если что. Ну, или отвлечь на себя внимание. Местные не в помощь, сам же понимаешь, так что…
— По-твоему, Арделл скажет мне спасибо за твой труп? — мягко осведомился устранитель.
— Ха, уж будто ты и не отмажешься. Тем более — у вас там сотрудники как мухи мрут. Нет, знаешь, если ты опасаешься того, что я начну сводить личные счеты, как только ты повернешься ко мне спиной — то можешь валить в одиночку. Имеешь право на свои маленькие страхи.
Само же собой, он не потащит меня в лес сразу же после этого заявления: таких не так просто купить на «да ты что, боишься?» Приложит высокомерным хмыканьем и взглядом из серии «Таких блох, как ты, в принципе глупо опасаться». Отвернется… ага, отвернулся, накинул маск-плащ, перекинул через плечо легкую сумку…
Всё, можно.
— В общем, вали побыстрее, а то у меня тут дела. Прогуляться я вздумал. Воздух отличный, деревья зелёные… цветочки. Наверное.
«Чокнутым быть удобно, — говорил кузен Эрли, сопровождая меня к развесёлой компашке отмороженных наёмников. — Ты просто пори совершенную чушь — с тобой и спорить не будут, да и подходить будут опасаться».
Вид у обернувшегося устранителя был такой, будто еще немного — и он начнёт опасаться ко мне подходить. Он даже потратил секунд десять, чтобы наклонить голову и изучить меня с особенным интересом.
— Выслуживаешься, Лайл? — спросил наконец негромко. — Помнится, в бараке ты тоже был со всеми в отличных отношениях. Кто заподозрит такого старательного, такого заботливого, а? Кажется, за это тебя и выбрали в осведомители.
Это мы с грызуном проглотили молча: не такое жрать приходилось. И вообще, есть дела: набросить свой маск-плащ, прихватить заплечную сумку, посчитать зелья на поясе.
— Плащ долой, — послышался голос за спиной. — Он тебе не понадобится.
«Клык» присел на стол и ухмылялся самым отвратным образом. Весь его сияющий вид так и говорил, что раз уж я сам вызвался превращать свою жизнь в ад — то кто он такой, чтобы мне мешать?
— В конечном счёте — главное знать, как правильно использовать ресурс. Так, Лайл? Ты, кажется, хотел прогуляться?
Крыса жалобно пискнула внутри. Будто спросила: и какого ты, спрашивается, после стольких лет меня не слушаешь?
Мне бы ещё это знать.
* * *
«Будь безмятежен, как же», — прошипел я себе под нос. Споткнулся о корень, который ни к селу ни к городу выперся в совершенно неожиданном месте. Попытался насвистывать сквозь зубы что-нибудь ярмарочное — все песни повылетали из головы. Намертво сидели только тюремные заунывные баллады — так что вперед я двинул уже под дивное «Плаванье в одну сторону».
Наш корабль всё плывёт —
Ветер тихо шепнёт:
«Ты уже не вернешься обратно…»
В боку покалывало, колени начинали похрустывать, и думалось невесело, что скоро я смогу не бродить, а ковылять. Если, конечно, не отключусь от усталости часика через два, и меня не сожрут местные комары. Они пока что принюхивались ко мне вопросительно, позванивали в ушах, но не набрасывались — ленивые по жаре
«Клыка» было не видно и не слышно с того момента, как мы вступили в лес.
— Вперед, — сказал Нэйш, когда след волочения потерялся. Махнул на запад, где люди пропадали чаще. — Если след будет вести в другую сторону — я подам знак. Не придерживайся троп. Можешь не спешить. Останавливаться, чтобы передохнуть. Производи побольше шума и… постарайся выглядеть безмятежным.
Не знаю, как я выглядел в этот самый момент. Наверное, не особенно близким к безмятежности.
Нэйша, во всяком случае, это устраивало: у него был такой вид, будто он может любоваться вечно. Так что я не стал ещё улучшать ему день, развернулся и потопал в лес.
Получил в спину пожелание приятной прогулки.
Мантикора его задери, Нэйша. То есть, можно и не мантикора… и не сейчас.
Потому что я-то надеюсь — он всё-таки где-то неподалёку. Отслеживает драккайну, пока я тут изображаю из себя невинную жертву. Что мы тут играем в классическую игру с подсадной уточкой, а не изображаем что-то такое извращённое, где я просто еда.
И что взгляд, который упирается мне между лопатками — это всё-таки взгляд устранителя.
Справедливости ради — от этой прогулки можно было бы даже получить удовольствие — первый час или два. Пока чаща не стала гуще, подобие троп не стало истончаться и зарастать под ногами, пока на деревьях не появились густые подпалины, а землю не пропитал стойкий запах — грибов, болота и немного падали.
Пока не стукнуло чувство одиночества — мерзкое, подзабытое немного: будто снова в семь лет заблудился за пять сотен шагов от дома и не можешь выйти на свет. И грудь давит, и понимаешь, что намертво утратил направление — хотя нет, направление же держал… А если потерял?
За три часа… вот уже четвёртый пошел… никаких следов никого из них. Ни драккайны, ни Нэйша. Ни пропавшей девочки. Ни следа — то есть, следы какие-то попадаются, но, может, они старые. А обрывков одежды или волос пока не вижу.
Я остановился дважды — глотнул воды, перехватил сухарей и сжевал кусок зачерствевшего пирога, а их всё не видно и не слышно. А может, крыса слишком сильно орёт изнутри о том, что я идиот, и что мне нужно бежать, бежать, бежать обратно.
Наверное, я не особенно лесной человек. Во время службы в Корпусе приходилось, конечно, всякое. Вскрывать схроны контрабандистов в лесных чащобах, и вылавливать разбойников, влезать в схроны и логовы… и нет, не надо сейчас о Трестейе и о её подземных ходах. Со временем я научился ориентироваться в лесу. Только вот так и не смог отделаться от этого чувства — что на тебя откуда-то смотрят. Как на добычу.
Две сороки перекрикивались над головой — заливались смехом. От земли поднималась лёгкая дымка: жаль, душновато в куртке. Хотя, может, это из-за Печати: нелегко шататься больше трёх часов в полной готовности: выкинь ладонь вперед — саданёшь заклинанием.
Четырежды приходилось обходить ловушки и капканы, выставленные местными — от души бестолково, запах протухшей приманки так и лупил по ноздрям.
И может же быть, в конце концов, так, что эта тварь сегодня больше не выйдет на охоту? Было бы неплохо… да нет, девчонку всё равно нужно искать. Хоть и мало шансов.
Мысли начали путаться — плохо. В голову лезло всякое дрянное — иступленное горе на лице матери, «принесите хотя бы тело», круги эти выпаленные… круги вот…
Бьёт на отвлечение, так? Драккайна словно закутывает жертву в круг огня. Создаёт себе прикрытие, ослепляет, отвлекает… скрывается за пламенем, а потом выпрыгивает. Всяко уж получше, чем с дерева на голову, да.
И, спрашивается, где сейчас Нэйш, и почему не подаёт ни единого знака, и не наскучила ли ему наша маленькая игра.
Хотелось крикнуть. Пусть хоть кто-нибудь откликнется — зверь, человек… Привычно затыкал крысу, с усилием замедлял себя и делал вид, что не просто тащусь от дерева к дереву: я тут гуляю, понимаете ли. Вкусная, безобидная, заблудившаяся еда.
Кому крысятинки, а?
Приближения драккайны я не увидел. Услышал только лёгкое шуршание справа. Но верный грызун истерично взвизгнул: «Опасность!» — и я сперва воззвал к Печати и закутал себя в щит холода. Потом занялся оранжевым пламенем куст прямо передо мной, потом слева, справа, повсюду…
Огненный вихрь, неостановимое кружение, водоворот огня на пять шагов вокруг — и я в центре водоворота. С лихорадочным: «Что делать, что делать, что делать…»
Я не мог ее рассмотреть, и бить было невозможно, и нужно было надеяться разве что на то, что Нэйш рядом и глаза у него зорче. Воздух, раскалённый, разъярённый, хлестал по лицу, и что-то стремительное носилось по кругу, по кругу, и хотелось водить за ним взглядом, чтобы попытаться угадать: откуда кинется?
Не сметь — закружится голова. Запитал щит до отказа, так, что почувствовал, как замерзает земля подо мной. Долго так не продержаться — и почему она не останавливается?
Потому что ты стоишь, — шепнул инстинкт. А должен лежать. Она охотится на слабых. Ты — не слабый, ты опасность.
Падать мучительно не хотелось — но пришлось. Повалился сперва на колени, потом боком, не ослабляя щита. Готовясь — бить, как только оно остановится.
Сгусток огня пронёсся по кругу раз, ещё, взметая искры… И шагнул в круг, будто вылепляясь из огня.
Весело скаля зубы.
Лисица, облачённая в пламя — если бывают огнистые лисицы ростом мне до подбородка, с тремя хвостами, по которым перетекают языки огня. Искры перепрыгивали по рыжей шкуре, хвосты взбивали воздух — обращали в огонь.
Очень может быть, это было завораживающе красиво. Если бы я не старался поднять ладонь и незаметно прицелиться. Потому что в тот момент, когда я встретил взгляд ярко-оранжевых глаз — понял: больше одного удара у меня не будет. Либо я её сейчас загашу во всех смыслах, либо…
Удар на удар, много шансов, что не успею.
Но ещё до прыжка и моего удара — огонь расступился, пропуская фигуру в белом. А немного перед этим — лёгкую серебристую стрелку, белый блик.
Тварь повернула голову — и я мог бы поклясться, что в последний миг на морде у неё отразилось осознание. И ужас.
А потом серебристое лезвие пропороло ей горло.
Взметнулись хвосты — тремя кострами, и тут же потускнели с краёв. Запоздало зверь рванулся, будто стараясь уйти от удара…
— В сторону! — приказал Нэйш, выдёргивая дарт и посылая в бок бестии метательный нож с правой руки. — Агония может быть опасна.
Я откатился почти к границе пламени. Там рискнул приподняться.
Страховать было никого не нужно: драккайна растянулась на боку, хвосты темнели, обращались из огня в обычную рыжину, и бестия беспомощно сучила лапами. Хрипела — кажется даже, скулила.
Затихла после второго удара палладартом.
— Затуши огонь, — прибавил Нэйш так, будто мы с ним разговаривали минут пять назад. — Я впечатлён, Лайл, знаешь. Сам придумал упасть, чтобы она остановилась?
— Нет, мне подсказали боги, к которым я воззвал в последний момент моей жизни. Когда понял, что устранитель, кажется, решил остаться где-то в деревне.
Печать покалывало — неслабо в щит выложился… Ладно, на тушение пожара хватило. Тем более — пламя магическое: быстро прогорающее, искры вон почти не занимаются.
Нэйш неторопливо подобрал свой маск-плащ — он его скинул перед тем, как сунуться в огонь. Потом вытащил белоснежный платок и принялся протирать лезвие дарта.
— Помесь огнистой лисицы, и впрямь. Довольно редко для драккайн. И такой размер…
Подошёл, осторожно коснулся носком ботинка неподвижного бока. Присел на корточки, вытащил из бока нож, тоже протер лезвие: белая ткань опять окрасилась черноватой кровью. Нагнулся пониже — осмотреть челюсти.
— Она? — спросил я, подходя. Закашлялся — от шерсти драккайны несло чем-то вроде серы. Теперь, когда вытянулась, она казалась ещё больше: тонкие, изящные лапы, гибкое, длинное туловище. Три чешуйчатых хвоста будто тлеют изнутри, догорая — больше не вспыхнут. Чешуя — знак дракона — идёт и по хребту, на котором намечаются даже два бугорка — что-то вроде зародышей крыльев. Мех — темно-рыжий, грубее, чем у огнистых лисиц обычно, а морда более приплюснутая и круглая. Клыки, которыми легко перервать горло или раздробить кость.
— Видимо, — сказал Нэйш. Он теперь изучал лапы — тем же самым взглядом с каким препарировал бабочек (и меня). — Коготь сорван так же, следы те же. Интересно…
Безупречные пальцы пробежались по рыжей шерсти, раздвинули — показали заросший шрам. От ловушки или самострела охотника, наверное. Мел-то, может, не так уж и неправа, когда повторяет, что от хорошей жизни не становятся людоедами.
Потом пальцы двинулись дальше, вниз, к брюху. Вроде бы, я еще услышал тихий выдох — до того, как сам ругнулся в голос.
В рыжей поросли проступали соски. Выпитые досуха, растянутые и покрытые укусами — как если бы сосали звереныши, которые уже давно научились есть сами, просто хотят поймать немного детства.
— Два месяца? — спросил я с истовой надеждой и чтобы что-нибудь просто спросить.
Нэйш пожал плечами.
— Может быть.
Значит, нужно всё-таки искать логово, теперь уже как можно скорее.
— Если она… тащила для детей… есть шанс? — только и спросил я, превращаясь на пару секунд в оптимистичного идиота — для разнообразия.
Нэйш дернул ртом и ничего не сказал — с его лица так и не стекла мина убийцы. Но судя по тому, с какой скоростью он шёл по следу — а след теперь уже был, даже я его видел, она очень быстро неслась навстречу, не заботилась о том, чтобы петлять… судя по этому — какой-то шанс оставался.
Логово мы нашли через полчаса — уже по привычному запаху серы, смешанному со страшноватым духом мертвечины. И по ее следам — всё верно, она не охотилась, она просто совершала обход территории, услышала, как кто-то вторгся, увидела, что добыча беспомощна, вот и кинулась, решила поживиться. Если бы не кинулась — может, и мы бы прошли стороной.
Всё равно пришлось попетлять — кое-где следов было слишком много. Потом вышли к норе. Вернее, к лежбищу.
За переплетениями корявых стволов спуск в овраг почти не был виден. Ещё и прикрыт особенно дуплистым деревом, которое разлеглось почти поперёк него.
Нэйш перемахнул на раз, только прижал палец к губам — не шуметь, прикрывать. Соскользнул вниз, только маск-плащ мелькнул. Мне пришлось переползать медленно и осторожно, проклиная собственное телосложение.
Потом я всё-таки оказался на дне, выстланном сухими листьями, которые уже пропитались резким запахом. Под ногами хрустнули кости — дочиста обглоданные и местами прокушенные насквозь.
И почти сразу же я понял, над чем там стоит устранитель — и понял, что мы всё-таки не успели.
— Странно, правда? — тихо спросил Нэйш. — Если смотреть отсюда — кажется спящей.
Девочка лежала у его ног, на листве. Как перед этим — драккайна. Только не вытянувшись, а извернувшись, будто стараясь убежать.
Вся в порванной одежде, в висящие колтунами волосы — уж и не поймёшь, какого цвета — набились листья. Славная, наверное, была такая девчонка — как одна такая же, которой я просил передать куклу перед отправлением на Рифы…
Лицо — та его половина, которая сохранилась и не была изъедена — было и впрямь неестественно спокойным, как у человека, который после долгих кошмаров наконец увидел хоть один приличный сон. С телом было хуже — видно, ее долго гоняли до того, как загнать окончательно.
Потом мать приволокла обратно. К ним.
Четверо мелких сидели под сенью изогнувшихся корней, совсем недалеко — устроились будто под крышей, в нише. Лобастые, рыжие и большеглазые, сидели тихо и настороженно, и чёрные носы двигались с любопытством. Было им, наверное, месяца три: мне по колено. Огненные хвосты тихо попыхивали.
Вспомнились вдруг настойчивые капризы той девочки, из прошлого: «Па-ап, ну подари огненную лисичку! Они милые и пушистики».
Пушистые они точно были — сверх меры: хвосты вот только торчат да ноги длинные наклёвываются. Один попытался было в собственный хвост вцепиться — обжег нос, обиженно заскулил. Левый с краю вылупил на меня глаза: что за диво такое здоровенное?
Остальные два смотрели не на меня. На что-то за моим плечом. На кого-то…
Я глянул устранителю в лицо и молча отшатнулся. Понимать, что за твоей спиной так и маячило вот это — смерть во плоти — не самое лучшее ощущение.
— Слушай, — начал я всё-таки. — А может, не… У вас же, вроде, не в обычаях — насчет выводка…
Нэйш улыбнулся мне задушевной и чуть-чуть только нервной усмешкой — так что я почувствовал пальцы на горле.
— А я-то думал, ты хочешь начать. Не желаешь посмотреть или присоединиться, Лайл? Ну так отойди… или отвернись. Вздумаешь мне мешать — обещаю, я заставлю тебя сделать это. Хочешь — проверим, какие у меня идеи на этот счёт?
Я не хотел проверять. Потому отвернулся молча. Оскальзываясь на костях, подошёл к подъёму из логовища — попытался вдохнуть воздуха и не слушать, что там позади…
Благодарен был бы даже за крысиный визг, только вот грызун мёртво молчал.
Когда последний короткий скулёж стих — я рискнул сделать вид, что просто изучаю — сколько жертв закопано в эти слои листьев. Заметил суховато:
— Арделл это не понравится.
— О, — отозвался Нэйш, который опять протирал лезвие — теперь уже длинного ножа из ножен на поясе. — А ты собираешься ей говорить, Лайл?
Кажись, я не был так выжат с той поры, как читал дело по одному богатенькому наследнику, охочему убивать молодых девочек. А потом присутствовал на его же допросе. Теперь вот стою, тупо смотрю, как «клык» опять сдирает с плеч плащ и бережно укутывает тело девочки — на плаще тут же расплываются яркие пятна. И думаю с чего-то о том, что вещи-то конец, кровь разрушает зелье, которым пропитана ткань. И не отмывается.
— Думаешь, стоит ее… к матери? — только и сказал я, когда Нэйш сделал короткий жест: помоги поднять и закутать. — В таком-то виде.
— Я видел хуже, — отозвался «клык», пожимая плечами. — Метки на тебе, Лайл.
Пришлось умолкнуть, вооружиться ножом и время от времени кощунственно вгрызаться им в стволы деревьев, отмечая — откуда путь держим. Нэйш шёл впереди, пристроив тело девочки на плечо. Как-то ухитрялся держать направление и не сгибать спину под ношей.
Молчание давило и выкручивало вдвое против прежнего.
— Что, и у вас всегда так? В вашем питомнике?
— «Так»?..
— Ну, всюду трупы. Знаешь, я не был среди тех, кто убийствами занимался… расследованиями, имею в виду. Там сидели ребята покруче. Конечно, на Рифах навидался многого, да и потом, но вот это вот…
— «Это вот», Лайл? — Нэйш слегка поправил ношу на плече. — Это… естественный процесс. Не только в питомнике. Повсюду. Если ты вдруг работаешь на устранении — ты же не думаешь, что будешь спасать людей? Шансов нет почти никогда. Особенно для тех, кто оказался в логове: в лучшем случае — быстрая смерть.
Я даже не стал описывать, насколько безрадостно это звучит. Подумал только, что с такой работенкой — поневоле поедешь кукушечкой.
— Знаешь, законники, которые были по убийцам — тоже не особенно имели дела с шансами. Утешались, что это возможность предотвратить. Посадил подонка на Рифы — и кто-то там неизвестный остался жив.
Нэйш хмыкнул — ему, видно, такие утешения заманчивыми не казались.
— Я же сказал — это естественный процесс. Видишь ли, цикл «жертва — хищник»… он бесконечен. Если бы сегодня мы оставили выводок в живых — кто-то мог выжить и начать давать потомство. Но они и так размножатся, рано или поздно. Начнут охотиться. И остановить их раз и навсегда едва ли возможно.
— Арделл, кажись, так не думает.
— О, Гризельда… пытается примирить тех и других, перекинуть мосты понимания, выстроить отношения между бестиями и людьми. Не понимая, что это и есть гармония. Вечная закономерность: они охотятся на нас — мы на них. Что-то вроде неостановимого колеса: кости у логовищ… шкуры на стенах.
— А ты, стало быть, ось в колесе? Спица? Палка, которой в это колесо тычет мироздание?
— Просто небольшое напоминание. О том, что всегда есть хищник серьёзнее. Знаешь, ведь все они… каждый из них… Рано или поздно они начинают верить в собственную безнаказанность. В то, что они здесь самый крупный хищник, а люди — легкая добыча. И когда они осознают свою ошибку и её цену… приятно видеть, как они понимают — насколько сильно ошибались. Что придётся платить.
Интересно бы знать — насколько успела осознать это драккайна. И успели ли осознать хоть что-то те, в логове. Которые вряд ли ещё знали — насчёт цены ошибки.
— Да… ты или тебя, верно? — невозмутимо продолжал устранитель. — Идеально действующий в природе закон, а? Взять хоть эту деревню. Думаю, они закатят славный праздник, когда освежуют наши с тобой маленькие трофеи. Найдут их по твоим зарубкам. Прибьют шкуры к стенам. И будут праздновать, ощущая себя вершиной пищевой цепи — ну, а что повезло не всем… я ведь уже говорил, что цикл естественен и бесконечен?
— Да уж, — отозвался я, с размаху делая засечку на очередной ели. — Эту мысль ты до меня донёс как следует.
Больше говорить не захотелось, и я поберёг силы для возвращения. Сосредоточился на нужном: не спотыкаться усталыми ногами. Глотнуть воды. Ставить засечки на стволах — тук-тук, тук-тук, тяп-ляп, а вот и деревня. Теперь можно чуть ускорить шаг — навстречу сперва толпе чумазых, гомонящих мальчишек. Потом волне заходящихся от возбужденного лая собак — а там уж и жители выбежали, накатились прибоем. Кивнуть навстречу — ага, мы всё сделали. И окунуться как в другой мир — яркий, кричащий… нормальный. Бездумно, как с палубы корабля в пучину, кинуться в знакомый водоворот звуков:
— Да Йера старого позовите уже!!
— Ой, ну не может такого быть…
— А здоровая она была? А как нашли-то?
— Собак уймите! Собак!!!
— Да что нашли — убили как?
— Ну, логово… логово далеко?
— Да вы б хоть выпить предложили бы — чуть на ногах держится…
— Точно!! Выпить!
Мужики дружно звали посидеть в пивнушке — за их счет. «За мой счёт, вир вас побери!» — переорал хозяин той самой пивнушки. Кто-то побежал за старостой, кто-то уже кричал, что надо бы отряд снарядить — за шкурой драккайны, женский хриплый голос настаивал: «Вечером отпразднуем! Вечером! Что вы как очумевшие все…»
И — сценка в отдалении, коротенькая, будто вырванная из пёстрой круговерти. Статуя с бесстрастным, ничего не выражающим лицом. У ног статуи — свёрток в маск-плаще.
Плачущая женщина, обнимающая колени статуи. Бесконечное, резанувшее сквозь радостный гомон, «Спасибо, спасибо, спасибо» — захлёбывающийся плач. Шевельнувшиеся в ответ — едва видно — губы.
— Не за что.
Может, мне вообще всё почудилось. Когда ко мне, как и утром, пробился старик Йер и распинал ликующий народ, женщина уже плакала над телом дочери, в окружении сердобольных соседок.
А «клык» направлялся ко мне деловой походочкой.
— Остальное по твоей специальности, не так ли? Определение стоимости оказанных услуг, — Он слегка кивнул туда, откуда слышался плач. — Взыскание денег и переговоры. Я здесь закончил.
Ага, ага, да как себе хочешь. В конце концов, если ему не терпится убраться из деревни после сегодняшнего — его право. После такого и я бы отсюда бегом бы бежал, — и да, у меня тут один за другим рождаются стойкие планы в духе «напиться вечером до беспамятства в компании Лортена, чтобы забыть об увиденном». Подозреваю, что у Нэйша такие же планы, только не на вечер, а на «немедленно».
— Насчёт оплаты-то… — дохнул чесноком в ухо старик Йер, — нам бы, значит, об оплате с вами договориться. Потому как вы цену-то не назвали, а нам бы сейчас вот…
Старикан-то расстроен, — подсказала жадная тварь изнутри. С одной стороны, он может вообще не заплатить или заплатить мелочь — мы же договор не подписывали и ни о чем не договаривались! А совесть не позволяет — вот он и прикидывает в уме, сколько собрать с деревни, сколько выделить из своего кармана, чтобы не обидеть…
— А? — переспросил я, бездумно пялясь Нэйшу вслед, — а, ничего не надо. Вон женщине дочь помогите предать воде — если вдруг у неё не за что. Шкуру драккайны я у вас заберу — а выводок оставлю, так уж и быть…
И прибавил, глядя в ошеломлённые глаза, скрытые за порослями бровей:
— Вы же нас, в конце-то концов, даже и не нанимали.
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
— …совершенно невыносимая скотина. Нет, сколько вот и с кем работал — такого раньше не встречал. Всякое подумать мог, но чтоб до такой степени…
Медовый бок Морвила под пальцами. Дубовый гребень не спеша зарывается в мягкую шерсть. Линька что-то пошла не ко времени, рассеянно думает Гриз.
А Кейн Далли выплёвывает и выплёвывает из себя привычные, набившие оскомину слова. Как все, кто ходил с Рихардом Нэйшем на вызовы. Они, правда, все выражались по-разному, но в целом…
— …тянет на новый уровень извращённого садизма в моём понимании! Спрашивается, как с ним можно после этого поладить?!
…их мнения сходились примерно в одном. Хаата вообще отказалась ходить на рейды с «эшшэлэ-тхоу», «человеком-смерть». Аманда, впрочем, ничего не имеет против, но она редко на выездной работе.
«Почему бы тебе не посылать с ним Уну, — иногда предлагает травница насмешливо, — Она бы сносила его пренебрежение со счастьем. Разве ему нужно что-нибудь, кроме возможности поиздеваться над другими?»
Кейн Далли шмыгает носом и набирает воздуха в грудь:
— Он же, чтоб его в вир, "жаворонок"!!!
Похоже, действительно остаёшься только ты, Гриз… стоп.
— Что-что?
— "Жаворонок". Долбанутая солнечным лучом по голове ранняя пташечка. Боженьки, как с ним вообще можно уживаться, если он будит людей в безбожную рань?!
Краем сознания Гриз отмечает, что она-то относила Нэйша к ночным хищникам — возможно, из-за имени, которым он называется…
— То есть это всё, что тебя в нём не устроило во время выезда?
Кейн морщит лоб, начинает перечислять прямо-таки напоказ:
— Гм, он общается, как распоследний урод, игнорирует большую часть моих реплик… Так, что там ещё, отбит на всю голову… ага, жуткий. Это-то я всё знал и до выезда, но вот с ранними побудками он уже совсем за границы дозволенного выходит.
И закатывает глаза, показывая — в каком он невозможном ужасе.
Тонко ноет левый висок — в нём засел сегодняшний вызов… ещё один частный зверинец, ещё один всплеск бешенства зверей. Разница только в том, что в зверинце оказались толковые вольерные и хорошие клетки, так что пришлось поработать только с яприлями да единорогами из открытых вольеров… но никто не погиб, да, чудом никто не погиб. И не удалось обнаружить — кто из посетителей это мог быть, и пришлось долго объясняться с директором питомника, и ноет висок… Очень может быть — Кейн видит это, потому что тут же и прекращает валять дурака.
— Не худший из моих напарников, если уж начистоту. И да, о худших я не буду рассказывать, чтобы не вселять ужас… ну вот, в Морвила, хотя бы.
«Мгррр?» — вскидывается Морвил, услышав своё имя.
— А вот представь себе, — отзывается Кейн, — О чём это я бишь? Так вот, он уехал сразу же после выполнения задания. А мне пришлось повозиться с выжиманием денежек до вечера. Этот староста из Маслюток оказался не дурак поторговаться! Всё пытался спихнуть, что и зверь был не на их территории…
Драккайна — очень возможно, что кормящая или с детёнышами. Раз уж они потом обнаружили логово… и девочку в нём. Раз уж самка драккайны для чего-то охотилась на людей и уносила добычу к себе.
Кто ещё был в логове — Кейн не рассказывает. Гриз благодарна за это.
Висок начинает ныть тревожно и остро — в него втыкаются мысли-льдинки. О пятнадцати жертвах и о маленькой девочке. О драккайне. О том, что всех не спасти, а к некоторым — ещё и не успеть.
Морвил лижет ладонь шершавым языком, а Кейн Далли звенит монетами.
— …всё-таки выжал сумму целиком, хотя меди он мне накидал — хоть засыпься. Зато как бесился, когда я в третий раз пересчитывал! Так пойдёт?
Кейн Далли просто не знает — насколько редко им платят за вызовы сполна.
— Да и… кхм, — Новичок выдвигает ногой из-под кресла сумку, к которой Морвил завороженно принюхивается, — нужно же было что-то стрясти с него за то, что нам пришлось нестись в соседнюю деревню… и шкуру я как трофей сговорил в Маслютки. Деньги скряга отдавать отказывался начисто, так что вот… говорят — лучшее в округе.
Внутри сумки тщательно охлажденные, завернутые в полотно куски сливочного масла. Кейн поглаживает сливочные бруски с видом собственника.
— Двенадцать фунтов. Фреза говорила — на выпечку сгодится, но если вдруг зверушкам тоже…
Очень может быть, питомник внезапно приобрёл сокровище. В лице человека с туманным прошлым. И таким же туманным именем.
— Очень даже пойдёт. Ты здорово сработал, Кейн. Свою долю с выручки получишь одиннадцатого числа. Если вдруг нужно сразу…
Далли мотает головой. Приоткрывает рот — спросить на что-то разрешения.
— Официально разрешаю надраться вместе с Лортеном, — У Кейна делается поражённый вид. — Но чтобы завтра ты был в порядке. Зайди к Аманде за антипохмельным — она ещё не спит. Масло брось на ледник.
Новичок кивает, подхватывает сумку и выходит. Морвил приязненно вздыхает вслед — и подставляет под гребень второй бок.
Далли — день… теперь вот ещё и сокровище, да. Готовность помочь, разговоры и шутки, а за ними…
Пропасть. Тень. Непонятный, черный след, тянущийся издавна, длинный и извилистый, почему-то напоминающий скользкий хвост… чей вот только?
«От него враньём несёт», — бросила Мел. Кейн Далли умеет лгать, да. Он отличный игрок. Совершенно точно недоговаривает о своём прошлом. Но Гриз кажется, что от новичка пахнет не только ложью и загадками. Ещё — темными углами, и стенами, в которые зажат, и оковами, которые давят-давят-давят — и не скрыться. Страх, загнанность, отчаяние и опасность — вот что слышит Гриз.
Морвил мурлычет — будто одобряя её мысли. А может, ему просто нравится ощущение гребня, неспешно скользящего по мягкому боку. Нравится — что она с ним. Алапарды — собственники, как все кошачьи, а она в последние дни ушла в дела и не выделила вот даже получаса — поиграть с другом…
Да и сейчас сидит у камина — не чтобы расчёсывать алапарда.
Встречает ночь.
Далли-день отправился отдыхать и кутить. Забрал с собой шум и суету, и призраки тысяч несделанных дел — завтра они все воскреснут и явятся. Оставил тишину, полутьму и потрескивание поленьев в камине.
Ночь ходит бесшумно. Она уже давно подкралась к питомнику неслышными шагами — идеальная охотница, от которой не спрятаться. Накрыла черным брюхом загоны и хозяйственные постройки, навалилась сном на дневных животных, подняла на ноги — ночных… И сияет в небе темно-синей шерсткой, поблескивает искорками звёзд.
За ночью приходит тот, кто носит её имя. Без скрипа половиц и шума двери — проскальзывает через бывший зал таверны, почти доходит до лестницы… Останавливается, увидев Гриз в кресле.
Огонь обагряет крылья серебряной броши-бабочки — мгновенный взблеск, когда Рихард Нэйш приближается. Удовлетворённый, расслабленный.
— Аталия. Чудесная ночь, не так ли. Решила скоротать её у камина?
— Ты истребил выводок.
Лицемерный вздох сожаления, слегка разведённые руки.
— Надо же. Ни на чьё молчание рассчитывать нельзя. Кейн Далли…
— …не сказал мне ни слова и даже попытался скрыть тот факт, что речь шла о самке драккайны. Я работаю с животными не первый год, я могу догадаться, почему вдруг зверю потребовалось столько лёгкой добычи.
— Неожиданно, — говорит Нэйш, будто бы не услышав последней фразы. — Пытался скрыть? Почему бы он мог так поступить, аталия?
— Не хотел меня расстраивать, считал это неважным, или, может, думал, что ты его придушишь — не суть важно. Скольких ты…
— Это для тебя важнее? — ночь длит и длит мягкие, жутковатые секунды. Алапард застыл под её ладонью, больше не мурлычет. Рихард Нэйш, глядя куда-то над её головой, ведёт нарочито неторопливый подсчёт. — Четверо, кажется… да, четверо. Ах да, я же нарушил правила. Всё никак не запомню — чего я там лишаюсь, своей доли за вызов? Или с меня полагается штраф? Отработка?
Я могла бы сказать тебе, молчит Гриз — пальцы вцепились в шерсть напрягшегося алапарда. Я могла бы сказать — чего ты лишаешься. На самом деле. Каждый раз, как ты… Только вот зачем начинать разговор об известном, Рихард? Ты же сам знаешь — чего. Ты же поэтому каждый раз на это и идёшь.
— Жаль.
Устранитель вскидывает брови. На лице прорезается насмешка.
— Меня? Четырёх маленьких драккайн, пятнадцать жителей? Или, может, Далли?
— Что меня там не было.
— Полагаешь, ты смогла бы остановить людоеда в момент атаки? Пятнадцать жертв, самка возле логова… Или думаешь — ты смогла бы сберечь выводок. Остановила бы меня, аталия? Как?
— Ты знаешь, — говорит Гриз ночи за окном. Улыбка Нэйша на миг ломается и гаснет, когда между ними непринуждённо шагает память.
Он перестал улыбаться, когда Гриз Арделл впервые шагнула между ним и жертвой. Поняв, что приказ бесполезен.
Закрыв собой.
Она не успевала развернуть кнут, и лезвие дарта было уже в полёте, и раненая самка кербера рычала и скалилась за спиной, припадая на брюхо. «Вместе», — короткий крик, кто знает, услышит или нет, пока ты падаешь в прыжке под серебряное, неотвратимое лезвие…
Дарт не долетел двух дюймов до её груди. Предвкушающая улыбка устранителя превратилась в хищный оскал. Цепочка впивалась в ладонь: атархэ, верный приказу, рвался к крови ещё полновесный миг, два… Потом услышал хозяина и вернулся в ладонь.
И была другая ночь — давняя, и шепот мешался в волосах.
— Неосторожно, аталия… я ведь мог и не остановиться — наконец, ты же просто оставила хищника за спиной. Так можно до времени крылья опалить. Надеюсь, ты не собираешься и дальше играть в такие игры?
— Разве что ты начнёшь слышать мои приказы.
Сколько после того раза пришлось играть в ту же игру? Шесть раз или семь…
— Восемь раз — и ты готова рискнуть в девятый? Проверила бы, смогу ли я остановить оружие, а, аталия? Из-за четырёх маленьких людоедов?
Четыре жизни. Да, — молчит Гриз. Я бы проверила.
Пальцы на холке Морвила холодеют. Скрещиваются взгляды — весенние разводы зелени против светло-голубого льда. Ночь выпускает на волю крохотный смешок.
— О, не сомневаюсь. Ты ведь, в сущности, не видишь разницы. Каждая жизнь ценна и всё такое — так что та девочка, на которую они охотились всем выводком несколько часов… Нет разницы. Между ней и каждой из маленьких драккайн, которые её загоняли.
— Разница в том, что их ты убил уже после её смерти, — спокойный тон, пусть себе под ним бьётся и прыгает извечный вопрос «Зачем?»
Рихард Нэйш умеет неплохо слышать извечные вопросы.
— Может, мне просто хотелось сравнять шансы. Нечто вроде возмездия. Возвращения природного равновесия. Ты отнимаешь жизнь. У тебя отнимают жизнь. Это тебе не кажется хорошим ответом?
— Кажется. Хорошим ответом для Далли или любого другого новичка.
Огонь пляшет и пляшет в камине, и по скрытому полутенью лицу Рихарда Нэйша танцуют десятки, сотни разных улыбок. Нарисованных тенями и отсветами. Таинственных и зловещих.
— Да, правда. Тебе же по вкусу откровенность, не так ли, аталия? Тогда, пожалуй… — эффектная пауза, обозначенная треском дров в камине, — потому что мне так хотелось. Такой ответ тебя устроит?
— Да. И нет.
Он смотрит на неё оттуда, из полутени — насмешливо и свысока. Гриз поднимает глаза — не боясь холода улыбки.
— Да — потому что на этот раз ты не солгал. Или солгал хотя бы наполовину. А нет — потому что отчасти твоя теория правдива. Эта самая, насчёт природного равновесия. Того, что всегда приходится платить.
Морвил взрыкивает вопросительно — не нужно ли вступиться? Алапарду кажется — тут идет какая-то странная драка, и он не прочь добавить в неё клыков и когтей.
За территорию обычно не сражаются на улыбках и взглядах.
— Просто тогда возникает закономерный вопрос — чем придётся расплачиваться тебе, Рихард. И как скоро придётся платить тебе — если, конечно…
Улыбка Нэйша становится непроницаемо-ускользающей — и Гриз оставляет при себе продолжение фразы. Комкает и прячет «уже не…», неприметно стряхивает с губ. Всё равно он знает, что она хочет сказать — и всё равно ответит своё.
— Отличный вопрос, — он медленно наклоняет голову к плечу. — Хочешь — мы попробуем порассуждать на эту тему, аталия? Сколько мне осталось и пожалею ли я о своих жертвах перед… как это назвать, расплатой?
— Не хочу.
Потому что в питомник явилась ночь, а Гриз устала. И Морвил волнуется — чует напряжение, которое протянулось в воздухе.
— Тогда, может, ещё какие-то вопросы?
— Что думаешь о новичке?
Устранитель коротко вскидывает брови.
— Ах да. Кейн Далли. Неплохо работает на местности. Осторожен, вполне внимателен. Уровень магии средний, но за счёт быстроты решений… — жест, обозначающий, что всё не так безнадёжно. — Хорошая реакция, о способности к переговорам и торговле ты, видимо, уже знаешь. Достаточно необременителен, я бы сказал. Как выяснилось, может держать язык за зубами. Ещё что-нибудь?
«Его возможности выжить в питомнике», — оседает в воздухе, полном недосказанных фраз.
Рихард Нэйш редко ошибается, когда речь идёт о смерти. Даже когда — лишь о возможной смерти.
— В целом, Кейн Далли выглядит как тот, кто может пережить питомник при… определённых обстоятельствах.
Усмешка — знакомого толка: «Знаю гораздо больше, но не скажу».
— Ты не считаешь, что ему можно доверять.
— Разве ты так считаешь, аталия? Ну да, ты же всем стремишься предоставить шанс. Людоедам, хищникам, убийцам, предателям. Всегда хотел выяснить — как далеко может зайти это предоставление шансов. Что нужно сделать, чтобы ты сказала — «безнадёжен»?
Вечное искушение — после каждого… раза. После каждой смерти. Это самое слово — только что было на улыбающихся губах. Повтори, признай поражение — станет легче…
— Ты не думала об этой грани, аталия?
Что толку установить грань перед тем, который всё время старается за грани выйти?
— Просто не хочу отвечать. Ты с чего-то вечно воспринимаешь мои слова как извращённое руководство к действию, так что мне не хочется давать тебе идеи для… пополнения коллекции.
Нэйш слегка разводит руками — очень жаль. Желает спокойной ночи и подчеркнуто плавно поднимается к себе. Гриз вытягивается в низком кресле поудобнее, обхватывает шею Морвила и притягивает поближе. Утыкается носом в густую шерсть с запахом дикого мёда…
Она иногда любит засыпать прямо здесь — у камина, и чтобы Водная Чаша тихонько бросала синеватые отблески на стены, и чтобы Морвил убаюкивал могучим нутряным мурлыканием.
В дреме приходит и смешивается важное и неважное, следы единений с животными и разговоров с людьми наслаиваются друг на друга — лесными тропками. Из сонного марева выплывают внезапные решения, под мурлыканье легче составляются планы — и слышишь, как чутко дремлют за деревянными стенами тысячи, тысячи дел.
Плещутся — морем.
Все они там. Яприль, взбесившийся и разбивший преграды в своей клетке, и усталая Мел, вовремя применившая снотворное, и Лортен с его гулянками, и у лиса огненного что-то вылезает шерсть, и Гроски принёс деньги — значит, надо бы потратиться на ингредиенты для Аманды. И перепуганный директор зверинца, кровь на пальцах, и что нужно сделать, чтобы ты сказала безнадёжен, аталия?
Пока что такого не приходилось говорить. Пока что она всем старалась оставлять шансы — упорно и необдуманно. Может быть, беспечно.
Может быть, на долю некоторых выпало чересчур много шансов — настолько много, что пора перестать их оставлять…
Гриз Арделл обнимает посапывающего Морвила, соскальзывает в дрёму — и приказывает ночным тревожным мыслям разлететься, будто темным бабочкам. Мысли послушно взмахивают крыльями, оставляют одну — нелепо-жёлтую: «Сливочное масло».
Кейн Далли, да… за ним нужно присмотреть, потому что — неясно, что там, под улыбкой хозяйственного, своего парня, который уживается решительно со всеми…
Может даже работать с Рихардом Нэйшем — неоценимое качество сотрудника. И не так плохо для новичка — при всех нэйшевских ухватках, все, кто шёл в рейды с Рихардом, всегда оставались живыми.
Кейн Далли, кажется, только что обрёл напарника.
Правда, Гриз сильно подозревает, что не стоит ему сразу об этом сообщать.