В двенадцати километрах от Окружного распределительного лагерь № 103.
Трясясь в головной машине своей ягткоманды[1], штандартенфюрер СС Карл Мольтке взглядом лениво скользил по окрестностям, то и дело зевая от скуки. Глазам за окном машины не за что было зацепиться. Лишь белые сугробы и чёрные деревья, белые сугробы и чёрные деревья. Ни единого яркого пятна. От однообразной тягостной картины челюсть так сводило, что того и гляди вывернет. Приходилось время от времени опускать окна, чтобы колючий морозный воздух хоть не на долго привёл его в сознание.
— Хенрик, напомни-ка, что там еще?
Мольтке хлопнул по плечу ординарца. Его ягдкоманду подняли с самого утра, а его самого после очередной многодневной операции, поэтому в подробности нового задания он не очень вникал. Да, честно говоря, не было особого желания. Наверняка, придется гонять по лесу еще одну группу большевиков-дезертиров или сиволапых крестьян, возомнивших себя героями. Как, собственно, и всегда.
Скука, словом. Разве это достойное задание для его особого отряда, каждого члена которого он подбирал лично, всеми правдами и неправдами выискивал в других подразделениях и переводил к себе. Взять хотя бы капрала Крайна, за перевод которого пришлось отдать целый ящик отменного французского коньяка. Этот белокурый верзила, больше похожий на уставшего на задние лапы медведя, превосходный следопыт, буквально вдоль и поперек исколесивший всю южную и центральную Африку. Ему по старому следу идти, что высморкаться.
— Пришел сигнал тревоги из окружного лагеря для военнопленных, — тут же отозвался ординарцем с переднего сидения, развернувшись лицом. — Вроде бы о нападении сообщили. Но без особых подробностей. Связь сразу же прервалась. Хотели роту лейтенанта Кольбера послать, но его срочно вызвали в штаб диви…
Нахмурившийся офицер махнул рукой, приказывал замолчать. Слушать дальше про этого Кольбера не имело смысла.
— Что же там могло случиться? — негромко, словно обращаясь к самому себе, пробормотал мужчина. — Побег военнопленных? Диверсия? А может просто проблемы со связью? Так…
Кажется, было ещё что-то, что было связано с этим лагерем. Что-то эдакое крутились в его голове. Но, к сожалению, все это были лишь какие-то не связные обрывки.
Глубоко задумавшись, он уставился в одну точку, ничего не видят ничего не слыша. Потому-то и не сразу обратил внимание на то, что ординарец в очередной раз пытался что-то ему сказать.
— Э-э… Господин капитан? — Мольтке вскинул голову, наконец, его услышав. — В этом же окружном лагере сидит тот самый грузин!
Ну, сын Стали…
И тут капитан во второй раз вздрогнул, стукнуло себя по коленке. Как же он мог забыть об этом? Ведь, пленение сына Сталина вот уже месяц было главной темой на всех без исключения офицерских встречах и попойках. Похоже, он просто замотался. Слишком часто в последнее время его ягдкомагда оказывалась на задании.
— Тогда все ясно, — ухмыльнувшись, он потер ладони. — Я так и знал, что большевики этого так не оставят. Похоже, сбросили десант где-нибудь в округе и внезапно ударили по лагерю. Я бы именно так и сделал. Но тогда…
Мольтке резко взмахнул рукой, приказывая остановиться. Нужно было срочно разворачиваться а боевой порядок. Если его опасения верны, то там они могут застать русскую засаду или заслон. Лагерь — непростой орешек, был хорошо защищён, а, значит, русских было немало.
Он кивнул своим мыслям, полностью соглашаясь с ними. Однако, дальнейшие события показали, что он глубоко ошибался во всем, точнее почти во всем.
Окружной лагерь для военнопленных
Ягткоманда входила в лагерь по всем правилам военной науки, готовясь к самому худшему варианту. Два лёгких разведывательных бронеавтомобиля Sd. Kfz. 221 встали прямо напротив центрального входа в лагерь, взяв на прицел видневшийся плац и ближайшую наблюдательную вышку. А случае любой угрозы они были готовы в ту же секунду обрушить в нужное направление огонь из двух тяжёлых пулемётов. Возле них рассредоточилась основная часть подразделения в ожидании приказа. Первой к воротам направилась разведка.
— Хм, есть сигнал, — рассматривавший зияющие проемы в стене из колючей проволоки, офицер заменил поднятую к верху руку одного из разведчиков. Похоже, опасности пока нет. — Вперёд.
Перехватив поудобнее автомат, Мольтке направился к проему. То, что осталось от массивных ворот, как раз валялись под ногами. Напоминало последствия тарана чем-то мощным, тяжёлым, грузовиком и бронеавтомобилем, например.
— И? — капитан бросил вопросительный взгляд на подбежавшего разведчика, коренастого капрала с красным обмороженным лицом. — Было нападение? Какими силами? Есть выжившие?
И тут капрал недоуменно пожал плечами:
— Нападение вроде было, а вроде… и не было. Непонятно толком…
У Мольтке поднялась бровь. Что-то он не понял. Капрал, отвечавший в отряде за разведку, всегда отличался сообразительностью и самостоятельностью. Вообще, сложно было вообразить ситуацию, вызвавшую бы у него затруднения. По крайней мере, капитан ничего такого за последнее время вспомнить не мог.
— Охрана лагеря вся мертва. Тела в казармах, бараках, пара в сортире. Коменданта нашли в его кабинете, где он забаррикадировался с полностью пустым пистолетом. Ни единого патрона в магазине. Палил во все стороны. С остальными тоже самое. Стрелы вокруг себя. Гильз полно.
Мольтке сдвинул автомат ближе. Ситуация оказывалась совсем не простой. Видимо, Советы сюда бросили несколько рот десанта, если не батальон. Ничем другим такую суматошную стрельбу объяснить было нельзя. Охрану здесь несли опытные ребята, от которых трусости вряд ли можно было ожидать.
— Только странное не это, господин штурмбаннфюрер. Посмотрите на его раны, — капрал показал на лежащее в паре шагов от барака тело. Умерший скрючился в три погибели, закрыв руками голову и притянув колени к животу. — Видите. Вот здесь.
Капрал нагнулся и перевернул тело солдата, почему-то стараясь не касаться руками. Прикладом карабина пользовался, что сразу же бросилось в глаза. Раньше тот такой брезгливостью не страдал.
— Святая Дева Мария! — тут же воскликнул Мольтке, разом вспомнив, что он вроде бы как католик. — Что это за херня? Кто или что могло оставить такие раны?
Лица солдата, которое он так пытался закрыть, почти не было. Кожа была почти вся содрана лоскутами, торчали куски багровых мышц и сухожилий, на морозе превратившиеся в жуткую маску какого-то чудовища. Но больше всего внимание приковывали глазницы, словно чем-то выдолбленные до костей черепа. Из самого нутра выглядывала жуткая красная бахрома из кусочков кожи и мышц.
Застывший Мольтке внимательно фиксировал каждую деталь, чтобы понять произошедшее. Но все это у него никак не укладывалось в единую картину. Слишком уже странным казалось.
— Ты видел когда-нибудь такое? — он повернул голову в сторону подчиненного. — Русские вроде бы таким не баловались. Слышал, парни быстроного Гейнца[2] в Африке что-то такое встречали. Брат рассказывал, что негры творили там дела и похуже.
Наклонивший голову, капрал хмыкнул.
— Здесь не Африка, господин штурмбанфюрер. Хотя поговаривают про каких-то бурят, что Советы заставляют воевать на своей стороне. Слышал от камрада, что буряты живут в лесах, не знаю железа и у них есть жрецы-шаманы.
Оба ещё некоторое время смотрели на изуродованное тело.
— Ещё раз осмотреть здесь все, — наконец офицер поднялся кивнул на тянувшиеся вдоль стен бараки. — Под каждую доску смотреть, в каждый угол заглянуть. Я, черт вас всех дети должен знать, что здесь произошло. Какая-то охрененная задница, б…ь…
Только он и представить себе не мог, какие размеров задница была на самом деле. Все увиденное до этого, оказалось блеклыми цветочками. А ягодки были такими, что дух захватывал.
К концу дня, когда все в лагере было более или менее осмотрено и зафиксировано, Мольтке уже и не знал, как обо всем этом докладывать начальству. В конце концов решил ограничиться минимумом, пока окончательно не разберется в произошедшем. Сообщил в дивизию, что на окружной лагерь было предположительно совершено внезапное нападение советских диверсантов, численностью до двух рот. Скорее всего нападение было поддержано восстанием военнопленных. Охрана, включая руководство полностью уничтожено. Пропали все вооружение солдат, боеприпасы со склада и весь запас продуктов. Хуже всего было то, что исчез и сын Сталина. Теперь можно было только догадываться, какой гнев это вызовет на самом верху.
Но, едва радист закончил передавать сообщение в дивизию, как все изменилось. Был обнаружен один из пропавших броневиков, который, как считалось, был захвачен диверсантами. При попытке подойти к нему, солдаты ягткоманды были обстреляны из пулемета и покрыты отборной немецкой бранью. Оказалось, внутри заперлись трое солдат из охраны лагеря и ни в какую не соглашались открыть люк. На любое предложение поговорить открывали огонь и матерились так, что позавидовал бы и пьяный сапожник. Вдобавок, они несли какую-то непонятную ахинею, словно упились вусмерть. Так ничего не понявшему офицеру пришлось самому идти и разбираться.
— Немецкие солдаты, с вами говорит штандартенфюрер СС Карл Мольтке! — капитан укрылся за своим броневиком, осторожно выглядывая из-за него. — Немедленно прекратить огонь, выйти из бронеавтомобиля и доложить о произошедшем в лагере!
В ответ тут же раздалась пулеметная очередь, пули которой с противным визгом срикошетили от бортовых пластин броневика.
— Б…ь! — от попадания в броню кусок железной окалины отлетел в сторону капитана и прочертил по еще щеке кровавую полосу. Еще немного и он бы лишился половины лица. — Сукины дети! Капрал! Если эти трусы ничего не хотят слышать, то нужно прочистить им уши.
Тот понимающе ухмыльнулся. И тут же, вытащил из-за пояса гранат, взвел и очень точно зашвырнул ее на башню бронеавтомобиля. Ведь нужно было лишь оглушить тех, кто там спрятался.
Собственно, так и получилось. От взрыва осколочной гранаты машину чуть тряхнуло. Непонятно, что подумали прятавшиеся, но они с воплями сразу же полезли наружу, где их уже ждали.
— Вас всех ждет военный трибунал. Вы не солдаты! Вы по какому-то недоразумению носите форму немецкого гренадера. Вас, уродов, нужно обрядить в женские тряпки! — орал на оглушенную троицу недавних охранников лагеря, валявшихся у его ног. — Вы совсем охренели?
Он вытащил пистолет и несколько раз выстрелил им под ноги, всякий раз заставляя вскрикивать от ужаса. Конечно же, Мольтке не хотел их убивать. Ему нужны были сведения о произошедшем, а другими средствами их страх явно было не перебить. Ясно было, как белый день, что они чего-то жутко испугались. Вот именно об этом ему и нужно было услышать.
— Кто хочет пулю⁈ Ну⁈ — орал он, тыкая горячим дулом пистолета то в одного солдата, то в другого. — Говорите! Быстро, навозные черви!
Первым не выдержал полный солдат, корчившийся ближе всего к капитану. Похоже, он-то и боялся больше всех. По крайней мере мокрое пятно, расползавшееся на штанах, было именно у него.
— Я… скажу, господин штандартенфюрер. Я все скажу… Только не стреляйте, — умолял он, заглядывая Мольтке в глаза. — Это все птицы, господин штандартенфюрер! Это все сделали проклятые птицы! Я… Я ни в чем не виноват… Я прогревал броневик. За ночь все схватилось. А тут он закричал…
Толстяк судорожно вращал белками глаз и дергал головой, словно на него то и дело нападала судорога или нервный тик. Речь тоже была далеко от нормальной: прерывистой, постоянно переходящей на шепот.
— Из будки на воротах выбежал бедняга Фриц и начал орать, как умалишенный. Я, господин штандартенфюрер, сразу же повернулся к нему…
За толстяком пришла говорить очередь второго солдата, прятавшегося в броневике. Правда, особой ясности его рассказ не добавил. Скорее все стало еще хуже.
— Что же тут, вашу мать, происходит? — страдальчески пробормотал Мольтке, устало приваливаясь к бронеавтомобилю.
От всего этого непонятного и пугающего дерьма ему вдруг жутко захотелось в Париж, к его уютным кафе и ласковым француженкам. Там уж точно все было просто и ясно. В городах тянулись чистые улочки со старинными каменными домиками, в воздухе стоял аромат свежесваренного кофе и удивительных круассанов. Даже самой глубокой ночью можно было зайти в любое кафе, закадрить понравившуюся девицу и остаться у ней на ночь, не боясь, что тебе выстрелят в спину или не нападут… птицы.
— Получается, господин штандартенфюрер, это все натворили обычные птицы? — рядом появился вездесущий капрал, с подозрением посматривавший на небо. Даже ствол его карабина глядел наверх, а не вниз, как обычно. Похоже, история с взбесившимися птицами его совсем не радовала, а скорее даже пугала. — Думаете, это какие-то эксперименты русских?
Но офицер молчал, затягиваясь сигаретой и медленно выпуская к небу причудливые кольца дыма. И лишь, когда сигарета прогорела и обожгла кончики его пальцев, ответил:
— Найдем сбежавших и спросил… Давай связь с дивизией. Одни мы не справимся. Нужно поднимать всех в этом районе — городские гарнизоны, отряды полицаев в селах и деревнях. Летуны должны по верхушкам деревьев ходит, чтобы найти следы. Хотя… — Мольтке улыбнулся. — Сейчас зелени нет, следы должны быть хороши видны. Тем более сбежавших немало…
За наступившей после этого суетой он не сразу вспомнил, что все это время в случившейся истории его беспокоил один вопрос. И лишь к вечеру, когда его ягдкоманда расположилась на ночной отдых в каком-то селе, Мольтке вспомнил про это. Сон после этого мгновенно пропал. Похоже, во всей этой и без того запутанной истории появился еще один непонятный элемент.
—… Черт, а как они вынесли столько барахла? Это же доходяги, ходячие трупы, — изумился капитан, сверяясь со списком пропавшего лагерного имущества. — Тут же одних продуктов на тонную. Б…ь, а еще оружие, боеприпасы?
Судя по следам у лагеря, никаким транспортом они не пользовались. Исключительно ручная сила.
— Как? Раздетые, босиком они столько всего утащили?
23 часа 12 минут
Около пол сотни километров от Окружного лагеря для военнопленных.
Мороз к ночи лишь окреп. Если на закате было лишь около двадцати градусов, то к полуночи стукнуло и все тридцать. Деревья в лесу, застывшие в сугробах как черные свечки, едва не звенели от холода. Не рисковали выходить и звери, для которых тоже было слишком неуютно.
Но окажись какой-нибудь заблудший путник или припозднившийся охотник в лесных дебрях близ полузаброшенной деревушки Макаровка, не мало бы удивился увиденному. Никакой рождественской идиллии с искрящимся снегом, блестящими сосульками и торжественной тишиной здесь и в помине не было. Мимо развесистых елей и кряжистых дубов скользили черные тени, похожие на черных пауков. Слышались жутковатые звуки, в которых угадывался хруст шагов множества людей, их натуженное дыхание и хрипящий кашель. Присмотревшись, можно было увидеть тянувшуюся протяженную колонную странных людей, одетых в рванные, потрепанные обноски и выглядевшие едва живыми доходягами. Еще более странным было то, что едва ли не у каждого из этих людей на плечах лежала какая-то поклажа. У одних, это был тяжеленный патронный или снарядный ящик, у других — здоровенная коробка с блестящими металлическими банками консерв, у третьих — охапка связанных друг с другом немецких карабинов. Еще были какие-то деревянные бочки, пузатые мешки, свертки и даже здоровенная корзина с кусками рубленного замороженного мяса.
— Подтянись, мои хорошие, еще подтянись немного. Еще чуток идти остался. Там и отдохнем, и поедим горячее, — негромко подбадривал Гвен недавних военнопленных, державшихся из последних сил после нечеловечески тяжелого марш-броска. — Браток, ты чего? Нельзя сидеть, а уж тем более лежать. Давай, соберись.
Рухнувший прямо на снег, боец, похоже, даже не понимал его. С черепа, обтянутого кожей, на Гвена смотрели лихорадочно блестевшие глаза. Еле-еле шевелились губы, пытавшиеся что-то произнести.
— Что? Еще снадобья дать? — на вопросы парня лежавший в снегу кивнул. — Хорошо, хорошо. Только в последний раз, иначе не выдержишь.
Покопавшись в наплечной сумке, друид набрал щепоточку толченного зелья, приготовленного еще в лагере. Очень сильное, но в тоже время и опасное зелье, в его мире называвшееся последним шансом. Его обычно принимали воины, оказавшиеся в окружении врагов и решившие уйти со славой, захватив как можно больше врагов. Снадобье на небольшой срок давало неимоверный прилив сил и какое-то время позволяло ощущать себя едва ли не мифическим героем, обладавшим просто невероятными силами. После приема снадобья воины могли бросать во врагов целые каменные глыбы размером с телегу, с легкостью карабкались по крепостным стенам на десятки локтей, перепрыгивали при абордаже с корабля на корабль, словно умели летать. Конечно, потом наступала расплата: человеческому тело впадало в долгое оцепенение в связи с жутким упадом сил. И если не помочь в этот момент, то человек умирал. Тело, словно съедало само себя.
— Держи, браток. Сразу же запей водой… Потерпи еще немного. Дойдем до места и станем лагерем.
Гвен с тяжелым чувством смотрел на истощенного мужчину, который еще держался только лишь за счет чудовищной силы воли. Новая порция снадобья его могла окончательно похоронить. Похоже, эти мысли настолько явно отразились на его лице, что тот все понял.
— Кхе-кхе… Не жалей меня… — хриплым, скрипящим голосом заговорил бывший пленный, щеря черные, искусанные, губы. — Я же моряк с «Ташкента», а нас… не так просто убить. Не зря проклятая немчура нас черной смертью называет… Еще покоптим небо… У-у-ух!
Снадобье начало действовать.
Его вдруг скрутило жесточайшей судорогой в дугу. Тело, словно ватное, вывернулось каким-то немыслимым образом. Когда же отпустило, моряк резко вскочил. Выпрямился, раздвинул плечи, поднял голову, словно на параде и не было за плечами страшных километров пути. С какой-то безшабашной веселостью подхватил свой поклажу — необъятных размеров мешок и пошел вслед за остальными. Причем пер по сугробам так, как не каждый трактор тянет.
Проводив его взглядом, друид и сам принял немного своего снадобья. Слишком тяжелый выдался день, потребовавший от него большие силы. Он тоже держался на одной лишь воле. И небольшой помощи ему не помешает.
— Главное до этой самой Макаровки добраться, а там уже можно и дух перевести…
Об этой затерянной в чаще деревушке в три двора им рассказал один из заключенных, бывший как раз из этих самых мест. По его словам, там, вообще, глухое место, куда летом вела одна узкая дорога. Зимой же там так заметало, что ни конному, ни пешему не пройти. Самое то было для них. Поэтому туда они и направлялись.
—… ть! Есть, товарищи! — вдруг до Гвена донесся чей-то радостный возглас. — Немного осталось! Здесь пошли знакомые места…
Парень сразу же встрепенулся. Похоже, почти дошли. Значит, последний рывок остался.
Только на вторые сутки бывшим сидельцам удалось более или менее прийти в себя. После диких нагрузок, оказавшись в тепле деревенских изб и напившиеся теплого бульона, люди просто падали замертво и засыпали непробудным сном.
—…Нас ровно сто сорок шесть человек, — высокий худой мужчина с абсолютно лысой головой щурился, вчитываясь в список. Майор Воронов, в недавнем прошлом начальник штаба 317 стрелкового полка, взял на себя обязанность по учету личного состава. — Большая часть бывшие бойцы красной армии, попали в плен в бою: пехотинцы, артиллеристы, есть танкисты и даже трое летчиков. Из командного состава присутствуют один майор, один капитан и четверо старших лейтенантов. Последние, собственно, присутствуют здесь.
Он обвел глазами крохотную комнатушку, в которой с трудом разместились командиры и Гвен.
— Прежде чем думать, что предпринять дальше, нужно решить с руководством нашего сборного отряда, — майор Воронов, сняв очки с круглыми стеклами, вопросительно посмотрел на сидевших рядом с ним. — Я бы взял самоотвод. Командир из меня, честно говоря, получится никудышный, а вот начальник штаба неплохой. По крайне мере так говорили… Итак, кто нас возглавит?
И тут взгляды всех, кто был в комнате, словно по команде, скрестились на Гвене, сидевшем дальше всех. Он толок в небольшой ступке очередное лекарственное снадобье, поэтому не сразу и обратил на это внимание.
— А что тут лясы точить? — подал голос еще один командир, своим видом напоминавший оживший скелет, собственно, как и все они. Темная, словно дубленая кожа, впалые щеки и глазницы, вид у него был не очень. Но все меняли глубоко посаженные глаза, горевшие такой иступленной решимостью, что жутко становилось. И этот портрет был бы не полон без упоминания выглядывавшей из-под потрепанной гимнастерки тельняшки. — Мы уже все успели покомандовать, прежде чем в дерьмо по самую макушку сели. Хватит. И если бы не Он, сейчас бы гнили там дальше. Нас должен вести Гвен.
Моряк показал на притихшего в своем углу друида.
— Учитель… — встретившись со взглядом Гвена он почтительно кивнул ему, что выглядело как приветствие-поклон младшего старшему.
Не прошло и нескольких секунд, как его поддержали остальные. Со всех сторон наперебой послышались голоса, в которых и тени сомнения не было:
— Учитель…
— Мы с тобой, учитель…
— Ты главный…
[1] Ягткоманда (Jagdkommando) — истребительные (охотничьи) команды, создаваемые в составе пехотных дивизий из специально отобранных солдат и унтер-офицеров. Отдавалось предпочтение бывшим егерям, лесникам и охотникам, имевшим опыт загонных охот. Целью ягткоманд была охота на партизанские и диверсионные советские отряды.
[2] Быстроногий Гейнц (Гейнц-ураган) — прозвище немецкого военачальника генерал-полковника Гейнца Гудериана, отличившегося в Африканской компании за счет своих быстрых и неожиданных передвижение и ударов по английских войскам