Декабрьское контрнаступление Красной Армии к началу 42-го почти сошло на нет. Большей частью враг был отброшен от прежних рубежей на 150 — 200 км. Им оставлены десятки городов посёлков, брошены сотни единиц автомобильной и бронированной техники. Более 50-и тыс. солдат и офицеров сдалось в плен.
К январю нового года советские войска начали активно окапываться на новых рубежах. На Московском направлении, наиболее вероятным для ответного удара врага, возводились масштабные укрепления. На десятки километров тянулись глубокие противотанковые рвы, упиравшиеся в мощные укрепрайоны. Для пополнения потрепанных полков и батальонов подтягивались резервы.
Усиленно вгрызался в землю и 106-ой гвардейский стрелковый полк. Несмотря на крепкий мороз и твёрдую, как камень землю, ходы сообщения росли на глазах. Повсюду, куда не посмотришь, виднелись отвалы свежевыкопанной земли, слышатся солёный материк уставшего бойца.
— Ух-ты, сестричка! — удивленно присвистнул один из бойцов, высокий брюнет в кубанке. — Куда спешишь, красавица? — он сдвинул шапку на бок, выставив залихватский чуб. Развернул широкие плечи, принимая позу поэффектнее. — А меня Федя зову…
Только все усилия пропали втуне. Сестричка в белом полушубке, легко перепрыгивая через земляные отвалы, уже скрылась у штабной палатки. А скривившийся боец вздохнул и вновь принялся копать, попутно матеря всех штабных, которых всегда достается все самое хорошее…
Зоя же, а это была именно она, в этот самый момент в нерешительности застыла у матерчатого навеса, закрывавшего вход в землянку полкового особиста.
— Зайти или нет? — тихо-тихо, едва слышно прошептала она посиневшими от холода губами. — Или ничего не рассказывать?
Этот вопрос мучил её уже не первый день. С того самого дня, как в её руках оказалась записка от Гвена с просьбой о помощи, она все пыталась решить, что ей делать. Ведь, вопрос был далеко не праздный и, что самое страшное, касался самого верха.
Подув на замерзшие пальчики, она вынула из-за пазухи полушубка свернутый кусок бересты с письменами и, расправив, вновь стала читать.
—… Мне нужна твоя помощь, Зоя… Я оказался в лагере врагов, а вместе со мной и много других воинов… А еще тут я встретил человека, которого зовут Джугашвили Яков Иосифович…
Девушка несколько раз прочитала буквально по буквам фамилию, которая была знакома едва ли не каждому жителю Союза.
— Джугашвили… Джугашвили…
Сомнение больше не оставалось, в записке было написано о старшем сыне самого товарища Сталина. Значит, правильно шептались, что Яков Иосифович попал в плен и сейчас сидел в лагере для военнопленных. Но как теперь обо всем этом рассказать? И ещё кому?
— На меня же, как на дурочку посмотрят, — скривилась она, в испуге оглядываясь назад. Вдруг там кто-то стоит и случайно все услышал. — Уф, нет… Что же делать? Говорить или нет?
И тут ткань на входе резко проваливается и из-за неё появляется низенький плотный мужичок в накинутой на плечи шинели. Наткнувшись на Зою, тут же удивленно хмыкает. Видно, не часто гости сами к особисту приходят. Больше сам вызывает или приводят.
— Ко мне? Проходи, — приглашающе махнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой. — Космодемьянская… Зоя, если не ошибаюсь…
В землянке он сел за сколоченный из снарядных ящиков стол и, прищурившись, посмотрел на неё.
— Присаживайся… Так, что ты там хотела мне рассказать?
Зоя, садясь на самый краешек скамейки, шмыгнула простуженным носом. Похоже, деваться ей было некуда. Нужно было все рассказывать, как есть. А там будь что будет, решила она, и сразу же стало легче.
— Товарищ капитан государственной безопасности! — громко начала она, вскакивая с места. Правда, особист, поморщившись, тут же махнул на неё рукой. Громко слишком.
— Тише. Не на параде. И садись, садись… Я сейчас тебе чаю налью…
Капитан схватил законченный чайник, ещё отдавший жаром. А на столе как раз стояла пара кружек и немного колотого сахара в бумажном кульке.
— Я даже не знаю, как начать, — дрогнул голос девушки, в руках которой сам собой очутился тот самый кусок берёзовой коры. — О Гвене сначала рассказать, или о лагере в немецком тылу… А может прежде о Якове Джугашвили рассказать…
Рука у особиста, державшая чайник, при этих словах дрогнула. Носик повело в сторону и немного кипятка пролилось.
— Черт!
Капитан с грохотом поставил чайник на стол и, сдвинув в сторону кружки, навис над ней.
— Товарищ Космодемьянская, что вы только сейчас сказали? — в руке у мужчины, словно по мановению волшебной палочки, оказался карандаш. Рядом уже лежал блокнот, только что вынутый из командирского планшета. — Предупреждаю Вас, что веду официальный протокол.
Теперь он уже не выглядел добродушным дядюшкой. Сидел какой-то скованный, насупленный. Взгляд стал странный: вроде бы на тебя смотрит, а вроде бы нет. Сразу резать на месте начинаешь.
— Слушаю.
В его голосе уже появились нотки нетерпения.
— Я… Я три дня назад письмо получила. Хотя, честно говоря, это был не совсем письмо, — Зоя в нерешительности вытянула рука с куском берёзовой коры. — Там Гвен просит ему помочь… Вы знаете, кто такой Гвен? Он же мертвого на ноги поднимет…
В какой-то момент капитан почувствовал, что сильно вспотел. По землянке гулял холодный ветер, а с него вода, как из ведра, текла.
Рассказ этой девчонки слышался ему большей частью бредом. Звучали какие-то бредни про исцеление, живой лес, общение с животными, словом всякие религиозные суеверия, за которые эту девчонку надо ссаными тряпками гнать из комсомола.
Но потом стало ещё жарче. Эта соплячка такие имена стала называть, что его уже не в жар, а в холод начало бросать. Вдобавок, и сердце начало прихватывать, заставляя судорожно хватать ртом воздух.
Наконец, капитан не выдержал. Понял, что, если не сделает перерыв, его удар хватит.
— Все, хватит. Замолчи! — побагровев лицом, как помидор, он приподнялся с места. — Гражданка Космодемьянская, вы задержаны до выяснения всех обстоятельств дела. И если ваши преступные намерения подтвердятся, то…
На Зою в этот момент и смотреть было страшно. Лица на ней не было. В какую-то жуткую маску превратилось.
— Как так гражданка? — дрожал её голос. — Почему преступные… А вы, что товарищу Сталину или товарищу Берии звонить не будете?
— Я сказал, молчать! — рявкнул особист, звенящим от ярости голосом. — Молчать!
И тут со сторону входа, закрытого тканью, послышался какой-то шорох. Словно кто-то на пороге стоял и подслушивал.
Капитан аж взвился в воздух. Если кто-то услышит про ее слова и доложит первым, похолодел он от такого предположения. Выхватив пистолет, рванул к выходу. Резко сорвал ткань, а там…никого.
— Кто тут? Кто тут, я спросил⁈ — выскочил из землянки и начал рыскать по сторонам. — Эй⁈ Сгною… Под трибунал пойдешь, сукин сын…
Но никого не было. Лишь где-то вдалеке переговаривались бойцы, копавшие траншею.
— Сукин сын…
Еще раз оглядевшись, он спустился обратно.
И едва это произошло, из-под поваленного дерева тут же показалась припорошенная снегом мордочка с черными глазенками. Она несколько минут принюхивалась к воздуху, высматривая опасность. После из укрытия показалась толстое брюшко бобра, выползавшего хвостом наружу. По-другому было никак.
К своему глубокому удивлению, граничащей с шоком, Зоя оказалась задержанной. Ее, комсомолку, награждённую боевой медалью, закрыли в землянке и выставили часового, как самого настоящего немецкого шпиона. Её⁈ Как такое, вообще, могло было быть⁈
Бедняжка, скрючившись в три погибели на ледяной лавке, обхватила колени руками и тихо дрожала. От холода в нетопленной землянке не помогала и ещё одна шинель, которую принёс ей сердобольный боец- часовой. Все равно жутко мерзла.
— Я же сама пришла и все рассказала… Они же должны были во всем разобраться, — тихо-тихо шептала она, уставившись в одну точек. Время от времени шмыгала носом и вытирала выступавшие на глазах слезы. — Нельзя же так… Я же не враг… Я свой… советский человек…
Она, глубоко верящая в советский строй и его идеалы, все никак не могла поверить в случившееся. Все ждала, что вот-вот скрипнет дверь и на пороге землянки появится товарищ капитан. Улыбнется виновато и начнет извинятся. И сейчас она это представила так ясно и так живо, что даже развернулась к выходу.
Но проходили минуты часы, а так ничего и не происходило. Сколько бы она не вслушивалась а звуке, доносящиеся снаружи, ничего обнадеживающего не слышала.
В какой-то момент она насупилась и упрямо метнул головой, отчего длинные уши шапки взлетели в воздух и тут же опали. Её зло взяло на саму же себя, что впала в уныние, что испугалась и поверила, что с ней произойдет несправедливость.
— Нет! Нет! — снова и еще более яростно мотоклуба она головой. — Все равно они во всем разберутся… Обязательно разберутся… Не может быть, чтобы не разобрались… Так, Зайка, вытереть сопли и слезы! Ты же комсомолка!
Злой её же собственный шепот мгновенно отрезки девушку. Убеждённость, что все обязательно выяснится и благополучно разрешится, в ней лишь окрепла. А по-другому, была убеждена юная комсомолка, в её стране и быть не могло.
— Товарищ капитан просто решил во всем тщательно разобраться, проверить все факты. А после он доложил товарищу Берии или даже самому товарищу Сталину…
Конечно же, её представление о власти и органах государственной безопасности было мало отражающим действительность, но она верила в это, считала это реальностью. В её мыслях все или почти все было кристально правильным, ясным и понятным, а небольшие проблемы лишь убеждали её в этом.
— Все обязательно будет хорошо.
И едва она произнесла, как прямо ей на шапку просыпалась земля. Девушка тут же инстинктивно втянула голову в шею. Неужели обстрел? Но почему не слышно выстрелов?
— Что это еще такое? Ой! Мамочки…
Зоя с трудом сдержала крик при виде чего-то чёрного, копошащегося в углу землянки над самой её головой.
— Хм…
Послышалось тихое то ли ворчание, то ли сопение. А через мгновение это странное четное пятно превратилось в мохнатую коричневую жопку с толстым хвостом, который нервно дергался из стороны в сторону.
Уже обо всем догадавшись, девушка поднялась с места и осторожно придержала вылезающего из потолка её старого знакомого — бобра, который в прошлый раз ей принёс записку от Гвена.
— Ух ты, мой хороший, — сразу же засюсюкала она едва мохнатый посланник оказался в плену её рук.
Правда, тот и не думал вырываться. Быстро и внимательно обнюхав её руки и пощекотав её щеки своими усами мгновенно успокоился и замер.
— Меня проведать пришёл? Молодец! Настоящий друг! — Зоя попробовала почесать его брюшко, но тут же получила по рукам его передними лапами. Старый бобер, оказалось, не очень любил такие вещи. — Ух Грозный какой… Ха-ха, — улыбнулась, отчего стало хорошо-хорошо, как уже давно не было. — С Гвеном ведь все хорошо? Так ведь? А я вот тут сижу…
И как-то само собой получилось, что следом она и выложила все про свои недавние злоключения.
—… Вот так все и случилось, мой мохнатый дружок после того, как ты принёс мне письмо от Гвена, — грустно улыбнулась девушка, осторожно поглаживая мохнатую боярину головку. Тот же при этом тихо-тихо, как и приличествует почтенному бобровому патриарху, пофыркивал. Нравилось, похоже. — Вот теперь жду, что будет…
В этот момент животное вдруг пришло в движение, начав ерзать на её руках и явно что-то искать. Стал громко фыркать, теребить передними лапами один из карманов ее полушубка.
— Ты чего? Устал сидеть что ли? Чего нужно-то? Карман-то на кой тебе сдался? Там же все равно ничего нет…
В конце концов, она сдалась, и вытащила на стол все, что было у неё там. Возбужденный бобер сразу же сделал стойку на небольшой огрызок карандаша, которым она письма раненным писала. Начал мордочка в него тыкать, лапами гонять туда-сюда.
— Чего? Рисовать что ли захотел⁉ — не понимала Зоя. — Писать? Письмо?
И тут ей в голову пришла совершенно безумная, как казалось, мысль. А что если написать обо всем самому товарищу Сталину… Даже не произнеся эту фамилию, она вздрогнула и с напряжением повернулась к двери.
— А ведь правда, взять и написать. Мохнатик потоп отнесет. Меня ведь нашел, а Кремль, вообще, пара пустяков найти, — девушка с надеждой посмотрела на вновь притихшего бобра. Тот даже лапками перестал шевелить, словно внимательно её слушал. — Ты ведь отнесешь мое письмо товарищу Сталину, Мохнатик?
В ответ она увидела или может ей показалось, что тот чуть качнул мордочкой. Может, и правда, показалось. Все-таки, будучи арестованным все видится совсем в другом цвете. А может, и все наоборот.
— Ведь поможешь…. Обязательно поможешь…
Бормоча эти слова без тени сомнения в голосе, она послюнявила кончик карандаша и начала писать письмо на небольшом блокнотном листке, случайно оказавшимся в её кармане. Даже язычок при этом от усердия вытащила.
Кунцево. Ближняя дача В. И Сталина.
По припорошённой снегом дорожке прогуливался мужчина в длинной каракулевой бурке, полы которой скребки по снегу. Иногда останавливался у очередной скамьи, что-то негромко бормотал, кивал своим же мыслям. Затем, попыхивая трубкой, шел дальше.
— Хороший удар… Добрый удар, — задумчиво шептал Сталин, наслаждаясь вечерней прогулкой среди заиндевевших деревьев. — Еще бы немного и…
Уже какой день все его мысли занимало постепенно затухающее советское контрнаступление, начавшееся больше двух недель назад. Конечно, отброшенный на 150 — 200 км. враг был успехом, но хотелось большего, гораздо большего. Он всем своим нутром чувствовал, с каким воодушевлением простые люди в тылу, бойцы и матросы восприняли новость об освобождении десятков городов и поселков. Это была настоящая волна, которая вдохнула во всех уверенность в победе. А, если бы получилось больше…
— Эх, правду говорят, довольствуйся малым, а мечтай о великом, — улыбнулся он в усы, вспоминая цитаты одного из великих мыслителей прошлого. — Что я в самом деле? Главное мы выстояли, отстояли Москву… Теперь все будет иначе… Черт!
Вздрогнув от неожиданности, Сталин замер. У скамейки, прямо в шаге от него было какое-то животное. Крупное, в густой меховой шубе, оно стояло на задних лапах и буравило его своими чёрными глазками-кнопками.
— Шени дада… Это же бобер! Точно бобер.
От удивления он даже с силой растер глаза. Вдруг, привиделось с усталости. Только животное после этого никуда не исчезло. Наоборот, сделали в его направлении крошечный шажок, словно чего-то желая. Передними лапками при этом шевельнул.
— Это что шутка такая?
В голову ему вдруг пришло, что это просто розыгрыш. Может кто из его частых гостей такое учудил?
— Никитка, наверное, стервец, где-то дрессированного бобра раздобыл.
Хмыкнув, опустился на корточки. Ему вдруг показалось, что он что-то необычное на брюшке зверька разглядел. И точно…
— Хм…
На бобриной шее, прячась в густом меху, прятался небольшой металлический предмет. Латунь в свете уличного фонаря сверкнула, так бы не заметил.
— Патрон, что ли?
Похоже, у животного на шее висел крупнокалиберный патрон с деревянной пробкой вместо пули. Мысль о взрывчатке, конечно, мелькнула у него в этот момент, но он сразу же её отмел.
— Послание, скорее всего, какое-то…
Почувствовав человеческие пальцы, зверёк тут же о них доверчиво потерся. Даже вроде то ли фыркнул, то мурлыкнул при этом.
— Хм, даже волнительно как-то.
С удивлением ощутил внутри себя какое-то детское, уже давно забытое, чувство, с которым давным-давно ждал подарка или поездки с отцом на рынок. Это было сладостной предвкушение тайны, хорошего и доброго.
Не удержавшись, широко улыбнулся. Ну, сейчас он все узнаёт.
— Так… Крепко пробка сидит…
Наконец, затылка поддалась его усилиям и выскочила из патрона. Следом оттуда выпала и записка. Значит, он оказался совершенно прав — в патроне было сообщение. Осталось лишь узнать от кого и почему его доставили именно таким причудливым способом.
— Женский, кажется, подчерк…
Дальше Сталин уже читал написанное карандашом. Затих так, что со статуей спутать можно.
И надо совершенно точно сказать, что сейчас от его благодушия не осталось и следа. Он постепенно приходил в ярость.
— Неужели правда? Они что, суки, совсем страх потеряли? — листок в его руке с Христос превратился в бесформенный комок бумаги. — Да я им…
Про эту девчонку, Зою Космодемьянскую, ещё в газете писали — про подвиг её отряда, про её личное мужество, а они её под арест⁈ Ещё более дико в письме звучали слово про нежелание принимать действия по спасению его сына Якова.
— Если это все правда…
Сталин вдруг резко развернулся, пугая бедного бобра, и быстро пошел в сторону дома.
О произошедшем в эту ночь потом еще долго ходили самые настоящие легенды. Телефонистки рассказывали друг другу под большим секретом, как сам Верховный по телефону днем с огнем искал какого-то простого капитана государственной безопасности из 106-го гвардейского стрелкового полка. Связавшись же, обложил его таким матом, что немногие, вообще, что-то подобное слышали.