-//-//-
Сводка Совинформбюро за 29 ноября 1941 года.
'В течение ночи на 29 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах.
Наши лётчики, действующие на Западном фронте, за один день уничтожили 89 немецких танков, 430 автомашин с боеприпасами и пехотой, 11 автоцистерн с горючим и истребили около 2.000 солдат и офицеров противника.
Бойцы товарища Федюнинского за два дня боёв на одном из участков Ленинградского фронта уничтожили 4 немецких танка, 11 бронемашин и истребили свыше 300 солдат и офицеров противника'.
-//-//-
Боль на нее накатывалась волнами. Одна за другой, одна за другой, грозя утопить, растворить без следа. Зое дико хотелось кричать, плакать. Но всякий раз, когда на нее особенно накатывало, она держалась, ещё сильнее кусая губу.
— А-а-а, — лишь изредка с багро-черных губ срывался еле слышный стон. — Мамуля, мне больно…
От нестерпимой боли Зою то и дело бросало в забытье. Она слышала голоса знакомых и родных, разговаривала, спорила с ними, хотя бы ненадолго забывая о страшном.
—…Мамуля, что ты такое говоришь? Как тебе не стыдно? Я же комсомолка! — в этот раз Зоя спорила со своей мамой, которая пыталась отговорить ее от желания записаться в ряды диверсантов-разведчиков. — Я не буду прятаться, когда моя страна воюет. Слышишь, не буду! Передай Лёше, что я его очень сильно люблю… Не плачь, мамуля, все будет хорошо, обязательно будет хорошо. Мы победим…
Через мгновение измученная девушка уже видела седого плотного мужчину с майорскими шпалами, командира их диверсионных курсов. Тот, сдвинув брови, пугал ее жестокими пытками и смертью.
—…Товарищ майор, не надо нас пугать, — упрямо нахмурились Зоя. — Мы не боимся ни капельки. Если нужно для дела, для нашей страны, с радостью отдадим наши жизни…
Позже перед ее глазами встала высокая фигура крепкого парня с окровавленным лицом, старшего ее группы. Он лежал в снегу, зажимая рану на бедре.
—…Лежи, Саша, Лежи. Я сама выполню задания. Не сомневайся, все сделаю, как надо. Ты не гляди, что я маленькая, как воробушек. Я сильная, все могу вытерпеть, — Зоя сняла с себя укороченную шинель и накрыла ею ноги парня. — Мне не холодно. У меня же ещё свитер теплый есть…
Но на нее накатывалась очередная волна нестерпимой боли, и ее снова выбрасывало в страшный мир. Зоя со стоном открывала глаза, едва различая постылый пейзаж — заледеневшие доски старой овчарки и сено.
Зубы сжимались с такой силой, что начинали крошиться.
— Мамуля, мне холодно… Прости меня за все… — на глазах показались две крошечные слезинки. — Я обманула тебя… Я не смогу вернуться… Мама, это ты?
Перед ее глазами вдруг мелькнул тонкий силуэт с длинными черными волосами. Зоя вскинула голову, узнавая маму.
— Мамочка, ты за мной пришла?
Лица девушки коснулась теплая ладонь. Конечно, это мама! Она всегда так делала, когда Зоя температурила.
— Мамулечка, мне очень больно… Не могу я больше…
Ей так хотелось пожаловаться, что она с трудом сдерживалась. Снова до крови закусила губу. Только стон все равно вырвался.
— А-а-а… — тоненько простонала она.
Теплая рука нежно потрепала ее по волосам. Как же это было приятно. На какое-то мгновение боль отступила, и она смогла вздохнуть полной грудью.
— Потерпи немного. Сейчас тебе полегчает, — услышала Зоя чуть грубоватый голос, совсем не похожий на мамин. — Потерпи.
Она вздрогнула и попыталась оттолкнуть незнакомца. Уже подняла руку, но сразу же замерла. На ее раны на затылке и плечах вдруг легло что-то влажное.
— Сейчас все будет хорошо.
И тут ее затопило тепло. Боль, все это время терзавшая ее, исчезла, словно по мановению волшебной палочки. Стало невероятно хорошо, спокойно, как в далеком детстве.
-//-//
Под самое утро друид все-таки задремал. Не хотел, терпел, но все-таки не выдержал. Усталость, да и нервы сказались. От принятого ночью снадобья потеплело. Тело, как печка, жаром пылала.
— Товарищ? Эй, товарищ? — Гвэна разбудил чей-то тихий шепот, отчего он тут же открыл глаза. Прямо на него с бледного девичьего лица смотрели большие карие глаза, в которых застыл немой вопрос. — Ты кто такой?
Ничего ей не отвечая, друид внимательно осмотрел ее лицо. Задержал взгляд на уже подживших царапинах и почти рассосавшихся синяках. Отметил, что полностью спала опухоль от ударов. Корень касьян-травы, хоть и действовал, как малое исцеление, вновь сработал.
— Заснул, что ли? Ты местный? Или из отряда? — в нетерпении ерзала девушка, пытливо заглядывая ему в глаза. — Из пятого или девятого? Что ты молчишь?
Он непонимающе качнул головой. Какой еще отряд? Про что она говорит?
— А ты что сделал? За что тебя взяли? — не унималась она, пытаясь прочитать на его лице ответ. — Партизан? Из партизанского отряда?
— Партизаны… А кто это? — недоуменно спросил друид, разводя руками. Мол, не понимает ее. — Я не из этих земель. Партизаны — это баронские воины? Или стражники местного маркграфа?
У девушки при этом аж лицо от удивления вытянулось. Удивилась, похоже, очень сильно. Вон даже ротик приоткрыла, язычок показывая.
— Ты что совсем… Какие стражники, какой маркграф? Партизаны же за нас, за советских людей, за Красную Армию? — едва не прокричала она, с вызовом ловя его взгляд. — Или ты… — вдруг задохнулась девушка, зло сверкая глазами. — Враг⁈ Ты враг? Отвечай!
— Почему? Что ты такое говоришь? Я, вообще, ничего не понимаю, — друид вздохнул и примирительно поднял руки. Мол, подожди, не спеши с выводами, дай объясниться. — Какой я тебе враг? Я же тебя исцелил. Посмотри на себя. Ничего не замечаешь? Ты же умирала…
Девушка тут же осеклась. Качнула головой, словно не верила ему.
— Чего? Ой! Мамочки! — удивленно вскрикнула, поднимая руки к лицу. — Мои пальцы… Ногти… целые…
Гвэн понимающе улыбнулся. Еще бы она не удивилась. Странно, что орать от радости не начала. У нее же на большей части пальцев руки ногтей не было. Одно кровавое месиво. Да и некоторые пальцы поломаны так были, что смотреть страшно. Сейчас же, другое дело. Сгибаются и разгибаются, раны начали розовой кожицей затягиваться.
— А ноги… Как же это так? — и тут ее взгляд упал на босое ноги, которые до этого были укутаны в мешковину-покрывало. Она вытащила их наружу и чуть к себе подтянула. — Я же помню, что было вчера… Что это такое? Гипноз? Я сплю?
От темной, почти синей, обмороженной кожи не осталось и следа. Даже пальчики ног почти поменяли цвет с черного на бледно-серый. Подстегнутый целительным зельем организм произвел настоящее чудо, сконцентрировав все ресурсы организма на восстановлении самых поврежденных участков и органов. Могло быть и лучше, но девушка была измученной, уставшей. Для малого исцеления же силы берутся из самого человека. А вот, если использовать большое исцеление, то все было бы иначе. Но ей еще рано об этом знать, покачал головой друид.
— Поняла теперь, что я тебе не враг? — Гвэн кивнул девушке, все еще с шоком рассматривавшей свое тело. Касалась руками то щек, то плеч, то коленей. Именно там вчера и были открытые кровоточащие раны, от которых сейчас не осталось и следа. — А теперь расскажи, что здесь происходит? В лесу на меня напали какие-то разбойники. Ваш барон совсем на своих землях за порядком не следит. Тут и десятка стражников хватило бы, чтобы разогнать всех душегубов и лиходеев. И, главное, почему с тобой сотворили такое? Что ты такое страшное сделала? Я, конечно, слышал, что у людей воды за оскорбление Бога сжигали заживо, но про такие пытки ни разу не слышал. Ты убила какого-то знатного человека? Уж не правителя ли этих земель?
Друид пытался понять, чего такого эта хрупкая с виду девушка могла совершить. Ведь, совсем девчушка еще. Руки тонкие, шея, как у куренка. Глаза огромные, как озеро. Никак она не похожа на жестокого душегуба.
Наконец, налюбовавшись на свои целые пальчики, она подняла взгляд на парня и сразу огорошила его:
— Ты дурак что ли? Совсем с ума сошел? — с каким-то надрывом спросила она.
Причем интонации были такими, словно он нем полную чушь. А что такого странного Гвэн спросил? Ведь, схватившие его люди, правда, были похожи на стражу какого-то правители. Все они носили одинаковые длинные суконные плащи, похожие бляхи на ремнях. Даже странные посохи в их руках были очень похожи.
— Какие ещё стражники? Маркграф, барон? Что это за полная чушь? — не переставала возмущаться она, потрясывая кулаками. — Это же немцы, фашисты! Они напали на нас и хотят всех убить! Дошло?
Друид честно пытался понять происходящее, но получалось пока не очень. Сведений не хватало. Ясно было одно — здесь шла жестокая война и эта девушка отчаянно нуждалась в его помощи.
— Ты откуда, вообще, такой явился? С Луны свалился что ли? Война уже два месяца идёт. Фашист прёт, как заведённый. Бомбит города, сжигает села и деревни…
В этот момент с улицы послышался громкий собачий лай. Затем хруст снега. Кто-то шел мимо и отчаянно зевал. Похоже, кто-то из стражников решил их проверить, догадался Гвэн.
— Ой! Скоро немцы за мной придут,– резко подобралась она, натягивая холстину до самой шеи и закрывая свою голые плечи. Ведь, под холщовой накидкой, по-прежнему, была лишь тонкая сорочка. — Вчера их главный сказал, что меня сегодня повесят. Вон даже табличку, что на шее будет, со мной кинули.
Она кивнула на небольшую дощечку с какими-то письменами.
— Испугать хотели, — подняла табличку и сама повесила себе на шею. — Не-по-лу-чит-ся, — с вызовом произнесла она по слогам и поднятым куска угля что-то начала дописывать. — Я все равно не боюсь. Я поджигала фашистов…
Свет через щели в двери упал на нее, выделяя гордый силуэт лица. Голова вскинута, губы непреклонно сжаты, глаза смотрят куда-то далеко-далеко отсюда. Такая с легкостью взойдет на эшафот и сама накинет удавку на свою шею, мелькнула в мыслях у Гвэна.
— Подожди… — друид коснулся ее руки. — Не будет никакой казни, если будешь меня слушать.
Ему было наплевать на то, что она совершила. Сейчас перед ним сидела юная девушка, недавняя девчонка, явно еще не познавшая ни радости любви, ни счастья материнства. Даже хуля местного Бога или Богов, она не могла заслужить те кары, что выпали на ее долю. Гвэн помнил эти раны, во множестве покрывавшие ее руки и ноги. Страшно вывернутые нежные девичьи пальчики, сорванные с мясом ногти на них, измочаленная палками спина. По-звериному измывались над ней, стараясь причинить как можно больше боли. И разве может настоящий друид пройти мимо? Учитель бы точно не прошел, кивнул парень будоражащим его головы мыслям. Он тоже не пройдет.
— Слушай меня внимательно, — раздельно, по слогам, произнес Гвэн, смотря прямо в девичьи глаза. — Сейчас я приготовлю одно снадобье и дам его тебе. От него ты очень крепко заснешь. Никто, даже самый искусный лекарь, не поймет, что это сон. А вечером я приду за тобой.
Та неверяще хмыкнула в ответ. Ясно было, что не верила она в то, что такое может получиться.
— Не считай немцев за болванов. Они ни за что в это не поверят. Если бы все было так просто. Фашисты — страшный, матерый враг, которого на мякине не проведешь.
Только Гвэн уже был на ногах и быстро шарил в куче сена, что была навалена рядом. Как это было ни смешно, но все ингредиенты для этого необычного и довольно редкого снадобья можно было найти буквально за домом, на лугу. Это были четыре самых обычных растения, про которых ничего особого и не подумаешь — хвощ, дикая рожь, подорожник и простенький вьюн с крошечными цветочками.
— Вот, — через несколько минут в его руки уже было искомое, правда, выглядевшее очень неприглядно. Как говориться, без слез не взглянешь. в ладони лежали какие-то сушенные листики, стебли и пара скрюченных небольших корешков, к счастью оказавшихся в соломе. — Я пока истолку все это, а ты приготовь немного воды. Вон, через дыру снега набери и пусть у тебя в руках растает.
От уверенного тона и, главное, делового вида друида скепсиса у девушки явно поубавилось. Дотянулась до небольшого пролома в стене и захватила с улицы целый ком пушистого снега, от которого тут же начала неметь рука. Пришлось поднести к лицу и усиленно дуть, чтобы все это начало таять.
Гвэн же, найдя пару камней, усиленно крошил сухие растения в порошок, тщательно перемешивая получавшуюся смесь. Время от времени нагибался и шептал особый заговор, которому его еще учитель научил. От этого снадобье быстрее набирало силу.
— Плотнее ладони прижимая, вода просачивается, — парень осторожно высыпал смесь из сушеных растений в ее ладони и начал медленно перемешивать. Не спешил, старался, чтобы не получались твердые комки. — Почти готово. Теперь медленно прожуй эту кашицу и проглоти все, без остатка. Давай, давай. Это поможет тебе спастись. Верь мне.
Она внимательно поглядела в его глаза, казалось, заглядывая в самую его душу. Чуть помедлила и тихо прошептала:
— Не обмани меня, ведь я поверила тебе… И меня зовут Зоя… Зоя Космодемьянская, — девушка робко улыбнулась.
Затем вздохнула и положила влажную кашицу в рот. Начала жевать, кривясь от появившейся горечи. Но не останавливалась, делая все так, как и сказали.
— А теперь, Зоя, ложись. Глаза обязательно закрой, а то можно и с открытыми уснуть.
Ее глаза медленно закрылись, а через мгновение она уже спала. Хотя сном это было сложно назвать, скорее необычной формой очень глубокой каталепсии, вызванной специфическим действием веществ на центральную нервную систему. Нервная деятельностью угнеталась, практически сводясь на нет. Даже со специальной измерительной аппаратурой сложно было зафиксировать какие-то сигналы от головного мозга. А про полевые условия и говорить было нечего. Конечно, друид ничего из этих мудреных веще не знал. Его знание было иным, основанным на тысячелетней истории развития древнего учения Жизни. Все секреты, которые ему передал Учитель, копились веками сотнями и сотнями подвижников-друидов.
— Спи,… Зоя, — Гвэн с некоторой заминкой произнес это странное имя. Странным оно было потому, что в его мире означало неприступный скальной выступ, которому не страшна никакая природная стихия. Похоже, своим характером она полностью оправдывала имя. Такой человек, если уверен в своей правоте, и против целого мира выйдет, глазом не моргнет. — Я обязательно вытащу тебя отсюда… А пока посмотрю на тех, кто тебя так мучил.
В его голосе просквозила явная угроза. Никто в его селение никогда бы не назвал его жестоким, но сейчас все внутри него кипело от возмущения. Хотелось найти этих людей, посмотреть им в глаза и спросить, как они могли сотворить такое. В его мире о таких страшных пытках Гвэн и слыхом не слыхивал. Как можно было измываться над совсем юной девчушкой? Что она такого совершила? Украла перстень у супруги местного барона? Может убила этого самого барона? Но даже за такое преступление нельзя причинять такую боль.
— А вот и они, кажется, — судя по скрипучим шагам, к двери кто-то шел.
Дверь резко отворилась и на пороге возникла высокая фигура в серой шинели и железном шлеме. В руках стражник держал неизменный посох с железным наконечником.
— Девка выходить! Бистро, бистро! — простуженным высоким голосом пролаял стражник, тыкая посохом внутрь сарая. — Девка!
Не дождавшись никакого ответа, вошел внутрь. С недовольным сопением начал оглядывать сарай, пока, наконец, взглядом не наткнулся на лежавшее девичье тело. У него тут же округлились глаза.
— Вставайт! Бистро! Не притворятся! — подойдя, несколько раз довольно сильно ткнул по телу посохом. — Ты, говори! Что происходить?
Парень, внимательно следивший за стражником, развел руками. Мол, его нечего сказать. Спал всю ночь и ничего не видел.
— Брать девка! Бистро! Нести за мной! — буркнул ему стражник после недолгого раздумья. — Идти!
Едва Гвэн замешкался, как в спину прилетел сильный удар.
— Бистро, свинья!
Бережно подняв невесомое тело, друид вышел из сарая. У порога немного замешкался, от солнечного света и лежавшего повсюду снега в глазах потемнело. Пришлось чуть постоять, пока глаза привыкнут.
Оказалось, идти было недалеко. Сотня шагов, не больше. Через высокое деревянное крыльцо с необычной крышей попал в просторную горницу, в которой пылала жаром огромная печка.
— Класть девка лавка! — по его спине снова ударили, явно приказывая ускориться. — Сам встать у окна! Бистро!
-//-//-
Лейтенант Курт Золинген, командир второй роты, расположившейся в этом русском селе, пребывал в отвратительном настроении. Всю ночь его мучила изжога от давно уже заработанной язвы, отчего поспать толком так и не удалось. Вдобавок, и позавтракать утром ему нормально не дали. Отчего тут иметь хорошее расположение духа⁈
— Совсем распоясались тут! Ничего сами сделать не можете! — начал орать он, едва войдя в избу. — Что еще тут стряслось? Что это еще такое? — выйдя из небольшого коридора, лейтенант вдруг наткнулся взглядом на неподвижное женское тело, лежавшее на лавке у окна. — Какого черта вы притащили сюда эту русскую потаскушку⁈ Ее уже допрашивали, а вешать еще рано. Вот когда прибудет господин генерал, тогда…
Тут до него наконец доходит, что позвали его совсем не спроста.
— Рядовой, только не говори, что она сдохла. Слышишь? Меня же генерал Гепнер с дерьмом съест… Вот же проклятье! Где врач? Где эта пьяная скотина? Живо его сюда! Пусть эту осмотрит…
Прибывший вскоре полноватый мужчина, полковой доктор, бывший явно навеселе, особо не усердствовал. Потрогал запястье и шею девушки. Оттянул веки. Несколько раз с силой нажал ей на живот. После чего, чуть пошатываясь, махнул руками. Мол, умывает руки.
— Русская диверсантка мертва, дружище. Вы явно вчера переусердствовали, когда ее допрашивали, — слово «допрашивали» он особо выделил, похоже намекая на методы этого самого допроса. — Без вскрытия сказать сложно, но скорее всего вы ей повредили какие-то внутренние органы.
— Она точно не притворяется? — поморщился Золинген от панибратского обращения доктора. Хотя они и были в одном звании, но по должности он считался выше. — Вдруг решила перехитрить? От этого отребья всего можно ожидать.
— Ха-ха, — расхохотался врач, вытаскивая из внутреннего кармана шинели небольшую металлическую фляжку. Одним движением раскрутил крышку и по комнате тут же поплыл тонкий аромат превосходного французского коньяка. — Обижаете, мой друг. Я, конечно, немного, совсем малую часть, пьян, однако все же могу отличить мертвого человека от живого.
Он сделал глубокий глоток, даже зажмурившись от наслаждения.
— Эх, старина Курт, а помнишь Францию? Как мы вечерами гуляли по этим запутанным улочкам Парижа, сидели в уютных кофейнях и знакомились с милыми барышнями, от которых не было отбоя… — с грустью протянул врач. — Как же я скучаю по этим временам. Мне иногда кажется, что это было тысячу лет назад.
Запрокинул фляжку и сделал новый глоток, с жадностью допив остатки.
— А в этой варварской стране мне больше приходится копаться в трупах, чем общаться с живыми, — бросил тоскливый взгляд на девичье тело, нательная рубаха на которой задралась. Показались длинные ноги, густо покрытые синяками и порезами. На окровавленной ткани едва проступали бугорки грудей. Вот это его теперь ждало вместо флирта с юными и готовыми на все француженками. — Курт, дружище, брось ты все это! Пошли лучше ко мне. У меня еще немного осталось этого божественного напитка, — доктор выразительно тряхнул фляжкой. — Если она живой тебе ничего не сказала, то мертвой уже точно этого не сделает. Пошли.
Лейтенант, ничего не отвечая, бросил на него ненавидящий взгляд. Если бы не его важные родственники в гестапо, он бы уже давно начистил рожу этому пьянице. Сволочь, напьется, а ему тут приходится за него все расхлебывать. Не мог вчера предупредить, чтобы он не слишком старался на допросе.
Золинген посмотрел на лицо диверсантки, спокойствием напоминавшее лица нимф на античных статуях. Вчера там были совсем другие эмоции. Эта девка смотрела на них с презрением, как на грязь под ее ногами. И это особенно его бесило. Как эта тварь, вообще, могла так на него смотреть? Он немецкой офицер, военный в третьем поколении, представитель победоносной армии Третьего Рейха! А кто она? Немытая сумасшедшая потаскуха! Он «заводился», приказывая своим солдатам не останавливаться. Пару раз даже сам принимался лупить ее палкой. Она же в ответ молчала, лишь изредка кривясь.
— Прав, тысячу раз прав фюрер. Славяне нелюди, а самые настоящие животные. Они даже ведут себя, как животные.
Отвернувшись, лейтенант прошел к середине комнаты. И здесь заметил странного одетого паренька с длинными черными волосами.
— Капрал, это еще что за чудо? — тычок пальцем в сторону окна.
— Задержанный, господин лейтенант. Его полицаи вчера у леса встретили. Я вам докладывал, — Золинген кивнул, что-то такое припоминая. Вчерашний день из-за празднования дня рождения их командира у него немного выпал из памяти. — Они сказали, что он скорее всего тоже диверсант. Только, по моему мнению, он дурачок местный. Эти же просто решили награду получить за него, как за настоящего партизана.
Лейтенант криво усмехнулся на это замечание. Очень даже правдоподобная мысль. Местные полицаи, ведь, тоже были русскими, а, значит, не далеко ушли от остальных. Такие же свиньи, лишь на немецкой стороне. Вполне могут выдать придурка за настоящего опытного диверсанта.
— Спроси, кто он и что делал в лесу, — кивнул Золинген, внимательно наблюдая за парнем.
Тот при этом вел себя совершенно спокойно. Вертел по сторонам головой, разглядывая половик на полу, старые фотографии на стенах, беленный потолок. Иногда останавливал свой взгляд на самом лейтенанте и солдатах. Казалось, совсем не боялся.
Капрал быстро что-то спросил. Русский, почти не раздумывая, ответил.
— Э-э, господин лейтенант, он точно дурачок. Какой-то бред несет, — замялся капрал, сморщив недоуменно рябое лицо. — Говорит, что он друид, хранитель Великого леса и зовут его, кажется, Гвэн.
У лейтенант дернулась щека. Явный признак скорого наступления бешенства. После контузии с ним уже не раз случался такой приступ.
В этот момент задержанный парень сам что-то спросил. Причем говорил с необычной требовательностью в голосе. Звучало так, словно он имел право так говорить.
— Что он там бормочет? — поморщился Золинген, стараясь успокоиться. Только нового приступа ему сейчас не хватало. — Переводи слово в слово.
— Я бы не хотел, господин лейтенант, — начал было капрал, но тут же наткнулся на встречный бешенный взгляд командира. — Так точно, господин лейтенант! Спрашивает, почему мы жестоко пытали ту девушку? Не боимся ли мы кары местных Богов? Он точно умом тронулся, господин лейтенант…
А задержанный к удивлению Золингена и не думал молчать. Снова заговорил. Причем речь оказалась весьма пространной.
— Ну? — лейтенант вопросительно взглянул на капрала, который уже и не рад был, что знал русский язык. — Что это животное еще несет? Мне даже занятно стало, как далеко он может зайти. Переводи все в точности, — сам же расстегнул кобуру.
— Он сказал, что мы недостойны быть воинами. У нас нет чести, раз мы так издевались над беззащитной женщиной, — повторяя это, капрал то и дело пытался что-то смягчить или даже не договорить. Но всякий раз недовольный рык командира заставлял его переводить дальше. — Предлагает нам отдать ему тело этой девушки и отпустить его. Взамен даст нам… э-э-э какое-то лекарство или снадобье. Говорит, в этом мире нет ничего похожего и мы обязательно будем довольны.
Сказав это, капрал замолчал и с явным испугом уставился на бледного, как смерть, лейтенанта. Точно вот-вот должен был последовать взрыв ярости. Но, к счастью, случилось другое.
— Ха-ха-ха-ха! — Золинген вдруг перегнулся от смеха. — Бог мой, это же натуральный идиот! Надо сегодня же остальным рассказать об этом! Надо же, я встретил настоящего кельтского друида, способного приготовить волшебный напиток! Похоже, этот придурок тоже читал легенду Гофмана о великом друиде Амергине и его чудодейственном зелье. Ха-ха-ха! Знатно повеселил он меня. Ха-ха-ха!
Капрал, радуясь, что «буря прошла мимо», тоже заулыбался.
— Такой недоумок определенно не может быть диверсантом. Большевики слишком умны, чтобы тратить свои ресурсы на такое дерьмо. Вот, что капрал, — на мгновение лейтенант задумался. — Прикажи полицаям взять этого идиота с его мертвой девкой и идти на кладбище. Пусть этот недоумок выкопает там для них двоих могилу. Кстати, раздеть его. Если он друид, то обязательно найдет способ согреться. Ха-ха-ха!
-//-//-
К обеду разыгралась самая настоящая метель. Вьюжило так, что в десятке шагов ничего не видно было. Тем страннее было то, что от крайней избенки в сторону погоста тянулся длинный след, постепенно исчезающий под снегом.
Эта троица, что не испугалась бурана, была уже на полпути. Позади шли двое местных мужиков с белыми и старыми советскими берданками в руках. Один из них немилосердно ругался, то и дело сплевывая снег. Берданкой нет-нет да и тыкал впереди бредущего обнаженного парня с тяжелой ношей на плечах.