Избранные стихи из всех книг - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

Семь морей

Городу Бомбею

Гордость — удел городов.Каждый город безмерно горд:Здесь — гора и зелень садов,Там — судами забитый порт.Он хозяйствен, он деловит,Числит фрахты всех кораблей,Он осмотр подробный творитБашен, пушечных фитилей,Город Городу говорит:«Позавидуй, повожделей!»Те, кто в городе рос таком,Редко путь выбирают прямой,Но всегда мечтают тайком,Словно дети — прийти домой.У чужих — чужая семья,В странах дальних не сыщешь родни,Словно блудные сыновья,Считают странники дниИ клянут чужие краяЗа то, что чужие они.(Но уж славу родной земли,Что превыше всех прочих слав,Сберегают в любой дали.)Слава Богу, отчизной мнеНе далекие острова,Я судьбою счастлив вполнеДалеко не из щегольства, —Нет, поклон мой родной странеЗа святые узы родства.Может быть, заплыв за моря,Наглотавшись горьких харчей,Ты утешишься, говоря:Мол, неважно, кто я и чей.(Ни по службе, ни ради наградПринят в лоно этой страной;Я нимало не виноват,Что люблю я город родной,Где за пальмами в море стоятПароходы над мутной волной).Ныне долг я должен вернуть,И за честь я теперь почтуСнова пуститься в путь,Причалить в родном порту.Да сподоблюсь чести такой:Наслужившись у королей(Аккуратность, честность, покой),Сдать богатства моих кораблей;Все, что есть, тебе отдаю,Верность дому родному храня:Город мой, ты сильней меня,Ибо взял ты силу мою!

Перевел Е. Витковский

Подводный телеграф

Идут ко дну корпуса судов, потерявших мачты и реиВо тьму, в кромешную тьму, где кишат слепые морские змеи,Здесь где ни звука, ни отзвука звука, — где мертвая тишь всегдаЖадными ракушками обросли подводные провода.И слова под водой по ребрам земли, несутся в пучине моряНа дне морей — слова человечьи бьются, мерцают, дрожат —Известия, предупреждения, приветы, восторги, горе:Новая Сила пришла во тьму, куда не достигнет взгляд.Провода переносят голос людской; времена они победили.Вдали от солнца соединив все страны сквозь толщу тьмы.Тише! Летят голоса людей в вязком подводном иле,Теперь по Закону Связи Людской в мире едином мы!

Перевел Г. Бен

Первая песнь

Женщину в мраке ночном выкрал я в жены, —Не дал познать мне ее стан всполошённый:Бросилось племя, грозя злобой и кровьюНо ее смех мне зажег сердце любовью.Мчались мы с нею сквозь лес в сумрак беззвездный,Но задержал нас поток бурный и грозный,Сыном Морей мы зовем гневного стража,В страхе мы ждали конца, — вор и покража.Встал я на бой, но она с легкостью зверяСпрыгнула вниз на бревно, вросшее в берег,Шкуры свои приподняв, словно ветрила,Бога ветров защитить громко просила.И, как живое, бревно (Бог, ты над нами!)На середину реки выплыло с нами.Следом, звеня, топоров туча летела,Я трепетал, но она радостно пела.Скрылась земля вдалеке, — как покрывало,Синяя мгла над водой нас укрывала.Тихо все было кругом. Вдруг, нарастая,Свет запылал в глубине, мглу рассекая.Прыгнул он кверху и встал в синем просторе,То властелином взошло Солнце простоеИ, ослепив нам глаза, в невероятныйМир растворило врата, в мир необъятный.Видели мы (и живем!) пламень священный,Но приказали бревну боги вселеннойК берегу плыть, где стоял, злобой объятый,Вражеский стан, но теперь — мы были святы!В прахе валялся, дрожа, враг поражённый.Пали пред нами мужи, дети и жены,Плотно руками прикрыв в ужасе лица,И мы ступали по ним — пророк и жрица!

Перевел М. Фроман

Последняя песнь**

…И сказал Господь на небе всем без рангов и чиновАнгелам, святым и душам всех достойнейших людей:Вот и минул Судный День —От земли осталась тень,А теперь наш новый мир не сотворить ли без морей?Тут запели громко души развеселых моряков:«Черт побрал бы ураган, что превратил нас в горсть костей,Но окончена война…Бог, что видит все до дна,Пусть хоть все моря утопит в темной глубине морей!»Молвила душа Иуды, в Ночь предавшего Его:«Господи, не забывай — ты обещал душе моейЧто я хоть однажды в годОкунусь в прохладный лед,Ты ж отнимешь эту милость, отнимая льды морей!»И сказал тут Богу Ангел всех береговых ветров,Ангел всех громов и молний, Мастер грозовых ночей:«Охраняю я одинЧудеса твоих глубин —Ты ведь честь мою отнимешь, отнимая глубь морей!»Вновь запели громко души развеселых моряков:«Боже, мы народ суровый, есть ли кто нас горячей?Хоть порой нам сужденоС кораблем идти на дно,Мы не мальчики — не просим мы отмщения для морей!»И тогда сказали души негров, брошенных за борт,«Дохли мы в цепях тяжелых, в темных трюмах кораблей,И с тех пор одно нам снится,Что мощна Твоя десница,Что Твоя труба разбудит всех, кто спит на дне морей!»Тут воззвал апостол Павел: «Помнишь, как мы долго плыли —Гнали мы корабль усталый, и летел он все быстрей,Нас четырнадцать там было,Мы, твою увидя милость,Славили тебя близ Мальты посреди семи морей!»И опять запели души развеселых моряковСтруны арф перебирая с каждым мигом все трудней:«Наши пальцы просмолёны,Наши струны грубозвонны,Сможем ли мы петь без моря Песнь, достойную морей?»Молвят души флибустьеров: «Мы моря багрили кровью,Не веревкой, так решеткой жизнь кончалась, ей-же-ей,Мы с испанцем воевалиВ кандалах мы пировали,И что утопить, что пить нам… Мы — Владетели морей!»Тут возник Большой Гарпунщик, старый китобой из ДендиИ душа его пред Богом заорала всех сильней:«О, полярные сияньяВ блеске белого молчанья!Ну за что китов несчастных хочешь Ты лишить морей?»И опять запели души развеселых моряков«Тут в Раю и замахнуться негде сабелькой, ей-ей!Можем ли мы вечно петь иШаркать ножкой на паркете?Ни к чему все скрипки эти Покорителям морей!»Наклонился Бог и тотчас все моря к себе призвал он,И установил границы суши до скончанья дней:Лучшее богослуженье(У него такое мненье) —Вновь залезть на галеоны и служить среди морей!Солнце, пена, пенье ветра, крики вольного баклана,По волнам и днем и ночью — бег крылатых кораблей,Корабли идут в просторыК славе Господа, которыйПросьбу моряков уважил и вернул им даль морей.

Перевел В. Бетаки

Купцы[53]

Гонял купцов царь Соломон —В Тир, в Тарсис и в Ливан:Любил он кораллы, редких птицИ шумных обезьян,И кедры гнал ему ХирамБез счета и числа…Но мы лишь с Лондоном ведемТорговые дела.Побережьем— и морями — вокруг света нас несет,Где попутный дует ветер, где торговля нам верна.Галс меняем: стаксель, грот — и окончен поворот —Мы оплатим Пэдди Дойлю[54] сапоги его сполна!Мы жемчугов и слитковНе возим никогда,Но стоят нам товарыИ пота и труда.Под нестерпимым солнцем,В объятьях льдов седыхИ под ветрами злыми,Что носятся меж них,Кой-что добыто торгом,Кой-что дает захват[55],Кой-что — учтивость нашихНожей и каронад, —Бывали встречи в море:Из милости однойМы облегчали судно,Спешащее домой.Все валко в непогоду,Напряжено вдвойне —Киль, погруженный в волны,И клотик в вышине;Шесть океанов властныВсе унести себе:Вон в Балтике — смыло камбуз[56],Шлюп-балку[57] — в Ботани Бей.И в устьях рек, где лесосплав,Бревна мешали нам,Из Вальпарайзо мчались мы,А Норд шел по пятам.У полюса сиделиВ клыкастом, крепком льде,А в качку ветер ледянойКупал фальшборт в воде.Мы обошли всю карту,Все новые пути,Нам острова светили,Которых вновь не найти.От страха — волосы дыбом,А ночь пройдет едва —Играет в блеске солнечномПустая синева.Несчетны странные встречи,Сулившие нам беду:То вспыхивали вантыОгнями на ходу[58],То вдруг сквозь шторм багровыйСквозь искры в больных глазахГолландец против ветраЛетел на всех парусах[59].То Лотовый[60] нас крикомЗаманивал в глубину,То мы Пловца слыхали,Что век не идет ко дну.На парусах застывшихИ в колкой снежной пылиС командой вдруг удвоеннойМыс Духов мы прошли.Да, мы не раз встречалиНа северных моряхБезмолвный призрак шхуны,Всех китобоев страх.Сквозь снеговое поле,Открытое на миг,Покойный Гендрик ГудсонК норд-осту вел свой бриг.Так нас Господни водыНесли под рев небес,Так много мы видалиНевиданных чудес,И мы домой вернулись,Хоть с прибылью, хоть нет —Не жаль того, что в мореУнес наш пенный след.Отдать скорее якорь!А душу стыд грызетЗа то, что груз наш беден,Подарок дальних вод!Швартуемся! Ах, дурни!Ни ты, ни я не прав, —Ведь худшее мы взяли,Все лучшее не взяв.Побережьем — и морями — вокруг света нас несет,Может не пойти торговля, ветер стихнуть на пути,Галс меняем: стаксель, грот — и окончен поворот —Это все, чтоб в Лондон грузы привезти.

Перевела А. Оношкович-Яцына

Гимн Мак-Эндрю*

Повествование тут ведется от лица инженера-механика пароходной компании; он стоит ночную вахту на палубе, заглядывая через верхний иллюминатор в машинное отделение, и беседует с воображаемым собеседником, то ли с Богом, то ли с пароходной машиной.

О чем же говорит он?

(Примечание Р.Киплинга)

Господь, из тени смутных снов сей мир Ты произвел;Все, зыбко все, я признаю — но только не Котел!От стана до маховика я вижу всего Тебя, Бог,Лишь Ты назначенье храповика определить, к примеру, мог!Джон Кальвин так бы мир творил — упорен, сух, суров;И я, взяв сажи для чернил, «Законы» писать готов.Сегодня мне никак не уснуть — старые кости болят,Всю ночь я нынче вахту стою — и они со мной не спят.Машина — девяносто дней пыхтенье, шум и вой,Сквозь Море мира Твоего скрипя, спешим домой.Излишний скрип — ползунок ослаб — но ровен ход винта,Уж тридцать тысяч миль — простим — такая маета.То мрак, то — ясно, славный бриз — и мыс уже скрылся с глаз…Три оборота Фергюсон добавил. Он пару поддаст:Ведь Плимут близко, жена его там… (Семьдесят — один — два — три!)Торопится к супруге старик. Уж Ты его не кори!В любом порту любой квартал… Да… Женщин лучше нет,Чем Эльзи Кемпбелл… Взял бы ты, что ль, назад мои тридцать лет!(Тогда горела «Сара Сендз»). Пути предстояли нам,От Мерихилл до Поллокшоу, с Паркхеда на Говам!Сэр Кеннет ждет. Ох, груб мой шеф, — услышу от него:«Мак-Эндрю, добрый день! Пришел? Как днище, ничего?»Профан в машинах он — спору нет, но лучшей из мадерНальет — и я с начальством пью, как лучший инженер.А начинал с низов… был мал, и пар был невелик,Разрывы паклей затыкал, я к этому привык.Давленье только десять — эх! Рукою мог зажать!Ну, а сейчас пустить не грех и сто пятьдесят пять!На пользу каждый агрегат — вес меньше — плавнее ход,И вот все тридцать в час даем — (котлы не разнесет,И ладно!)… С паром по морям скитаюсь целый век,Привык машине доверять… А верен ли человек?Тот, кто зачел миль миллион, пути свои любя —Четыре раза до Луны… А сколько до Тебя?Кто ночи, дни в волнах тянул… Припомнить первый шквал?Пнул Капитана я, как мул, а он в салон сбежал!Три фута в кочегарке. Там — споткнулся в луже воды,Лбом об заслонку хрякнулся — вон, до сих пор следы.Да что — есть шрамы и пострашней — душа черным-черна,Пускай в машинном все окей — греховность-то видна.Грешу сорок четвертый год, мотаясь по волнам,А совесть стонет, как насос… Прости Ты скверным нам.На вахте как-то, в час ночной уставил я жадный взглядНа баб, что жались за трубой… Ох, каюсь, виноват!В портах я радостей искал, забыв сыновний долг:Не ставь в вину мне, Господи, и рейд через Гонг-Конг!Часы беспутства, дни греха молю, спиши зараз —Грант Роуд, Реддик, Номер Пять, и ночи в Харрингаз!Но хуже всех — коронный грех — божился я не шутя.Мат с языка до тридцати не сходил, так Ты уж прости дитя!Я Тропик в первый раз увидал — жар, фрукты, свет небес,И не постиг — как пахнет сандал! — как может попутать Бес.Весь день там бабы… живой театр — устал ленивый взор,А ночью свет распутных звезд — все небо что твой костер!В портах (тогда пар берегли) слонялся шалопай —И как во сне — к себе влекли то ракушки, то попугай,Сухая рыба-шар, бамбук, и тростка — первый сорт;Увы, все это Капитан, найдя, кидал за борт.Но вот прошли Сумбавский Мыс, и ветерок в тиши,Молочно-теплый, пряно пропел: «Мак-Эндрю, не греши!»Легко — без гнева, без угроз — шептал мне в ухо дух,Но факты били словно трос, терзая грешный слух:«Бог матери лишь липкий Бес, твоя пустая тень,Про Рай и Ад попы твердят, но книги их — дребедень.Тот свет варганят в Брумело — там лепят и чертей,В холодном Глазго делают, чтобы пугать людей.К Нему обратно нет пути! Целуя бабий рот,Иди-ка к Нам (а кто «Они»?), даст благодать нам тот,Кто души в шутку не коптит, про адский огонь не лжет,Кто спелым жарким бабам грудь наливает как соком плод».И тут умолк: ни звука, все; о мудрый, тихий глас —Оставив выбор мне, юнцу — забыть или тотчас…Меня как громом поразил — в ушах он все звенит,Манящий — и вводящий в грех, соблазнами набит —Как, мне отринуть Дух Святой? А тут еще наш винт!Шторм пролетел, но вал крутой, и якоря — к чертям,Ты чуял, Господи, ужас мой, в глубинах сердца, там…На «Мэри Глостер»[61] в очередь в Ад я встал не просто так!Но разум мой в Твоих руках, и Ты направил мой шаг —От Дели до Торреса длился бой, и сам себе я враг,Но как вошли в Барьерный Риф, вкусил Твоих я благ!Мы ночью не решились плыть, и встали, пар держа,И я всю ночь не мог уснуть, страдая и дрожа:«Пусть лучше ясно видит глаз, чем мается душа»…Твои слова? — Ясней звонка, гремели как металл,Когда стонала наша цепь, порвавшись о коралл,И свет Твой озарил меня, долг вечный я познал.В машинном отделенье Свет — ясней, чем наш карбон;Я ждал, я звал сто тысяч раз, но не вернулся он.

***

Прикинем: пару тысяч душ мы в год перевезем —Ужель не оправданье мне пред Господом, и в чем?Да — по пятнадцать (в среднем) душ пассажиров за рейс один,Ведь это Служба — разве нет? Стыдиться нет причин!Везли с собой они, может, гнев — а может — прочий грех,Не мне судить об их делах — хранил я жизнь их всех.И лишь когда окончен рейс, пора молить — прости!Мой грех позволил по морям шесть тысяч тонн вести.Дней двадцать пять, как не спеши (хороший вам пример) —С Кейптауна на Веллингтон — тут нужен инженер.Чини свой вал — хоть съешь его — попавши морю в плен,Лови сигнал, иль парус ставь, плетясь на Кергелен!А путь через Рио домой? Да, там игра не для детей:Пыхти недели по волнам, средь льдов, ветров, дождей,Не келпы — там грохочет лед: всплеск, кувырок, обвал,Все смолотив, на юг уйдет — вот Божьи жернова!(Восславьте, Снег и Лед, Творца, я ваш уважаю труд,Но лучше б в церковь вам идти, а нам — в другой маршрут).Не ваши страждут ум и плоть; пусть наше знанье — прахПред Силой, что явил Господь — но помни о делах.И, наконец, придем мы в порт — там, взяв багаж ручной,В перчатках, с тростью пассажир труд не оценит мой:«Приятный рейс, спасибо вам. А тендер долго ждать?»Им поклонившись, капитан пошлет вал проверять.Отметят всех — но не меня — пожатье да кивок,А «злой» шотландец-инженер — он в трюме, одинок.Но ты, работа, веселишь, пусть невелик доход —Нет пенсии, а ставка лишь четыре сотни в год.Так может, мне уйти совсем? Но что я разве, трус,А со штырем на росси… эй — как «соловей», француз?На лапу брать? Итак полно жулья… невмоготу —Я не стюард с подносом, я — всех старше на Борту.За экономию взять приз? Шотландский уголь хотьИ ближе, но дрянной — и мне ценней Твоя мощь, Господь.(Брикеты[62] для топки предлагать? — горят что твой цемент! —Вот «Вельш»[63] — «Вангарти», может, здесь — не нужен и процент).Изобретать? Чтоб дело шло — сиди на берегу:Свой клапан-дифференциал забыть я не могу,Но не корю прохвостов тех, чей опыт весь в брехне —Придумать просто, а вот продать — задачка не по мне.Так мной сражен Аполлион — нет! — как ребенок бит,Но рейс немного мне принес — я превышал лимит.Не хочет Идол умирать, но не щажу себя,Чтоб жертву ныне принести, достойную Тебя…— Эй, снизу! Смазчик! Очумел? Что, ходит тяжелей?Запомни — здесь вам не «Канард», и масло зря не лей!Ты думал? Платят не за то! Сотри-ка лучше грязь!Да! Трудно Бога не помянуть, ругаясь и бранясь!Вот, говорят — я грубиян. Но волны за кормой,Дела — минуты не найти на светское бонмо.Тут детки за меня взялись: теперь, старик, ликуй;Их я пущу охотно вниз — за так… за поцелуй.Да, вспомнил: Кеннета племяш — нет крови голубей,Из русской кожи башмачки, фуражка — князь морей!Провел его по кораблю — от труб и до котла,А он: «мол, пара не люблю — романтика ушла!»Идьот! Все утро я следил, что замедляет взмахУ шатунов: ничком, и нос от вала в трех вершках.«Романтика»! В каюте люкс плодит стишки эстет,И книжечку издаст; но где, где истинный поэт?Как я устал от их «небес», и «голубков», и «чар»,Господь! Воскрес бы Робби Бернс, и Песнь сложил про Пар!Чтоб лучшего шотландца речь усилить — с кораблемОркестр составим: клапана стучат, как метроном,За контрабас сойдет шатун; гудит, сопит насос,Эксцентрики — тарелок звон — звенят, шумят вразброс.Шарниры ждут, чтоб, в такт попав, свою добавить трель,Звук чистый — это шток смычком задел за параллель!Вступили все! Дан полный ход, звучит гремящий хор,Внимает шахта, что берет динамку под затвор.Просчитана взаимосвязь, закон частей стальных,Для всякой скорости годясь, и для задач любых.Надежность, сцепка, мощь везде, от топки до кают —Подобно Утренней Звезде, смеясь, Творцу поют.Без лести, твердо говорит, сияя смазкой, шкив:«Не людям и не нам хвала, будь Ты над нами жив!»Дадим им свой (и мой) Завет торжественно прочесть:«Смиренье, Сдержанность, Закон, Порядок, Долг и Честь!»Учил заводов лязг и шум, жар доменных горнил; Вдруг душу (мне пришло на ум) тогда в них молот вбил?Иль с человеком мощь машин связал прокатный стан,Чтоб и надменный пассажир постиг предвечный План?Здесь понимаю я один — для Службы мне даныСемь тысяч лошадиных сил. О Бог мой! Как сильны!Я горд? Когда животных рой возник в цеху большом,В усталости ведь молвил Ты: «И это хорошо»?Не так! Чтоб счастью Первых Дней дать радостный венец,Встал Человек, что всех сильней — перед Творцом Творец!Снесет страданья на земле, ржу, тренье, боль и мрак,На Совершенном Корабле помчится — будет так!Я слаб: не мне чертить обвод, продумывать узлы,Но жил я и трудился я. Тебе, Тебе хвалы!Я делал то, что мог: суди, судьбу мою решай…Нас милостями не оставь…Ого! Звучит «Stand by»!Так скоро лоцман? Вот фонарь. Сменяюсь — пятый час!Ну, слава Богу: я сказал — Пелагий не для нас.Пойду…— Добрутро, Фергюсон! Подумал хоть, разок,Во что обошлась твоя спешка к жене? Не дешев уголек!

Перевел Э. Ермаков

За уроженцев колоний!*[64]

Мы выпили за Королеву,Теперь за отчизну пьем,За наших английских братьев,Едва ли мы их поймем,А впрочем, они нас тоже…Так — при свете утренних звездЗа нас, уроженцев колоний,Наш главный, последний тост!Не английское небо над нами,Но всех нас учила матьТуда устремляться сердцамиИ Англию домом звать.О жаворонках мы читали,Что поют зеленым холмам,Но сами кричим попугаями,Когда скачем по пыльным полям.Легенды старого света —Память горя — досталась отцамПо праву их прежней жизни,И по праву рожденья — нам!Тут качали нас в колыбели,В эту землю вложен наш труд,Наша честь, и судьба, и надеждаПо праву рожденья — тут!Прошу вас наполнить стаканыИ выпить без лишних словЗа четыре новые нации[65]И за жителей островов.Любой атолл распоследнийПомянуть подобает нам:Наша гордость велит нам выпитьЗа гордость живущих там.За пыль от копыт неподкованных,За рассветную душную тишь,За дымок над кухней дворовой,За шум жестяных наших крыш,За риск утонуть в наводненьеИ смертельной засухи риск,За сынов Золотого Юга, За поля, где пшеница и рис.За сынов Золотого Юга (встать!),За привычную жизнь, что далась нам не даром,Споем, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,На каждый удар — ударом!За дымы пароходиков бойких,За овец с бессчетных холмов,За солнце, что не обжигает,За дожди без злых холодов,За земли, что ждут посева,За откормленных мясом людей,За баб плодовитых, стройных:Чтоб — по девять и десять детей.Чтоб по девять и десять детей(встать!),За привычную жизнь — что далась не даром,Споем, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,На удар двойным ударом!За страну бесконечных прерий,За бегущую тень облаков,За полный амбар соседа,За гудки ночных поездов,За серых озёрных чаек,За вспашку степной целины,За зиму чуть не в полгода,За влажный ветер весны,За страну жутких ливней и громов,За сухую, бледную синь,За гигантский прибой у КейптаунаИ запах подпекшихся глин,За скрежет тяжелых шлюзов,За рифы и золото вод,За карту последней Империи,Что время еще развернет.За наших черных кормилиц,Чей напев колыбельный дик,И — пока мы английский не знали —За наш первый родной язык!За глубокую тень веранды,За алмазный отсвет в волнах,За пальмы в лунном сиянье,За ночных светляков в камышах,За сердце Народа Народов,За вспаханные моря,За Аббатство[66], что славу СадаСплотило вокруг алтаря,За неспешную поступь Времени,За его золотой дождь,За мощности электростанцийИ Сити незримую мощь.Мы выпили за Королеву,Теперь за отчизну пьем,За наших английских братьев —Может, все же, мы их поймем.Поймут и они нас тоже…Но вот Южный Крест и зашел…За всех уроженцев колоний Выпьем.И — ноги на стол!За уроженцев колоний(встать!),За этим столом нас шесть —За привычную жизнь, что далась недаром,Споем, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,На удар шестикратным ударом!За Телеграфный Кабель[67]!(взяться за руки!),Проложенный в глубине морской,Чтоб с мысом Горн связать Оркней[68]Одной неразрывной петлей[69]!Вокруг земли! Вокруг всей!За уроженцев колоний! Пей!

Перевел В. Бетаки

Королева

«Романтика, прощай навек!С резною костью ты ушла, —Сказал пещерный человек, —И кремнем бьет теперь стрела.Бог плясок больше не в чести.Увы, романтика! Прости!»«Ушла! — вздыхал народ озер. —Теперь мы жизнь влачим с трудом.Она живет в пещерах гор,Ей незнаком наш свайный дом,Холмы, вы сон ее блюстиДолжны. Романтика, прости!»И мрачно говорил солдат:«Кто нынче битвы господин?За нас сражается снарядПлюющих дымом кулеврин[70].Удар никак не нанести!Где честь? Романтика, прости!»И говорил купец, брезглив:«Я обошел моря кругом —Все возвращается прилив,И каждый ветер мне знаком.Я знаю все, что ждет в путиМой бриг. Романтика, прости!»И возмущался капитан:«С углем исчезла красота;Когда идем мы в океан,Рассчитан каждый взмах винта.Мы, как паром, из края в крайИдем. Романтика, прощай!»И злился дачник, возмущен:«Мы ловим поезд, чуть дыша.Бывало, ездил почтальон,Опаздывая, не спеша. О, черт!»…Романтика меж темВодила поезд девять-семь.Послушен под рукой рычаг,И смазаны золотники,И будят насыпь и оврагЕе тревожные свистки;Вдоль доков, мельниц, рудникаВедет умелая рука.Так сеть свою она плела,Где сердце — кровь и сердце — чад,Каким-то чудом запертаВ мир, обернувшийся назад.И пел певец ее двора:«Ее мы видели вчера!»

Перевела А. Оношкович-Яцына

Стихи о трех котиколовах

У Бладстрит Джо на всех языкахболтают и пьют до зари.Над городом веет портовый шум,и не скажешь бризу: не дуй!От Иокогамы уходит отлив, на буй бросая буй.А в харчевне Циско вновь и вновьговорят сквозь водочный духПро скрытый бой у скрытых скал,Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,а «Штралъзунд» стоял против двух.Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор:Не смейте котиков стрелять у русских Командор!Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,А после неведомой тропой уходят опять в моря.Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,И пазори играют в ночи, пока шумит метель.Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый Бог,Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.Но бабы любят щеголять и платят без помех,И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,Но даст американец-вор им сто очков вперед.Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.(Они давно известны всем —«Балтика», «Штралъзунд», «Сполох»,Они триедины, как сам Господь,и надо петь о всех трех). Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-Богу, куш не плох,Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел «Сполох».Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт.Забывши стыд, как кролик в кусты, «Балтика» скрыла снасть,И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое украсть.Но не успели они забрать и часть добычи с земли,Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол.От соли была труба бела, но дым из нее не шел.Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь.Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть.)«Сполох» не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед:Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:«Нас взяли на пушку, поймали на блеф — или я не Том Холл!Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел:Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна.Но знаю я «Штральзунд» его наизусть — по обводам это она!Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видал Бостон,Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —С липовыми пушками, с брезентовою трубой!Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,И вот услыхали: скрежещет цепь — «Штральзунд» якорь свой выбирал.И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел:«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож:«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,А Божий закон и людской закон — не северней сороковых!Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть!За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть».Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки —Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа;Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа.Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева —Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два.Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил —Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине,И каждый думал: «Если вздохну — первая пуля мне».Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет,И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.И ухватился Том Холл за шкот, всем телом повис на нем,Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, — нас дьявол зовет вдвоем.Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти!Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход!Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!»Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.И было слышно, как борта терлись шов о шов.Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать летМоре пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб, —Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп?Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с грудиОблачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!»И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков,И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширьИ золото гильз среди мертвецов стучало о планшир,И мерная качка едва ворочала тяжесть недвижных тел,И увидели вдруг дела своих рук все, как им Бог велел.И легкий бриз в парусах повис между высоких рей,Но никто не стоял там, где штурвал, и легли три судна в дрейф.И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.«Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним».Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:«Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь —Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь!»«Балтика», «Штральзунд» и «Сполох», шкуры делить на троих!Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.На земле и в морях он погряз в грехах, и черен был его путь,Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души, —На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу!И пусть ёсиварские девки за Тома поставят все же свечу.Но пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах —На отмели тихой заройте меня, как Беринга, в песках.А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей,И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!..»Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах.Путь будет прост при свете звезд для опытных пловцов:С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.Свет этих вех ясен для всех, а для браконьера вдвойнеВ ту пору, когда секачи ведут стаи среди камней.В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск.Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой!Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.А в Иокогаме сквозь чад твердят,Твердят сквозь водочный духПро скрытый бой у скрытых скал,Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,а «Штральзунд» стоял против двух.

Перевели В. и М. Гаспаровы

Брошенная**

…И сообщают, что покинутая «Мэри Поллок» все еще

находится в море.

«Корабельные новости»

Самый непотопляемойЯ во всем нашем флоте была,Пока меня злоба морскаяНаискось не подняла.Море, меру гнева превысив,Унесло всю команду во тьму,И хочет чтоб я, безглазая,Продолжала служить ему!Человек для себя меня сделал,И воля его надо мной,Но меня, творцом позабытую,Гоняет любой волной,Каждый дым на пустом горизонтеПугает меня потому,Что вдруг какое-то судноБлизко к борту пройдет моему.Вывернутой, как губы в жажде,Перекошенной на волне,Иссушенной и расколотой,Что на море делать мне?Ветры палубу мне подметаютДо белизны костей,Дребезжат при каждом качаньеОстанки моих снастей,Оснастки, что многие годыПребывала душой моей,И стон изболевшихся реберЕдва отвечает ей.Банды назойливых чаекСкребутся в каютах пустыхИ рев, заглушающий бурю,Рвется из клюзов моих.В кольце горячем и синемЯ, слепая, качаясь сама,Раскачиваю даже солнце,Беспомощна и нема,Я слышу: проходят звездыИ в шуршащем пути круговомИздеваются над обреченнымПерекривленным кораблем.В гневе волна за волноюПриходят из ближних морей,Белой и злобной стеноюПо пустынной тропе моей.И обиженная на собратьев,Только жду я последнего дня,И милостивого шквала,Который утопит меня.Вперед — назад меня носит,То на север, где обшивке моейСуждено обмерзать в леденящихБрызгах тяжелых морей,То на юг, где, сползая с кораллов,Водоросли плывутИ палубу грязью заносят,Налезая на бак и на ют.Курс — навстречу солнцу,Пусть глубины грозят бедой,Я исхлестана ночью, надеюсьНа случайную встречу с сестрой…Человек для себя меня сделалИ воля его надо мной,Вдруг меня, творцом позабытую,Снесет на причал родной?!Каждый дым на пустом горизонтеДарит радость мне потому,Что вдруг, к счастью, какое-то судноБлизко к борту пройдет моему…

Перевел В. Бетаки

Песнь банджо[71]

Ты рояль с собой в поход не завернешь,Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,И орган в верховья Нила не попрешь,Чтобы Баха бегемотам исполнять!Ну а я — меж сковородок и горшков,Между кофе и консервами торчу,И под стук солдатских пыльных каблуковОтстающих подгоняю и бренчу:Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…(что втемяшится — бренчит само собой!)Так, наигрывая что-то в такт шагам,Я зову вас на ночлег и водопой.Дремлет лагерь перед боем в тишине.Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!Объясню я, лишь прислушайся ко мне,Что для нас один на десять — равный бой!Я — пророк всего, что было искониНевозможным! Бог нелепейших вещей!Ну, а если вдруг сбываются они —Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!Там-то, там-то, там-то, там-то, там,Где кизячный дым над лагерем вдали,Там пустыней в даль седую, одинокий хор веду я —Боевой сигнал для белых всей Земли.Младший сын пройдет по горькому пути[72]:Он узнает и пастушеский бивак,И сараи стригалей, где всё в шерсти,Чтоб иметь свое седло и свой очаг!На бадейке перевернутой, в ночиЯ о том скажу, о чем молчишь ты сам:Я ведь — память, мука, город… О, молчи —Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?Танго, танго, танго, танго, танго таннн…В ясном блеске, в блеске лондонских огней…Буду шпорою колоть их — снова — к дьяволу и к плоти,Но верну домой надломленных детей!В дальний край, где из тропических морейНовый город встал, потея и рыча,Вез меня какой-то юный одиссей,И волна мне подпевала, клокоча…Он отдаст морям и небу кровь свою,И захлестнут горизонтом, как петлей,Он до смерти будет слышать песнь мою,Словно в вантах ветра вымученный вой —Волны, волны, волны, волны, волны — во!И зеленый грохот мачту лупит в бок…Если город — это горе,Что ж, вздохни, и — снова в море!Помнишь песню «Джонни, где твой сундучок?»В пасть лощин, где днем мерцают звезд глаза,Где обрывки туч летят из-под колес,Где скрипят-визжат на спусках тормоза(За окном — тысячефутовый утес!),Где гремят и стонут снежные мосты,Где петляет в скалах змей стальных дорог,Бесшабашных я зову, чтоб с высотыЧерным соснам протрубить в Роландов Рог:Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,В гривах гор топор и просеки путей!Гнать железных жеребцов на водопойПо ущельям, к волнам Западных Морей!Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?Всем доступен он — банальнейший трень-брень,Но — смеяться и сморкаться — не спеши:Он терзает струны сердца каждый день!То дурачит, то печалит, то смешит,То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь…Так назойливой мелодией звучит,Жжется память, от которой не уйдешь!Только, только, только, только так —Пустяковая расплата за тобой?Погоди, не веселись— вспомни все и оглянись,И раскаянье навалится горой…Пусть орган под самый свод возносит боль,Я взметну тоску людскую до звезды!Пусть врага зовет труба на смертный бой,Я — бегу, смеясь меж бегства и беды.Резкий голос мой не спутаешь ни с чем —Неоконченная песнь надежд былых,Издевательство над сущностью вещейСкрыто в выкриках гнусавых струн моих!День ли, день ли, день ли, день ли — день, да мой!Кто послушает, а кто и прочь пойдет,Но останется за мной снова слово, если в бойРота пушечного мяса насмерть прет!Лира древних прародительница мне!(О, рыбачий берег, солнечный залив!)Сам Гермес не зря держал ее в огне,Мой железный гриф и струны закалив.И во мне запела мудрость всех веков,Я — пеан[73] бездумной жизни, древний грек,Песня истины, свободной от оков,Песня чуда, песня юности навек!Я звеню, звеню, звеню, звеню…(Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?)Цепью Делос — Лимерик[74], звено к звену,Цепью песен будет мир объединен!

Перевел В. Бетаки

Лайнер-как дама светская…**

Лайнер — как дама светская, которой на все плеватьМуж у нее — Большой Адмирал, он все добудет ей,А вот морскому извозчику — сновать, не уставатьОн, знашь, как ты и я — весь век вертись среди зыбей!Туда сюда мотаемся, Дженни, то в Портсмут, то назад,Туда сюда лавируем, размыкать бы беду!Все крупные дела — потом. Пока что постоят,А мы — туда сюда, — как слуги ждем на холоду… Лайнер — как дама светская: отменный макияж,А паче — что случись не так, ох, для нее позор!Муж у нее Большой Адмирал, не ей, а нам — каботаж,Таскать всё грузы не перетаскать — иначе под забор.Лайнер — как дама светская — путь ее краток и прям,Мужик ее Большой Адмирал, он рядом с ней всегда,А морскому извозчику — худо ему, болтаться по морямИ грузы таскать не перетаскать, а то, глядишь, беда!Лайнер — как дама светская и если вдруг война,Муж у нее Большой Адмирал — сидеть уж дома ей,Морскому извозчику — нет, шалишь, не та судьба дана:Он ведь не Гордость Англии, — воюй среди морей!Лайнер — как дама светская, не грех и опоздать,Муж у нее Большой Адмирал — сражаться не с руки,За дом родной и за друзей мы будем воевать,И грузы будем доставлять, трудясь, как ишаки.Туда сюда мотаемся, Дженни, то в Портсмут, то назад,Туда сюда лавируем, размыкаем беду!А крупные дела — потом. Пока что постоят,И дом и друзья, как слуги — подождут на холоду…

Перевел В. Бетаки

Якорная**[75]

Раз-два взяли! На скрипучий кабестан[76] нажмем дружнее.Так держать! Да подтяните, чтоб на брашпиль[77] весь канат,Грот[78] поднять! Распущен стаксель[79]? Крепче принайтовить[80] реи,Взятку морю — ну-ка за борт, как обычаи велят!Ах, прощай, ах, прощай, мы опять идем в моря,К черту ром, да и девчонку прочь с колен — отплывай!«Торопись — кричит нам ветер, — все не зря, все не зря,Поспеши, пока попутный! Раз-два-три — не зевай!Если снова хочешь в гости к тетке Кэрри[81],Так не мешкай, собирайся к тетке Кэрри,Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка КэрриПрощай! Раз-два, взяли, подтяни еще чуток, прочисти клюзы,Грязь мы в гавани оставим, не тащить же за собой!Много ль надо нам балласта? Отправляемся без груза,А пока что правый якорь повисит пусть над водой.Берег свой увидим снова через год, через год,А теперь в последний раз подымем якоря мыРаз-два взяли, не зевай, ну еще — поворотРваным кливером расплатимся с землею за моря мы!Раз-два, взяли! Ну — на брашпиль, ну, еще разок, сильнее,Так держать! И выбрать фалы. Эй, шлюп-балку[82] не забудь!Выше, выше! Закрепить лапу якоря прочнее,Ветер славного Ламанша вновь тебе овеет грудьВот и берег нас не слышит, наши голоса относит,Ветер к вечеру крепчает, вот и суши нет как нет,И скользит корабль веселый, ветра сильного не просит,И такого нам довольно, как бы не сорвал берет!Наш корабль и сам отыщет одинокий путь полночный,Он тоской по порту болен, древнею морской тоской,Брест увидит наш старинный красный вымпел над грот-мачтой.Так держать! И круче к ветру, круче к ветру, рулевой!Сквозь дожди и сумрак солнце распахнет нам двери,Пусть как мельничные крылья ветры — не зевай!А когда утихнет буря — в гости к тетке Кэрри,Через все водовороты — к тетке Кэрри,Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри,Прощай!

Перевел В. Бетаки

Хозяйка Морей*[83]

Так вот: Хозяйка Морей живетУ Северных Ворот,Неприкаянных нянчит она бродягИ в океаны шлет.Иные тонут в открытых морях,Иные у скал нагих,Доходит печальная весть до нее,И она посылает других.Белую пенную пашню пахатьШлет сынов она в дальний край,Дает им больших деревянных коней,Но горек урожай.Намокают их плуги, и невмоготуТем деревянным коням,Но они возвращаются издалекаБурям верны и морям.Они возвращаются в старый дом,Ничего не привозят ей,Только знанье людей, как остаться людьмиВ толпе опасных дней.Только веру людей, что сдружились с людьмиВ завыванье штормов пустом,Да глаза людей, что прочли с людьмиСмерти распахнутый том.Их богатства — увиденные чудесаИх бедность — пропащие дни,И товар, что чудом достался им,Только чудом сбудут они.Повезет ли кому из ее сыновей,Или вовсе не повезет,Все они у камина расскажут ей,И она устало кивнет.Открыт ее дом всем шальным ветрам(Пусть в камине золу ворошат),И в прилив отплывают одни сыновья,А другие к дому спешат.И все они дерзкой отваги полны,Их неведомый мир зовет,И они возвращаются снова к огню,Пока вновь не придет их черед.Возвращаются в сумрак вечерний одни,А другие в рассветный смог,И стекает вода с их усталых тел,И по крыше топанье ног.И живой и мертвый из всех портовК ее очагу спешит,И живой и мертвый вернутся домой,И она их благословит.

Перевела Г. Усова

Цветы**

Купите букетик, купите!Английский тут каждый цветок:И алый кентский боярышник,И желтый суррейский дрок!Влажные (в брызгах Ломанию),Вересковые цветы…Купите букетик, купите:В нем спрятаны ваши мечты!Купите цветов, купитеПростой английский букет:Вот дуврские фиалки,Девонский первоцвет,Мидлендские ромашки,Колокольчик вот, голубой,Поздравить тех, кто сегодняНа край света заброшен судьбой.Малиновка в роще свищет: «Ко мне, ко мне, ко мне».Весна — в кленовую рощу, каринка — навстречу весне,Все ветры Канады как пахарей зовут ватагу дождей…Цветок возьми и время верни, чтоб снова — к любви своей.Купи английский букетикХоть синих васильков,Хоть маргариток веселых,Что белее дюнных песков.Купи — и я угадаю(Букетик мой не соврет),Из какого же краяПроизошел твой род!Под жаркой Констанцей зреет темный густой виноград,Склоны в цветущем терне, облачка недвижно стоят,Под горой почти незаметны следы телег и коней.Цветок возьми и время верни, чтоб снова — к любви своей.Купи мой английский букетикТы, кого не тянет домой,Купи хоть пучок гвоздики,Хоть ромашки букет полевой,Кувшинок или калужницИли жимолости цветы,И я тебе без ошибкиСкажу, где родился ты.Тот, кто с презреньем бродяжьим смотрит на райский уют,Кто гонит стада дорогой, где эвкалипты поют,На запад! Вдаль от Мельбурна, на праздник пыльных степей!Цветок возьми и время верни, и снова — к любви своей.Купи мой английский букетик(Не купить только выбор твой!).Купи хоть белые лилии,Купи хоть шар золотой,Или мой алый шиповник,В знак дружбы с этой весной!Подари цветы океану,И тебя он вернет домой.Города ветров и туманов, сосны шумят над водой,Птица как колокол в темной листве, а ниже вьюнок густойПапоротники повыше седла, да лен голубых степей.Так цветы возьми и время верни, чтоб снова — к любви своей.Купи мой английский букетик,Ты, живущий в семье своей,Купи, ну хоть ради брата:Одинок он за далью морей,Избавь от тоски по дому,Пусть радость в душе расцветет,И тебя не заметит та птица,Что мертвых к себе зовет.Всюду раскиданы наши дома, вокруг Семи Морей,И горе — если забудем, что жесоединяет людей,Каждому свой берег родной, птица, цветок, страна —Всем нам, о боги Семи Морей, теплота и любовь нужна.

Перевел В. Бетаки

Последняя песня честного Томаса[84]

Король вассалам доставить велелСвященника с чашей, шпоры и меч,Чтоб Честного Томаса наградить,За песни рыцарским званьем облечь.Вверху и внизу, на холмах и в лугахИскали его и лишь там нашли.Где млечно-белый шиповник растет,Как стража у Врат Волшебной Земли.Вверху синева, и внизу откос,Глаза разбежались — им не видныСтада, что пасутся на круглом бугре…О, это царицы волшебной страны!«Кончай свою песню! — молвил Король.Готовься к присяге, я так хочу;Всю ночь у доспехов стой на часахИ я тебя в рыцари посвящу.Будут конь у тебя, и шпоры, и герб,Грамоты, оруженосец и паж.Замок и лен земельный любой,Как только вассальную клятву дашь!»К небу от арфы поднял лицоТомас и улыбнулся слегка;Там семечко чертополоха неслосьПо воле бездельного ветерка.«Уже я поклялся в месте иномИ горькую клятву сдержать готовВсю ночь доспехи стерег я там,Откуда бежали бы сотни бойцов.Мой дрот в гремящем огне закален,Откован мой щит луной ледяной,А шпоры в сотне лиг под землей,В Срединном Мире добыты мной.На что мне твой конь и меч твой зачем?Чтоб истребить Благородный НародИ разругаться с кланом моим родным,Что в Волшебном Граде живет?На что мне герб, замок, и лен,И грамоты мне для чего нужны.Оруженосец и паж мне зачем?Я сам Король своей страны.Я шлю на запад, шлю на восток,Куда пожелаю, вассалов шлю,Чтоб утром и в сумерках, в ливень и знойВозвращались они к своему Королю.От стонущей суши мне весть принесут,От ревущих во мгле океанов шальных,Реченье Плоти, Духа, Души,Реченье людей, что запутались в них».Король по колену ударил рукойИ нижнюю губу прикусил:«Честный Томас! Я верой души клянусь,На любезности ты не расходуешь сил!Я многих графами сделать могу,Я вправе и в силе им приказатьПозади скакать, позади бежатьИ покорно моим сынам услужать».«Что мне в пеших и конных графах твоих,На что сдались мне твои сыны?Они, чтобы славу завоевать,Просить моего изволенья должны.Я Славу разинутым ртом создаю,Шлю проворный Позор до скончанья временЧтобы клир на рынках ее возглашал,Чтобы с псами рыскал по улицам он.Мне червонным золотом платят одниНе желают иные белых монет,Ну а третьи дают немного еды,Ибо званья у них высокого нет.За червонное золото, за сереброЯ для знати одно и то же пою,Но за еду от незнатных людейПою наилучшую песнь мою».Кинул Король серебряный грош,Одну из мелких шотландских монет:«За бедняцкую плату, за нищенский дарСыграешь ли ты для меня или нет?»«Когда я играю для малых детей,Они подходят вплотную ко мне,Но там, где даже дети стоят,Кто ты такой, что сидишь на коне?Слезай с коня твоей спеси, Король!Уж больно чванен твой зычный галдеж.Три слова тебе я скажу, и тогда,Коль дерзнешь, в дворянство меня возведешь!»Король послушно сошел с коняИ сел, опершись спиной.«Держись! — молвил Томас. — Теперь у тебяЯ вырву сердце из клетки грудной!»Томас рукой по струнам провелВетровой арфы своей колдовской;От первого слова у КороляХлынули жгучие слезы рекой:«Я вижу утраченную любовь,Касаюсь незримой надежды моей,Срамные дела, что я тайно творил,Шипят вкруг меня, как скопище змей.Охвачен я страхом смертной судьбы,Нет солнца в полдень, настала ночь.Спрячь меня, Томас, укрой плащом,Бог знает, — мне дольше терпеть невмочь!»Вверху синева, и внизу откос,Бегущий поток и открытый луг.В зарослях вереска, в мокром рвуСолнце пригрело племя гадюк.Томас молвил: «Приляг, приляг!То, что минуло, рассудит Бог,Получше слово тебе возглашу,Тучу сгоню, что прежде навлек».Честный Томас по струнам провел рукой,И арфа грянула сгоряча,При слове втором схватился КорольЗа повод, за рукоять меча:«Я слышу ратников тяжкий шаг,Блестит на солнце копий стена.Из чащи так низко летит стрела,Так звучно поет в полете она!Пусть на этой войне мои стяги шумят.Пусть рыцари скачут мои напролом,Пускай стервятник за битвой следит, —Жесточе у нас не случалось в былом!»Вверху синева, и внизу откос.Гнется трава и пуст небосклон.Там, сумасбродным ветром звеня,Сокол летит за сорокой в угон.Честный Томас над арфой вздохнулИ тронул средние струны у ней;И последнее слово Король услыхалО невозвратности юных дней:«Я снова Принц и без страха люблюПодружку мою, не в пример Королю,С друзьями подлинной дружбой дружу.На добром коне оленя травлю.Псы мои насмерть загонят дичь,Могучий рогач залег у ручья;Ждет у окна, чтоб мне руки умыть.Возлюбленная подружка моя.Я истинно жив, ибо снова правдив,Всмотревшись в любимый, искренний взгляд.Чтоб в Эдеме вместе с Адамом стоятьИ скакать на коне через Райский Сад».Ветер безумствует, гнется трава,Плещет поток, и пуст небосвод,Где, обернувшись, могучий оленьЛань свою ждет, ей прийти не дает.Честный Томас арфу свою отложил.Склонился низко, молчанье храня.Он стремя поправил и повод взял,И Короля усадил на коня.Он молвил: «Ты бодрствуешь или спишь,Сидя застыло, молча? Ну что ж!Мыслю — ты будешь песню моюПомнить, пока навек не уснешь!Я Песней Тень от солнца призвал,Чтоб вопила она, восстав пред тобой,Под стопами твоими прах раскалил,Затмил над тобой небосвод голубой.Тебя к Престолу Господню вознес,Низверг тебя в Пекло, в Адский предел,Я натрое душу твою разрезал,А — ты — меня — рыцарем — сделать — хотел!»

Перевел А. Штейнберг

Сказание об Анге[85]

Раз, на сверкающей льдине, то было очень давно,Анг человека из снега вылепил в утро одно,Родича внешность он придал статуе, как на заказ.Анг был великий художник. Слушай об Анге рассказ!Родичи Анга сбежались, — нюхали, щупали снег,Все перещупав, решили: «Это совсем человек!Держит копье он, как люди, так же обут и одет;Все одинаково с нами! Ангу хвала и привет!»Зубра с Медведем со скуки вырезал Анг на кости,Вырезал он Мастодонта — тушу в мохнатой шерсти,Тигра, что нес человека в острых, как сабли, зубах,Все это четко и точно вырезал Анг на костях.Снова сбежалось все племя — сотни четыре голов,Люди скалистых заливов, люди высоких холмов,Охотники и рыболовы, и проворчали: «Ей-ей!Все это так, но откуда знает он этих зверей?!Анг разве спал с Мастодонтом или на зубра ходил,Или на льдине с Медведем запросто он говорил?Нет — это выдумки Анга, он и теперь, как тогда,С тем человеком из снега, нас обманул без стыда!»Анг рассердился ужасно, крикнул он, сжав кулаки:«Охотники и рыболовы, дети вы и дураки!Вы бы на ловле старались этих зверей разглядеть!»Быстро к отцу побежал он, горя не в силах стерпеть.Анг рассказал о позоре, и рассмеялся отец,Был он всеведущ в искусстве и знаменитый мудрец.«Если бы глаз их, — сказал он, — зорок был так же, как твой,Сами б они рисовали, что тогда было б с тобой?Не было б шкуры оленьей здесь, у пещеры твоей.Не было б острых иголок, раковин и янтарей,Ни превосходных бизоньих, теплых еще языковИ ни заплывшего салом мяса гренландских китов.Оледенелые в бурю ты не таскал невода,Судна военного в море ты не водил никогда,Все ж тебе люди приносят шкуры и дичь, и питье.В дар за твое вдохновенье и за искусство твое.Ты не преследовал зубра, как же ты хочешь, чтоб могВ битве охотник увидеть каждый его волосок,Или у Мамонта складки на волосатой губе?Все же, убив его, тащат лучшие части тебе.Вот и сейчас в изумленье люди разинули ртыПеред твоею работой, — славен средь племени ты!Но, сомневаясь в сходстве, правы, конечно, они.Сын мой, что видит так ясно, ты им подарки верни!» —Анг дорогие подарки молча в руках повертел,Анг осмотрел свои руки и рукавицы наделИ, покидая пещеру, он услыхал за спиной:«Радуйся, что эти люди слепы, мой сын дорогой!»Анг, не теряя минуты, снова на белой костиВырезал, точно живого, Мамонта в длинной шерстиВесело пел и свистел он, благословляя сто разЗа слепоту свое племя. Помни об Анге рассказ.

Перевел М. Фроман

Трехпалубник**[86]

Каков корабль! Чтоб галс сменить, потратишь три часа,Неделю с гаком — чтоб кой-как зарифить паруса,А рост от ватерлинии до уровня бортов!Но кто б другой достигнуть мог Блаженных островов?Я точно знал, что никакой надежный пакетботТех островов таинственных вовеки не найдет.Влюбленный теплый бриз, храни корабль волшебный наш,Не зря из баловней судьбы составлен экипаж.А как вели они корабль — как лучшие мастера,И помешать им не могли ни волны, ни ветра,(Туристских лайнеров маршрут? Он не указка вам!)Трехпалубник вы привели к Блаженным Островам.Каюты, что достались нам, все были первый класс,И редкие красавицы нам радовали глаз,А из каких они кругов — нам было все равно:Оставим богу небеса, чертям морское дно.И мы не спрашивали, как рождаются на свет:Малыш родился? Хорошо. А чей — вопросов нет!Обеты верности? Из нас Юсуф едва ли кто,Да и Зулейка никогда не думала про то…Моральные сомнения? Да нет, на кой нам черт!«Ура» кричали мы, когда у входа в самый портЗлодея принялись пороть… И скрипки пели нам,Кто — чей, никто не знал, прибыв к Блаженным островам.Так целовались юные на палубах на всех,Когда я на берег сошел, под их счастливый смех:(Ведь сельский английский уют — скажу без громких слов —Мне он дороже был любых Блаженных островов).А пароходам нет пути к Блаженным островам.Пурпурных наших вымпелов вовек не видеть вам,Для всех вонючих лайнеров закрыты к нам пути,И вам, балбесам, никогда дороги не найти.Паршивые прожектора, как ни вертите — нет,Над нашей тихой пристанью не разольют свой свет,Визг отвратительных сирен, несущих зло морям, Вас не приблизит ни на фут к Блаженным островам.А старый парусник, скрепя скрипящий полубак,Хотя все реи у него торчат бог знает как,Хотя и по старинке он покорен всем ветрам,Но он один и доплывет к Блаженным островам.Весь от киля до клотика он так невозмутим,Что сам Голландец, кажется, едва ль поспорит с ним,И рваный парус у него искрится серебром,И под бушпритом у него ворчит далекий гром.А верхние его огни как ранняя заря,Как свечи, что расставлены венцом вкруг алтаря,Под музыку на палубе за горизонты летПока не скроешься — плыви, оставив Старый свет.Что за команда? Из детей, из психов или так?..Ты, пароход, наукин сын, все знаешь, что и как,Валяй, чини свои винты, мотайся по портам,А мы — усталых увезем к Блаженным островам.

Перевел Г. Бен

Мэри Глостер

Я платил за твои причуды, не запрещал ничего.Дик! Твой отец умирает, ты выслушать должен его.Доктора говорят — две недели? Лгут твои доктора!Завтра утром меня не будет… и… скажи, чтоб ушла сестра.Не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!И ты в свою очередь встанешь на пороге смертельной тьмы.Кроме судов, и завода, и зданий, и десятинЯ создал себя и мильоны, но проклят, раз ты мой сын!Хозяин в двадцать два года, женатый в двадцать шесть, —Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях не счесть.Пять десятков средь них я прожил и сражался немало лет,И вот я, сэр Антони Глостер, умираю — баронет[87];Я бывал у их Высочеств — помнишь газетный столбец?«Один из властителей рынка». Дик, это — я, твой отец!Я начал не с просьб и жалоб. Я смело взялся за труд;Я шел напролом, а это — удачей теперь зовут.Что за судами я правил! Гниль, и на щели щель, —Я, как было приказано, и топил, и сажал их на мель!Еда, от которой шалеют! Команда — Бог им прости!И жирный куш страховки, чтоб покрыть опасность пути.Другие — не смели, боялись: жизнь, мол, у нас одна!(Они у меня шкиперами). Я же шел, и со мной жена.Я не раз обошел вокруг света, и передышки ни дня.Твоя мать копила деньжата, выводила в люди меня!Я был счастлив, что я — хозяин, но ей было все видней,Она выбирала дорогу, а я слепо шел за ней.Она подстрекнула взять денег, нашла расплатиться как,И мы накупили акций и подняли собственный флаг.В долг забирая уголь, питаясь Бог знает чем,Мы клиперы приобретали — теперь их уже тридцать семь.За клипером клипер[88] грузился, блестяще шли дела,Когда в Макассарском проливе[89] внезапно она умерла.Около Патерностера[90], в тихой синей воде,Ее опустили в вечность. Я отметил на карте, где.Было нашим собственным судно, на котором скончалась она.И звалось в честь нее «Мэри Глостер». Давнишние то времена…Плыл я пьяный вдоль берега Явы и чуть не сел на мель,Когда твоя мать мне явилась — и с тех пор мне противен хмель.Я цепко держался за дело, не покладая рук,Копил (она так велела), а пили другие вокруг.Я в Лондоне встретил Мак-Кулло (не бывало знакомства нужней) —Мы вместе начали дело: три кузницы, двадцать людей.Дешевый ремонт дешевки. Я платил, и дело росло,Патент на станок приобрел я, и тут мне опять повезло.Я сказал: «Нам выйдет дешевле, если сделает их наш завод»,Но Мак-Кулло на разговоры потратил почти что год.А тут началось движенье — работа пришла сама:Машины, котлы и трубы, огромные, как дома.Мак-Кулло хотел, чтоб в каютах были и мрамор и клен,Брюссельский и утрехтский бархат, ванны и общий салон.Водопроводы повсюду, с резьбою каждая дверь…Но он умер в шестидесятых, а — я вот только теперь…Я знал — когда строился «Байфлит», — я знал уже в те времена:Они возились с железом! — Я знал — только сталь годна.Первое растяженье! И стоило это труда,Когда появились наши девятиузловые суда!Меня закидали вопросами, я же текст им привел в ответ:«Тако да воссияет перед людьми ваш свет».Они пересняли, что можно, но я был мозгами богат,В поту и в тяжелых сомненьях, я бросил их год назад.Пошли на броню контракты, здесь был Мак-Кулло силен,Он был мастер в литейном деле, но — лучше, что умер он.Я прочел все его заметки: их понял бы и новичок,А я не дурак — не продолжить там, где мне дан толчок.(Его вдова рассердилась). Я чертежи разобрал.Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.Шестьдесят процентов с браковкой, мы могли их делать вдвойне.И четверть мильона кредита — скажи спасибо мне!Мне казалось — но это не важно, — что ты обожаешь мать.Тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.Харроу и Тринити Колледж[91]! А надо бы в Океан!Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе и не был рад,А то, что зовешь ты жизнью, я называю — разврат.Гравюры, фарфор и книги тебя занимали зря,Квартирой модной кокотки была квартира твоя.Ты женился на этой костлявой[92], длинной, как карандаш.От нее ты набрался спеси: но где же ребенок ваш?Запрудила пол-Кромвель-роуда вереница ваших карет,Но докторский кэб не виден, и наследника нет как нет.(Итак, ты мне не дал внука, тобой окончен наш род),А мать твоя в каждой поездке под сердцем носила плод.Но убивал малюток широкий морской простор,Только ты, ты один это вынес!Хоть мало что вынес с тех пор.Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обедСобирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!Для него есть триста тысяч и проценты с них каждый год,Все это, видишь ли, Дикки, пущено мной в оборот.Ты можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,Все вернется обратно в дело. Но что там с женой твоей?Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу:«Милый папочка! Он умирает!» — и старается выжать слезу.Благодарен? О да, благодарен, но нельзя ли подальше ее?Твоя мать ее не любила, а у женщин бывает чутье.Ты услышишь, что я женился вторично! Нет! Это не то.Бедной Эджи дай адвоката и выдели фунтов сто…Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней.Я с матерью уплываю, а тебе поручаю друзей.Мужчине нужна подруга; женщины скажут — пустяк, —Конечно, есть и такие, которым не нужен очаг.Но о той хочу говорить я, кто леди Глостер еще,Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее.Стой! И звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,Если будешь слушать спокойно и сделаешь все, что хочу.Скажут люди, что я безумец, ты же будь настойчив и тверд.Кому ж я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт!)Мы затратили деньги на мрамор, еще при Мак-Кулло, давно.Мрамор и мавзолеи — так возноситься грешно.Для похорон мы имеем — остовы бригов и шхун.Не один так писал в завещанье и не был ни шут, ни хвастун.У меня слишком много денег, так я думал… но я был слеп.В надежде на будущих внуков я купил этот Вокингский склеп.Откуда пришел я, туда же и возвращаюсь вновь.Ты возьмешься за это дело, Дик, мой сын, моя плоть и кровь!Десять тысяч миль отсюда, с твоей матерью лечь я хочу,Чтоб не свезли меня в Вокинг, вот за что я тебе плачу.Как это надо сделать, я давно уж обдумал один —Спокойно, прилично и скромно — слушай меня, мой сын.Знаешь наши рейсы? Не знаешь… Так в контору письмо пошли,Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали.Ты выберешь «Мэри Глостер» — мною приказ уже дан, —Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.Стоило много денег ее без дела держать.Но могу я платить за причуды, на ней умерла твоя мать.Около Патерностера, в тихой синей воде, —Я, кажется, говорил уже, что отметил на карте, где.(Она промелькнула в люке — коварное море вокруг!)Сто восемнадцать на запад и ровно три на юг.Направленье совсем простое — три на юг, как я уж сказал.На случай внезапной смерти Мак-Эндрю я копии дал.Он шеф пароходства Маори, но отпуск ему дадут,Когда ты ему напишешь, что он мне нужен тут.Три брига для них я построил — и удачно исполнил заказ,А Мака я знаю давненько, а Мак знал обоих нас.Ему я передал деньги, лишь стало плохо мне.К нему ты придешь за ними, предав отца глубине.Недаром ты плоть от плоти, а Мак мой старейший друг!Его я не звал на обеды, ему не до этих штук.Он за меня молился, старый морской шакал,Но он не солгал бы за деньги, умер бы, но не украл.Ему придется «Мэри», на буксир у пролива взять…Свадебный тур совершает сэр Антони Глостер опятьВ старой своей каюте, хозяин и капитан,Под ним винтовая лопасть, вокруг голубой океан. Плывет сэр Антони Глостер — веет флаг, наша гордость и честь(Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях и не счесть!)У подножья Патерностера — ошибиться нельзя никак —И последний пузырь не лопнет, как тебе заплатит Мак.За рейс в шесть недель — пять тысяч — как лучший фрахтовщик судов,И Мак передаст тебе чеки, как только я буду готов.Потом вокруг Макассара ты возвратишься один.Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин.Твоя мать назвала б меня мотом — есть еще тридцать шесть кораблей,Я приеду в своей карете — пусть ждет меня у дверей.Вся жизнь я не верил сыну; он искусство и книги любил.И он жил на отцовские деньги, и отцовское сердце разбил.Итак, ты мне не дал внука, тобою кончен наш род!Единственный сын наш, о матерь, единственный сын наш, вот!Харроу и Тринити Колледж, а я день и ночь в трудахОн думает: я — сумасшедший, а ты — в Макассарских водах.Плоть моей плоти родная, во веки веков, аминь.Первый удар был предвестником — призывом морских пустынь.Но — дешевый ремонт дешевки (доктора говорят, я — больной).Мэри, а ты не явилась? Я всегда был ласков с тобой.Ты ведь теперь бесплотна; и женщин встречал я в пути,Но они были только женщины, а я — мужчина. Прости!Мужчине нужна подруга, понять это так легко.Но я не делил с ними жизни, я только платил широко.И что для меня пять тысяч! Я могу заплатить за мечту,Бросить якорь близ Патерностера, в моем последнем порту.Я верую в Воскресенье; и Писанье читал не раз.Но Вокингу не доверюсь; море надежней для нас.Пусть сердце, полно сокровищ, идет с кораблем ко днуДовольно продажных женщин, я хочу целовать одну.Буду пить из родного колодца[93], другого источника нет,Со мною подруга юности — и черт подери весь свет!Я лягу в вечной постели (Дик, позаботься о том!),Мак балласт разместит с дифферентом на нос — и в волны потом,Носом вперед, все глубже, огни горят в два ряда,О днище пустого трюма глухо плещет вода,Негодуя, смеясь и ласкаясь, пениста, зла и темна,Врывается в нижние люки, все выше растет она.Слышишь! Все затопило, от носа и до кормы.Не видывал смерти, Дикки? Вот так умираем мы.

Перевела А. Оношкович-Яцына

Казарменные баллады.Часть II (1896)

Вступление к «Казарменным балладам» в книге «Семь морей»[94]

Гомер сломал и бросил лиру,А песнь, что пели все края,Он просто спер на радость миру,Пришел и взял! Совсем как я!Матросы, девки на базарах,В шуршанье ветра, волн, травыУзнав напевы песен старых,Смолчали — ну совсем как вы!Что спер, то спер! Он знал, что знали,Но ни контрактов, ни тюрьмы:Все заговорщицки мигали,А он — в ответ. Совсем как мы.

Перевел В. Бетаки

Марш «Стервятников»[95]

Ммарш! Портки позадубели, как рогожи,При! Упрешься в зачехленное древко.При! Бабенок любопытствующих рожиНе утащишь за собою далеко.Ша! Нам победа хрен достанется.Ша! Нам не шествовать в блистательном строю!Будешь ты, усвой,Стервятникам жратвой,Вот и все, что нам достанется в бою!Лезь! На палубу, от борта и до борта.Стой, поганцы! Подобраться, срамота!Боже, сколько нас сюда еще не вперто!Ша! Куда мы — не известно ни черта.Ммарш! И дьявол-то ведь не чернее сажи!Ша! Еще повеселимся по пути!Брось ты бабу вспоминать, не думай даже!Ша! Женатых нынче Господи, прости!Эй! Пристроился — посиживай, не сетуй.(Слышьте, чай велят скорее подавать!)Завтра вспомните, подлюги, чай с галетой,Завтра, суки, вам блевать — не разблевать!Тпру! Дорогу старослужащим, женатым!Барахлом забили трапы, черт возьми!Ша! Под ливнем ждать погрузки нам, солдатам,Здесь, на пристани, приходится с восьми!Так стоим под конной стражей час который,Всех тошнит, хотя не начало качать.Вот ваш дом! А ну заткнитесь, горлодеры!Смирно! Черти, стройсь на палубе! Молчать!Ша! Нам победа на фиг не достанется!Ша! Нам не шествовать в блистательном строю!(Н-да-с! Адью!)Ждет нас на обедГриф, известный трупоедВот и все, что нам достанется в бою! (Гип-урра!)И шакалья ратьТоже хочет жрать.Вот и все, что нам достанется в бою! (Гип-урра!)Будешь ты, усвой,Стервятникам жратвой!Вот и все, что нам достанется в бою!

Перевел Е. Витковский

Солдат и матрос заодно(Королевскому полку морской пехоты)

Со скуки я в хлябь с полуюта[96] плевал,терпел безмонетный сезон,Вдруг вижу — на крейсере рядом мужик,одет на армейский фасонИ драит медяшку. Ну, я ему грю:«Э, малый! Ты что за оно?»«А я, грит, Игрушка у нашей Вдовы[97],солдат и матрос заодно».Какой ему срок и подробный паек,конечно, особый вопрос,Но скверно, что он ни пехота, ни флот,ни к этим, ни к тем не прирос,Болтается, будто он дурмофродит,диковинный солдоматрос.Потом я в работе его повидалпо разным дремучим углам,Как он митральезой настраивал слухязыческим королям.Спит не на койке он, а в гамаке —мол, так у них заведено,Муштруют их вдвое: Игрушка Вдовы —Матрос и солдат заодно.Все должен бродяга и знать, и уметь,затем их на свет и плодят.Воткни его в омут башкой — доплывет,хоть рыбы кой-что отъедят.Таков всепролазный гусьмополит,диковинный матросолдат.У нас с ними битвы в любом кабаке —и мы, и они удалы,Они нас «костлявой блевалкой» честят,а мы им орем: «Матрослы!»А после, горбатя с присыпкой наряд,где впору башкой о бревно,Пыхтим: «Выручай-ка, Игрушка Вдовы,солдат и матрос заодно».Он все углядит, а что нужно, сопрети слов не потратит на спрос,Дудят нам подъемчик, а он уже жрет,в поту отмахавши свой кросс.Ведь он не шлюнтяйка, а крепкий мужик,тот спаренный солдоматрос!По-вашему, нам не по нраву узда,мы только и знаем что ржем,По классам да кубрикам воду мутим,чуть что — так грозим мятежом,Но с форсом подохнуть у края землинам тоже искусство дано,И тут нам образчик — Игрушка Вдовы,солдат и матрос заодно.А он — та же черная кость, что и мы,по правде сказать, он нам брат,Мал-мал поплечистей, а если точней,то на полвершка в аккурат,Но не из каких-нибудь там хрензатем,породистый матросолдат.Подняться в атаку, палить на бегу,оно не такой уж и страх,Когда есть прикрытие, тыл и резерв,и крик молодецкий в грудях.Но скверное дело — в парадном строюидти с «Биркенхедом»[98] на дно,Как шел бедолага Игрушка Вдовы,солдат и матрос заодно.Почти салажонок, ну что он успел?Едва до набора дорос,А тут — иль расстрел, или драка в воде,а всяко ершам на обсос,И, стоя в шеренге, он молча тонул —герой, а не солдоматрос.Полно у нас жуликов, все мы вруны,похабники, рвань, солдатня,Мы с форсом подохнем у края земли(все, милые, кроме меня).Но тех, кто «Викторию»[99] шел выручать,добром не попомнить грешно.Ты честно боролся, Игрушка Вдовы,солдат и матрос заодно.Не стану бог знает чего говорить,другие пускай говорят,Но если Вдова нам работу задаст,Мы выполним все в аккурат.Вот так-то! А «мы» — понимай и «ЕеВеличества матросолдат»!

Перевел А. Щербаков

Бабы

Развлекался я всюду, где можно,Уж навидался всего.Баб перепробовал кучу,Но четверо были — во!Сперва — вдова-полукровка.Туземка из Прома[100] — потом,А после — жена джемадара[101]И девчонка в Мируте родном.Теперь с меня хватит женщин;Я-то знаю, с чем их жуют:Не попробовав, не раскусишь,А попробуешь — проведут.Часто думаешь: черт ли поймет их!Часто чувствуешь: понял, небось!Но если прошел ты и черных и желтых,То белых видишь насквозь.Я юнцом встретил бабу в Хугли[102]:Всем начать бы с такой, как она!Ее звали Эгги де Кастро —Вот, шлюха, была умна!Была ох и тертая бабаИ ко мне относилась, как мать:Учила, как жить, как деньгу зашибить —Научила баб понимать!После в Бирме я раз на базареЗакупал провиант для полка,И там подцепил девчонкуВозле лавки отца-старика.Желтокожая, бойкая штучка,Просто кукла — ни дать, ни взять!И была мне верна — ну, совсем как жена:Научила баб понимать!А потом нас отправили в Нимач[103](А то б я с ней жил и теперь).Там я склеил жену негритоса —Не девка, а просто зверь!Как-то раз меня дернуло сдуруЧерномазой ее назвать,Так пырнула ножом — ей-то все нипочем! —Научила баб понимать.Я домой рядовым вернулся,Хорошо повидавши свет,И связался с зеленой девчонкой,Монашкой шестнадцати лет.Ей — любовь бы с первого взгляда,Я ж не мастер месяц вздыхать.Ну, ее пожалел — обижать не хотел:Научился баб понимать.Да, уж я-то побаловал славноИ вот чего стало со мной.Чем больше баб перепробуешь,Тем меньше ты льнешь к одной.Так я и сгубил свою душу:Что теперь жалеть да вздыхать?Жизнь моя — вам урок (хоть он, чай, и не впрок):Научитесь баб понимать!У жены полковника что на уме?Черт знает, ни то, ни се!А спросите бабу сержанта —Она вам выложит все.Но, как ни крути, коль доходит до нас,Мужики-то каждой нужны:Хоть полковничья леди, хоть Джуди О'Трэди —Под юбками все равны.

Перевел Г. Бен

Билл Хокинс

— Эй, видал ли тут кто Билла Хокинса?— А мне-то на кой это знать?— Девчонку мою он гулять увел,Мне с ним бы потолковать.Черти б — его — побрали!Хочу ему так и сказать.— А ты знаешь в лицо, Билла Хокинса?— Да мне-то и знать ни к чему:Морда — понятно, что твой мартыш.Ну-ка сам, подойди к нему.Черти б — его — побрали,Ну-ка, сам подойди к нему!— Ну, и встретил бы ты Билла Хокинса,Что бы ты сделал сейчас?— Да я бы бляхой порвал ему рожу,А еще бы выколол глаз!Черти б — его — побрали!Ей богу, выколю глаз!— Глянь! Как раз вон идет он, Билл ХокинсЧто теперь ты скажешь о нем?— Грешно в воскресенье дратьсяДоберусь до скотины потом.Черти б его — побрали,Доберусь уж до гада потом!

Перевела Г. Усова

Куртка**

Сквозь Египетские Казни гнали мы араба вдаль,Вниз, с бархана — и опять на белый свет.Все в пыли мы, пересохли, ну и что? Ведь нам не жаль,Погоди! Вот пушка ухнет — и привет!Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!(Пушкари, послушайте рассказ!)Нам обмыть обновку надо — будет самое оно,Мы не любим ждать, давай сейчас!Вдруг приказ мы получили — бомбардировать редут,Подвезли снаряды — загружай!Капитан схватил хлопушки, порох вытряхнул — ну, крут!И залил туда… не воду и не чай.На шрапнель взглянул небрежно,а калибр-то тридцать шесть(Пушкари, послушайте рассказ!)Грит он: «Парни, что вкуснее — пиво или эта жесть?»Ну ведь мы не просим ждать, давай сейчас!Медленно мы потрусили, только б не разбить стекло,Хоть и близко были рубежи;Не доходит до галопа — а пивка залить в жерлоМы мечтали, как сошли еще с баржи.Что ж, мы в обчем экономны, каждый гильзу взял, цедит,(Пушкари, послушайте рассказ!)Там противник под укрытьем, встал ведь насмерть, паразит —Но и мы не просим ждать — давай сейчас!Выпили мы половину (Капитан-то пил шампань),А араб палит нещадно, видно, рад!Раненых мы в щели прячем, что уж, в обчем, дело дрянь —Разве целой пушкой, что ли заменить снаряд?Запряглись и поскакали — что тут делать — сквозь жару,(Пушкари, послушайте рассказ!)С громом батарея, мчится вскачь, ну что твой кенгуру,Нечего тут ждать, беги сейчас!Мы вертелись и юлили — в этих скачках мастера,А арабы мажут кто куда.И позицию нашел нам Капитан — ну ни бугра!Но накрыли их — пожалте, господа!Пощадили тех, кто выжил, кое-кто нам сдался в плен,(Пушкари, послушайте рассказ!)Капитан, как Брут какой-то, весь аж в пене до колен —Помогли, — а то б был в пене и сейчас!Мы боялись трибунала, да… Уж все начистоту…Но когда дошли до главных сил,Каждый рядовой в порядке, каждый выстрел на счету,Ну а пробку Капитан в руке укрыл.Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!(Пушкари, послушайте рассказ!)Ведь обмыть-то было надо — тут уж самое оно,Мы ж не любим ждать, давай сейчас!

Перевел Э. Ермаков

«Мир так хорош»

Чертовски синий и красивыйЛежит Индийский океан;Он под винтом кипит бурливо,А дальше — гладкий, как лиман.Закат — как зарево пожара,И против гаснущих лучейНа мачте силуэт ласкара[104],И слышится: «Хем декти дей!»[105]Мир так хорош и так широк:Гляжу — и все не наглядеться!Он, может статься, и жесток —Но от него куда мне деться?Бренчит рояль внизу в каюте,На шканцах юнги дуют в скат[106],И офицерики на ютеДо ночи с бабами галдят.Я жизнь свою припоминаюИ, хоть на шумном корабле —Но про себя воображаю,Что я один на всей земле.Немало я бродил по свету:В походах был и на войне…Порой я думаю: все этоНе померещилось ли мне?И повидал чудес, ей-богу,И попадал я в переплет.Теперь конец… А может, многоЕще меня напастей ждет?Любил я книжки да журналы,А вот уставов не читал,За то от моего капралаНарядов прорву получал.Хоть и бывал в дурацком виде,Но на капрала злобы нет;А на губе в портянках сидя,Я думал, как устроен свет.Вон под закатными лучамиВдали горбатый Аден[107] встал,Как печь в казарме, где годамиНикто огня не разжигал.Мне эти берега знакомы,Я тут проплыл шесть лет назадИ вновь плыву — теперь уж к дому,В запас уволенный солдат.«Я буду ждать», — сказала Лалли,К груди меня прижала мать…Они мне писем не писали:Чай, обе померли — как знать?Что ж, я видал, как люди мерли —В казарме, в лагере, в бою…О черт, першит чего-то в горле!Чем думать, лучше уж спою:Мир так хорош и так широк:Гляжу — и все не наглядеться!Он, может статься, и жесток —Но от него куда мне деться?

Перевел Г. Бен

Послание к книге «Семь морей»[108]

Когда на последней картине земнойвыцветет кисти след,Засохнут все тюбики и помрётпоследний искусствовед,Мы отдохнем десяток веков, и вот в назначенный час,Предвечный Мастер всех Мастеровза работу усадит нас.Тогда будет каждый, кто мастером был,на стуле сидеть золотомИ по холстине в десяток мильписать кометным хвостом.И не чьи-то писать портреты —Магдалину, Павла, Петра,И не знать, что значит усталость,век за веком, с утра до утра.И только Мастер похвалит нас,и упрекнет только он,И никого тогда не прельстит ни денег,ни славы звон,Только радость работы на Новой Звезде:дано будет каждому тамВо имя Творца сотворить свой миртаким, как видит он сам.

Перевел В. Бетаки

Купцы — в некотором смысле этих моряков — полуторговцев-полупиратов — поэт тоже относит к числу «создателей нашего мира».
Пэдди Дойль — герой старинной матросской песни, сопровождавшей поднятие паруса.
Кой-что дает захват — Тут видится признание того, что тогдашние купцы были одновременно и пиратами, нередко грабившими как береговые поселения, так и встречные корабли (имеется в виду в основном положение дел в 17–18 веках).
Камбуз — на больших старинных судах (как правило, трехмачтовых) располагался обычно в надстройке на палубе между первой и второй мачтами.
Шлюп-балка — продольное бревно на палубе для прикрепления шлюпок.
Вспыхивали ванты огнями на ходу — так наз. «огни святого Эльма», известное атмосферное явление электрической природы.
Голландец против ветра /Летел на всех парусах — Имеется в виду легенда о «Летучем Голландце».
Лотовый — по морскому поверью морской черт, обрывающий лоты. Все прочие упоминаемые тут персонажи происходят также из матросских легенд и поверий.
На «Мэри Глостер» — см. поэму «Мэри Глостер».
Брикеты — угольная пыль, связанная глиной, — дешевое, но плохое топливо.
«Вельш», «Вангарти» — хорошие сорта угля.
За уроженцев колоний! — cам будучи уроженцем колонии, поэт уделяет этой теме немалое место как в стихах, так и в прозе. Именно на этих людях, по его убеждению, и держится «империя, над которой никогда не заходит солнце».
Четыре новые нации — Имеются в виду наиболее крупные страны английского языка (кроме самой Англии и США) во времена Киплинга, четыре т. наз. «британских доминиона», выросшие из колоний: Индия, Австралия, Канада и Южная Африка. Они перечислены в том порядке, в каком поэт упоминает их в этом стихотворении.
Аббатство — Вестминстерское аббатство, место коронации английских королей, а также усыпальница великих людей Англии.
За Телеграфный Кабель! — Трансатлантический подводный телеграфный кабель, связавший Европу с Америкой. В свое время его прокладку журналисты именовали «свершением восьмого чуда света».
Мыс Горн — южная оконечность Южной Америки. Оркней — острова в северной Шотландии.
Одной неразрывной петлей — поэт говорит тут о кабеле, сделавшем возможной трансатлантическую, а в скором времени и всемирную, телеграфную связь.
Кулеврина — длинноствольная старинная пушка, предшественница гаубицы.
Банджо — популярный музыкальный многострунный инструмент, пришедший в Европу из Индии.
Младший сын пройдет по горькому пути — По праву майората (придуманному в феодальные времена, чтобы не дробить именья и поместья, и в Англии особо чтившемуся), все владения по наследству достаются старшему сыну. Младшим дорога, как правило, была в духовенство или в офицеры, а порой и на чиновничью службу в колонии… (см. также «Долгий путь» и «Блудный сын»).
Пеан (древнегреч.) — торжественный гимн, восхваление, первоначально — гимн Аполлону.
Делос — один из греческих островов, на котором родился Аполлон. Лимерик — город в Ирландии, где возник жанр своеобразных частушек, вскоре ставший особым видом абсурдистской поэзии. Особенно жанр лимерика был развит знаменитым английским поэтом Эдвардом Лиром (1812–1888). Цепью Делос-Лимерик… — поэт слегка иронически отмечает крайние вехи существования европейской поэзии: от рождения Аполлона и до новейшей «абсурдистской» поэтики.
Якорная - Написана, видимо, на мотив какой-то матросской песни.
Кабестан — барабан для наматывания якорного каната, надетый на вертикальную ось, торчащую из палубы. При подъеме якоря матросы идут по кругу, нажимая на рукоятки кабестана.
Брашпиль — лебедка, через блок которой канат скользит и подается на кабестан.
Грот — самый большой парус корабля, обычно на второй мачте (грот-мачте).
Стаксель — косой передний парус, крепящийся к передней мачте (фок-мачта) и бушприту.
Принайтовить — закрепить.
Тетка Кэрри — по матросскому поверью, владычица бурь. Ее цыплята бедовые — буревестники.
Шлюп-балка — продольное бревно на палубе для прикрепления шлюпок.
Хозяйка морей — еще одно из мифотворческих стихотворений Киплинга. Возможно, что Женщина Моря или Хозяйка Морей — просто символический образ Англии. Не исключено также, что в реальности почвой для этого символического стихотворения послужили возникшие в нескольких портах Англии в восемнадцатом веке и существующие поныне уже во всем мире т. наз. «бординг-хаузы» (дешевые гостиницы или ночлежки для моряков, уволившихся с одного судна и еще не поступивших на другое). Кстати, антверпенский Бординг-хауз (по-фламандски «Сиимен-хуйс») в семидесятых и восьмидесятых годах XX века постоянно служил местом встречи советских моряков с русскими эмигрантами-«контрабандистами», раздававшими морякам русские книги, изданные на Западе и запрещенные в СССР.
Последняя песня Честного Томаса — Верный (Честный) Томас или Томас-Рифмач — прозвища Томаса Лермонта (1220–1297), шотландского поэта, имя которого обросло легендами. Главная из них гласит, что Томас провел семь лет (показавшихся ему одним днем) у Королевы Фей в подземном царстве, где и сам стал королем, о чем упомянуто в этой балладе. М. Ю. Лермонтов считал (и, видимо, не без оснований), что ведет свой род от Томаса Лермонта. В Англии и России существует Общество по сравнительному изучению творчества этих поэтов.
Сказание об Анге — притча мифотворческого характера. Еще одна якобы стилизация под фольклор неведомых стран и времен.
Трехпалубник — стихотворение, безусловно, имеет отношение к мифотворческим стихам, но вместе с тем ироничность его тоже очевидна.
Баронет — низший из наследственных дворянских титулов в Англии (но выше нетитулованного дворянина или эсквайра.) Мог быть пожалован монархом за особые заслуги перед государством.
Клипер — быстроходный парусник для перевозки ценных и срочных грузов (часто говорят «чайный клипер»). Последним клипером, не сдавшимся в многолетнем соревновании по скорости между парусными и паровыми судами, была знаменитая «Катти Сарк».
Макассарский пролив — Макасарский пролив находится в Индонезии между о. Борнео и Целебесом (Сула-веси).
Малый Патерностер — небольшой островок близ южного входа в пролив.
Харроу — одна из старейших в Англии школ для детей из привилегированных сословий (там некогда учился Д. Г. Байрон).Тринити-колледж (Троицкий колледж) — неизвестно, оксфордский или кембриджский колледж с таким названием имеет в виду автор.
Ты женился на этой костлявой… — сэр Антони, новоиспеченный баронет, явно описывает аристократку во многих поколениях, и недоволен выбором своего сына.
Буду пить из родного колодца… — Парафраз из библейской «Книги Притчей Соломоновых»: «Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя … Источник твой да будет благословен. И утешайся женою юности твоей» (Притчи 5:15–18).
Вступление к «Казарменным балладам» — тут разработан (не впервые) любимый мотив Киплинга: положение о том, что искусство не прогрессирует (см. также «Головоломка мастерства»).
Марш «Стервятников» — стихотворение написано как бы от лица особого отряда головорезов типа позднейших «командос» или «спецназа».
Полуют — надстройка на корме корабля.
Вдова — солдатское прозвище королевы Виктории, см. примечание к стих. «Вдова из Виндзора».
«Биркенхед» — английское судно, потерпевшее крушение на скалах у берегов Южной Африки в 1852 г. Оно получило огромную пробоину в носовой части, и для того, чтобы выиграть время для спасения женщин, детей и невоенных пассажиров, все морские пехотинцы, транспортировавшиеся на этом корабле, выстроились на корме, так что носовая пробоина оказалась частично в воздухе. Это дало возможность команде спустить шлюпки и спасти большую часть пассажиров. Все морские пехотинцы погибли вместе с кораблем.
«Виктория» — флагман английского флота, разбился в 1893 году. Солдаты и офицеры морской пехоты, вопреки приказу покинуть судно, пытались задраить внутренние переборки на корабле и почти все погибли.
Пром — бирманский город.
Джемадар — лейтенант (в туземных войсках).
Хугли — город в Западной Бенгалии, недалеко от Калькутты.
Нимач — город в индийском штате Мадхья-прадеш.
Ласкар (греч. слово, вошедшее в солдатский англ. жаргон) — наемный солдат или матрос.
«Хем декти дей» (хинди) — «Я смотрю вперед», обычный возглас матроса на смотровой площадке передней мачты («марсового»).
Шканцы — центральная часть верхней палубы на военных судах.Скат — распространенная карточная игра.
Аден — скала и город у южного входа в Суэцкий канал.
Послание к книге «Семь морей» — культ Мастера и даже отождествление его с Богом характерно для масонских мотивов, которые нередки в творчестве Киплинга. Другая очень важная для поэта идея этих стихов — свобода творчества от чего бы то ни было.