Человеческая лень не знает границ. Это всегда было, это имеет место сейчас и это всегда будет. Ибо лень является двигателем прогресса, без которого человечество попросту застряло бы в махровом средневековье. И то в лучшем случае! Заодно чрезмерная лень отдельных индивидуумов или же групп людей позволяет миру избавляться от них, чтобы потомство оставили, пусть тоже ленивые представители человечества, но не настолько пропащие, как например разбившие свой лагерь близ Цинтена ловчие. Ведь, если бы они не были патологическими лентяями, то обнесли бы выстроенный вагенбург сотнями волчьих ям со всех сторон, а не только с той, откуда ожидалась явная угроза. Те же римские легионеры, к примеру, воздвигая свои лагеря, не строили лишь одну стену из четырех. Нет! Они выстраивали полноценное укрепление, способное выдержать штурм с любого направления. Потому мне не зазорно было полагать, что это сам мир послал меня на их головы, дабы покарать тех за чрезмерную леность. Правда, чтобы максимально использовать все недостатки укреплений ловцов, мне самому пришлось изрядно потрудиться.
Получив на руки полторы сотни дополнительных артефактных ошейников, я за три ходки, делая изрядный крюк, вывел за пределы города и разместил примерно в полукилометре южнее вагенбурга, в ближайшем к нему лесу, чуть менее полутысячи неприкаянных. Именно им предстояло сыграть роль основной ударной силы, тогда как отвлекающий отряд из примерно еще трех сотен бездушных организмов мною планировалось вывести в качестве малой волны прямо на волчьи ямы. То бишь провести лобовую атаку. А чтобы не быть узнанным и, естественно, не быть подстреленным изрядно разволновавшимися к этому моменту стрелками, которые только и остались от всего уничтожаемого мною постепенно отряда, пришлось мне облачаться в кожаные доспехи одного из тех, кому не посчастливилось уже стать жертвой моего коварства. Благо хоть пара из них раньше явно служили в гвардейских частях и потому могли похвастать схожими со мной габаритными размерами, тогда как все прочие заметно уступали, что в росте, что в обхвате грудной клетки и ширине плеч. Но даже так пришлось выдохнуть, дабы влезть в эти эрзац латы, что принялись трещать на мне по швам.
Увы и ах, но действовать, как диверсант, сейчас не представлялось возможным. В противном случае моей скромной персоне только и оставалось бы что, так же маскируясь под одного из ловцов, привести внутрь вагенбурга с полсотни неприкаянных, после чего начать сдирать с тех ошейники с одного за другим. Тут же требовалось оставить на местности убедительные следы постигшей отряд беды, что была весьма знакома любому жителю этого мира, дабы отвести от себя любимого любые подозрения. Мало ли кто и какие следственные действия впоследствии мог провести по факту гибели немалого отряда профессионалов? Мир, конечно, скатился, не пойми во что. Но, как я успел уяснить, бесхозные, навроде меня, разумные тут были редкостью. Каждый находился под кем-то или входил в какое-то достаточно сильное объединение, что сохраняло жизнеспособность общества даже в условиях подобной окружающей действительности.
Пусть Регин утверждал, что конкретно эти ловчие являлись пришлыми, это вовсе не отменяло возможности появления со временем тех, кому они были совсем не безразличны. А мне, хотел я того или нет, пришлось бы в любом случае изрядно засветиться в том же Кенигсберге, куда только и представлялось возможным уйти с таким уловом и трофеями, что нынче приходилось добывать. Ведь просто взять и перелить душу в одного из моих старых неприкаянных, виделось невозможным в силу имеющихся на руках бумаг и специфики магических меток, полученных еще у гномов. Физически-то это было выполнимо. Раз-два и готово. Однако легализовать впоследствии такое чудо, виделось практически невозможным предприятием. Скорее тут меня поставили бы на карандаш и принялись с пристрастием спрашать, где, как и что я натворил ради получения чьих-то душ. Потому сперва требовалось привести на торг отловленных вернувшихся и только после их продажи можно было потратить вырученные средства на аукционе смертников, где только и виделось возможным прикупить души для моих уже заклейменных неприкаянных.
— Волна! — истошно вереща, я на всей возможной скорости выскочил из-за домов и помчался по направлению к вагенбургу, но с таким прицелом, чтобы ринувшаяся вслед за мной волна неприкаянных лишь самым краем толпы могла задеть подготовленные для них земляные ловушки. Ради такого мне даже пришлось выпить душу одного из вернувшихся, дабы выглядеть в глазах местного аналога зомби более чем притягательным объектом преследования. — Все в укрытие! Волна!
— Уводи! Уводи их от нас! — очень хорошо расслышал я донесшийся до меня от сцепленных друг с другом повозок чей-то истеричный вопль, вслед за которым прозвучал хлесткий винтовочный выстрел. Причем выстрел, судя по взметнувшемуся метрах в двух по ходу моего движения фонтанчику земли, был произведен именно по мне. Вот так вот местные ценили дружбу и протягивали своим руку помощи при наступлении беды. Хотя, окажись я на их месте, тоже предпочел бы подстрелить идиота, что наводил саму смерть на остальной отряд, вместо того, чтобы просто сдохнуть в одиночестве самому где-нибудь подальше в сторонке. Благо на мне сейчас находился полностью заряженный защитный амулет, отчего одно поражение винтовочной пулей я точно мог бы пережить. Но вот столь скоро расходовать редкий и тяжело восполняемый ресурс было пока еще слишком рано. Сперва мне требовалось увести неприкаянных подальше от большей части ям и лишь потом предпринимать попытку флангового прорыва к полевому укреплению. Потому я поспешил воспользоваться прозвучавшим предложением и принял сильно вправо.
К моему немалому удивлению, фланговый удар, на который я вывел не менее четверти тысячи бездушных тел, оказался под угрозой срыва по причине обнаружения у обороняющихся в вагенбурге людей самого настоящего станкового пулемета. Что-то я как-то позабыл о ранее выясненном всеобщем законе, допускающим владение частным лицом любого вооружения, вплоть до линкора. И это была гигантская ошибка с моей стороны, что едва не привела к преждевременной кончине. Хлестнувшая с дистанции в сотню метров пулеметная очередь патронов на тридцать, как косой, прошлась по ближайшей ко мне группе неприкаянных, собирая урожай окончательной смерти среди бездушных организмов. Пусть те даже не чувствовали страха и не обращали внимания на увечья, с пробитым сердцем или головой продолжить свое существование не могли даже они. Да и те, что получали менее критические повреждения, прекращали свое функционирование уже спустя минуту или две в силу потери крови, либо же из-за отказа тех же легких. В общем, непосредственно до стен самого вагенбурга сумели добежать не больше сотни, многие из которых вскоре начали оседать, как от ранее полученных ран, так и в силу продолжавшегося огня со стороны обороняющихся, ведшегося теперь чуть ли не в упор. Лишь подход на звуки выстрелов того отряда «зомби», что я собрал в тылу, смог, наконец, поставить крест на судьбе оставшихся ловцов.
Какими бы тупыми неприкаянные ни были, напора и силы им было не занимать. Ведь их мозг попросту не подавал сигналы телу о невозможности того или иного действия в целях сохранения целостности организма. Вот точно так же как находящийся в какой-то неимоверно стрессовой ситуации человек оказывался способен, к примеру, перевернуть машину, заплатив за это порванными связками и мышцами, да треснувшими костями, неприкаянные, не жалея собственных тел, пытались прорваться внутрь укрепления. Да и я подлил бензинчика в огонь общего безумия.
Стоило мне только добраться до вагенбурга и кое-как вскарабкаться по его внешним дощатым стенам, как судьба всего тринадцати остававшихся внутри него разумных была предрешена. Для вида мне, конечно, тоже пришлось пострелять по штурмующим бездушным организмам. Но после, позволив одному из них ухватить себя и вобрать имеющуюся во мне душу, принялся работать по основному профилю — как диверсант. Учитывая то, какой бедлам вокруг стоял, никто не обратил внимания на то, что располагавшийся ближе всего ко мне стрелок, взгромоздившийся внутрь одного из фургонов, неожиданно для самого себя вылетел за пределы дающих хоть какую-то защиту стен. А мне и надо только было сделать, что прихватить того за ноги, да швырнуть бедолагу чуть вперед и вверх, пока все остальные были увлечены исключительно отстрелом напирающих существ. Благо моей нынешней силы оказалось более чем достаточно, чтобы справиться с его не самым великим весом. Причем, на удивление, отчаянного крика этой моей жертвы никто даже не расслышал за непрерывными хлопками винтовочных и револьверных выстрелов. Да и непрерывное ржание перепуганных лошадок создавало неплохую звуковую завесу моим действиям.
В общей сложности мне удалось подобным образом избавиться от трех ловцов, что находились слишком далеко от основной группы. Ну а потом в дело был пущен тот самый план, которым я первоначально предполагал справляться с отрядами противника непосредственно в городе. Потому, просто подошел к одному из мужчин и выпил из него душу.
— Неприкаянный внутри! — именно под такой вопль, у меня получилось очень прицельно запустить бездушное тело прямо в самый центр образовавшегося у южной стороны вагенбурга куцего строя. Находиться же непосредственно в фургонах к этому времени было уже невозможно, так как внешние стены во многих местах были пробиты насквозь десятками обтесанных едва ли не до костей рук.
После же мне только и оставалось, что наблюдать за ходом инициированной мною же драки, в которой сошлись полдесятка людей. А пока кто-то пытался что-то сделать, не потеряв при этом собственного «Я», моя скромная персона, опять же предварительно слив на сторону полученную душу, выступила зачинщиком еще одной такой же свары. Таким вот нехитрым образом по истечении пяти минут внутри остались только пара трупов и восемь ничего не понимающих вернувшихся. Одни лишь лошадки все так же продолжали истерично ржать, чувствуя, как к ним продолжают рваться сотни жутких тварей.
Как же я потом замучился бегать по периметру вагенбурга, приманивая на себя, то одну, то другую, группу неприкаянных. Кто бы знал! Но только лишь подобным образом мне виделось возможным зачистить его окрестности от все еще функционирующих организмов, на долю которых не досталось, ни души, ни пули. Так, улепетывая с максимальной скоростью, я каждый раз устремлялся к волчьим ямам, что потихоньку забивались новыми «жильцами». Хорошо еще, что выкопавшие их ловцы не поленились хотя бы сделать их достаточно глубокими — уж точно более трех с половиной метров вглубь, так что самостоятельно вылезти оттуда не шибко умным тварям уже не представлялось возможным. Да и осталось их после всей отгремевшей здесь стрельбы не более двух сотен. Все же огонь станкового пулемета практически в упор — это была страшная сила. Трехлинейные винтовочные пули на такой сверхмалой дистанции пробивали насквозь по два, а то и по три тела, прежде чем застрять в последующем. Так, прежде чем у расчета станкача вышли все патроны, они сумели упокоить весь пришедший за мной от города отвлекающий отряд и даже немного пострелять по собранным мною главным силам. Тысячи на три золотом патронов точно настреляли, сволочи. Нет бы сохранить столь ценные боеприпасы для меня!
Что же касалось получившихся из ловчих вернувшихся, пришлось от них избавиться, как и от обнаруженного соглядатого гномов. Все же, даже потеряв прежнюю память, впоследствии они могли поведать кому-нибудь, что видели меня выряженным в уникальные кожаные доспехи, быть которых у меня никак не могло. Потому все они в течение суток перешли в разряд неприкаянных, а их души уместились в новых оболочках из числа наилучшим образом сохранившихся местных. Последних я заранее запер по домам, чтобы они не попортились при штурме и могли бы впоследствии принести мне куда больше денег, нежели «ожившие мумии», вроде того, каким не повезло очнуться в этом мире мне самому.
— Ты страшный, — именно такими словами и несколько затравленным взглядом встретила меня Рыська, что все это время была вынуждена просидеть на верхнем этаже водонапорной башни под охраной бродящих внизу неприкаянных. Оттуда как раз открывался прекрасный вид на южную часть города и вагенбург, так что она имела возможность наблюдать за всем «представлением», так сказать, с первого ряда.
— Не для своих, — пройдясь по ней совершенно равнодушным взглядом, пожал я плечами. — Поэтому советую тебе впредь следить за языком и больше не подставлять меня перед моими людьми, если желаешь находиться в списке «своих». Ведь именно из-за тебя мне пришлось обойтись не лучшим образом со всеми четырьмя своими солдатами.
— Ты… сделал их неприкаянными? — что-что, а соображать ушастая умела быстро. Чего не отнять, того не отнять.
— Да. На краткий срок. Теперь у них вновь совершенно пусто в голове и мне вновь придется делиться с ними своими знаниями. А это очередная потеря времени и ресурсов. Потому, если желаешь избежать такой же участи, если желаешь сохранить свое «Я», всегда помни о том, что мне достаточно просто прикоснуться к тебе и захотеть испить твою душу. Какие-то считанные секунды и ты вновь превратишься в пустоголового болванчика, либо же в дикого зверя, на которого все остальные предпочтут устроить загонную охоту. Ведь кроме меня, ты в этом мире не нужна никому, даже своим соотечественникам, — принялся я за очередной сеанс психологической обработки своего будущего соратника. У каждого из нас имелся глубоко внутри какой-то свой особенный триггер, грамотное воздействие на который способствовало появлению лучшего взаимопонимания. Кого-то следовало хвалить. Кого-то, наоборот, ругать. Этой же преданной всеми машине для убийств в «красивой обертке» явно требовалось знать, что ее не бросят. Во всяком случае, пока она жива. Вот мне и приходилось шаг за шагом пробуждать в ней мысли, что только я и не оставлю ее на произвол судьбы, случись нам стать соратниками. Настоящими соратниками, а не тем неравноправным союзом недолюбливающих друг друга разумных, каковыми мы являлись на сей день. Но и вываливать все разом не следовало совершенно, дабы вовсе не остаться с носом.
— И какие у нас теперь планы? — посверлив меня в ответ задумчивым взглядом, слегка кивнула та, давая мне понять, что моя вводная принята, как минимум, к размышлению.
— До наступления тьмы я постараюсь зачистить город от оставшихся в нем неприкаянных, и с завтрашнего дня мы примемся обирать его. Монеты, столовое серебро, полезные в жизни мелочи, соль, сахар, специи, крепкая одежда и обувь, естественно оружие с боеприпасами — будем брать всю ценную мелочь, благо теперь имеется, куда складывать груз, — махнул я рукой в сторону вагенбурга, откуда все еще доносилось нервное ржание лошадей. — Хотим мы того или нет, но без захода в Кенигсберг нам все равно никак не обойтись, ведь я уж точно не собираюсь разбрасываться столь огромными деньгами, что могут принести нам, как вернувшиеся, так и отловленные неприкаянные. Не говоря уже о прочем имуществе. Потому, все что не пригодится нам, сможем сбыть там. Да и тебе, как обзаведшейся душой полноценного мага, должно быть интересно разузнать о возможности твоей инициации в качестве волшебницы. Или что там для этого должно быть сделано. Я ведь в делах волшбы вообще ничего не понимаю. Это все ваши, эльфийские, штучки. Напрямую нам, конечно, светиться перед лицом твоих соотечественников не следует. Однако в любом крупном городе за деньги всегда можно подыскать подходящего посредника, что все потребное выполнит за нас, знай только плати.
— А я об этом даже и не думала, — явно имея в виду возможность овладеть магией, слегка заторможенно протянула Рыська, тем самым вызвав у меня фэйспалм. Вот вроде умная она баба, а порой дитя дитем. Что-что, а это ведь лежало на поверхности!
Вот так и началось растянувшееся на добрых три дня разграбление Цинтена, благо никто нам в этом деле не мешал, а обнаруженных в закромах ловчих съестных припасов с лихвой хватало на прокорм покамест помещенной внутрь вагенбурга толпы вернувшихся. Регин, конечно, впоследствии мог сильно осерчать за умыкание из-под его носа того имущества, что он уже считал своим. Но прежде ему следовало найти виновных. А к тому моменту меня уже и след должен был простыть в этих краях. Во всяком случае, я на это очень сильно надеялся, ведь мой путь вел на восток.