Трое суток наш изрядно разросшийся и растянувшийся метров на триста караван тащился с черепашьей скоростью по все еще существующим дорогам в северном направлении. Мало того, что в него вошли дюжина повозок, так еще в самом центре, пугая всех и каждого, плелись двести тридцать семь неприкаянных — именно столько артефактных ошейников набралось в моем активе по итогам вдумчивого изучения припасов ловчих. Уж не знаю, как смотрелась армия Наполеона зимой 1812 года при отступлении из Москвы, но наш конвой выглядел далеко не лучшим образом. Еще хоть как-то прилично смотрелись те вернувшиеся, что получились из оборонявшихся в вагенбурге, да мы с эльфийкой и четверкой моих бойцов. Прочих же ловчих мне пришлось изрядно подрать в плане внешнего вида, дабы их одежда и доспехи носили видимые следы борьбы и разрывания голыми руками. Ну а поскольку все они могли быть, либо выкуплены своими, либо уйти с молотка на сторону, тратить на них обнаруженную по домам достойную одежду, мы с Рысью посчитали излишним. Чай на дворе стояло лето.
Да-да-да, я стал советоваться с этой остроухой по всяким мелочам. Мне же все-таки требовалось поддерживать с ней видимость постепенного прихода к партнерским отношениям, дабы куда спокойнее спать по ночам. Пришлось даже выдать ей авансом обещание, что с оплаты за тех, кто придет именно по ее голову, она сможет получать аж 20 процентов. Но сделал я это не просто так, по доброте душевной. Просто ей, наконец, попала в руки отличная пехотная винтовка Мосина, явно пристрелянная уже без штыка, и мне было наглядно продемонстрировано, что такое подавляющее превосходство во всем его проявлении.
Видать, лучшие стрелки ловцов имели возможность отобрать себе наилучшие экземпляры винтовок из многих тысяч, если не десятков тысяч стволов, поскольку со своей «обновой» эта дикая кошка творила истинные чудеса. Не знаю ничего про устройство эльфийского зрения с глазомером, но в импровизированную ростовую мишень она умудрялась раз за разом попадать с дистанции в 1200 шагов, что составляло примерно 600 метров и являлось максимумом ступенчатого прицела самой винтовки. Приподняв же прицельную планку, она раз за разом демонстрировала тот же результат, уже находясь на удалении от мишени в 1600 шагов! С незнакомого ей оружия! С открытого прицела! Патронами, набранными из общей кучи, а не с какой-либо одной партии! Из положения — стоя! В общем, лично я донельзя впечатлился и совсем не малость струхнул. Ведь, чуть привыкнув к бою «плетки», да получив к ней оптический прицел с сошками, она вполне могла снимать кого угодно на удалении в километр, если не больше. И мне ну очень не хотелось становиться этим кем-то. Тут уже никакой защитный медальон не мог бы мне помочь, попросту разрядившись задолго до того, как я имел возможность выйти на расстояние своего прицельного выстрела. Так под тяжестью обстоятельств мне приходилось становиться человечнее хотя бы в отношении тех, кто эти самые обстоятельства держал в своих руках. Потому путь до города прошел в какой-то даже теплой и дружественной обстановке воцарившейся в моем куцем отряде. Рыська, глядя на меня, непрестанно улыбалась, небось, представляя себе, как гоняет меня, словно обреченного зайца, раз за разом отсекая пути спасения очередным метким выстрелом. Я же дарил ей улыбку в ответ просто для того, чтобы она тоже внутренне напрягалась и нервничала, поскольку в мою голову, на удивление, ничего достойного не приходило. Как с ней впоследствии справляться и, при необходимости, расправляться, я пока не понимал. Вот и следовал заветам умного пингвина — махал и улыбался, улыбался и махал.
Ну что можно было сказать про нынешний Кенигсберг. Это была какая-то чистой воды фантасмагория! Смесь технологий XIX века, темного средневековья и постапокалипсиса, как он был показан в том же Fallout. Давно прошли те времена, когда каменные крепостные стены очерчивали границы поселения. Потому, если те старые укрепления и сохранились до нынешних времен, найти их можно было где-то в глубине урбанистической застройки города. Имевшиеся же прежде по его периметру оборонительные валы и равелины, тянувшиеся от одного форта до другого на протяжении свыше полусотни километров, никак не помогали против навала многотысячной волны тех существ, коим не был знаком, ни страх, ни усталость. Именно по этой причине над старыми валами начали воздвигать новые стены. Но что то были за стены! Не камень, не кирпич и не бетон. Ни один из этих материалов не был использован в строительстве новых фортификационных сооружений. Зато древесина и сталь, судя по тому, что я наблюдал перед собой, стали весьма востребованными ресурсами в этом городе. Где-то выросли набитые утрамбованной землей самые натуральные бревенчатые клети, прямо как во времена древней Руси с ее деревянными городами-крепостями. В других местах выстраивались многометровые преграды из склепанных вместе стальных балок и стальных же листов, судя по их внешнему виду, некогда служивших обшивкой и стрингерами пароходов. Видать, конкретно в этом городе на смену судостроению пришла эра судоразборки. Во всяком случае, исходя из размеров наблюдаемого мною издалека южного участка городской стены, только на его сооружение ушло не менее пары десятков крупных судов.
Вполне естественно, ни в грош не ставя добропорядочность местного общества, я, прежде всего, озаботился проведением разведки, до того как тащить в Кенигсберг все обретенное богатство. И то, скорее всего, последнее следовало делать по частям, дабы не привлекать к своей персоне излишнее внимание. Регин, конечно, как всякий нормальный капиталист, обязан был всячески хаять своих прямых конкурентов, характеризуя тех законченными жуликами. Однако я прекрасно понимал, что это был элемент обычной борьбы за место под солнцем. Но точно так же я прекрасно понимал, что хоть какая-то доля правды в его словах, несомненно, присутствовала, судя по тому, что мне удалось почерпнуть из общения, как с эльфами, так и с орками. А этого уже было достаточно, чтобы максимально возможно озаботиться собственной безопасностью внутри городских стен, где властвовал закон местных лордов или кем они там себя считали.
— Новенький? Покупать или продавать? — именно таким, явно привычным, вопросом меня встретили на воротах, предварительно просканировав каким-то очередным непонятным артефатом. Из того, что мне уже было известно, город явно насчитывал не менее пары сотен тысяч жителей, которым ежедневно требовалось что-то кушать. Потому сельская жизнь в его окрестностях самым натуральным образом кипела. Мы, например, на своем пути не единожды проходили мимо обнесенных частоколом хуторов или крохотных деревенек, вокруг которых все поля полнились зреющим урожаем, по большей части пшеницей и картофелем. Отсюда и наличие открытых врат, причем далеко не одних, через которые туда-сюда сновали сотни человек и представителей прочих рас. Пастораль, мать ее растак! И лишь нависающие над головой заметно тронутые ржавчиной клепанные стальные стены откровенно стимпанковского вида, да вооруженные до зубов многочисленные привратники, давали гостю города понять, что даже здесь существует немалая внешняя угроза.
— Новенький. И то и другое, — пожав плечами и окинув взглядом десяток приведенных с собой «обезвреженных» неприкаянных, еще из числа тех, старых, солдат, не стал скрывать я собственных мирных намерений. Собственно, ради чего еще, кроме разве что получения тут вида на ПМЖ, можно было наведаться в крупнейший центр цивилизации окрестных земель?
— Тогда сейчас оставляете товар в той клетке и после проходите вон в то здание. Кабинет номер три. Там все дальше объяснят. Следующий! — раздав ЦУ[1] для новичков и потеряв ко мне всякий интерес, махнул стражник рукой стоявшему за мной мужику.
На удивление, местная таможня функционировала вполне себе достойно с точки зрения творимой бюрократии. Поскольку я не принадлежал к числу подданных Кенигсберга, с меня тут же, не сходя с места, содрали целых двадцать марок серебром за вход в город, выдав взамен действительный в течение аж целого месяца медальон гостя города. Причем, даже не какой-нибудь магический, а простой пронумерованный стальной кружок, на котором прямо при мне выбили выколотками дату его выдачи. Заодно тут же посоветовали купить за не сильно великие деньги две тоненькие книжицы — свод правил поведения внутри города и перечень таможенных тарифов. Это в замок гномов я мог спокойно проводить и проносить всех и всё что угодно, по причине его скромных размеров и невозможности чего-либо сокрыть. Здесь же главы города заботились, как о сохранении внутри его стен относительного порядка, так и о пополнении городской казны. Потому при «импорте» неприкаянных с меня потребовали уплатить 50 пфенингов за голову, тогда как каждый вернувшийся обошелся бы мне уже в 10 марок, то есть в двадцать раз дороже. Именно во столько была оценена местными бюрократами бессмертная человеческая, и не только человеческая, душа. Причем за «экспорт» этих же товаров ценник таможенных пошлин возрастал вдвое! То есть отток новых кадров не сильно приветствовался городскими властями, хоть и не запрещался.
Тем временем, закончив с личным оформлением и растаможкой первой партии почти живого товара, я направил свои стопы в указанном мне направлении. Ошейники ошейниками, но вот разгуливать с потенциально опасными тварями на поводке, в пределах города было категорически запрещено. Потому дальнейший путь мне пришлось проделать в компании неразговорчивого «водителя кобылы», который занимался перевозкой только и исключительно неприкаянных, о чем можно было судить по конструкции его телеги, как две капли воды, похожей на таковые же клетки с колесами, что имелись у ловчих. Заставив меня перегнать мое же имущество из привратной стационарной клетки в свою передвижную тюрьму и, содрав за транспортные услуги аж 10 марок, он уже спустя полчаса неспешного передвижения остановился перед натуральным замком.
Как выяснилось, именно на территории бывшей крепости Фридрихсбург, окруженной со всех сторон водой, располагался местный аукционный дом по торговле живым товаром. И только на его территории дозволялось хранить неприкаянных, приведенных, как для реализации, так и для вселения душ. Что было очень даже разумным шагом, учитывая, сколь сильную угрозу городу несли бы жаждущие получить себе души существа, вырвись они на свободу. А тут только и требовалось, что вовремя поднять перекинутый через весьма широкий и глубокий ров мост, дабы уже никто никуда не мог прорваться. Максимум, владельцы неприкаянных лишились бы своих денег вместе с захлебнувшимся «товаром».
Явились сюда мы в районе полудня, отчего угодили в натуральный водоворот деловой суеты. Многочисленные маклеры и брокеры тут и там устраивали натуральный птичий базар, заранее договариваясь о выкупе, либо же продаже, как неприкаянных, так и вернувшихся, не говоря уже о смертниках. Ко мне было тоже поспешили многие индивиды с неимоверно алчными взглядами, но разглядев печальные кондиции «улова» и проступающие на их шеях магические метки привязки к хозяину, заметно поумерили свой пыл. Облапошить меня на чем-либо им уже не светило, а заработать на столь малой партии откровенных доходяг виделось невозможным. В Кенигсберге, как и в Новогеоргиевске, доля посредника никак не могла превышать пятой части от суммы сделки, отчего большим акулам данного бизнеса я резко стал не интересен.
— Ты, — мой указательный палец простерся в сторону невысокого, но крепко сбитого, хитрого лиса лет этак сорока на вид. Бесхитростных разумных тут было не сыскать вовсе в силу специфики работы любой биржи мира. Потому я отобрал того, кто показался мне достаточно сильным, пронырливым и пробивным, чтобы впоследствии использовать его для многих прочих дел, где требовались многие таланты. Так крепкая печень, подвешенный язык, сбитые костяшки и слегка сплющенный боксерский нос, несущий также отметки характерные для любителей заложить за воротник, были достаточными для меня «анкетными данными». — Отойдем, посекретничаем. — Приплатив перевозчику еще пару марок сверху за простой, чтобы он перестал бурчать и просто ждал, я отвел посредника в сторонку и, кивнув в сторону моих неприкаянных, принялся добывать информацию о ценах на души. — Видишь тех десятерых задохликов?
— Верно вы сказали, господин. Задохлики. Как есть задохлики. Тут даже сорока марок выручить за них всех не получится, — бросив еще один взгляд на мой улов, удрученно покачал головой это персонаж. — Видно, что еще со времен катастрофы по земле ходили, маялись. Правда, солдаты. Что есть, то есть. Стало быть, коли откормить их, да у эльфов слегка подлечить, ежели средства имеются, неплохие стражники выйдут. На солдат старой выучки спрос имеется. Главное знать, кому предлагать, у кого, и нужда образовалась, и монеты в кармане звенят. Потому можете не переживать, найти клиентов на них смогу, коли о проценте договоримся. — Одновременно, и поругал, и похвалил товар этот хитрец, да себя не забыл прорекламировать, как знающего человека со связями.
— Эту партию я продавать не собираюсь, — сделав ударение на первом слове, прервал я словесный поток, лившийся со стороны моего собеседника. — Как вы сами верно отметили, уважаемый, солдаты старой выучки нужны многим, а потому грех ими разбрасываться. Особенно за сущие копейки. Куда выгоднее самому инвестировать в них определенные средства и после жить спокойно, зная, что твою спину прикрывают преданные лично тебе бойцы.
— Ни слова больше! Все понятно! — мгновенно «сделал стойку» почуявший запах больших денег делец. — Сегодня на аукционе выставлены три великолепные души! Сам бы купил их про запас, имейся у меня достаточные средства!
— Подробности, — кивнув с совершенно безэмоциональным лицом, словно каждый день запасаю души, словно соленья на зиму, коротко бросил я одно единственное слово.
— Первый — герр Шнитке. Большой души человек! Воевал еще против французов во времена Северогерманского союза[2]! Потерял тогда ногу и был уволен из армии в звании капитана, после чего долгие десятилетия управлял своим поместьем, не давая спуска никому. Но, увы, годы взяли свое и, сколь бы молодой ни была его душа, тело совсем одряхлело. А тут еще апоплексический удар приключится совсем некстати при очередной порке нерадивого батрака. И теперь он мой клиент. Ныне наследники просят за него, конечно, несколько дороговато. Начальная цена назначена аж в тысячу марок золотом! Но, на правах давно знавшего его человека, могу гарантировать, что душа — первоклассная! Коли можете позволить себе подобные траты, берите и даже не сомневайтесь в качестве товара. — Настолько спокойно и по-деловому тот принялся расписывать продажу родственниками в смертники своего обессилевшего главу семейства, что у меня очередная собственная временная душа аж вздыбилась от подобного откровенного кощунства. Однако таковое стало нормой не только для всех собравшихся близ здания аукционного дома разумных, но и вообще для всех нынешних обитателей этого мира. Потому продажа своих отцов, матерей, братьев, сестер и даже детей превратилась в обыденность. А я еще совсем недавно гнал волну на Рыську за то, что она некогда имела определенные гастрономические пристрастия и даже, вроде как, сожрала заживо орка. Это не она, это все окружающие меня разумные превратились в натуральных людоедов, начав считать нормой то, за что прежде инквизиция сжигала на костре. — Тело, кстати, потребуется вернуть его родне для последующего погребения. Душевных он смог воспитать детей все же, — едва не принялся тот промакивать платочком слезы умиления от подобной-то заботы.
— Что сегодня еще есть на рынке? — не сказав, ни да, ни нет, что было более чем естественно для любого торга, поторопил я разошедшегося в расхваливании дорогостоящего товара торгаша. Оно и было понятно, ведь тугость его собственного кошеля напрямую зависела от цены продажи.
— Вторым удачным вложением средств я бы посчитал покупку души нашего прежнего обер-бургомистра, герра Кёрте. Старик столько сделал для города! Вы бы знали! По сути, это он провел наш славный Кенигсберг через первые годы сниспосланных нам грешным Всевышним испытаний и позволил ему уцелеть, тогда как даже Берлин пал. Но, к сожалению, с годами здоровье его совсем подкачало и даже эльфийская магия не может ему помочь. Естественно, та, что по карману. Рак у него, как я слышал. А чтобы справиться с таким, потребно выложить не менее ста тысяч золотых марок. Своих средств у старика столько не набралось, и все, к кому он обращался, также не смогли помочь. Увы, но в своем бытии обер-бургомистром герр Кёрте успел нажить себе немало врагов и завистников, что и сказалось ныне. Ну и поскольку всей семьи он лишился еще в первый год катастрофы, муниципалитет выставил его на торги, назначив в качестве признания заслуг стартовую цену аж в две тысячи марок за столь благородную душу, — маклер аж приложил руки к груди, столь вдохновенно вещал он о явно «скинутом с трона короле».
— А кто подешевле найдется? — не проникся я ни капелькой вливаемого в мои уши восхищения, имея исключительно приземленные мотивы.
— Найдется и подешевле, — в мгновение ока переключился с возвышенного повествования на деловой лад этот торговец душами. — Седмицу назад какая-то неизвестная тварь подрала стражника из ночной смены. Сильно подрала. Откусила бедолаге обе ноги и руку. Вот жена теперь его и продает, поскольку выходить нет средств, а бесполезный инвалид семье лишь в тягость. Ей и так двух ребятишек поднимать. Так что, сами понимаете, деньги нужны, — развел руками мой проводник в мир «биржи душ». — Четыреста золотых марок за него просят. Но, готов поспорить на свою шляпу, отдадут за триста пятьдесят!
— И это все, что есть в столь крупном городе? — показательно недовольно скривился я, всем своим видом выражая недоверие. Да тут чисто статистически должно было ежедневно отходить в мир иной не менее полудюжины, а то и десятка, человек.
— Из числа достойных — увы, все, — вновь развел руками маклер. — Но если качество душ для вас не имеет никакого значения, то с утра имелось с полтора десятка простых умирающих по разным причинам горожан и семь приговоренных преступников. Цена любого начинается от двухсот марок. Однако, только торг покажет, какова окажется конечной. Хотя еще позволю себе сказать, что доверять свою спину человеку с темной, либо же слабой, душой — последнее дело, — под конец предпринял он не сильно хитрую попытку подвигнуть меня к мысли обзаведения именно более «ценными» душами.
— Покайтесь грешники! Ибо несете вы в мир слово Дьявола, уподобляясь ему в торговле бессмертными душами! — внезапно разнесся по ближайшим окрестностям чей-то громкий голос. — Бросайте сей бесовский труд, и обращайтесь к Господу нашему за покаянием!
— Ох, святой отец. Опять за своё, — посмотрев в сторону появившегося поборника веры, скривился, словно от зубной боли, мой собеседник. — Прошу прощения, — слегка он поклонился мне, не забыв даже приподнять свой котелок. — Мне срочно требуется спасти одну заблудшую душу, пока ее не выбили из тела. — С этими словами данный невысокий крепыш быстренько подскочил к сыплющему призывами к покаянию священнику и вырубил того одним отлично поставленным хуком справа. При этом очень бережно придержав мгновенно отключившегося священнослужителя и с помощью пары еще подскочивших на помощь мужчин, уложив того в коляску дежурящего близ аукционного дома рикши. Как я заметил, он даже заплатил из своего кармана за доставку пострадавшего по адресату.
— Занятно зрелище, — только и смог что вымолвить я, когда «боксер» вернулся обратно ко мне для продолжения прервавшейся беседы. — И часто тут у вас такое?
— Раза по три в день случается, прости меня Господи, — тяжело вздохнул и, сняв головной убор, перекрестился посредник. — А что поделать? Я ведь глубоко верующий человек и не могу допустить расправы нелюдей над нашим святым отцом за его религиозные взгляды. Ведь далеко не все представители пришлых народов отличаются должной терпимостью, тогда как правильных священников и так осталось слишком мало. Вот и бережем их, как умеем. Но да ничего, коли мы с вами сговоримся, смогу потом сделать изрядный взнос в церковную кассу и исповедаться за грехи мои тяжкие, — весьма быстро придумал для себя достаточное покаяние этот добрый христианин по несколько раз на неделе крушащий челюсти священнослужителей. — Так что, решили, каких душ вы желаете прикупить?
[1] ЦУ — ценные указания
[2] Северогерманский союз — федеративный союз германских государств, основанный в 1866 году и включавший в себя все немецкие земли севернее реки Майн. Являлся предшественником Германской империи появившейся в 1871 году.