Оттуда я видел
сухое лицо Кастилии:
океан из кожи.
Мой дом называли "домом цветов":
повсюду цвела герань.
Это был веселый дом
с собаками и с детьми.
Помнишь, Рауль?
Помнишь, Рафаэль?
Федерико[1], - под землей - помнишь балкон?
Июнь метал цветы в твой рот.
Все окрест было громким:
горы взволнованных хлебов,
базар Аргуэльес и памятник,
как чернильница, среди рыбин.
Оливковое масло текло в жбаны.
Сердцебиение ног заполняло улицы.
Метры, метры. Острый настой жизни.
Груды судаков. Крыши
и усталая стрелка на холодном солнце.
Слоновая кость картошки,
а помидоры до самого моря.
В одно утро все загорелось.
Из-под земли вышел огонь,
он пожирал живых.
С тех пор - огонь,
с тех пор - порох,
с тех пор - кровь.
Разбойники с марокканцами и бомбовозами,
разбойники с перстнями и с герцогинями,
разбойники с монахами, благословлявшими убийц,
пришли,
и по улицам кровь детей
текла просто, как кровь детей.
Шакалы, от которых отступятся шакалы,
гадюки - их возненавидят гадюки,
камни - их выплюнет репейник.
Я видел, как в ответ поднялась кровь Испании,
чтобы потопить вас
в одной волне
гордости и ножей.
Предатели генералы
Предатели генералы,
посмотрите на мой мертвый дом,
на разломанную Испанию.
Но из каждого мертвого дома,
вместо цветов,
вылетает сталь.
Но из каждого пустыря Испании