В зеркале отражается только мое последнее лицо,
я же знаю все свои прежние.
/Тумас Транстремер/
Девушка дрожащими руками разглаживала складки на подоле атласного платья. Пальцы скользили по тонкому кружеву на корсете и высоком вороте. Смотрела на рукава с белоснежными лилиями. Все это она выбирала сама, долгие часы разговаривала с портным, проверяла кружева и ткани. Это было единственным, что она выбирала самостоятельна. Прикусив губу от резко подкативших к горлу слез, развернулась к большому окну. Жемчужное ожерелье на шее зазвенело, словно тонкие нити стукнулись друг о друга, предупреждая о чужом приходе. Но в комнате она была одна. Совсем одна. Три шага, шуршание длинного шлейфа по деревянному полу, рука легла на ледяную поверхность стекла и в носу все же засвербело.
Взгляд скользнул по свинцовым тучам и на лице выступила горькая улыбка. Хоть кто-то сегодня плакал вместе с ней. Она огладила взглядом каменные дома с железными балконами и пожарными лестницами, идущими от этажа к этажу тонкими змеями. Рядом с окнами висели большие плакаты, украшенные массивными буквами какого-то пресного, темного цвета. По пожарной лестнице стремительно пробежал парень, придерживая небольшой коричневый чемодан. Он спрыгнул на землю, довольно посмотрел наверх, махая рукой выглянувшей из окна девушке. Улыбка на лице стала более открытой, на глаза выступили слезы. Паренек поправил подтяжки, закинул чемодан за плечо и растворился в толпе, среди мужчин в костюмах и дам в кокетливых платьях, скрытых под яркими пальто.
Она поставила палец на остановившуюся посреди дороги машину и медленно последовала за ней, оставляя на стекле еле заметный след. Клубы пара вырывались, таяли в воздухе и превращались в сизую дымку над домами. По щеке скользнула одинокая слеза и все тело охватил внезапный страх, что потечет макияж. Если б мама вошла сейчас в комнату, то увидела бы потекшую туш и тени, проплешины на алых губах. Но она надеялась, пыталась верить, что все было не так плохо, иначе будет плохо ей.
— Тера? Ты готова? — пожилая женщина открыла массивную дверь и взглянула на дочь. Она придирчиво осмотрела комнатушку с большими окнами, маленьким туалетным столиком, на котором не помещалась шкатулка с фамильными украшениями, косметика и маленькие флакончики духов. Посмотрела на кожаный диванчик с подушками, которые лежали в том же положении, как она их разложила полчаса назад.
Ответа женщина не дождалась. Тяжело вздохнув, мать вошла в комнату, которую отвели специально для невесты. Лишь на мгновение она почувствовала укол вины, а потом вновь расправила плечи, надела на лицо бесстрастную маску, вновь уверяясь в своем решении. Так было лучше для всех, их семьи и Теры, которая отправлялась в новую жизнь. Новую семью. Ее низкие каблуки били дробь по полу, заставляя сердце пропускать удары в унисон. Цепкие, тонкие пальцы развернули Теру к себе, голубые глаза хищно впились в лицо дочери, отмечая влажные ресницы и небольшие неровности помады на губах.
— Ты испортить все хочешь?! — мать одним стремительным движением убрала седую прядь за ухо. Казалось, в погоне за модой она забывала о своем возрасте, иначе как объяснить короткое каре, свисающее мягкими волнами до мочек ушей, тонкие брови и золотое платье с пайетками по колено. — Не плач, это же самый счастливый день в твоей жизни.
Нет, это счастливый день в твоей жизни, мама.
Мать недовольно бурчала, поправляя макияж, разглаживала подол платья и тонкую фату. Придирчиво осматривала забранные в пучок каштановые волосы, с плавными волнами по бокам. Ей это платье не нравилось, называла его саркофагом для мумии, но Тера чувствовала себя в нем комфортно. Она защищена и укрыта от всего мира несколькими слоями ткани.
— Какая ты у меня красивая, Освальду очень повезло. Ты рада? — поинтересовалась мама и отошла, чтобы осмотреть свое творение. Ве-ли-ко-леп-но! Каштановые волосы забраны и украшены серебряным гребнем, который и держал фату, голубой цвет глаз резко контрастировал с темными тенями. Ее Тера похожа на актрису из популярных фильмов, а не строгую учительницу начальных классов, погрязшую в учебниках и чернилах.
Ты будто сама не знаешь ответ.
— Конечно, — она вымученно улыбнулась, стараясь выглядеть довольной. От ее простого ответа мама расцвела на глазах, встала на носочки и быстро поцеловала дочь в щеку.
— Я тобой так горжусь. У вас с Освальдом будет замечательная семья!
Это ты так думаешь, мама.
Тера не запомнила ни церемонию, ни как давала клятву, запомнила лишь как высокий, но тонкий Освальд чуть склонился и надел ей на палец кольцо из ледяного металла. Слон и моська. Они даже выглядели смешно. Она высокая, но ему доставала лишь до груди, с пышной грудью и бедрами, а он плечистый да худой, с тонкими запястьями и совершенно отвратительной гусеницей над верхней губой.
Они сидели в небольшом зале, вокруг сновали гости с бокалами шампанского в руках. Где-то в углу играл небольшой оркестр, который заказала миссис Пикфорд. Джазовые мотивы немного поднимали настроение, золотистый саксофон, который Тера так любила, выводил кульбиты, заставляя глухо постукивать каблуками в такт музыке. Дамы проходили мимо них, желали прекрасного брака, отсалютовали бокалами с игристым шампанским и заливисто хохотали.
— Ты не выглядишь довольной.
Тера невольно вздрогнула, смотря на своего теперь мужа. Его ледяные зеленые глаза смотрели пристально и изучающе, отслеживая любые проявления эмоций. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно, будто букашка под микроскопом. Когда Тера впервые почувствовала на себе его взгляд мать сказала, что через месяц будет свадьба. Тогда они встретились в кабинете отца, сидели в креслах друг напротив друга, пока мать распиналась, расписывая преимущества их брака и все прелести своей дочери. Но Тера и тогда понимала, что ему совершенно нет дела до нее. И сейчас нет.
— Устала немного, — пожала плечами и отвела взгляд Тера. Все тело закаменело, а внутри разлился холод, когда его большая рука с длинными, словно паучьи лапки, пальцами легла на ее колено. Резко появилось желание вскочить, скинуть со своего тела чужую ладонь, а потом добежать до дамской комнаты и помыть колено с мылом. Обручальное кольцо горело ледяным пламенем, пережимая палец. Ее вечное клеймо.
— Мы можем уйти, если тебе плохо, — как можно ласковее проговорил Освальд, сжимая ее колено сквозь тонкое кружево и атлас. От его действий и слов стало по-настоящему страшно. Им нельзя уходить! Тера шумно втягивает воздух сквозь зубы и лихорадочно помотала головой из стороны в сторону.
Я не хочу ехать с тобой никуда, дорогой супруг.
— Мне кажется не стоит уходить так рано. Когда мы еще сможем так хорошо погулять? — Тера улыбнулась натянуто и посмотрела на него лукаво. Оставалось лишь молиться, чтобы он не заметил паники на дне ее глаз. Не считал, как считывал составы жидкости в своих пробирках. Однако Освальд был чуть умнее, чем она думала, поэтому не поверил, смотрел все так же пристально. А потом, решив что-то для себя, улыбнулся криво, словно не делал этого никогда прежде.
— Хорошо, мы можем посидеть здесь еще немного. Все равно в нашем доме нет никого, кроме пауков, — Освальд, наверное, подумал, что его шутка являлась остроумной и поэтому засмеялся. Однако ничего смешного в его словах Тера не нашла, поэтому лишь кисло улыбнулась и нервно посмеялась.
Место, которое ты назвал домом, никогда не будет нашим. Он всегда будет лишь твоим, дорогой супруг.
Тера взяла в руки изящный бокал на тонкой ножке, посмотрела на мелкие пузырьки, которые через пару секунд ударили в голову, а терпкий вкус шампанского опалил язык и горло. Голова закружилась и стало чуточку легче. Взгляд заскользил по гостям, большинство которых она видела первый и последний раз, заметила седые волосы матери и высокий цилиндр отца. Они разговаривали с каким-то важным гостем, наверняка важным, ведь мама хихикала, прикрывая рот рукой, улыбалась широко и прижималась к отцу. Налаживали связи, ведь теперь у них были деньги на ремонт особняка и выхода из долгов, а у Теры супруг.
Остальной вечер проходил в унылом праздновании. Тера несколько раз уходила в женскую комнату, стояла там у небольшого оконца со стальными решетками, смотря на свинцовые, черные тучи и желтые фонари. Уходила, а потом возвращалась и улыбалась, принимала поздравления и танцевала вальс. Первый вальс. Когда он кружил ее в танце, в каком-то свободном, наполненном джазовыми мотивами, когда прижимал к себе очень близко, мать утирала слезы счастья. Она действительно была счастлива и считала, что этот брак принесет радость не только ей, но и Тере.
Она правда так считала.
Под конец вечера, когда гости уже громко гоготали и обнимались друг с другом, отец пригласил ее на танец. Они медленно кружились в причудливом танце, огибая пьяных гостей и сплетничающих дам с перьями в волосах и бахромой до колен. Раньше ей нравилось быть рядом с отцом, в его объятиях она чувствовала себя маленькой и защищенной, всегда искала в них укрытие. Сейчас же в них было пусто и холодно. Чувствуя большую ладонь на своей талии, которая прижимала к себе, видя на тонких губах ласковую улыбку, а в глазах неподдельное счастье — Тера несчастна. Счастлива. Очень счастлива!
— Как же ты быстро у меня выросла! Раньше бегала по дому в коротеньком платье и носочках, а сейчас стоишь в свадебном платье. Красавица. Моя маленькая принцесса, — отец оставил легкий поцелуй на кончике носа и отстранился. Будто проявление чувств было чем-то постыдным. Тера смотрела на него, на его морщины, сухую кожу, выцветшие глаза и не понимала, не верила в то, что ее отец выглядел так старо. А еще он впервые на ее памяти еле сдерживал слезы.
Отец сделал шаг назад, заставляя ее последовать за собой, в сторону и спросил:
— Ты счастлива?
Наверное, она была слишком наивна, если считала, что больше ее об этом никто не спросит. Опустив взгляд, будто стыдливо, Тера судорожно выдохнула, подбирая очередную ложь.
— Конечно, папа. Освальд — лучшее, что вы могли мне выбрать, — ответила и с тревогой посмотрела на супруга в окружении незнакомых мужчин. Почувствовав на себе взгляд, Освальд посмотрел на нее в ответ, улыбнулся криво и отсалютовал фужером, вновь возвращаясь к разговору. Освальд старался выглядеть радушным и, скорее всего, наладить отношения, но он уже заранее проиграл. Фальшь между ними была слишком ощутимой, казалось, протяни руку и упрешься в стену.
— Дорогая, не стоит так говорит! — упрекнул ее отец и вздохнул устало. — Освальд хороший и он обязательно сделает тебя счастливой. Мы с твоей матерью так же познакомились и уже двадцать пять лет живем счастливо вместе. Ты тоже будешь счастлива, я верю в это.
Я тоже хочу в это верить, папа.
Тера горько улыбнулась и замерла с последними аккордами фортепиано. Она поблагодарила отца за прекрасный танец и стремительно ушла к своему столу, где стоял наполненный шампанским бокал. Ей срочно нужно выпить!
***
Мышцы ныли и гудели от натуги, нижняя часть тела болела и пульсировала с каждой секундой все сильнее и сильнее. Тяжелое, теплое одеяло давило, тонным грузом лежало на теле и раздражало чувствительную, влажную кожу. Неожиданно оголенной спины коснулись холодные, мозолистые пальцы, прочертили позвонки и потерли ямочки на пояснице. От этих прикосновений тело пробила дрожь и Тера уперлась носом в подушку, пряча выступающие слезы.
— Ты молодец. Такая красивая. Нежная. Моя, — Освальд каждое слово сопровождал поцелуями. Он облизывал наливающейся синевой следы от пальцев, осыпал легкими поцелуями каждый кровоточащий укус. Руки отвели каштановые волосы, освобождая шею, огладили отпечатки ладони. — Прекрасная.
— Освальд, больно! — Тера вскрикнула и тонко завыла, когда он отбросил одеяло на пол и вновь вошел. Внутри все горело пламенем, тянуло и пульсировало, влажный торс лип к ее спине, а пальцы стискивают бедра до синяков, маленьких кровавых лунок на коже. Неистово, стремительно. Тук, тук, скрип, тук, скрип, тук, тук. Тело скользило по складкам простыни, натирая живот и колени, легкие болели и дышалось тяжело, все терялось в мокрой от слез подушке. Наверное, она была бы счастлива задохнуться сейчас, но кровать скрипела, тело ощущалось оголенным, болезненным нервом, а Освальд напирал, чувствуя слабость или наслаждаясь происходящим.
Пожалуйста, прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати!
Тера вскрикнула пронзительно и задрожала. Все тело онемело, а мышцы словно сдулись, поэтому она даже не дернулась, когда Освальд навалился сверху. Впервые ей хотелось прижать колени к груди, спрятаться под одеялом и разреветься, прямо как в детстве. Однако супруг огладил ее спину, чуть сильнее нажимая, чувствуя ответную дрожь, улыбнулся довольно и ушел в ванную комнату. Оставил ее один на один с пульсирующей болью, на скомканных и грязных простынях. Тера неловко повернулась на бок, прижала колени к груди, чувствуя противную влагу на бедрах, ледяное кольцо на пальце. Отвратительно и унизительно.
За дверью раздался шум воды, массивные шторы дрогнули под натиском вечернего ветра, открывая взору полную луну. Тера завороженно следила за сизыми, черными облаками, которые медленно окутывали серебряную королеву. Наконец-то этот день закончился. Осознание этой простой истины принесло странное успокоение и призрачное счастье. Ей не хотелось вставать и смотреть, какой ужас сотворил Освальд. Уснуть. Просто уснуть и забыть обо всем.
Она укуталась в одеяло, такое же роскошное, как и обстановка вокруг. Шелковое, цвета слоновой кости с розами, расшитыми золотыми нитями, оно скользило по влажной коже, дарило приятную прохладу. Поясницу прострелило болью, когда Тера медленно села и опустила ноги на пушистый, мягкий ковер. Встала, неловко переминаясь с ноги на ногу, обмоталась одеялом по подбородок и подошла к окну, отодвигая шторы.
Молчи — говорила мама.
Терпи, даже если больно — утверждал отец.
Мама, папа, я молчу. Молчу и терплю, даже если больно. Даже если хочется выпить яду. Я терплю и принимаю прикосновение супруга как самый великий дар. Мама, папа, вы рады? Я хорошая девочка?
Тера прерывисто выдохнула и приложила ладонь к ледяному стеклу. Там, за окном отливали синевой высокие ели, за ними прятались пышные яблони со спелыми, алыми плодами. Она видела их из окна машины, а еще видела пышные кусты роз на заднем дворе. Освальд тогда не позволил ей выйти из машины, не отпустил даже когда они вместе вошли в дом, лишь прижал к себе, представляя слугам. Тера плохо их запомнила, да и не обращала она на них сильно внимание, ведь шампанское до сих пор циркулировало в крови, нос щекотал запах туалетной воды и табака. От переживаний, громких голосов и причитаний молодых девушек-горничных и резкого запаха ее тошнило. Голова болела. Ей просто хотелось лечь на кровать, закрыть голову подушкой и уснуть, сделать вид, что все это было сном. Страшным сном и не более!
Но она стояла у окна, смотрела на темные облака, скрывающие и открывающие луну, смотрела на рябь листьев. За дверью по-прежнему шумела вода, а в голове мелькнула смехотворная мысль, что Освальд чистюля. Даже ее отец, ходивший в клуб фехтовальщиков три раза в неделю, не пропадал в ванной комнате на полчаса, намыливая кожу душистыми маслами, стирая даже самую минимальную грязь мылом. Хотя, Тера даже рада, что он так долго мылся и не выходил, не показывался ей на глаза. Она была бы самой счастливой, если б в комнате была еще одна ванная комната. Ей хотелось смыть с себя пот, чужие поцелуи и эту ночь.
Она со свистом втянула воздух в легкие и закрыла глаза. Сердце ровно билось в груди, тук-тук, тук-тук. Грудная клетка поднималась, опускалась, чуть солоноватый, но все равно приторный аромат заполнял легкие и выходил с шумным выдохом. За массивной дверью ходили слуги, готовили особняк к приходу ночи, а за другой, резной дверью с тонкой, блестящей ручкой Освальд переставлял какие-то баночки, чавкал ногами по мокрому полу.
Неожиданно шум прекратился. Тера напряглась всем телом, запахнула одеяло, чтобы никто не видел ее тела. За дверью послышался шум, глухое шуршание и скрип петель, которые не мешало бы смазать.
— Ты чего стоишь?
Освальд вышел из ванной обнаженный, посмотрел на жену и усмехнулся. С его мокрых светло русых волос капала вода, стекала по спине и груди со светлой порослью волос. Он чувствовал себя спокойно, стоя посреди комнаты и смотря на молодую жену. Он был хозяином, а она никем.
— Я помыться хотела, — глухо пробормотала в ответ Тера. Она развернулась и пошла в ванную, где в воздухе еще витал разгоряченный аромат мыла и какого-то масла, кажется, лаванды. Одеяло скользило за ней шлейфом, тяжелело от влажного воздуха и в конце концов осело на мраморном полу.
Тера зашла в душевую кабинку, передернула плечами от холода и включила воду, регулируя температуру. Почувствовав на своей коже горячие струи Тера расслабилась и закрыла глаза от удовольствия. Как же хорошо.
Она стояла без движения несколько минут. А потом выдавила на ладонь душистый гель для душа с ароматом апельсина и размазала его по ногам, животу и телу.
Теперь ты счастлива, мама?