Тера со смесью недоверия и страха смотрела на Освальда, который доставал из верхнего ящика комода какие-то странные инструменты. Резиновый жгут метр в длину, марля, неопрятная вата, которую в детстве мама часто клала под елку на Рождество, странные колбочки. Дальше она не смотрела, потому что боялась, потому что перед глазами стояла плотная пелена, заставляющая мир плыть и искажаться под немыслимыми углами. А еще она еле сдерживала рыдания, слезы боли и обиды, которые все же скатывались по горячей и опухшей щеке, смешивались с кровью из разбитой губы.
— Прекрати, выглядишь жалко.
Я одинока в своем горе, а ты монстр, убиваешь меня. Уничтожаешь.
В его взгляде сквозило презрение и раздражение, которое он уже не скрывал. Освальд скривился от вида разбитой Теры, которая сдержанно плакала, отчего ее опухшее лицо становилось еще больше и отвратительнее. Слабая и мерзкая, она неловко касалась опухшей щеки, жмурилась и пряталась, отворачивалась от него, не желала видеть. Взяв салфетку, Освальд открыл капсулу со странным препаратом белесого оттенка.
— Что это такое? — все же неловко поинтересовалась Тера и скривилась, когда увидела в руках супруга длинный шприц. Живот скрутило с новой силой и ей пришлось прикусить щеку изнутри. У нее всего лишь болел живот, а сейчас болело все тело и голова. Очень ныли виски.
Освальд не ответил, лишь снял крышку с иглы и подошел к мелко дрожащей Тере, которая на удивление промолчала. Хотя она всегда была немногословно, что не могло не радовать. Такая покладистость его радовала, но одновременно и раздражала. Хотелось самому прочувствовать границы дозволенного, опустить ее на уровень той самой шавки, которая сейчас выла под окном. Если бы не матушка, настоявшая на сохранении жизни этим двум ошибкам природы, чтобы его в обществе не признали тираном и вкладывали инвестиции в его исследования, то не было бы в доме этого блохастого существа. Подавив в себе злость, он сделал Тере укол в вену, прослеживая тонкие завитки вен и ровные росчерки шрамов.
Больно, как же больно. Прекрати, дорогой супруг, не мучай меня больше.
Тера укачивала руку, тихо подвывая от боли на непривычно гладких простынях. Вслушивалась, как за спиной медленно ходил Освальд, убирая все инструменты обратно в комод. Он замер, смотря на лежащую на краю кровати жену и с сожалением понял, что сегодня она вновь будет обмякшим телом, которое уже не доставляло былого удовольствия.
— Завтра в особняк приедут гости. Ты должна соответствовать семье, а не позорить ее.
Его слова полоснули, подбросили поленья в костер обиды и ненависти, которая с каждым днем становилась все сильнее. Сказал и вышел, закрыв за собой дверь на замок. Вновь клетка, из которой не было выхода, лишь один. На тот свет. Однако Тера не настолько слаба, чтобы поддаваться этому мимолетному желанию, поэтому терпела, молчала и искала утешение в объятиях своего единственного и безмерно любимого человека.
Баюкая руку, по венам которой растекался огонь, плавно плывущий от руки, к груди, отчего дыхание перехватывало и сердце сбивалось с ритма, пуская кровь, жидкий огонь к ногам, она тихо плакала. За что ей это все? Неужели выплаченные долги стоили ее страданий и боли, которые обещали преследовать ее на протяжении всей жизни.
Я была тебе хорошей супругой, не перечила, не позорила и соглашалась во все. Поддавалась, отступала, а ты все больше злишься. Сильнее бьешь и уже не таишься. Твоя пощечина будет напоминанием и клеймом, как это чертово кольцо, которое увидят все.
Лишь спустя несколько часов Тера провалилась в тревожный сон, все в том же плотном платье, которое душило, добавляло образы в кошмары, которые не отпускали до самого утра. Тера очень не хотела просыпаться и надеялась на скорое освобождение от душащего супруга и его родителей, которые смеялись над ней.
***
Она рассматривала свой любимый сад с кустами белоснежных роз, нарциссами и лилиями, которые на обеденный стол всегда выставляла миссис Пикфорд. За садом ухаживал садовник, пахнущий спиртом или другим алкогольным напитком, в длинных резиновых сапогах. А еще в саду бегал ее милый Мино, любящий единственный куст алых роз, колкую траву и корни яблони, под которой он спал в особо солнечные дни. К сожалению, сейчас был один из тех пасмурных дней, когда кости ломило, в висках ныло и холодный ветер завывал, то ли зовя за собой, то ли отпугивая.
Тера прерывисто выдохнула и посмотрела на недописанное письмо. «… не могу и никогда не могла. Ты знала это с самого начала, но я не слушала. Слышала лишь свою гордость…» выведено аккуратно на бумаге с несколькими маленькими потертостями и кляксами. Она не представляла, как закончить одно из своих последних писем. Свое последнее письмо. Понаблюдав за веселым Мино, который в конце концов вбежал на кухню.
— Тера?
Она вздрогнула всем телом и тут же скривилась от ноющей боли, которая преследовала ее постоянно. А все из-за странного лекарства, которое Освальд вкалывал ей почти каждое воскресенье. Живот действительно прошел, но теперь ее каждый день преследовала мигрень и боль в костях, которая усиливалась к ночи.
Резко развернувшись, она с опаской посмотрела на говорящего и незамедлительно расслабилась. У Луи голос поразительно похож на Освальда, только чуть более хрипловат от долгого курения. Похож у них только голос, потому что супруг не улыбался ей так открыто, не касался трепетно и не целовал так сладко. Тера успела, спрятала недописанное письмо Лотти под груду бухгалтерских отчетов, которое никто не должен был видеть.
Она улыбнулась в поцелуй и немного отошла за штору, утягивая за собой возлюбленного. Их не должны видеть, не следовало никому знать об их запретной любви. И как хорошо, что в библиотеке, маленькой комнатушке со стеллажами никого больше не было. Только она и Луи. Ее любимый, теплый Луи, который защищал, дарил тепло и ощущение защищенности одним своим присутствием. С ним хорошо и спокойно, потому что сердце трепетало не от страха, а от всепоглощающего желания быть рядом.
— Любимый, я так устала, — зашептала она и прижалась к Луи ближе, провела раскрытыми ладонями по его широкой спине. Прижалась щекой к плечу, чувствуя твердость твидового жилета, потерлась носом о холодную кожу шеи. — Давай убежим? Луи, прошу, давай уедем отсюда навсегда! Мы будем счастливы вместе на воле, где не будет Освальда и твоей матушки.
— Дорогая, мы пока не можем. Нужно немного подождать и мы уйдем. Вместе. Будем счастливы. Потерпи, — сбивчиво зашептал он и прижал, поцеловал в щеку, висок. Запустил руку в волосы, массируя затылок. Он шептал слова утешения, заверения в том, что они будут вместе и счастливы, целовал сладко и Тера верила. Смотрела с неприкрытой любовь, впитывала его шепот и обещания. Верила в лучший исход.
Сейчас не время. Луи обязательно разберется со своими долгами, и они уедут. Тера снимет холодное клеймо со своего пальца и возродиться, исполнит свою самую заветную мечту. У них будет семья и маленькая дочка или сынишка с его, синими глазами. Самыми-самыми.
Они стояли рядом со шторами, чтобы их не увидели через окно, за закрытой дверью, потому что никто не осмеливался входить в это место без разрешения. У Освальда был кабинет, у нее эта маленькая комнатка, отведенная под старые книги и ненужные вещи, которая ненавидела миссис Пикфорд и тщательно оберегала Марта. Тере тут тоже очень нравилось, потому что здесь тихо спокойно, только ее место.
Ты возрождаешь меня из пепла, создаешь вновь и заставляешь жить, мой дорогой Луи. Мы обязательно вырвемся из этого ада. Я верю в это.
Тера глухо застонала, когда Луи сильно и скорее всего нервно дернул тонкие ленты, затягивая ее корсет. Поцеловал в основание шеи и тут же застегнут тугие пуговицы на вороте. Он смотрел на раскрасневшуюся и тяжело дышащую Теру, которая распутывала длинные волосы, доставала заколки и складывала их на край стола.
— Милая, не расстраивайся. Нужно немного подождать. Все будет так, как ты мечтаешь, — заверил ее Луи и ласково погладил по ладони. Тера улыбнулась его словам и закрутила волосы, собирая их в высокую прическу, которую очень любил Луи. Ему нравилась ее тонкая шея, а еще пальцы с тонкими кольцами, которые он подарил ей на третьем свидании.
Она вновь посмотрела в окно и невольно скривилась, когда увидела въезжающую в ворота машину. Освальд приехал с работы. Перед тем как встречаться с ним, следовало немного припудриться и надушиться, а лучше помыться. У супруга на удивление чуткое обоняние и запахи он всегда хорошо распознавал. Поэтому Тера улыбнулась печально, быстро поцеловала Луи в губы и вышла из комнаты, направляясь в ванную. Пусть лучше ее отругают за это, чем уличат в измене.
В ванной пахло лавандовым мылом, клубы пара оседали на зеркалах, и она малодушно радовалась этому. Оттягивала момент встречи с нелюбимым супругом. Нарочито медленно Тера вытирала влагу с тела, кривилась от ноющей боли, расчесывала длинные волосы, вытирала их полотенцем и втирала в кожу масло, после которого всегда становилось чуть лучше. Затянув пояс халата, Тера прерывисто выдохнула, сжала холодную ручку двери и, помедлив, вышла, отрезая пути к отступлению.
За эти полтора года она хорошо изучила своего супруга, поэтому не удивилась, когда увидела его в спальне. В домашней, но не менее строгой одежде, Освальд стоял у комода гладил усы и делал какие-то пометки в небольшой книжке с кожаной обложкой. К сожалению, эту вещицу Тера тоже хорошо знала, поэтому уже понимала, что ничем хорошим день не закончится.
Никогда не заканчивалось.
— Ты как раз вовремя, хотя тебе следует меньше времени тратить на водные процедуры. Ты слишком расточительна, — невнятно пробормотал он и вновь принюхался, как Мино, который чуял запах еды или чего-то более интересного. — Хорошо, что ты помылась, а то твои отвратительные духи долго выветриваются. И с твоего позволения я их выбросил, купишь себе новые. К слову, как ты себя чувствуешь?
Как твои крысы в клетках, дорогой супруг.
Освальду не понравилось ее молчание, поэтому он сначала замер, не дописав слово. Каменным изваянием самому себе, он неловко дернул рукой и медленно посмотрел на Теру. В его взгляде нет былого спокойствия, лишь резко очерченная челюсть, прищуренный взгляд, кажущийся угрожающим из-за тени от бровей. Ее ботаник, не приученный к жизни супруг умел и был порой настолько пугающим, что становилось не просто страшно. В такие моменты Тера действительно опасалась за свою жизнь.
Она все еще молчала и смотрела в небо за окном, которое покрывали сизые облака. Нервно теребила в пальцах пояс халата и подавляла в себе обиду, хоронила оскорбления и представляла скорое будущее. Солнце, маленький домик, неподалеку школа, деревенская постройка с маленькими детишками, она, готовящаяся к предстоящему уроку и счастливый он, Луи, пришедший после работы и наверняка голодный. Счастливые, только они, сейчас и навек. Тера верила, ведь Луи обещал, а он никогда ей не врал.
— Тебе лучше ответить сейчас, иначе хуже будет, — пригрозил Освальд и скривился, когда увидел желтый синяк на ей шее.
Хуже уже быть не может.
Тера медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, поворачиваясь к супругу, так похожему на любимого. Наверное, это потому, что Луи был всего на два года младше брата и оба походили больше на отца, чем на мать.
— Тело болит. Ноют кости и утром температура поднималась, тошнит иногда, — такой же ответ, как и всегда. Последние недели она только это и говорила супругу, который тщательно записывал все в свою книжечку, а потом ходил задумчивый и приносил лекарства, от которых на время отнималась не только рука, но и ноги.
— Хм, это хорошо. Динамика уже прослеживается. В следующий раз можно попробовать… — дальнейшее бурчание Тера уже не слышала. Не видела смысла. Освальд был хозяином положения, он всегда делал все так, как нужно ему, много добивался грубой силой или оскорблениями. Неожиданно Освальд замер на полуслове и посмотрел на Теру. — Оденься. Мне неприятно смотреть на твое тело.
Мое тело стало таким только из-за тебя, дорогой супруг. Ведь это ты повинен в каждом синяке и царапине, из-за тебя появились эти тонкие паутинки шрам от скальпеля, которым ты любишь меня пугать. Пять сантиметров на бедре, два под грудью и тонкий росчерк на запястье. И все это ты. Ты, тот кто клеймит меня, как корову.
Однако ничего Тера не сказала, лишь недовольно поджала губы и пошла к шкафу. Ей действительно следовало одеться и вновь сесть за работу, а еще спрятать письмо от чужих глаз. Не увидев платья, которые скорее всего были все в стирке или слуги постарались, Тера надела белую рубашку с жабо и длинными рукавами, бордовую юбку в пол, поправила кольца и заплела волосы в высокий пучок.
— Не опаздывай на ужин.
Тера замерла в дверях, услышав недовольный голос супруга, прикусила губу, неосознанно сжимая руку на косяке, и ничего не ответив, ушла.
***
Все слова казались неправильными, слишком громкими или наоборот, не отражающими суть. Они не несли в себе смысла, лишь тратили пространство на бумаге, что немного раздражало. Хотелось сказать так много, о своей боли, надежде, о мыслях, которые посещали ее бессонными ночами и странных экспериментах супруга. Да, только о них Тера не рассказала сестре, утаила, постеснялась. Боялась осуждения с ее стороны, а может, что Лотти будет не такой как она и сразу приедет, заберет. А плохо ли ей при таком исходе будет? Наверное, нет, потому что хуже уже быть не могло.
Все самое плохое случилось.
«Дорогая Лотти, я потеряла сон. Потеряла не от большой любви, а из-за лекарства, которое дает Освальд каждое воскресенье». Слова выходили кривыми и немного скачущими, строчка шла волной, отчего перед глазами рябило. В висках тянуло — верный признак надвигающейся мигрени, которая к вечеру становилась невыносимой.
Тера отложила письменные принадлежности и потерла переносицу. Как же ей тяжело. Миссис Пикфорд в последние дни оживилась, ходила по особняку и заглядывала в каждую комнату, делала замечания слугам и опускала язвительные комментарии в сторону Теры. Иногда тенью за ней следовал мистер Пикфорд, который смотрел на происходящее скучающе или поддакивал жене, не разбираясь в словах. Освальд опять пропадал лаборатории, а может, наоборот, не выходил из своего второго кабинета, в котором тоже стояли различные колбочки и баночки. Тера не хотела иметь с ним ничего общего, она боялась его, поэтому избегала как могла, на приемах улыбалась, держала за руку и придумывала очередную ложь, в то время как ночью мучилась бессонницей и слезами. Даже несмотря на отвращение, Освальд продолжал, брал ее каждый день, оставался равнодушным сначала к просьбам, потом к мольбам, заботился о своем удовольствии и прижимался своей кожей, пахнущей формалином, к ее. И никогда не целовал, лишь откатывался на свою часть постели и наказывал вести себя тихо. Иногда забирал одеяло, отчего ей приходилось придумывать, изловчаться, чтобы не мерзнуть.
Луи тоже часто пропадал. Говорил о важных делах, которые позволят в дальнейшем ему подняться. Заверял, что это временные трудности и ей нужно всего лишь подождать. И Тера ждала, крутила на пальце тонкие кольца, вспоминала о нем и сразу же бралась за дела. Будущее делало два человека, поэтому пока он работал, она тоже не могла ударить в грязь лицом.
В дверь постучались и без разрешения открыли. Марта.
— Госпожа, вам стоит отдохнуть. Я принесла вам чай с мятой и булочки с малиной, только что испекли.
— Спасибо, Марта, — искренне поблагодарила ее Тера и прикрыла письмо другими документами. Пожилая гувернантка улыбнулась и поставила поднос на небольшой журнальный столик, наливая в маленькую чашечку чай с двумя ложками сахара.
— Совсем вы себя не бережете, так исхудали, — посетовала Марта и поставила чашку перед Терой, а рядом тарелочку с аккуратными пирожными. Тепло в ногах пропало, как и тяжесть, а Марта испуганно охнула, прижимая руку к сердцу. — Ах ты проказник, напугал меня.
Тера невольно улыбнулась, когда увидела своего верного и нежного Мино, которого сейчас Марта чесала за ухом. Проказник. Скорее всего именно так относились к нему все в особняке, потому что не любили, потому что никому больше Мино не давался, лишь скалился, прятался. Маленький защитник, который не раз спасал от разгневанного супруга, портил тому костюмы и держался до последнего, пока тот не уходил, обругав Теру. Луи он тоже недолюбливал, но относился сносно, хотя порой и тянул за штанины, выгонял из комнаты.
Мой маленький защитник.
Мино тявкнул довольно и, поднырнув под руку Марты, вернулся к хозяйке и положил морду ей на колени. Маленький, прекрасный мальчик. Она медленно гладила его между ушей и по холке, вчитывалась в документы и цифры, которые ее не совсем радовали. Марта ушла, оставив после себя приятных запах крема, мятного чая и сдобы.
Убрав документы, Тера вновь посмотрела на недописанное письмо. На этот раз точно последнее. Она не останется тут надолго, будет уговаривать, молить Луи сбежать из этого ада, который называется особняком семьи Пикфорд. Не будет жить под одной крышей с человеком, из-за которого ей грозит бесплодие. Вспомнив об этом Тера, вновь прикусила губу, невольно закрывая глаза. «Не знаю, что с вами случилось, молодая госпожа, но даже если вы забеременеете, то выносить ребенка не сможете. А выкидыш может привести к бесплодию. Мне жаль» — кажется так сказал приглашенный миссис Пикфорд врач. Именно из-за этого у нее болел живот, поэтому она была несчастна и во всем виноват только Освальд.
«Мое сердце болит, когда я думаю о том, как могло бы быть. Я мечтала стать героиней какого-нибудь любовного романа со счастливым концом, а оказалась в средневековой сказке, которые ты так ненавидела в детстве…»
И вновь слова, почти пустые, но наполненные горечью и ее болью. Несбывшимися мечтами. Скоро приедет Освальд, а может выползет из своей норы, в которую не пускал никого, даже обожаемую миссис Пикфорд. И вновь начнется боль.
«Прошу, родная, не совершай моих ошибок…»
Лотти была единственной, кто вспоминал о ней. За все полтора года родители не слали письма, лишь на приемах говорили о том, как она похорошела за это время. Однако это все было ложью, потому что Тера за последнее время очень похудела и осунулась, стала тенью самой себя, тем самым пыльным портретом, на который смотрели только от скуки. От сестры же она получала письма раз в месяц, принимала ее во время каникул, когда Лотти приезжала без предупреждения и не уезжала до самого возвращения обратно в институт.
«С любовью, твоя сестра».
Поставив точку, Тера еще раз перечитала письмо и немного скривилась от плавающих слов, нескольких ошибок, но трепетно сложила его пополам. Это письмо все равно никто не прочтет, кроме нее самой. Хотя Тера не уверена, что она когда-нибудь захочет их перечитать, вспоминать прошлое. Нет, что бы ни случилось, все воспоминания и прошлое останется похороненным на бумаге.
Спрятав письмо в карман юбки, она вновь погладила Мино, коротко поцеловала его в нос и встала. Следовало немного размяться.
Неспокойно. На душе очень неспокойно, будто близилось какое-то важное событие, окрашенное в черные тона. Ухудшению состояния и увеличению подозрений способствовала обстановка в стране. Луи говорил, что его в любой момент могут призвать, потому что отношения между СССР и Великобританией ухудшались. Он говорил, что если ничего не измениться, начнется война и тогда они обязаны буду отправится за своим главой. Скорее всего по этой причине Луи так долго пропадал.
Тера вышла в сад и невольно напряглась, когда увидела миссис Пикфорд, срезающие нарциссы. Рядом бегал возбужденный Мино, который лизал Тере руки, потом отбегал к кустам с розами, приносил тонкие ветки задорно вилял коротким хвостом.
— Добрый день, мадам.
Миссис Пикфорд на ее слова лишь передернула плечами и, срезав последний цветок, встала в полный рост. И все же она немного ниже Теры, что грело душу. Хоть где-то она была лучше. Однако смотрела миссис Пикфорд так, словно Тера не более важнее прислуги.
— Не могу не согласиться, день действительно на удивление хорош, — бесстрастно ответила миссис Пикфорд и поправила небольшой букет, придирчиво осматривая каждый цветок. Скривилась от отвращения, когда увидела собаку, бегающую вокруг яблони. — Вы сегодня поздно встали.
— Ну что вы, я занималась бухгалтерией, — незамедлительно улыбнулась Тера и заметила еле заметную судорогу на чужом лице. Миссис Пикфорд недовольна и этот разговор не доставлял ей никакого удовольствия, а уйти не позволяли манеры.
— Достойное занятие. А сейчас мне стоит распорядиться об ужине, вы ведь наверняка об этом не подумали, — едко заметила миссис Пикфорд и поправила свои короткие волосы. Ее колкость Тера пропустила мимо ушей, потому что понимала, что ничего кроме испорченного настроения она не получила бы.
К ней вновь подбежал Мино и, тихо заскулив, лег рядом, насторожено смотря на миссис Пикфорд. От такого проявления заботы со стороны любимца, Тера улыбнулась, посмотрела на черную спину, тонкие, но сильные лапы и уши, которые ловили все звуки. В этом был весь Мино, в ссоры не ввязывался, но в трудных ситуациях всегда был рядом.
— Твоя собака мне все клумбы испортила. Надеюсь, ты займешься его воспитанием или избавишься, наконец. Он только жизнь всем портит. Не понимаю, почему Луи его защищал, но теперь его нет, поэтому будь добра огради нас от этого недоразумения.
Мино глухо зарычал на ее слова, а Тера наоборот подобралась и за легким любопытством попыталась спрятать душащий страх.
— А где Луи? Я думала он по делам поехал, — как можно более равнодушней поинтересовалась Тера и специально поправила прическу, на краткий миг скрывая дрожащие руки в волосах. Кажется, миссис Пикфорд поверила или наоборот, решила не акцентировать на этом внимание, потому что улыбнулась криво и склонила голову на бок.
— Дорогая, вы должно быть шутите? Мой младший сын погасил все долги и съехал от нас. У него теперь свой дом в пригороде Лондона.
Почему ты мне ничего не сказал, любимый? Неужели я не стою твоего доверия? Нет, не стоит так думать. Ты же любишь и заботишься обо мне. Наверное, ты ждешь подходящего времени, чтобы забрать меня. Ты всегда выполнял свои обещания.
***
Без Луи стало совсем тошно. Тера не видела больше надежды, смысла, она жила этим, каждый раз выглядывала в окно в поиске любимой фигуры, писала короткие письма и выбрасывала их. Некоторые сжигала. Она пряталась от супруга и его матушки в библиотеке, играла в саду с Мино и ждала. Ждала его, потому что верила. Луи никогда не нарушал обещания. Он любил ее так же сильно, как любила его она. В их отношениях не было места недоверию и лжи. Поэтому Тера верила и ждала, бессонными ночами крутила простенькие серебряные кольца, иногда снимала их и крутила в руках.
Освальд все чаще оставался дома и подолгу сидел в своем кабинете или прятался в лаборатории. Делал какие-то вычисления, сверялся с тетрадкой в кожаной обложке и посматривал на Теру странно, словно присматривался. От этого становилось не по себе.
— Тера, не задерживайся после ужина. Нам стоит кое-что обсудить.
Тера удивилась, что Освальд заговорил с ней, да еще и во время еды. Она настороженно посмотрела на супруга, но все же кивнула и вновь вонзила вилку в куриное филе. Есть расхотелось, однако оставлять тарелку полной — верх неприличия. Миссис Пикфорд будет напоминать ей об этом до самого конца.
После ужина она постаралась не задерживаться. Она прибралась в библиотеке, покормила Мино и с тяжелым сердцем отправилась в спальню, где положила в деревянную шкатулку свои кольца. В последнее время они быстро слетали с пальцев. В ванной шумела вода, значит Освальд готовился к чему-то важному. Он никогда не мылся просто так перед сном, чаще всего после исполнения супружеского долга. Недолго думая, Тера достала шкатулку и открыла потайной ящик, где лежали письма и короткие записки. Для Лотти и ее Луи, который не писал и не приходил.
Когда шум воды стих, Тера закрыла потайное отделение и вернула шкатулку на место. Она готовилась к худшему и уже мысленно закатывала рукава рубашки. Всегда, когда они оставались вместе Освальд вкалывал ей лекарство, к болезненным ощущениям от которого она уже привыкла, или требовал выполнение супружеского долга. Чаще всего заставлял силой.
— Ты опоздала.
— Мне пришлось закончить некоторые дела, — спокойно ответила Тера и отошла от окна. Распустила волосы, складывая заколки на столик, совсем недалеко от шкатулки, помассировала кожу голову.
— Не испытывай мое терпение. Садись на стул.
Тяжело вздохнув, она последний раз посмотрела на пустой сад, утопающий в вечерних сумерках, и повернулась к супругу. Он стоял в домашних, мягких брюках и широкой рубашке, застегнутой на все пуговицы, волосы, все еще влажные после купания, зачесаны назад. Даже с собственной спальне он выглядел слишком чопорно, всегда гладил усы и смотрел исподлобья. Разве что жилет с пиджаком не надевал.
Стул уже стоял на своем привычном месте, но Тера не спешила к нему подходить. Она боялась. Боялась происходящего больше, чем чего-либо.
— Я повторяю последний раз: сядь на стул, — недовольно рявкнул Освальд и тут же осекся. Он пригладил волосы, подошел к комоду и достал колбы, шприц, жгут и старую вату. — К слову, Луи прислал приглашение на свою свадьбу. Он будет рад нас видеть.
Сердце замерло в груди, а ее парализовало от этой новости. Во рту пересохло, на глаза навернулись слезы, но Тера запретила себе паниковать. Это всего лишь план Луи. Он обещал, поэтому не бросит.
— Свадьбу? — все же хрипло поинтересовалась она и крупно вздрогнула от хриплого и доселе незнакомого смеха Освальда. При ней он никогда не смеялся, только в день свадьбы.
— Ты не знала? Луи с матушкой уже давно разговаривают по поводу бракосочетания с дочерью мистера Джонса. Благо эта семья готова взять под крыло этого разгильдяя, что не удивительно. Иудина влюблена в него до безумия. Не стоит отметать мысль о том, что она ему тоже нравится, потому что уж слишком часто Луи ездит в их дом.
Предатель.
Ей уже не страшен был шприц и злой Освальд. Ей уже не было страшно или плохо. Было никак. Словно последние силы покинули тело, оставляя после себя лишь оболочку, которую с силой потянули в сторону и усадили на стул. Братья Пикфорд никогда не церемонились и добивались своего, только разными путями. Теперь она это понимала. Луи использовал лесть и внешность, в то время как Освальд грубую силу, как сейчас.
Ты же обещал мне. Ты обещал нам счастья, говорил о семье. Неужели для тебя это была лишь шутка?
Освальд вновь набрал странное, на этот раз прозрачное лекарство и постучал ногтем по пластмассе. Тук-тук-тук. Каждый глухой удар оседал тяжесть в желудке, легкой дрожью шел по телу и копился в онемевших, холодных ногах.
За что ты со мной так поступаешь? Освальд, прекрати. Прекрати. Луи, милый Луи, помоги. Любимый, прошу, спаси меня. Я не верю. Прекрати. Не смотри на меня так, дорогой супруг.
Тера вновь посмотрела на окно, на холодную пухлую луну, которая равнодушно взирала на нее. Потом на дверь, ожидая появления своего принца, любимого Луи, который не мог так с ней так поступить! Нет, он наверняка сейчас крался по темным, пустым коридорам и спешил к ней. Луи, ее Луи никогда не бросил бы.
— А теперь будь хорошей девочкой и дай мне вколоть тебе лекарство. Ну не расстраивайся, ненавижу, когда ты плачешь. Давай руку! — недовольно крикнул Освальд, когда услышал тихий, на грани слышимости всхлип. По ее щекам потянулись прозрачные дорожки слез, оседая на подбородке крупными каплями. Отвратительное зрелище. Освальд скривился и приблизился к жене, указывая кивком головы на шприц в своих пальцах. Тера сквозь слез посмотрела на него, потом на лекарство и неловко помотала головой, пряча руки за спину.
Этот детский протест вызвал приступ злости. Освальд ненавидел, когда ему перечили, особенно если это была она. Еще раз повторив требование и, увидев поджатые губы и отрицательный ответ, он разозлился сильнее. Ударил раскрытой ладонь, до резкой боли, звонкого шлепка и глухого стона. Размяв руку, Освальд посмотрел на дрожащую Теру, которая тихо плакала и прижимала тонкие пальцы к покрасневшей и медленно пухнущей щеке.
— Зубки решила показать? Поверь, я тебе их выбью, хоть чем-то ты будешь полезна. Страшная плоскодонка. Ни на что ни годная. И как только родители смогли уговорить меня женится на такой…
— Кроме меня, никто бы не согласился, — неожиданно даже для себя хрипло сказала Тера и шмыгнула носом. Болел язык, кажется, она его прикусила, горела щека и на губах скапливалась кровь и мелких ранок.
— Что ты сказала?
Тера не знала, откуда у нее столько смелости или глупости. Сейчас это было уже не важно. Мир рухнул, сорвались старые обои с яркими цветочками, обнажая реальность. Луи не придет за ней, а Освальд не прислушается, вновь ударит за неповиновение. Никому в этом доме нет до нее дела. Она была чужой и это никогда не изменится. Ничего уже не измениться.
Ей нечего терять.
— Я сказала, что, если бы меня не продали, ты бы так и остался один. Ни одна женщина никогда бы не согласилась жить под одной крышей с таким монстром, как ты, — тихо ответила она и вскрикнула, когда ее вновь ударили по лицу.
Освальд злился, он был в ярости, поэтому накрутил распущенные волосы на кулак и потянул. Перед глазами полыхнуло и кожу обожгло болью. Боль была настолько ослепляющей, что Тера не заметила, как он порвал рукав рубашки и с силой вставил иглу в кожу. Дыхание перехватило от резкого жара, прокатившего по телу и ноющей боли в руке, как бы он ей вены не порвал своим варварским отношением.
Еще раз намотав волосы на руку, он потянул ее в сторону, отчего Тера вновь застонала и упала на твердый пол, ударившись виском и боком. Она лежала на полу ни жива, ни мертва, смотрела на ножки постели сквозь ворох волос и плакала. Все было кончено.
— Вставай и подготовься. А лучше умойся, мне не доставляет никакого удовольствия смотреть на твое зареванное лицо, — прочеканил Освальд и отложил использованный шприц. Он убрал все обратно в комод и достал свою книжечку, когда заметил, что Тера не встала. Она так же лежала на полу, дышала прерывисто и смотрела на кровать так, словно не видела ее. — Ты долго ещё будешь лежать без дела? Не зли меня, иначе пожалеешь.
Тера никак не отреагировала, лишь задышала прерывисто и со свистом, словно ей что-то мешало. Прикрыв глаза, она подавила в себе нарастающую панику, которая резко сменилась апатией. Что он ей сделает?
Я и так жалею о каждом прожитом дне рядом с тобой, Освальд.
— Вставай, иначе будешь спать на полу.
— Ненавижу тебя, — она выдохнула эти слова неосознанно. Они были такими же естественными, как воздух, такими же легкими и правильными. Тера даже не обратила на них внимания, не отдавала отчета своим действиям.
К сожалению, Освальд ее услышал. Он круто развернулся на пятках и посмотрел на нее с нескрываемой яростью и презрением.
Первый удар стал неожиданностью. Он выбил воздух из легких и осел в теле пульсирующей болью. Второй удар ногой по животу был предсказуемым, третий по груди и рукам закономерным. Освальд отдавался этому процессу так же, как отдавался своей науке, полностью и от души. Еще, еще и еще. Болело все тело, она дышала через раз и тихо стонала, безуспешно защищала голову и живот, которые болели сильнее всего. Тера не кричала, не откатывалась, лишь смотрела перед собой и ловила каждый удар, растворялась в боли.
Теряла себя.
Каким-то шестым чувством она понимала, что эта ночь могла стать для нее последней. Были ли у нее сожаления? Скорее нет, чем да. Ее уже не существовало. Сначала погибла одна крошечная часть, во время свадьбы она навсегда распрощалась с детством и своими мечтами, потом другая, когда Освальд поднял на нее руку. Она умерла, когда узнала о свадьбе человека, которого любила больше жизни. Кто у нее остался? Что у нее было кроме вспышек счастья?
Ничего.
Казалось, она оглохла, потому что больше не слышала злых слов Освальда. По виску потекло что-то теплое и мир погрузился в долгожданную тьму.
Стало спокойно.
***
Миссис Пикфорд стояла в столовой и смотрела на псину, которая лежала под кустом алых роз. Этот пес ее раздражал одним своим наличием в особняке, однако сейчас тот постоянно выл, отчего болела голова, и не отходил от куста, лишь рычал, когда кто-то подходил ближе. Странное поведение для этой шавки, обычно он был более спокойным.
— Дорогой, — миссис Пикфорд обернулась и посмотрела на сына, который спокойно разрезал омлет на равные, маленькие части. — Почему эта собака лежит под кустом уже вторые сутки?
— Не знаю.
— Где пропадает эта девчонка? — уже раздраженно поинтересовалась она и отошла к столу, на котором стояла одинокая белая роза в тонкой вазе. Когда эта несносная девчонка вернется, она покажет ей, что значит уезжать из дома никого не предупредив. Она села за стол и тут же принялась за еду, которую перед ней выставила старая гувернантка. — Марта, проследи, чтобы эта шавка не разрыла всю землю. Уж очень рьяно он роется вокруг этого куста по ночам.