Каллиграммы. Стихотворения мира и войны (1913-1916) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

ВОЛНЫ

УЗЫ

Канаты витые из криковКолокольный звон над ЕвропойСтолетья в петлеНации связаны рельсамиНас только двое иль трое на светеСвободных от любых узДруг другу руки протянемПрочесывает дымы дождя безжалостный гребеньПетлиПетли крученыеПодводный кабельВавилонские башни стали мостамиЖрецы паутинойВсе влюбленные связаны нитью единойНити незримыеСвета лучи повсюдуУзы СоюзыЯ пишу лишь затем чтобы ярче пылалиО милые чувства этиВраги воспоминанийВраги желанийВраги сожаленийВраги горьких слезВраги всего что еще люблю я на свете

^{Перевод Н. Стрижевской}

ОКНА[1]

Меж зеленым и красным все желтое медленно меркнетКогда попугаи в родных своих чащах поютГруды убитых пи-иНеобходимо стихи написать про птицу с одним одиноким крыломИ отправить телефонограммойОт увечья великогоСтановится больно глазамВот прелестная девушка в окружении юных туринокБедный юноша робко сморкается в белый свой галстукЗанавес приподнимиИ окно пред тобою раскроетсяРуки как пауки ткали нити тончайшего светаБледность и красота фиолетовы непостижимыТщетны наши попытки хоть немного передохнутьВсе в полночь начнетсяКогда никто не спешит и люди вкушают свободуУлитки Налим огромное множество Солнц и Медвежья шкура закатаПеред окном пара стоптанных желтых ботинокБашни[2]Башни да это ведь улицыКолодцыКолодцы да это ведь площадиКолодцыДеревья дуплистые дающие кров бесприютным мулаткамДлинношерстный баран тоскливую песню поетОдичалой овцеГусь трубит на севере дальнемГде охотники на енотовПушнину выделываютБриллиант чистейшей водыВанкуверГде белый заснеженный поезд в мерцанье огней бежит от зимыО ПарижМеж зеленым и красным все желтое медленно меркнетПариж Ванкувер Гийер[3] Ментенон Нью-Йорк и Антильские островаОкно раскрывается как апельсинСпелый плод на дереве света

^{Перевод М. Ваксмахера}

ДЕРЕВО

Фредерику Бутэ[4]

Ты поешь с остальными под бешеный ритм граммофоновНо где же слепцы куда же исчезли ониА единственный сорванный мною листокобернулся цепочкой виденийНе бросайте меня одного среди рыночной женской толпыИзразцовое небо покрыл Исфахан[5] ослепительно синей эмальюМы в лионском предместье идем и беседуем с вамиЯ помню как в детстве звучал колокольчикторговца лакричной настойкойИ слышу как будет надтреснутый голос звучатьТого человека который гуляя с тобой по ЕвропеБудет сам в то же время в АмерикеРебенокКровавая туша телячья висит над прилавкомРебенокИ этот в песке утопающий пригород далеко на востоке в глушиТам стоял на перроне таможенник словно архангелПривратник убогого раяИ был зал ожидания первого класса где бился в припадке один пассажир эпилептикБарсук КозодойИ Крот-АриаднаМы ехали рядом в купе в транссибирском экспрессе[6]И спали по очереди я и тот ювелир-коммерсантОдному приходилось дежурить с заряженным револьверомС тобою гуляла по Лейпцигу хрупкая дама переодетая юношейВоплощенье ума ибо вот что такое действительно женщина с головойКак жаль что забыты легендыФея едет в трамвае по темной пустой мостовойЯ видел охоту пока я наверх поднималсяИ лифт останавливался у каждого этажаМеж камнейМеж нарядов цветных на витринеМеж пылающих углей в жаровне торговца каштанамиМеж норвежских судов у причала в РуанеПроступает твой образОн распускается меж финляндских березКак красив этот негр из сталиСамый печальный был деньКогда ты достал из почтового ящика открытку из Ла-Коруньи[7]Ветер дует с закатаЦератоний[8] металл раскаленГрусть приходит все чаще за даньюЭто старость земных боговТвоим голосом жалуется мирозданьеВходят по трое к нам под кровНевиданные созданья

^{Перевод И. Кузнецовой}

ПОНЕДЕЛЬНИК УЛИЦА КРИСТИНЫ

Ни консьержка ни мать ее ничего не заметятБудь со мной этим вечером если ты мужчинаНа стреме хватит и одногоПока второй заберетсяЗажжены три газовых фонаряУ хозяйки туберкулезКончишь с делами перекинемся в костиИ вот дирижер который с ангинойПриедешь в Тунис[9] научу как курить гашишВроде такСтопка блюдец цветы календарьБом бум бамЭта грымза требует триста франковЯ бы лучше зарезался чем отдаватьПоезд в 20 часов 27 минутШесть зеркал друг на друга глядят в упорЭтак мы еще больше собьемся с толкуДорогой мойВы просто ничтожествоНос у этой особы длинней солитераЛуиза оставила шубкуЯ же хоть и без шубки но не мерзлячкаДатчанин глядит в расписанье пуская колечки дымаПивную пересекает черный котяраБлины удалисьЖурчит водаПлатье черное цвета ее ногтейА вот это исключеноПожалуйста сударьМалахитовый перстеньПол посыпан опилкамиНу конечноРыженькую официантку умыкнул книготорговецОдин журналист кажется мы с ним знакомыЖак послушай-ка все что скажу это очень серьезноМореходная компания смешанного типаСударь он мне говорит не хотите ли посмотреть на мои офорты и живописьУ меня всего лишь одна служанкаУтром в кафе ЛюксембургОн тут же представил мне толстого малогоА тот говоритВы слышите что за прелестьСмирна Неаполь ТунисДа где ж это черт подериВ последний раз что я был в КитаеЛет восемь назад или девятьЧесть достаточно часто зависит от часа обозначенного на часахВаши биты

^{Перевод М. Яснова}

МУЗЫКАНТ ИЗ СЕН-МЕРРИ[10]

Наконец у меня есть полное право приветствовать тех кого я не знаюИдут предо мною они и толпятся в тумане далеко впередиА все что меня окружает мне бесконечно чуждоНо у меня и у них надежда пылает в грудиЯ не воспеваю ни землю ни другие планетыЯ воспеваю силу свою над коей не властна земля и другие планетыЯ воспеваю радость бродить по свету и счастье внезапной смерти21 мая 1913 годаПрохожий мертвые и смертоносныеМух полуденных миллионы собирались в сияниеКогда человек без глаз без ушей без носаСвернул с Севастопольского бульвара на улицу Обри-ле-БушеБыл юным он темноволосым а на щеках земляничный румянецИ Ах! Ариадна! онНа флейте играл и был его шаг музыке подчиненОн встал на углу улицы Сен-МартенИ заиграл придуманный мной напевЖенщины замедляли возле него шагиСо всех сторон к нему шлиКогда зазвонили вдруг колокола Сен-МерриПрервал музыкант игру и пил подставив лицо под струюФонтана что на углу улицы Симон-ле-ФранкПотом замолчали колокола Сен-МерриИ заиграл незнакомец опять все тот же мотивИ повернув назад вернулся тем же путем на улицу ВеррериЖенщины шли за ним по пятамИз всех домов и дворов выбегалиНа перекрестках его обступали руки к нему простиралиОт сладкоголосой флейты не отводили глазОн уходил невозмутимо и тот же мотив играяОн уходил неумолимоА где-то в тот же часМогу я узнать у вас когда уходит сегодня поезд в ПарижА на другом конце светаРоняли голуби катышки мускатных ореховна островах Молуккских[11]А где-тоВ католической миссии Бомы[12] что сделали вы со скульпторомВ эту минуту как разОна переходит мост между Бейелем и Бонном и исчезает вдали пересекая ПутцхенА также сейчасКрасотка в постели с мэромА рядом в соседнем кварталеСостязайся поэт с рекламой продукции парфюмернойЕй-богу насмешники вы получали от людей очень немногоЛишь самая малость от их нищеты вам перепалаНо мы умираем живя друг от друга вдалиПротянем руки и по этим рельсам длинный товарный состав проедетВо тьме фиакра рядом со мной ты горько плакалаИ теперь к несчастьюТы на меня ты на меня похожа печальноНеотличимы мы друг от друга так в домах прошлого векаВсе высокие трубы похожи на башниМы все выше и выше идем не касаясь ногами землиИ пока мир менялся и жилШествие женщин тянулось длинное словно голодные дниЗа музыкантом счастливым по улице ВеррериО шествие шествиеТак когда-то ехал король в свой замок в Венсене[13]Так в Париж прибывали послыТак щуплый Сюжер[14] пробивался к СенеТак умирал мятеж в Сен-Мерри[15]О шествие шествиеЖенщин было уже так много что они запрудилиВсе соседние улицыНо непреклонные словно пулиОни устремлялись все дальше за музыкантом упрямоАх Ариадна Амина ПакеттаТы Миа ты Симона КолеттаТы Мавиза и ты Женевьева красоткаОни шли суетные и дрожащие все дальше и дальшеТанцующей легкой походкой и в такт попадалиМузыки пасторальной они ей внимали жадноНезнакомец помедлил перед заброшенным домомДом продавался наверноРазбитые окна чернелиПостроен в шестнадцатом векеВо дворе стояли телегиИ музыкант вошел в этот домИ музыка затихая звучала нежней и нежнейИ женщины в старый дом входили следом за нейВсе все до одной вошли нестройной толпойВсе до единой вошли в эту дверьНе оглянувшись назад не пожалев о томЧто они бросили за спиной оставили за собойНи жизнь ни память ни свет их уже не влеклиИ никого не осталось на улице ВеррериКроме меня и священника из церкви Сен-МерриМы в старый дом вошлиНо там никого не нашлиВечер настал ужеКолокола Сен-Мерри звонят АнжелюсО шествие шествиеТак из Венсена король возвращался когда-тоШли шляпники и разносчики рядомШли продавцы банановШли четко печатая шаг солдатыО ночьНесчетные женские взглядыО ночьТы моя боль и напрасное мое ожиданьеЯ умирающей флейты слышу вдали рыданье

^{Перевод Н. Стрижевской}

ОБЛАЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Помнится накануне четырнадцатого июляВо второй половине дня часам к четырем поближеЯ из дому вышел в надежде увидеть уличных акробатовСмуглолицые от работы на свежем воздухеОни попадаются ныне куда как режеЧем когда-то в дни моей юности в прежнем ПарижеТеперь почти все они бродят где-то в провинцииЯ прошел до конца бульвар Сен-ЖерменИ на маленькой площади между церковью Сен-Жермен-де-Пре и памятником ДантонуЯ увидел толпой окруженную труппу уличных акробатовТолпа молчаливо стояла и безропотно выжидалаЯ нашел местечко откуда было все видноДве огромные тяжестиКак бельгийские города которые русский рабочий из Лонгви приподнял над головойДве черные полые гири соединенные неподвижной рекойПальцы скатывающие сигарету что как жизнь и горька и сладкаЗасаленные коврики лежали на мостовой в беспорядкеКоврики чьи складки уже не разгладитьКоврики все сплошь цвета пылиНа которых застыли грязные желто-зеленые пятнаКак мотив неотвязныйПогляди-ка на этого типа он выглядит жалко и дикоПепел предков покрыл его бороду пробивающейся сединойИ в чертах вся наследственность явлена как уликаОн застыл он о будущем грезит наивноМашинально вращая шарманку что дивноИ неспешно бормочет и глухо вздыхает пороюИ захлебывается поддельной слезоюАкробаты не шевелилисьНа старшем было трико надето того розовато-лилового цвета который на щечках юницы свидетельствует о скорой чахоткеЭто цвет который таится в складках ртаИли возле ноздрейЭто цвет изменыУ человека в трико на спине проступалГнусный цвет его легких лилов и алРуки руки повсюду несли караулА второй акробатТолько тенью своей был прикрытЯ глядел на него опять и опятьНо лица его так и не смог увидатьПотому что был он без головыНу а третий с видом головорезаХулигана и негодяяВ пышных штанах и носках на резинках по всем приметамНапоминал сутенера за своим туалетомШарманка умолкла и началась перебранкаПоскольку на коврик из публики бросили только два франка да несколько суХотя оговорено было что их выступление стоит три франкаКогда же стало понятно что больше никто ничего на коврик не кинетСтарший решил начать представлениеИз-под шарманки вынырнул мальчик крошечный акробат одетый в трико все того же розоватого легочного цветаС меховой опушкой на запястьях и лодыжкахОн приветствовал публику резкими крикамиБесподобно взмахивая рукамиСловно всех был готов заключить в объятьяПотом он отставил ногу назад и почти преклонил коленоИ четырежды всем поклонилсяА когда он поднялся на шарЕго тонкое тело превратилось в мотив столь нежный что в толпе не осталось ни одной души равнодушнойВот маленький дух вне плотиПодумал каждыйИ эта музыка пластикиЗаглушила фальшивые лязги шарманкиКоторые множил и множил субъект с лицом усеянном пеплом предковА мальчик стал кувыркатьсяДа так изящноЧто шарманка совсем умолклаИ шарманщик спрятал лицо в ладоняхИ пальцы его превратились в его потомковВ завязь в зародышей из его бороды растущихНовый крик алокожегоАнгельский хор деревьевИсчезновение ребенкаА бродячие акробаты над головами гири крутилиСловно из ваты гири их былиНо зрители их застыли и каждый искал в душе у себя ребенкаО эпоха о век облаков

^{Перевод М. Яснова}

Стихотворение послужило поэтическим предисловием к каталогу персональной выставки в Германии в 1913 г. художника Робера Делоне (1885–1941). Сам поэт указывал на важность этого стихотворения, в основе которого лежит, как он отмечал в июле 1915 г. в письмах к Мадлене Пажес, попытка «упрощения поэтического синтаксиса» и «совершенно новая эстетика». (I-а, 1082).
Башни — «Башни», как и «Окна», — названия циклов картин Делоне.
Гийер, Ментенон — французские города.
Бутэ, Фредерик (1874-?) — французский писатель и журналист.
Исфахан (Исфагань) — столица древней Персии, символ восточной роскоши.
Мы ехали рядом в купе в транссибирском экспрессе — в этой и двух следующих строках Аполлинер пересказывает один из эпизодов поэмы Блэза Сандрара «Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской» (1913).
Ла-Корунья — порт на атлантическом побережье Испании.
Цератонии — вид деревьев с твердой древесиной, растущих в странах Средиземноморья.
Приедешь в Тунис… — в стихотворении, написанном как лирический монтаж обрывков разговоров, услышанных в открытом кафе, «мотив поездки в Тунис» («Поезд в 20 часов 27 минут», «Смирна Неаполь Тунис») неслучаен. Поэт Жак Диссор (1880–1952), о котором в 1914 г. Аполлинер отзывался как об «одной из наиболее известных фигур среди молодых литераторов» (III, 192), долгое время по роду своей журналистской деятельности был связан с Тунисом и, в частности, накануне одной из своих поездок в Африку в конце 1913 г. провел вечер с Аполлинером и директором копенгагенского Королевского музея Карлом Мадсеном в кафе на улице Кристины. «На следующий день, — вспоминал Жак Диссор, — я должен был отправиться в Тунис и пришел попрощаться с моими друзьями. В тот вечер мы были единственными клиентами этого маленького кафе. Официантка с рыжими волосами и веснушчатым лицом принесла нам выпивку в застекленный зал, освещенный как аквариум. Фразы, которыми мы перебрасывались, вы можете найти в одном из лучших стихотворений Аполлинера, бегло записанном именно там, на краешке стола…» (I-а, 1084).
Сен-Мерри — старинная церковь и близлежащий квартал в Париже.
Молуккские острова — часть Малайского архипелага в Индонезии.
Бома — бывшая столица Бельгийского Конго.
Венсен — пригород Парижа, где размещалась королевская резиденция.
Сюжер (1081–1151) — французский монах, политический деятель и исторический писатель, советник Людовика VI и Людовика VII.
Так умирал мятеж в Сен-Мерри — имеется в виду республиканский мятеж 5–6 июня 1832 г. в Париже, направленный против Июльской монархии Луи-Филиппа. Утром 6 июня восставшие были загнаны в тупик у монастыря Сен-Мерри, где их сопротивление было сломлено.