Колымские тетради - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

ЗЛАТЫЕ ГОРЫ

Лиловый мед[29]

Упадет моя тоска,Как шиповник спелый,С тонкой веточки стиха,Чуть заледенелой.На хрустальный, жесткий снегБрызнут капли сока,Улыбнется человек,Путник одинокий.И, мешая грязный потС чистотой слезинки,Осторожно соберетКрашеные льдинки.Он сосет лиловый медЭтой терпкой сласти,И кривит иссохший рот:Судорога счастья.

Инструмент[30]

До чего же примитивенИнструмент нехитрый наш:Десть бумаги в десять гривен,Торопливый карандаш —Вот и все, что людям нужно,Чтобы выстроить любойЗамок, истинно воздушный,Над житейскою судьбой.Все, что Данту было надоДля постройки тех ворот,Что ведут к воронке ада,Упирающейся в лед.

Тебя я слышу, слышу, сердце

Тебя я слышу, слышу, сердце,Твой слабый стук из тайника.И в клетке ребер нету дверцы,Чтоб отомкнуть ключом стиха.И я прочту в зловещем стуке,В твоих ослабленных толчкахРассказ о той, о смертной мукеВ далеких горных рудниках.Ты замуровано, как вечник.Все глуше, глуше ты стучишь,Пока под пыткой спазм сердечныхТы навсегда не замолчишь.

У крыльца[31]

У крыльца к моей бумагеТянут шеи длинныеВопросительные знаки —Головы гусиные.Буквы приняли за зернаНаши гуси глупые.Та ошибка — не зазорнаИ не так уж грубая.Я и сам считаю пищей,Что туда накрошено,Что в листок бумаги писчейНеумело брошено.То, что люди называлиПросто — добрым семенем,Смело сеяли и ждалиУрожай со временем.

Так вот и хожу

Так вот и хожуНа вершок от смерти.Жизнь свою ношуВ синеньком конверте.То письмо давно,С осени, готово.В нем всего одноМаленькое слово.Может, потомуИ не умираю,Что тому письмуАдреса не знаю.

Шепот звезд в ночи глубокой

Шепот звезд в ночи глубокой,Шорох воздуха в морозОткровенно и жестокоДоводил меня до слез.Я и до сих пор не знаю,Мне и спрашивать нельзя:Тропка узкая лесная —Это стежка иль стезя?Я тогда лишь только дома,Если возле — ни души,Как в хрустальном буреломе,В хаотической глуши.

Отчего на этой даче

Отчего на этой дачеНе решается задачаИз учебника тайги?Подгонять ее к ответуУ меня таланта нету.Боже правый, помоги!Сколько формул, сколько знаков,Каждый знак — не одинаков,Не таков, как был вчера.А об истинном значеньеДумать мне — одно мученьеИ, конечно, не игра.Дело было бы попроще,Если б пели в наших рощахПтицы, вроде соловья.Я б доверил птичьим горламИзложенье важных формулСодержанья бытия.Ведь любых чудес загадкаРешена во мгле распадкаИ до ужаса проста.Что ж дрожит полярной ночью,Разорвав рубаху в клочья,Онемевшая мечта?

В шахте

Жизнь, дорожащая мгновеньем,Где напряжен до боли слух,Где даже ветра дуновеньеИ то захватывает дух.Нет, не затем я рос все выше,Чтоб, упираясь в потолок,Паденье этой тяжкой крышиСдержать и выдержать я мог.Того чудовищного весаСвисающего потолкаНе удержать крепежным лесомХотя б и лучшего стиха.Но рифм пугливое смещеньеИ треск ломающихся строфЗвучит сигналом приближеньяНеотвратимых катастроф.И кто успеет двинуть бровьюИ доберется до норы,Покамест грохнет, рухнет кровляИ слышен грузный вздох горы.Предупрежден моей судьбою,Где хруст костей — ему сигнал,Он припадет к груди забоя,Чтоб уцелеть от гнева скал.И, стоя в каменной метели,Белее меловых пород,Поймет мои мечты и цели,Мою беспомощность поймет.И возвратит свое значеньеТому, что звал он пустяком,Пустым воскресным развлеченьем,А не спасительным стихом.

Златые горы

Когда я плелся еле-елеНа зов обманный огонька,В слепящей и слепой метелиМеня вела моя тоска.Я повторял твои простые,Твои прощальные слова.Кружились горы золотые,Моя кружилась голова.В голодном головокруженье,В знобящей дрожи рук и ногДвоилось каждое движеньеВетрам упрямым поперек.Но самой слабости сердечнойТакая сила придана,Что будь метель — метелью вечной,Со мной не сладила б она.Мне все казалось — вместе, рядомС тобой в пурге вдвоем идем,Глядим двойным горячим взглядомНа землю, залитую льдом.И вдвое я тогда сильнее,И вдвое тверже каждый шаг.Пускай и боль вдвойне больнее —Мне легче севером дышать.Едва ли, впрочем, в той метелиХотя б один бывает звукПохож на стон виолончели,На глубину скрипичных мук.Но мы струне не очень верим,И жизни выгодно сейчасРеветь на нас таежным зверем,Пургой запугивая нас.Я верю в жизнь любой баллады,Любой легенды тех веков,Какие смело в двери адаВходили с томиком стихов.Я приведу такие сказки,Судьбу Танкредов и Армид,И жизнь пред ними снимет маскуИ сходством нас ошеломит.

Я с отвращением пишу

Я с отвращением пишу,Черчу условленные знаки…Когда б я мог карандашуВелеть не двигаться к бумаге!Не успеваю за моейВ губах запутавшейся злостью,Я испугался бы гостей,Когда б ко мне ходили гости.И в угол из угла стихиШагают, точно в одиночке.И не могу поднять руки,Чтобы связать их крепкой строчкой.Чтоб оттащить их в желтый дом,В такую буйную палату,Где можно бредить только льдом,Где слишком много виноватых.

Говорят, мы мелко пашем

Говорят, мы мелко пашем,Оступаясь и скользя.На природной почве нашейГлубже и пахать нельзя.Мы ведь пашем на погосте,Разрыхляем верхний слой.Мы задеть боимся кости,Чуть прикрытые землей.

Мы ночи боимся напрасно[32]

Мы ночи боимся напрасно —Цветы изменяют свой цветЗатем, чтобы славить согласнейПолуночный, лунный ли свет.Хочу, чтобы красок смятеньеИ смену мгновенную ихНа коже любого растеньяПоймал мой внимательный стих.Оттенки тех огненных маков,Чернеющих в лунных лучах,Как рукопись полная знаков,Еще не прочтенных в ночах.Что резало глаз и пестрело,Теперь для того смягчено,Чтоб смело из ночи смотрелоВ раскрытое настежь окно.И встретится с ищущим взглядом,И в дом мой поспешно войдетШагать и поддакивать рядом,Покамест не рассветет.

О тебе мы судим разно[33]

О тебе мы судим разно.Или этот емкий стихТолько повод для соблазна,Для соблазна малых сих.Или он пути планетамНамечает в той ночи,Что злорадствует над светомДогорающей свечи.Может, в облике телесном,В коже, мышцах и кровиПоказалось слишком тесноЧеловеческой любви.Может, пыл иносказаньяИ скрывает тот секретПрометеева страданья,Зажигающего свет.И когда б тому порукойБыл огарок восковой,Осветивший столько муки,Столько боли вековой.

Романс

В заболоченной Чукотке,У вселенной на краюЯ боюсь одной чахотки —Слишком громко я пою,Доставая из-под спуда,Из подполья злого дняУдивительные рудыС содержанием огня.Для моих усталых легкихЭти песни — тяжелы.Не найду мелодий легкихСредь сырой болотной мглы.Кровь густая горлом хлынет,Перепачкав синий рот,И у ног моих застынет,Не успев всосаться в лед.

Вернувшись в будни деловые[34]

Вернувшись в будни деловыеС обледенелых синих скал,Сегодня, кажется, впервыеЯ о тайге затосковал.Там измерять мне было простоВсе жизни острые углы,Там сам я был повыше ростомСреди морозной, жгучей мглы,Где люди, стиснутые льдами,В осатанелом вое вьюгОкоченевшими рукамиХватались за Полярный круг.И где подобные миражиНе сказка и не болтовня,Подчас ясней бывали дажеВидений яви, света, дня.Где руки — мне, прощаясь, жалиМои умершие друзья,Где кровью налиты скрижалиСтаринной книги бытия.И где текли мужские слезы,Мутны, покорны и тихи,Где из кусков житейской прозыСложил я первые стихи.

Вернись на этот детский плач

Вернись на этот детский плач,Звенящий воем вьюг,Мой исповедник, мой палач,Мой задушевный друг.Пусть все надежды, все тщеты,Скользящие с пера,Ночное счастье — только тыДо раннего утра.Прости мне бедность языка,Бессилие мое,И пребывай со мной, покаЯ доскажу свое

Ты смутишься, ты заплачешь

Ты смутишься, ты заплачешь,Ты загрезишь наяву.Ты души уже не спрячешьПо-июльскому — в траву.И листы свои капустаКрепко сжала в кулаки,И в лесу светло и пусто,И деревья — высоки.Раскрасневшаяся осеньЦепенеет на бегу,Поскользнувшись на откосеВ свежевыпавшем снегу.

Упоительное бегство

Упоительное бегствоПрямо с поезда — и в лес,Повторять лесные текстыУскользающих чудес.То, на что способны астры,Пробужденные от сна,То, что лилий алебаструСообщает тишина.То, что каждое мгновеньеИзменяет вид и цвет.Для его изображеньяИ возможности-то нет.Может — это просто звукиВ совершенстве чистых нот,Как цветы, сплетают руки,Затевая хоровод.Старой тайны разрешенье,Утвержденье и ответВ беспорядочном круженьеЭтих маленьких планет.Над развернутой бумагойЧто-то тихо прошуршав,Наклоняются, как флагиНе знакомых мне держав.И сквозь ветви, как «юпитер»,Треугольный солнца лучОсветит мою обительДо высот нагорных круч.Вот и сердцу легче стало,Ветра теплая рукаПо листу перелисталаКнигу клена-старика.

Мне все мои болезни

Мне все мои болезниДавно не по нутру.Возьму я ключ железныйИ сердце отопру.Открою с громким звоном,Со стоном и огнем.Паду земным поклоном,Заплачу о своем —О всем, что жизнь хранила,Хранила, хмуря бровь,И вылила в чернилаТемнеющую кровь.Химический анализИ то не разберет,Что вылилось, как наледь,Не всасываясь в лед.

Зимний день

Свет, как в первый день творенья,Без мучительных светилИ почти без напряженьяПресловутых вышних сил.Будто светит воздух самый,Отражая светлый лед,И в прозрачной райской драмеОсвещает людям вход.Там стоят Адам и Ева,Не найдя теплей угла,Чем у лиственницы — древаЗнания добра и зла.

Сольвейг

Зачем же в каменном колодцеЯ столько жил?Ведь кровь почти уже не бьетсяО стенки жил.Когда моей тоски душевнойНедостает,Чтобы открыть для воли гневнойПути вперед.И только плеть воспоминанийБьет по спине,Чтобы огни былых страданийСветили мне.Навстречу новым униженьямСмелей идти,Ростки надежд, ростки сомненийСметя с пути.Чтобы своей гордилась рольюВека, векаЛесная мученица — СольвейгИздалека.

Опять сквозь лиственницы поросль

Опять сквозь лиственницы поросльМне подан знак:Родных полей глухая горесть —Полынь и мак.Я притворюсь сейчас растеньем,Чтоб самомуПонять всю подлинность цветенья.И я — пойму.Все, что лежит в душе народной,В душе земной,Сейчас у края преисподнейНавек со мной.Мне не дано других решений,Иных путей,Иных надежд, иных свершений,Иных затей.Я на лесной расту тропинке,От мира скрыт.Единой маковой росинкойЯ буду сыт.Я знаю — сердце не остынетОт злых обид,Пока сухой язык полыниЕще шуршит.

Все людское — мимо, мимо[35]

Все людское — мимо, мимо.Все, что было, — было зря.Здесь едино, неделимоПтичье пенье и заря.Острый запах гретой мяты,Дальний шум большой реки.Все отрады, все утратыРавноценны и легки.Ветер теплым полотенцемВытирает щеки мне.Мотыльки-самосожженцыВ костровом горят огне.

Воспоминание

Соблазнительные речиДо рассветных янтарей.Новый день — судьбе навстречуПо следам богатырей.Жизни сказочное зелье,Выпитое за углом,И отравленным весельемНаполняющее дом.Я с тобой, Россия, рядомСобирать пойду цветы,Чтоб встречать косые взглядыИ презрительные рты…

В тарелке оловянной

В тарелке оловяннойНам солнце подают,По блюдечкам стекляннымНебрежно разольют.Чтоб завтраком отличнымДоволен был любой,Несут кисель брусничныйНа льдинке голубой.

Я знаю мое чувство емкое

Я знаю мое чувство емкое,Вмещающее все на свете:И заберега кромки ломкие,И склеивающий льдины ветер.И ветер рвется в небо бледное,Чтоб сосны, пользуясь моментом,Звучали точно струны медныеВеличественного инструмента.Играет сломанными веткамиВ нетерпеливом ожиданьеТакого горького и редкого,Обещанного мной свиданья.А там, в стране метаний маетных,Настойчиво и неизменноКачают солнце, словно маятникМедлительных часов вселенной.

Из дневника Ломоносова

Бессмертен только минерал,И это всякому понятно.Он никогда не умиралИ не рождался, вероятно.Могучее здоровье естьВ обличье каменной породы,И жизнь, быть может, лишь болезнь,Недомогание природы.

Сумеешь, так утешь

Сумеешь, так утешьИ утиши рыданья.Увы! Сильней надежд;Мои воспоминанья.Их ворон бережетИ сам, поди, не знает,Что лед лесных болотВовеки не растает.Под черное стеклоБолота ледяногоУпрятано теплоНесказанного слова.

Жил-был

Что ж! Зажигай ледяную лампадуРадужным лунным огнем.Нынешней ночью и плакать не надо —Я уж отплакался днем.Нет, не шепчи и не бойся огласки,Громко со мной говори.Эту старинную страшную сказкуВ тысячный раз повтори.Голосом ночи, лунного света,Горных обрывов крутых:— Жил-был Король, недостоййыи поэтовИ недостойный святых…

Однажды осенью

Разве я такой уж грешник,Что вчера со мнойГоворить не стал орешникНа тропе лесной.Разве грех такой великий,Что в рассветный часНе поднимет земляникаВоспаленных глаз.Отчего бегут с пригорка,Покидая кров,Хлопотливые восьмеркиЧерных муравьев.Почему шумливый ясеньС нынешнего дняНе твердит знакомых басенОколо меня.Почему глаза отводятВ сторону цветы.Взад-вперед там быстро ходятПестрые кусты.Как меня — всего за суткиПо часам землиВасильки и незабудкиПозабыть могли.Я-то знаю, в чем тут дело,Кто тут виноват.Отчего виски седелиИ мутился взгляд.Отчего в воде озернойСам не узнаюИ прямой и непокорнойМолодость мою?

Нет, не рука каменотеса

Нет, не рука каменотеса,А тонкий мастера резецИз горных сладивший откосовАрхитектуры образец.И что считать судьбой таланта,Когда узка его тропа,Когда земля, как Иоланта,Сама не зная, что слепа,К его ногам, к ногам поэта,Что явно выбился из сил,Несет цветы другого цвета,А не того, что он просил.Где легендарные сюжетыДают любому напрокат,И солнце там по белу светуПолгода ищет свой закат.Календаря еще не зная,Земля полна своих хлопот,Она пургой в начале маяЛюбые песни замететНо у кого же нет запаса,Запаса горя в дальний путь,Чтобы скитаться без компаса,Чтоб жить хотя бы как-нибудь.И где ему искать расплаты?Зачем он думал, чем он жил?Его друзья не виноваты,Что не выходят из могил.Ведь эти двери — в ад ли, в рай лиДано открыть его ключам.Он, будто по системе Брайля,Бумагу колет по ночам.И, подвергая расшифровкеВсе то, что ночью написал,Он ищет крюк, чтоб на веревкеВзлететь поближе к небесам.И он хотел такие муки,Забыв о ранней седине,Отдать — но только прямо в рукиРодной неласковой стране.И, ощутив тепло живое,Страна не выронит из рукЕго признание лесное,Завеянное дымом вьюг.

На улице волки

На улице волкиЗаводят вытье.На книжную полкуКладется ружье,Чтоб ближе, чем книги,Лежать и помочьВ тревожные миги,В беззвездную ночь,Где сонной метельюРассеянный снегУлегся под ельюНа вечный ночлег.Где лед еще крепче,Чем горный гранит,Горячие речиИ судьбы хранит.Где слышно рыданьеВ подземных ключах,Где нет состраданьяВ делах и речах.Где тень от кибиткиВозка ТрубецкойМучительней пыткиОбычной людской.Где солнце не греет,А яростно жжет,Где горы стареютСредь мерзлых болот.Где небо, бледнея,Ушло в высоту,Став трижды роднееЗовущим мечтуНа помощь, чтоб робостьСвою побороть,Не кинуться в пропастьИ в водоворот.Где волны качаетЖивое весло,Розовой чайкиВитое крыло.Где нету ненужныхДля здешних людейТяжелых, жемчужныхВесенних дождей.К медведям в соседиСпокойно сойти,В беседе медведейОтраду найти.Где бешеный кречетПугает зайчат,Где тополи — шепчут,А люди — молчат…Из нотного пеньяДля музы зимыГодны, без сомненья,Одни лишь псалмы.

На приморском побережье

На приморском побережьеПоднимаюсь на плато.Грудь мне режет ветер свежий,Разрывающий пальто.Все, что сунется навстречу,Пригибает он к земле.Деревам крутые плечиНе расправить на скале.Но я знаю тот таежный,Чудодейственный пароль.Кину песню осторожно,Преодолевая боль.И подхватит ветер песню,Так и носит на руках.Это песне много лестней,Чем скрипеть на чердаках.Чем шептать под одеяломНеуместные слова —Все о бывшем, о бываломЛепетать едва-едва.И под песенной защитойЯ пройду своим путем,Неожиданно забытыйВетром, полночью и льдом.

Я — море, меня поднимает луна

Я — море, меня поднимает луна,И волны души отзываются стоном.Пропитанный болью до самого дна,Я — весь на виду. Я стою на балконе.Лунатик ли, пьяный ли — может, и так.Отравленный белым далеким простором,Я знаю, что ночь — далеко не пустяк,Не повод к застольным пустым разговорам.И только стихов я писать не хочу.Пускай летописец, историк, не болеНо что мне сказать моему палачу —Луне, причинившей мне столько боли?

Пичужки песня так вольна

Пичужки песня так вольна,Как будто бы не в клеткеПоет так радостно она,А где-нибудь на ветке.В лесу, в моем родном лесу,В любимом чернолесье,Где солнце держат на весу,Достав до поднебесья,Дубы кряжистые и луч,Прорвав листву резную,Скользнув с обрывов, туч и круч,Дробит волну речную.И отражен водой речной,Кидается обратно.И солнце на листве сквознойБросает всюду пятна.И кажется, кусты задень,Задень любую ветку,Прорвется, заблистает день,И только птица — в клетке.Но все миражи и мечтыРаскрыты птичьей песней,Достойной большей высоты,Чем даже поднебесье.

Копытят снег усталые олени

Копытят снег усталые олени,И синим пламенем огонь костра горит,И, примостившись на моих коленях,Чужая дочь мне сказку говорит.То, может быть, не сказка, а моленьеВсе обо мне, не ставшем мертвецом,Чтобы я мог, хотя бы на мгновенье,Себя опять почувствовать отцом.Ее берег от мора и от глада,От клокотанья бледно-серых вьюг,Чтобы весна была ее наградой,Подарком из отцовских рук.И в этом остром, слишком остром чувстве,Чтоб мог его принять за пустяки,Я никогда не пользуюсь искусствомЧужую грусть подмешивать в стихи.И сердца детского волнение и трепет,И веру в сказку в сумрачном краю,Весь неразборчивый ребячий лепетНе выдам я за исповедь свою.

Гора бредет, согнувши спину

Гора бредет, согнувши спинуКак бы под бременем забот.Она спускается в долину,Неспешно сбрасывая лед.Она держаться в отдаленьеПривыкла, вечно холодна.Свои под снег укрыла мненьяИ ждет, пока придет весна.Тогда отчаянная зелень,Толкая грязный, липкий снег,Явит служенье высшим целямИ зашумит, как человек.

Шуршу пустым конвертом

Шуршу пустым конвертом,Письмо пишу тебе,Прислушиваясь к ветру,Гудящему в трубе.И вдруг, вскочив со стула,Бросаюсь на кровать,Слова в зловещем гулеПытаюсь разобрать.Что ветер там бормочет,Не надо бы кричать,Зачем понять не хочет,Что лучше б замолчать.Мучительные строчкиПоследнего письмаДовел бы я до точкиИ не сошел с ума.

Зачем холодный блеск штыков

Зачем холодный блеск штыковИ треск селекторных звонков?Чего вы испугались вдруг?Что слышно в злобном гуле вьюг?Ведь он — не Бог и не герой,Он даже жалкий трус порой.Ведь он — один, один, один,Хотя и дожил до седин.Его же верные друзьяНе испугаются ружья.Друзья, и братья, и отцы —Они ведь только мертвецы!

Велики ручья утраты[36]

Велики ручья утраты,И ему не до речей.Ледяною лапой сжатый,Задыхается ручей.Он бурлит в гранитной яме,Преодолевая лед,И холодными камнямиНабивает полон рот.И ручья косноязычьеНепонятно никому,Разве только стае птичьей,Подлетающей к нему.И взъерошенные птицыПрекращают перелет,Чтоб воды в ручье напиться,Уцепясь за хрупкий лед…Чтоб по горлу пробежалаКапля горного питья,Точно судорога жалобПеремерзшего ручья.

Натурализма, романтизма

Натурализма, романтизмаЛистки смешались на столе.Я поворачиваю призмуВ увеличительном стекле.Все это ведь не точка зреньяХудожника, его перо,А лишь манера размышленьяНад тем, что — зло и что — добро.Поэт — не врач, он только донор,Живую жертвующий кровь.И в этом долг его, и гонор,И к человечеству любовь.Навек запомненную мноюПережитую злую быльПеред знакомою луноюЯ высыпаю прямо в пыльПеребираю, как влюбленный,Наивный рыцарский словарь,Комки суждений запыленныхИ птичий слушаю тропарь.Чего хочу? Чтобы писалось,Чтобы не кончился запой,Чтоб сердце век не расставалосьСо смелостью и прямотой.И чтобы стих, подчас топорный,Был точен — тоже как топорУ лесорубов в чаще черной,Валящих лес таежных гор.И чтоб далекие удары,И вздохи лиственниц моихЛожились в такт с тоскою старой,Едва упрятанною в стих.

Мы отрежем край у тучи

Мы отрежем край у тучиОстрым ветром, как ножом,И десяток ив плакучихМы на случай сбережем.Нам нужней краюха хлеба,Но и туча — не пустяк,Но и туча — благо неба,Если жизнь у нас в гостях.Мы опустим тучу ниже,Зацепив за ветки ивНебо, небо будет ближе,Ближе каждому, кто жив.Чтоб плакучих ив не вышеБыл свинцовый потолок,Чтоб рукой к холодной крышеПрикоснуться каждый мог.Мы в ущелье — точно домаИ забыли целый свет.Нам не страшен грохот громаИ зубчатых молний след.

Исполнение желаний

В избе дородная хозяйка,Лоснящаяся, как зверь,Кладет на койку балалайкуИ открывает смело дверь.Она встречает нас как надо,Как полагается врагу,Как героиня Илиады,Она хватает острогу.Но, приглядевшись к выраженьюУсталых лиц, голодных глаз,Берет назад свое движеньеИ не глядит уже на нас.А загремев в печи ухватом,Горячий черпает нектар,Щекочет ноздри ароматомГустой качающийся пар.И, как гомеровская баба,Она могуча и сильна.И нам, измученным и слабым,Чудесной кажется она,Когда, сменив в светце лучину,Мурлыча песню, шерсть прядет,И плечи кутает в овчину,И вытирает жаркий пот,И, засыпая над работой,Не совладавши с дремотой,Храпит, и в блеске капель потаПреображается святой.Мы дружно чавкаем над мискойИ обжигаем супом рты,И счастье к нам подходит близко,И исполняются мечты.

Жизни, прожитой не так[37]

Жизни, прожитой не так,Все обрезки и осколкиЯ кидаю на верстак,Собирая с книжной полки.Чтоб слесарным молоткомИ зазубренным зубиломСбить в один тяжелый комВсе, что жизнь разъединила,Чтобы молот паровойУтюгом разгладил за день,Превратил бы в лист живойБез кровоточащих ссадин.

Стихи? Какие же стихи

Стихи? Какие же стихиГодятся для такого дела,И где хранить черновики,За пазухой, на голом теле?Какой тоске отдать черед,Каким пейзажам предпочтенье,Какое слово не солжет,Не выйдет из повиновенья?И кто же так, как я, пойметВсе одиночество рассвета,Кто в рот воды не наберетИ не поплатится за это?

Все молчит: зверье, и птицы

Все молчит: зверье, и птицы,И сама весна.Словно вышла из больницы —Так бледна она.В пожелтевшем, прошлогоднемТравяном тряпьеПриползла в одном исподнем,Порванном белье.Из ее опухших десенВыступает кровь.Сколько было этих весен,Сколько будет вновь?

Мне в желтый глаз ромашки

Мне в желтый глаз ромашкиМучительно и тяжкоВглядеться иногда,Когда с душевной дрожьюИду неспелой рожьюВдоль черного пруда.Я помню, как невзгоду,Морщинистую водуСтареющих озерИ гроздьями рябиныНависшие рубиныНа белых шеях гор.Глядеть, глядеть, как в воду,В погоду и в природуИ там искать ответНа все мои мученья,И этим развлеченьямКонца и краю нет.

Мне жить остаться — нет надежды

Мне жить остаться — нет надежды.Всю ночь беснуется пурга,И снега светлые одеждыТрясет драконова рука.В куски разорванный драконом,Я не умру — опять срастусь.Я поднимусь с негромким стономИ встану яблоней в цвету.Я встану яблоней несмелойС тревожным запахом цветов,Цветов, как хлопья снега, белых,Сырых, заплаканных листов.Я встану тысячей летящих,Крылами бьющих белых птицЗапеть о самом настоящем,Срывающемся со страниц.Я кое-что прощаю адуЗа неожиданность наград,За этот, в хлопьях снегопада,Рожденный яблоневый сад.

Конец надеждам и расплатам

Конец надеждам и расплатам,Откроют двери в ад — и вот,Как безымянный скромный атом,Вернусь в земной круговорот.Что я земле? Я — след слезинки,Морщинка на лице жены.Я — нерастаявшая льдинка,Что в чаще ждет еще весны.Пускай толкут, как воду в ступке,Мои враги, мои друзьяСлова мои и те поступки,Которым был причастен я.Мне запечалиться о том бы,Чего не сделали стихи —Так не похожие на бомбыКомочки горя и тоски.

Уйду, уеду в дали дальние

Уйду, уеду в дали дальниеИ помолюсь на образа,На неподвижные, печальныеТвои сиротские глаза.Но нам не скажет даже зеркалоОтполированного льда,Чем наше сердце исковеркалоИ разделило навсегда.Ищи, слепая ясновидица,По карте скрещенных морщинВсе, что болит, что ненавидится,Чему нет меры и причин.Чтобы, мои тревожа волосы,Седые трогая виски,Грудным опять запела голосомСлова тоски, слова тоски.

Светотени доскою шахматной

Светотени доскою шахматнойРазвернула в саду заря.Скоро вы облетите, зачахнете,Клены светлого сентября.Где душа? Она кожей шагреневойУменьшается, гибнет, гниет. Песня?Песня, как Анна Каренина,Приближения поезда ждет…

Ты шел, последний пешеход

Ты шел, последний пешеход,По каменистой речке вброд.И сопки, как морской прибой,Гнались упорно за тобой.Обрушивалась гор грядаНад теми, кто забрел сюда.Но ты — ничтожен, слишком малДля мести дыбящихся скал.Ты пощажен в краю родномИ помнишь только об одном —Не позабыть свой стыд, свой страх,Гудящий глухотой в ушах.

Ведь мы — не просто дети

Ведь мы — не просто детиЗемли.Тогда бы жить на светеМы не могли.В родстве с любым — и небо,И облака.А то укрылась где быТоска?И в горле песни птичьейПодчас тона.И кажется сугубо личнойЛуна…

Может быть, твое движенье

Может быть, твое движеньеВ полутьме навстречу мне —Это только отраженье,Тень деревьев на стене,Что свои ломают руки,Умоляя и грозя,Потому что им от муки,От земли уйти нельзя.Им свои не вырвать корни,Уцепившись за меня.Все, что просто, что бесспорно,Принимаю, не кляня.

Ветка[38]

Наклонись ко мне, кленовая,Ветка милая моя.Будь негаданной основоюОбновленья бытия.Не твоя ли зелень клейкаяТак горька и горяча?Ты нагнулась над скамейкоюВозле самого плеча.Я шепчу признанья пылкие,К твоему тянусь листу,Что дрожит здесь каждой жилкою,Ясно видной на свету.

Я твой голос люблю негромкий

Я твой голос люблю негромкий,Путешественница моя.Зазвучит ли — глухой и ломкий,И услышу ли голос я?Пусть попросит воды напиться,Пусть шагнет за чужой порог,Пусть забьется в руках, как птица,Крепко пойманная в силок.Непослушное слово скажетПусть другому — совсем не мне.На мое оно сердце ляжетВ темной сказочной тишине.Пусть другому — я сам докончу,Я додумаю — для себя,Еще громче и еще звонче,Чем выдумывают, любя…

Любая из вчерашних вьюг

Любая из вчерашних вьюгМне не грозит бедою.И окроплен иссохший лугЦелебною водою.И птицы робкие поютПсалмы об избавленье,И дождевую воду пьютВ каком-то вожделенье.Задумалась у норки мышьО человечьем счастье,Как мы, поверив в гладь и тишьНавек после ненастья.Здесь до моих страстей и мукКому какое делоСвобода тут — из первых рук,И юность — без предела.И не касаются меняНастойчивой рукоюЗаботы завтрашнего дняС их гневом и тоскою.

О, память, ты — рычаг

О, память, ты — рычаг,Рычаг второго рода.С короткого плечаВся жуть, вся глубь исподаСобытий и людей,Зарытых и забитых,Где схимник и злодейВ одних и тех же пыткахНаходят смерть своюИ прячутся под камень…И тонким стоном вьюг,Гудящих над веками,Покрыт весь этот срам,Весь этот мир позора —Изнанка панорам,Опершихся на горы.

Разогреть перо здесь, что ли

Разогреть перо здесь, что ли,Мерзлый снять налет,Чтобы крикнула от болиПесня, вырвавшись на волю,Наступив на лед.Опалит босые ноги,Легкую стопуПоморозит по дорогеЧерез горные отроги,Трогая тропу.Знаю — злое вдохновенье,Тайный гений льда,Может быть, через мгновеньеВыйдет из повиновенья,И тогда — беда.Мне и так с природой в битвеЖизни не спасти.Среди выбоин и рытвинПод проклятья и молитвыДень и ночь брести.И махать рубленой прозой,Выйдя на крыльцо.Затаенные угрозыСнегу, ветру и морозуВыбросить в лицо.Что мне ждать дыханья почек,Бормот соловья.Я не ставлю даже точек,Так спешит на желоб строчекЖалоба моя.И когда б не цепь размера,Не узда стиха,Где б нашлась иная мера,Чтоб моя сдержалась вера,У боясь греха.Ведь на гиблом этом местеВечной мерзлотыМы с тобой стояли вместе,До конца сверяя с честьюПомыслы мечты.

Здесь все, как в Библии, простое

Здесь все, как в Библии, простое —Сырая глина, ил и грязь.Здесь умереть, пожалуй, стоит,Навек скульптурой становясь.Пусть каждый выглядит Адамом,Еще не заведенным в рай.Пусть никаким Прекрасным ДамамНе померещится наш край.И прост ответ на те вопросы,Что даже ставились с трудом,Как стать холмом или торосом,Человекоподобным льдом.Весь мир в снегу в пурге осенней.Взгляни: на жизни нет лица.И не обещано спасеньеНам, претерпевшим до конца.

Стихи — не просто отраженье[39]

Стихи — не просто отраженьеСтихий, погрязших в мелочах.Они — земли передвиженьяВнезапно найденный рычаг.Они — не просто озаренье,Фонарь в прохожей темноте.Они — настойчивость твореньяИ неуступчивость мечте.Они всегда — заметы детства,С вчерашней болью заодно.Доставшееся по наследствуКустарное веретено.

Отвали этот камень серый

Отвали этот камень серыйЗагораживающий путь,И войди в глубину пещерыНа страданья мои взглянуть.Ржавой цепью к скале прикованИ похожий на мертвеца.Этой боли многовековойНе предвидится и конца.Наши судьбы — простые маскиТой единой, большой судьбы,Сказки той, что, боясь огласки,Приковали к скале рабы.

Видишь — дрогнули чернила

Видишь — дрогнули чернила,Значит, нынче не до сна.Это — с неба уронилаСчастья капельку луна.И в могучем, суеверномОбожанье тех начал,Что стучат уставом мернымВ жестких жилах по ночам.Только самое больноеЯ в руках сейчас держу.Все земное, все дневноеКрепко буквами вяжу.

Лицом к молящемуся миру

Лицом к молящемуся мируГора выходит на амвон.Пред этим каменным потиромЗемной отвешу я поклон.Река отталкивает гору,И веет запах снеговой,И переполнены озераСвятой водою дождевой.И в половодье, как в метели,Взлетают пенные цветы,Льняной растрепанной кудельюВ меня швыряют с высоты.А я — я тут же. на коленях,Я с Богом, кажется, мирюсь.На мокрых каменных ступеняхЯ о спасении молюсь.

Лезут в окна мотыльки

Лезут в окна мотыльки,Окружая лампу,Зажигают светлякиОсвещенье рампы.Лес приподнят до небесБлижнею горою,Возбуждая интересК главному герою.Затрепещут листья вдругДождались момента:Словно тысячами рукБьют аплодисменты.Сосны, сучьями маша,Гнутся в пантомиме,Открывается душаЯвственно и зримо:Устремленье к облакам,Растопырив руки,И привязанный к ногамГруз земли и муки.И по грифелю доскиНеба грозовогоПишут молнии мелкиЯростное слово.И, стирая с неба лучТряпкою сырою,Выжимают дождь из тучНад моей горою.

Тесно в загородном мире

Тесно в загородном мире.Тесно так, что нет житья,Но не уже и не ширеРельс дорожных колея.Обозначенной дорогиПараллельные черты,Человеческие ноги,Стрелки, шпалы и мосты…И по шалым листьям палымДождик палочкой стучит,И по шпалам бьет устало,По песочку шелестит.

В природы грубом красноречье

В природы грубом красноречьеЯ утешение найду.У ней душа-то человечьяИ распахнется на ходу.Мне близки теплые деревья,Молящиеся на восток,В краю, еще библейски древнем,Где день, как человек, жесток.Где мир, как и душа, остуженПокровом вечной мерзлоты,Где мир душе совсем не нуженИ ненавистны ей цветы.Где циклопическое окоТак редко смотрит на людей,Где ждут явления пророкаСолдат, отшельник и злодей.

Аввакум в Пустозерске[40]

Не в бревнах, а в ребрахЦерковь моя.В усмешке недобройЛицо бытия.Сложеньем двуперстнымПоднялся мой крест,Горя в Пустозерске,Блистая окрест.Я всюду прославлен,Везде заклеймен,Легендою давнейВ сердцах утвержден.Сердит и безуменЯ был, говорят,Страдал-де и умерЗа старый обряд.Нелепостей этотЛюдской приговор:В нем истины нетуИ слышен укор.Ведь суть не в обрядах,Не в этом — вражда.Для Божьего взглядаОбряд — ерунда.Нам рушили веруВ дела старины,Без чести, без меры,Без всякой вины.Что в детстве любили,Что славили мы,Внезапно разбилиСлужители тьмы.В святительском платье,В больших клобуках,С холодным распятьемВ холодных руках.Нас гнали на плаху,Тащили в тюрьму,Покорствуя страхуВ душе своему.Наш спор — не духовныйО возрасте книг.Наш спор — не церковныйО пользе вериг.Наш спор — о свободе,О праве дышать,О воле ГосподнейВязать и решать.Целитель душевныйКарал телеса.От происков гневныхМы скрылись в леса.Ломая запреты,Бросали словаПо целому светуИз львиного рва.Мы звали к возмездьюЗа эти грехи.И с Господом вместеМы пели стихи.Сурового БогаГремели слова:Страдания много,Но церковь — жива.И аз, непокорный,Читая Псалтырь,В Андроньевский черныйПришел монастырь.Я был еще молодИ все перенес:Побои, и голод,И светский допрос.Там ангел крыламиОт стражи закрылИ хлебом со щамиМеня накормил.Я, подвиг приемля,Шагнул за порог,В Даурскую землюУшел на восток.На синем АмуреМолебен служил,Бураны и буриЕдва пережил.Мне выжгли морозомКлеймо на щеке,Мне вырвали ноздриНа горной реке.Но к Богу дорогаИзвечно одна:По дальним острогамПроходит она.И вытерпеть БогаПронзительный взорНемногие могутС Иисусовых пор.Настасья, Настасья,Терпи и не плачь:Не всякое счастьеВ одеже удач.Не слушай соблазна,Что бьется в груди,От казни до казниСпокойно иди.Бреди по дороге,Не бойся змеи,Которая ногиКусает твои.Она не из раяСюда приползла:Из адова краяПосланница зла.Здесь птичьего пеньяНикто не слыхал,Здесь учат терпеньюИ мудрости скал.Я — узник темничный:Четырнадцать летЯ знал лишь брусничныйЕдинственный цвет.Но то не нелепость,Не сон бытия,Душевная крепостьИ воля моя.Закованным шагомВедут далеко,Но иго мне — благоИ бремя легко.Серебряной пыльюМой след занесен,На огненных крыльяхЯ в небо внесен.Сквозь голод и холод,Сквозь горе и страхЯ к Богу, как голубь,Поднялся с костра.Тебе обещаю,Далекая Русь,Врагам не прощая,Я с неба вернусь.Пускай я осмеянИ предан костру,Пусть прах мой развеянНа горном ветру.Нет участи слаще,Желанней конца,Чем пепел, стучащийВ людские сердца.

Стихотворение написано в 1954 году в Калининской области. Это стихотворение, входящее в «Колымские тетради», я считаю одним из лучших.
Стихотворение написано в 1954 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Одно из самых любимых моих стихотворений. Думается, мне удалось придать новое значение этой старой теме — такой же старой, как сама поэзия.
Написано в поселке Туркмен в 1954 году, прямо «на плейере». Все происшедшее тут же описывалось, и следовал философский вывод. Одно из моих самых любимых стихотворений.
Стихотворение написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Очень хорошо помню, как это стихотворение писалось. Написано оно на станции Решетникове Калининской области, пока я ждал поезда на Москву. Все стихотворение с первого до последнего слова уложилось в эти сорок минут, пока я ждал поезда. Поезд подошел, я сел в вагон, и больше к этому стихотворению никогда в жизни не возвращался. Написано в 1955 году.
Написано в 1954 году в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Написано в 1955 году в поселке Туркмен. Входит в «Колымские тетради». Печатается полностью. Восстанавливается первая, важная для меня строфа.
Стихотворение «Велики ручья утраты…» не имело названия и не должно его иметь. Написано в 1954 году в Туркмене. Входит в «Колымские тетради». Вполне в духе моей поэтики.
Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Написано в 1953 году на Колыме. Входит в «Колымские тетради».
Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Написано в 1955 году в поселке Туркмен Калининской области. Одно из главных моих стихотворений. Формула Аввакума здесь отличается от канонической. Стихотворение мне особенно дорогое, ибо исторический образ соединен и с пейзажем и с особенностями авторской биографии.Стихотворение это, маленькая поэма, дорого мне и тем, что в нем убедительно опровергнута необязательность взгляда Маяковского («Как делать стихи») на короткую строку в русской поэзии.