Колымские тетради - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

КИПРЕЙ

Я в воде не тону

Я в воде не тонуИ в огне не сгораю.Три аршина в длинуИ аршин в ширину —Мера площади рая.Но не всем сужденаСтоль просторная площадь:Для последнего снаНам могил глубинаЗамерялась на ощупь.И, теснясь в темноте,Как теснились живыми,Здесь легли в наготеТе, кто жил в нищете,Потеряв даже имя.Улеглись мертвецы,Не рыдая, не ссорясь.Дураки, мудрецы,Сыновья и отцы,Позабыв свою горесть.Их дворец был теснейЭтой братской могилы,Холодней и темней.Только даже и в нейРазогнуться нет силы.В настоящем гробуЯ воскрес бы от счастья,Но неволить судьбуНе имею я власти.

Желание

Я хотел бы так немного!Я хотел бы быть обрубком,Человеческим обрубком…Отмороженные руки,Отмороженные ноги…Жить бы стало очень смелоУкороченное тело.Я б собрал слюну во рту,Я бы плюнул в красоту,В омерзительную рожу.На ее подобье БожьеНе молился б человек,Помнящий лицо калек…

По нашей бестолковости

По нашей бестолковости,Окроме «Боже мой»,Ни совести, ни повестиНе вывезешь домой.

Луна качает море

Луна качает море.Прилив. Отлив…Качает наше гореНа лодке рифм.Я рифмами обманутИ потому спасен,Качаются лиманы,И душен сон.

Стансы

Я — гость, я — твой знакомый.Все это бред, мираж,Что я в семье и дома,И горький случай нашОдна из краж со взломом,Распространенных краж.Мы оба невиновны,Хотя бы потому,Что кодекс уголовныйЗдесь явно ни к чему.Здесь приговор условныйНе сердцу, но уму.Ведь сердцу в наказаньеНа землю послан я.На что ему сказаньяТаежного житья?Когда в его вниманьеСовсем не та семья.Клеймил событья бытаОт века ювелир.Известен и испытанПоддельный этот мир.Хранят бессмертье пытокПриличия квартир.И будто некой ПлевнойЗвучит рассказ простойО боли задушевной,Вчера пережитой —Невысказанной, гневнойИ кровью налитой.И это все не ново.И дышит день любой,Живет любое словоРылеевской судьбой.Под крики «вешать снова»Умрет само собой.И нет ему пощады,И в шуме площадномНе ждет оно наградыИ молит об одном,Чтоб жизнь дожить как надоВ просторе ледяном.Ценя чужие мненья,Как мненья лиц чужих,Я полон уваженьяК житейской силе их,Всю горечь пораженьяИзведав в этот миг.И я скажу, пугаяНочные зеркала:Любовь моя — другая,Иной и не была.Она, как жизнь, — нагаяИ — точно из стекла.Она — звенящей сталиСухая полоса.Ее калили дали,Ущелья и лесаТакой ее не ждали,Не веря в чудеса.Какую ж нужно ловкостьИ качество ума,Испытывая ковкость,Железа не сломать.В твоем чаду московскомТы знаешь ли сама?Не трогай пятен крови,И ран не береди,И ночь над изголовьемНапрасно не сиди.

Забралась высоко в горы

Забралась высоко в горыВьюга нынешней зимой,Научила разговоруСиний снег глухонемой.Вот рассказы так рассказы —За десяток, верно, летВ небо высыпаны сразу,Замутили белый свет.Будто там живые душиПодгоняют снегопадИ свистят мне прямо в ушиИ глаза мои слепят.Все, что умерло и скрытоСнегом, камнем, высотой,Оживленно и открытоВновь беседует со мной.Шепчет мне свои признаньяИ покойников мечты.Бьют в лицо воспоминанья —Откровенья нищеты.Что ты видишь, что ты слышишь,Путевой товарищ мой?Отчего так часто дышишьИ торопишься домой?

Придворный соловей

Придворный соловейРаскроет клюв пошире,Бросая трель с ветвей,Крикливейшую в мире.Не помнит божья тварьСебя от изумленья,Долбит, как пономарь,Хваленья и моленья.Свистит что было сил,По всей гремя державе,О нем и говорилЯзвительный Державин,Что раб и похвалитьКого-либо не может.Он может только льстить,Что не одно и то же.

Намеков не лови

Намеков не лови,Не верь грозы раскатам,Хоть горы все в крови,Запачканы закатом.Не бойся, не таиЛесные кривотолки.Заржавлены хвоиКолючие иголкиИ колют сердце мне,Чтоб, кровью истекая,Упал в родной стране,Навеки затихая.Когда от смысла словГотов весь мир отречься,Должна же литься кровьИ слезы человечьи.Моя ли, не моя —Не в этом, право, дело.Законы бытияПрозрачны до предела:«Все, что сотвореноВ последний день творенья,Давно осужденоНа смертные мученья».Но дерево-то чемПред Богом виновато?Его-то ждет зачемЖестокая расплата?Ухватит ветерокЗа рыженькие косы,Швырнет, сбивая с ног,Со скального откоса…

Кусты разогнутся с придушенным стоном

Кусты разогнутся с придушенным стоном,Лишь клен в затянувшемся низком поклонеДрожит напряженней струны,Но клена поклоны уже не нужны.А чаща не верит, что кончились муки,И тычутся ветра холодные руки,Хватаясь за головы тополей,И небо становится мела белей.И видно, ценою каких напряжений,Каких цирковых, безобразных движенийДержались осины, ворча до конца,И тяжесть осин тяжелее свинца…

Свой дом родимый брошу

Свой дом родимый брошу,Бегу, едва дыша;По первой по порошеОхота хороша.Мир будет улюлюкать:Ату его, ату…Слюна у старой сукиПузырится во рту.Мир песьих, красноглазых,Заиндевевших морд,Где каждый до отказаСобачьей ролью горд.И я, прижавши уши,Бегу, бегу, бегу,И сердце душит душуВ блистающем снегу.И в вое кобелином,Гудящем за спиной,Игрой такой стариннойЗакончу путь земной.

Мои дворцы хрустальные

Мои дворцы хрустальные,Мои дороги дальние,Лиловые снега…Мои побаски вольные,Мои стихи крамольныеИ слезы — жемчуга.Безлюдные, холодныеУрочища бесплодные,Безвыходные льды,Где людям среди лиственницНе поиск нужен истины,А поиски еды,Где мимо голых лиственницМолиться Богу истовоБезбожники идут.Больные, бестолковыеС лопатами совковымиШеренгами встают…Рядясь в плащи немаркие,С немецкими овчаркамиГуляют пастухи.Кружится заметь вьюжная,И кажутся ненужнымиСтихи…

Жизнь — от корки и до корки[41]

Жизнь — от корки и до коркиПеречитанная мной.Поневоле станешь зоркимВ этой мути ледяной.По намеку, силуэтуУзнаю друзей во мгле.Право, в этом нет секретаНа бесхитростной земле.

Жар-птица[42]

Ты — витанье в небе черном,Бормотанье по ночам.Ты — соперничество горнымРазговорчивым ключам.Ты — полет стрелы каленой,Откровенной сказки дарИ внезапно заземленныйОслепительный удар,Чтоб в его мгновенном светеОткрывались те черты,Что держала жизнь в секретеПод прикрытьем темноты.

На этой горной высоте[43]

На этой горной высотеЕще остались камни те,Где ветер высек имена,Где ветер выбил письмена,Которые прочел бы Бог,Когда б читать умел и мог.

Сельские картинки

Синеглазенький ребенок,Позабытый на скамье,Невзначай упал спросонокПрямо на спину свинье.Но свинья посторонилась,Отодвинулась быстрейИ не очень удивилась,Зная здешних матерей.Но, конечно, завизжалаИ на помощь позвала:И она детей рожала,Тоже матерью была.Ей ребенка было жалко,И поэтому сейчасПо свинье гуляет палкаБлагодарности от нас.Все судачат с важным видом,И разносится окрест:Если Бог тебя не выдаст,То свинья тебя не съест.

О, если б я в жизни был только туристом

О, если б я в жизни был только туристом,Разреженный воздух горыВдыхал бы, считая себя альпинистом,Участником некой игры.Но воздух усталое сердце ломает,Гоня из предсердий последнюю кровь.И мир, что меня хорошо понимает,Щетинится, злобится вновь.И горы, и лес сговорились заочноДо смерти, до гроба меня довести.И малое счастье, как сердце, непрочно,И близок конец пути…

Ты душу вывернешь до дна

Ты душу вывернешь до дна,До помраченья света.И сдачу даст тебе лунаЛатунною монетой.Увы, не каждому рабу,Не дожидаясь гроба,Дано испытывать судьбу —А мы такие оба.

И мне, конечно, не найти

И мне, конечно, не найтиПургой завеянные тропы,Пургой закопанные трупы,Потерянные пути…

Верьте, смерть не так жестока

Верьте, смерть не так жестокаОт руки пурги.Остановка кровотока —Это пустяки…

Два журнальных мудреца

Два журнальных мудрецаЖарким спором озабочены:У героя нет лица,Как же дать ему пощечину?

По долинам, по распадкам

По долинам, по распадкамПишут письма куропатки.Клинописный этот шрифтРазобрал бы только Свифт.

Всю ночь мои портреты

Всю ночь мои портретыРисует мне река,Когда луна при этомДоверчиво близка.Река способна литьсяБез славы и следа,Диплома живописцаНе зная никогда.Расстегнут ворот шуба,Надетой кое-как.Мои кривятся губы,Рассыпался табак.Я нынче льда бледнееВ привычном забытьи.И звезды мне роднее,Чем близкие мои.Какой небесной глубьюЯ нынче завладел.И где же самолюбьюИ место и предел?Оно в куски разбито,Топталось неспроста.Мучительного бытаЖелезная пята.Из склеенных кусочков,Оно — как жизнь моя —В любой неловкой строчке,Какую вывел я.Житейские волненья,И приступы тоски,И птичьи песнопенья,Сцепленные в стихи,Где рифмы-шестеренкиТакой вращают вал,Что с солнцем вперегонкиКружиться заставлял.Тяжелое вращеньеБолот, морей и скал,Земли, — чьего прощеньяЯ вовсе не искал,Когда, опережаяМои мечты и сны,Вся жизнь, как жизнь чужая,Видна со стороны.Брожу, и нет границыМоей ночной земли.На ней ни я, ни птицыПокоя не нашли.Любой летящий рябчикПриятней мне иныхПисателей и стряпчих,И страшно молвить — книг.И я своим занятьемНавеки соблазнен:Не вырасту из платьяРебяческих времен.И только в этом дело,В бессонном этом сне,Другого нет удела,И нет покоя мне.Каким считать недугомПривычный этот бред?Блистательным испугом,Известным с детских лет.Приклады, пули, плети,Чужие кулаки —Что пред ними этиНаивные стихи?

Не жалей меня, Таня, не пугай моей славы

Не жалей меня, Таня, не пугай моей славы,От бумаги не отводи.Слышишь — дрогнуло сердце, видишь — руки ослабли,Останавливать погоди.Я другим уж не буду, я и думать не смею,Невозможного не захочу.Или птицей пою, или камнем немею —Мне любая судьба по плечу.Эти письма — не бред, и не замок воздушный,И не карточный домик мой.Это крепость моя от людского бездушья,Что построена нынче зимой.

Тают слабые снега

Тают слабые снега,Жжет их луч горячий,Чтоб не вздумала пургаЗабрести на дачу.Зарыдавшая метельКак живая дышит,Льет весеннюю капельС разогретой крыши.Только трудно мне понятьНынешние были.Звезды дальше от меня,Чем когда-то были.

Из тьмы лесов, из топи блат

Из тьмы лесов, из топи блатВстают каркасы рая.Мы жидкий вязкий мармеладНогами попираем.Нам слаще патоки оно,Повидло здешней грязи.Пускай в декабрьское окноСверкает безобразье.Как новой сказки оборотЕе преображенье.Иных долгот, иных широтЖивое приближенье.

Боялись испокон

Боялись испоконБежавшие из адаТемнеющих иконПронзительного взгляда.Я знаю — ты не та,Ты вовсе не икона,Ты ходишь без креста,И ты не ждешь поклона.Как я, ты — жертва зла.И все-таки награда,Что жизнь прибереглаВернувшимся из ада.

В болотах завязшие горы

В болотах завязшие горы,В подножиях гор — облака.И серое, дымное мореВ кольце голубого песка.Я знал Гулливера потехи,Березы и ели топча,Рукой вырывая орехиИз стиснутых лап кедрача.Я рвал, наклоняясь, рябинуИ гладил орлиных птенцов.Столетние лиственниц спиныСгибал я руками в кольцо.И все это — чуткое ухоПодгорной лесной тишины,Метель тополиного пухаИ вьюга людской седины.Все это (твердят мне) — не надоТаежная тропка — узка,Тайга — не предмет для балладыИ не матерьял для стиха…

В потемневшее безмолвье[44]

В потемневшее безмолвьеПовергая шар земной,Держит небо связку молний,Узких молний за спиной.Небеса не бессловесны —Издавать способны крик,Но никак не сложит песниГромовой небес язык.Это — только междометья,Это — вопли, осердясь,Чтоб, жарой наскучив летней,Опрокинуть землю в грязь.И совсем не музыкален,Что ревет, гудит окрест,Потрясая окна спален,Шумовой такой оркестр.

Кто, задыхаясь от недоверья

Кто, задыхаясь от недоверья,Здесь наклоняется надо мной?Чья это маска, личина зверья,Обезображенная луной?Мне надоело любить животных,Рук человеческих надо мне,Прикосновений горячих, потных,Рукопожатий наедине.

Нестройным арестантским шагом

Нестройным арестантским шагомКак будто нехотя, со зла,Слова заходят на бумагу,Как на ночевку средь села.Весь груз манер неоткровенных,Приобретений и потерь,Укрыв от зрителей надменных,Они захлопывают дверь.Из-за присутствия конвояЛюбая бедная строкаСвоей рискует головою,И если б, если б не тоска,Влечение к бумаге писчейИ беспорядочность надежд,Она рвалась бы на кладбище,Хотя б и вовсе без одежд…

Скрой волнения секреты

Скрой волнения секретыСпособом испытанным.День, закутанный в газету,Брошен недочитанным.Будто сорвана на небеНежность васильковая.Отгибает тонкий стебельТяжесть мотыльковая.Озарит лесную теменьСоснами багровымиЗамечтавшееся времяИспокон вековое.

Смех в усах знакомой ели

Смех в усах знакомой ели,Снег, налипший на усах, —След бежавшей здесь метели,Заблудившейся в лесах.И царапины на телеЗдесь оставила пила,Что на ели еле-елеПоходила и ушла.Эти ссадины и раны,Нанесенные пилой,Наши ели-ветераныБальзамируют смолой.

К нам из окна еще доносится

К нам из окна еще доносится,Как испытание таланта,Глухих времен разноголосица,Переложенье для диктанта.Но нам записывать не велено,И мы из кубиков хотелиСложить здесь песню колыбельнуюПростую песенку метели.И над рассыпанною азбукойНеграмотными дикарямиМы ждем чудес, что нам показыватьПридут идущие за нами…

Шатает ветер райский сад

Шатает ветер райский сад,И ветви — как трещотки,Смолкают крики бесенят,Торчащих у решетки.И ты глядишь в мое лицо,Не замечая рая,Холодным золотым кольцомНасмешливо играя…

Здесь выбирают мертвецов

Здесь выбирают мертвецовИз знаменитых мудрецов.Здесь жалость вовсе не с руки —Жалеют только дураки.Здесь добрым назовется тот,В котлы смолу кто храбро льет.Не забывай, что в Дантов адВошел не только ГеростратНет — Авиценна и ПлатонДают здесь философский гон…

Пророчица или кликуша

Пророчица или кликуша,Посеяв рознь, посеяв грусть,Ты нам рвала на части душуКаким-то бредом наизусть.У губ твоих вздувалась пена,Как пузыри, как кружева,И вырывались в мир из пленаТвои жестокие слова.Но не сломив судьбы опальнойИ встав у времени в тени,Все отдаленней, все печальней,Все глуше слышались они…

Твои речи — как олово

Твои речи — как олово —Матерьял для припоя,Когда сблизятся головыНад пропавшей тропою,Когда следу звериномуДоверяться не надо,Когда горю старинномуНет конца и преграды.Твои речи — как требники —Среди зла и бесчинства,«Миротворец враждебниковИ строитель единства».

Вот две — две капли дождевые

Вот две — две капли дождевые,Добравшиеся до земли,Как существа вполне живыеРаскатываются в пыли.И ветер прямо с поднебесьяБросает ключ от сундука,Где спрятаны все звуки леса,Ночная летняя тоска.Сундук открыт — и вся природа,Сорвав молчания печать,Ревет о том, что нет исхода,И листья пробуют кричать.Осины, вырванные с мясом,Ольхи пугливый голосок,И сосны, стонущие басом,Клонящиеся на песок…Но буре мало даже шквала,Она хватается за скалы —Хрустит и крошится гранит.И в ветре слышен звук металла,Когда он с камнем говорит…

Пусть я, взрослея и старея

Пусть я, взрослея и стареяВ моей стосуточной ночи,Не мог остола от хорея,Как ни старался, отличить.Но иногда оленьи нартыСойти, мне кажется, моглиЗа ученические парты,За парты на краю земли,Где я высокую наукуЗаконов жалости постиг,Где перелистывали рукиСтраницы черных, странных книг.Людское горе в обнаженье,Без погремушек и прикрас,Последнее преображенье,Однообразнейший рассказ.Он задан мне таким и на дом.Я повторяю, я учу.Когда-нибудь мы сядем рядом —Я все тебе перешепчу.

Когда, от засухи измучась

Когда, от засухи измучась,Услышит деревянный домТяжелое дыханье тучи,Набитой градом и дождем.Я у окна откину шторы,Я никого не разбужу.На ослепительные горыГлаза сухие прогляжу.На фиолетовые вспышкиГрозы, на ливня серебро,А если гроз и ливня слишкомБеру бумагу и перо.

Жизнь другая, жизнь не наша

Жизнь другая, жизнь не наша —Участь мертвеца,Точно гречневая каша,Оспины лица.Синий рот полуоткрытый,Мутные глаза.На щеке была забыта —Высохла слеза.И на каменной подушкеСтынет голова.Жмется листьями друг к дружкеЧахлая трава.Над такою головою,Над таким лицом —Ни надзора, ни конвояНет над мертвецом.И осталось караульныхНынче только два:Жесткие кусты — багульникИ разрыв-трава.

Я двигаюсь, как мышь

Я двигаюсь, как мышьЛетучая, слепая,Сквозь лес в ночную тишь,Стволов не задевая.Взята напрасно рольТакого напряженья,Где ощущаешь больОт каждого движенья.Моей слепой мечтеЗащиты и оплотыЛишь в чувства остроте,В тревожности полета.И что переживу,И в чем еще раскаюсь,На теплую травуУстало опускаюсь…

Внезапно молкнет птичье пенье

Внезапно молкнет птичье пенье,Все шорохи стихают вдруг.Зловещей ястребиной теньюОписывается круг.Молчанье, взятое аккордом,И, высунутые из листвы.Рогатые оленьи мордыИ добрые глаза совы.И предстает передо мноюВеленьем птичьего пера,Лепной готической стеноюМоя зеленая гора.И я опять в средневековьеЗаоблачных, как церкви, гор,Чистейшей рыцарскою кровьюЕще не сытых до сих пор.Моей религии убранство,Зверье, узорную листвуВсе с тем же, с тем же постоянствомСебе на помощь я зову.

Я — актер, а лампа — рампа

Я — актер, а лампа — рампа,Лапы лиственниц в окне.Керосиновая лампаРежет тени на стене.И, взобравшись мне на плечи,Легендарный черный кот,Не имея дара речи,Умилительно поет.И без слов мне все понятноУ ночного камелька.До мучительности внятнаНеразборчивость стиха.И спасет в метели белой,Разгулявшейся назло,Тяжесть кошачьего тела,Вдохновенное тепло.

Не хватает чего? Не гор ли

Не хватает чего? Не гор ли,По колено увязших в пески,Чтобы песней прочистить горло,Чтобы выговорить стихи?Не хватает бумаги писчей,Или силы любой тщеты,Или братского, в скалах, кладбища,О котором не знаешь ты?Я не верю, не верю крикуВ мире, полном кровавых слез,Проступающих, как земляника,Сквозь траву возле белых берез.

Резче взгляды, резче жесты

Резче взгляды, резче жестыУ деревьев на ветру.У дороги ржавой жестьюПосыпают ввечеру.Под дырявым небосводомМир имеет вид такой,Что сравнится не с заводом,А с жестяной мастерской.Ветер в угол смел обрезки —Жестяной осенний сор,Оборвав движеньем резкимНадоевший разговор.

На садовые дорожки

На садовые дорожки,Где еще вчераНа одной скакала ножкеНаша детвора,Опускаются все нижеС неба облака.И к земле все ближе, ближеСмертная тоска.Нет, чем выше было небо,Легче было мне:Меньше думалось о хлебеИ о седине.

На обрыве

Скала кричит — вперед ни шагу,Обрывы скользки и голы,И дерево, как древко флага,Зажато в кулаке скалы.И мгла окутает колени,Глаза завесит пеленой.И все огни людских селенийЗакроет белою стеной.Стоять, доколе машет знамя,Не потонувшее во мгле,Распластанное над камнями,Живое знамя на скале.

Нынче я пораньше лягу[45]

Нынче я пораньше лягу,Нынче отдохну.Убери же с глаз бумагу,Дай дорогу сну.Мне лучи дневного светаТяжелы для глаз.Каменистый путь поэтаЛюдям не указ.Легче в угольном забое,Легче кем-нибудь,Только не самим собоюПрошагать свой путь.

Вся земля, как поле брани

Вся земля, как поле брани,Поле битвы вновь.Каждый куст как будто ранен,Всюду брызжет кровь.И высокую когда-тоСиневу небесОбернут набухшей ватой,Зацепив за лес.И сентябрь, устав от бега,От пустой тщеты,Пригибает первым снегомПоздние цветы…

Нет, нет! Пока не встанет день

Нет, нет! Пока не встанет день,Ты — только тень, ты — только теньЛюбой полуночной сосны, —Ведь сосны тоже видят сны.И я гляжу в твое лицо,И я верчу в руках кольцо —Подарок равнодушный мой, —И ты б ушла давно домой,Когда б успела и моглаСказать, как много было зла,И если бы ночная мглаК нам снисходительна была.Но, начиная холодеть,Глухая ночь уходит прочь,Как бы желая мне помочь,Помочь получше разглядетьЗрачки бездонные твоиИ слез едва заметный след.И во все горло соловьиКричат, что начался рассвет.

Слабеет дождь, светлеет день

Слабеет дождь, светлеет день,Бессильны гроз угрозы.Промокший до костей оленьНе изменяет позы.И мы поймем, шагнув в поля,На острова и поймы,Как независима земляИ как она покойна.

Я сказанье нашей эры

Я сказанье нашей эрыДля потомков сберегу.Долотом скребу в пещереНа скалистом берегу.Тяжело, должно быть, бремяГероических баллад,Залетевших в наше время,Время болей и утрат.На заброшенных гробницахВысекаю письмена,Запишу на память птицамДаты, сроки, имена.Мне подсказывают чайки,Куропатки голосят,Две сибирских белых лайки,Трое синеньких лисят.И, моргая красным глазом,Над плечом сопит сова.Умиляется рассказу,Разобрав мои слова.

Наклонись к листу березы

Наклонись к листу березыИ тайком прочти,Что на нем чертили грозыПо пути.Ветры яростно трепали,Пачкая в пыли.Листьям завтра быть в опалеУ земли.Завтра снег просеют в сито.И осколки льдаЛягут зеркалом разбитымУ пруда.О какой жалею доле?Чья это рукаСжала горло мне до боли,Как тоска?

С моей тоской, сугубо личной

С моей тоской, сугубо личной,Ищу напрасно у резца,У мастерства поры античнойДля подражанья образца.Античность — это только схема,Сто тысяч раз одно и то ж.И не вместит больную темуЕе безжизненный чертеж.И не живет в ее канонахЗемная смертная тоска,И даже скорбь ЛаокоонаЛенива и неглубока.Архитектуры украшенье,Деталь дорических колонн —Людских надежд, людских крушенийЧуждающийся Аполлон.Лишь достоверностью страданьяВ красноречивой немотеСпособно быть живым преданьеИ путь указывать мечте.

Слабеют краски и тона

Слабеют краски и тона,Слабеет стих.И жизнь, что прожита до дна,Видна, как миг.И некогда цветить узор,Держать размер,Ведь старой проповеди с горВелик пример.

Мы дорожим с тобою тайнами

Мы дорожим с тобою тайнами,В одно собранье их поставяС такими сагами и дайнами,Которых мы забыть не вправе.Ведь мне с годами это тождествоДо умопомраченья ясно.Казалось, нам дождаться дождикаИ все в слезах его погаснет.Но нет, оно — пожара заревоНад нашей жизнью запылавшей,Пока еще не разбазарено,Затоптано, как лист опавший.

Вдыхаю каждой порой кожи

Вдыхаю каждой порой кожиВ лесной тиши предгрозовойВсе, что сейчас назвать не можетНикто — ни мертвый, ни живой.И то, что так недостижимо,Что не удержано в руке,Подчас проходит рядом, мимо,Зеленой зыбью на реке.Мир сам себе — талант и гений,Ведущий нас на поводу,И ритма тех его смятенийНам не дано иметь в виду.Ведь это все — одни отписки:Баркасы, льдины, облака, —Все то, что без большого рискаБросает нам его рука.

Я жизни маленькая веха

Я жизни маленькая веха,Метелка, всаженная в снег,Я голос, потерявший эхоВ метельный, леденящий век.С горластым бытом в перепалке,Мне не случалось никогдаЗубрить природу по шпаргалке —И в этом вся моя беда.Меня мороз дирал по коже,И потому в своей судьбеЯ все придирчивей и строжеИ к нашим близким, и к себе…

Где жизнь? Хоть шелестом листа

Где жизнь? Хоть шелестом листаПроговорилась бы она.Но за спиною — пустота,Но за спиною — тишина.И страшно мне шагнуть вперед,Шагнуть, как в яму, в черный лес,Где память за руку беретИ — нет небес.

Луне, быть может, непонятно

Луне, быть может, непонятноЛюдское робкое житье,И ей, пожалуй, неприятно,Что так глазеют на нееСегодня, кажется, недаром,Не понапрасну, не зазряХрипеть приходится гитарамВ чертополохе пустыря.Но все же, плечи расправляя,Покорный сердца прямоте,Шагну назад из двери раяВ передрассветной темноте.Шагну туда, где боль и жалость,Чужая жалость, может быть.С моей давно перемешалась,И только так могу я жить.

Сырая сумрачная мгла

Сырая сумрачная мгла —Убежище от века.Ведь человеку тяжелаНебесная опека.Он скрыт от неба и землиБлистательным туманом,Его на отдых привели,И легче стало ранам.Ему и сердце не сосетИзвестный червь сомнений.Он душу вывернул на ледБез всяких затруднений.И он рассвета подождет,Пока огнем вишневымРассвет туманы подожжет,Сожжет в лесу сосновом.И он рассмотрит ясно то,Что ночью так стонало,Когда не мог помочь никто,Чтоб сердце замолчало.А после неба синева —Прогал в вершинах сосен —Подскажет новые словаИ новые вопросы.

Вот так и живем мы, не зная

Вот так и живем мы, не зная,Что в небе родятся снега,Что летняя слякоть земнаяДо ужаса нам дорога.Но, первой сентябрьской метелиЯвлением потрясены,Мы прыгаем утром с постели,В подушке забыв свои сны.И смотрим, как свежую новость,Гравюру мороза в окне,Резную блестящую повестьО нашем сегодняшнем дне,Где нет проторенных и гладких,Знакомых, вчерашних путей,Где все истоптала вприсядкуПлясавшая ночью метель.Взъерошенная синицаСтучит в ледяное окно.Ей надо и жить, и кормиться,Клевать золотое пшено…

Дождя, как книги, слышен шелест

Дождя, как книги, слышен шелестВ садовой вымокшей тиши.Сырой землей затянет щели,Сухие трещины души.Такие явятся травинкиИ удивят здоровьем сад,В лице которых ни кровинкиНе видно было час назад.Ч го в угол загнано жарою,Кому под солнцем жизни нет,Что крылось грязною корою,Умылось и идет на свет.Дорожкой сада вперегонки,Из всех сараев и закутВприпрыжку гадкие утенкиИ даже Золушки бегут.Кивает мокрой головоюЛюбой из встречных тополей,И сад как будто больше вдвое,Шумнее, ярче и светлей.

Я — чей-то сон, я — чья-то жизнь чужая

Я — чей-то сон, я — чья-то жизнь чужая,Прожитая запалом, второпях.Я изнемог, ее изображаяВ моих неясных, путаных стихах.Пускай внутри, за гипсом этой маски,Подвижные скрываются чертыЧерты лица естественной окраски,Окраски застыдившейся мечты.Все наши клятвы, жалобы и вздохи,Как мало в них мы видим своего,Они — дары счастливейшей эпохи,Прошедшего столетья колдовство.А что же мы оставили потомству,Что наши дети примут как свое —Уловки лжи и кодекс вероломства,Трусливое житье-бытье.Я не скажу, я не раскрою тайны,Не обнажу закрытого лица,Которое поистине случайноНе стало ликом — ликом мертвеца.

Полька-бабочка

Пресловутый туз бубновый,Номерочек жестяной,Оскорбительной обновойПрикрепляют за спиной.Золотые стонут трубыСредь серебряного льда,Музыкантов стынут губыОт мороза и стыда.Рвутся факелов лохмотья,Брызжет в черный снег огонь.Слабый духом, слабый плотьюКровью кашляет в ладонь.Тот герой, кто крепок телом,А душою слабоват,Тут же кается несмело,В чем и не был виноват.Ну а тот, кто крепок духом,Вынес ужас ледяной,Тот улавливает ухомСмысл мелодии двойной.И, от грохота и шумаОтведя усталый взгляд,Смотрит он во мглу угрюмоИ разгадывает ад.

Лед[46]

Еще вчера была рекойИ вымерзла до дна,И под людской хрустит ногойЗастывшая волна.Она — лишь слепок ледянойЛица живой волны.И ей, наверно, не однойТакие снятся сны.Весной растает этот ледОкоченевших строк,И берега окрест зальетРазлившийся поток.

Опоздав на десять сорок

Опоздав на десять сорок,Хоть спешил я что есть сил,Я уселся на пригорокИ тихонько загрустил.Это жизнь моя куда-тоУнеслась, как белый дым,Белый дым в лучах закатаНад подлеском золотым.Догоняя где-то лето,Затихает стук колес.Никакого нет секретаУ горячих, горьких слез…

Ты волной морского цвета

Ты волной морского цвета,Потемневшей от луны,Захлестнешь глаза поэта,Не сдержавшего волны.И в твоем глубоком взоре,Взбаламученном до дна,Может — море, может — горе,Может — ненависть видна.Потому что этим цветом,Северянам на беду,Красят землю только летомДва-три месяца в году.И, хотя с тобой в союзеОчутились зеркала,Ты моей послушной МузеНеохотно помогла.Вот такой тысячеглазой,Отраженной в зеркалах,Ты запомнилась мне — сразу,Находясь во всех углах.И оптическая сила,Умножая облик твой,Взоры все соединилаВ яркий фокус световой.

Бормочут у крыльца две синенькие галки

Бормочут у крыльца две синенькие галки,И воду воробей из лужи важно пьет.Щегол уж не творит, а шпарит по шпаргалке —Я с детства заучил порядок этих нот.Но прелесть детских лет — не больше, чем невзгода,Чем тяжесть страшная на памяти моей.Мне совестно взглянуть под купол небосвода,Под купол цирковой моих превратных дней,Дней юности моей, что прожита задаром,Разорванный, растоптанный дневник,Соседство смертных стрел, напитанных анчаром,Опасное соседство книг…И молодость моя — в рубцах от первых пыток —Возмездья первородного греха.Не самородок, нет, а выплавленный слитокИз небогатых руд таежного стиха.И зрелость твердая — в крутящейся метели,Бредущая по лесу с топором…Я жизнью заболел, и я лежу в постелиИ трижды в день глотаю горький бром.

Что прошлое? Старухой скопидомкой

Что прошлое? Старухой скопидомкойЗа мной ты ходишь, что-то бормоча,И нищенская грязная котомкаСвисает с твоего костлявого плеча.Что будущее? Ты — заимодавец —Владелец уймы дутых векселейТы — ростовщик героев и красавиц,Ты — виноград, какого нет кислей.А настоящее? Схвати его, попробуй,Минуты ход в ладонях ощути…Беги, пока не износилась обувьИ не закрылись торные пути…

Мечты людей невыносимо грубы

Мечты людей невыносимо грубы,И им не нужны светлые слова.Вот почему так немы эти губыИ поседела эта голова.А жизнь, как зеркало, движению враждебна:Она хранит лишь мертвое лицо,Она вошла ошибкою судебнойНа это шаткое, крикливое крыльцо…

Безобразен и бесцветен

Безобразен и бесцветенХмурый день под ветром серымВсе живущее на свете —Разбежалось по пещерам.И глядят там друг на другаЛюди, лошади, синицы —Все в один забились угол,Не хотят пошевелиться.И на небе невысоком,Что по пояс горной круче,Синевой кровоподтекаНабегающие тучи…

Это все — ее советы

Это все — ее советы,Темной ночи шепотки,Обещанья и приветы,Расширявшие зрачки.Это жизнь в лесу, вслепую,Продвиженье наугад,В темень черно-голубую,В полуночный листопад,Где шуршат, как крылья птицы,Листья старых тополей,Где на плечи мне садитсяПтица радости моей.

Ни версты, ни годы — ничто нипочем

Ни версты, ни годы — ничто нипочемНе справится с нашим преданьем.Смотри — небеса подпирает плечомСеверное сиянье.И нас не раздавит глухой небосвод,Не рухнет над жизнью овражьей,Не вплющит в библейский узорчатый ледГорячие головы наши.Порукой — столбы ледяного огня,Держащие небо ночами…Я рад, что ты все-гаки веришь в меня,Как раньше, как в самом начале…

Мак

Пальцами я отодвинулБагровые лепестки,Черное сердце вынул,Сжал в ладоней тиски.Вращаю мои ладони,Как жесткие жернова,И падают с тихим стономКапельками слова.Мне старики шептали:Горя людского знакЭтот цветок печали —Русский кровавый мак.Это моя эмблема —Выбранный мною герб —Личная моя темаВ тенях приречных верб…

Все плыть и плыть — и ждать порыва

Все плыть и плыть — и ждать порываНабравшей мужества волны.Лететь, волне вцепившись в гриву,Иль видеть сны, глухие сны.Где над землею раздраженноМигает, щурится грозаИ едкий дым мостов сожженныхЕй набивается в глаза.

В гремящую грозу умрет глухой Бетховен[47]

В гремящую грозу умрет глухой Бетховен,Затмится солнце в Кантов смертный час.Рассержен мир — как будто он виновенИли винит кого-нибудь из нас.Природа не всегда к искусству равнодушнаИ гения судьбой подчас возмущена,Имеешь уши слышать — слушай,Как затаился гром, как дышит тишина.

Безымянные герои

Безымянные герои,Поднимаясь поутру,Торопливо землю роют,Застывая на ветру.А чужая честь и доблесть,В разноречье слов и дел,Оккупировала областьМемуаров и новелл.Но новеллам тем не веря,Их сюжетам и канве,Бродит честь походкой зверяПо полуночной Москве…

Пусть в прижизненном изданье

Пусть в прижизненном изданьеСкалы, тучи и кустыДышат воздухом преданьяГероической тщеты.Ведь не то что очень сильным —Силы нет уже давно, —Быть выносливым, двужильнымМне на свете суждено.Пить закатной пьяной брагиРозоватое питье,Над желтеющей бумагойПогружаться в забытье.И, разбуженный широким,Пыльным солнечным лучом,Я ночным нетрезвым строкамНе доверюсь нипочем.Я их утром в прорубь сунуИ, когда заледеню,По-шамански дуну, плюну,Протяну навстречу дню.Если солнце не расплавитЛедяной такой рассказ,Значит, я и жить не вправеИ настал последний час.

Не солнце ли вишневое

Не солнце ли вишневоеНа торосистый лед,Как мука наша новая,Назойливо встает.Я в угол смел бумажное,Ненужное хламье,И в этом вижу важноеПризнание мое.

Сразу видно, что не в Курске

Сразу видно, что не в КурскеНастигает нас зима.Это — лиственниц даурскихВетровая кутерьма.Голый лес насквозь просвеченСветом цвета янтаря.Искалечен, изувеченЖелтым солнцем января.Здесь деревьям надо виться,Надо каждому стволуПодниматься и ложиться,Изгибаться вслед теплу.Со своим обледенелым,По колено вросшим в мохИзуродованным теломКто ж к весне добраться мог?

Стланик[48]

Л. Пинскому

Ведь снег-то не выпал.И, странно Волнуя людские умы,К земле пригибается стланик,Почувствовав запах зимы.Он в землю вцепился руками.Он ищет хоть каплю тепла.И тычется в стынущий каменьПочти неживая игла.Поникли зеленые крылья,И корень в земле — на вершок!И с неба серебряной пыльюПосыпался первый снежок.В пугливом своем напряженьеПод снегом он будет лежать.Он — камень. Он — жизнь без движенья,Он даже не будет дрожать.Но если костер ты разложишь,На миг ты отгонишь мороз, —Обманутый огненной ложью,Во весь распрямляется рост.Он плачет, узнав об обмане,Над гаснущим нашим костром,Светящимся в белом тумане,В морозном тумане лесном.И, капли стряхнув, точно слезы,В бескрайность земной белизны,Он, снова сраженный морозом,Под снег заползет — до весны.Земля еще в замети снежной,Сияет и лоснится лед,А стланик зеленый и свежийУже из-под снега встает.И черные, грязные рукиОн к небу протянет — туда,Где не было горя и муки,Мертвящего грозного льда.Шуршит изумрудной одеждойНад белой пустыней земной.И крепнут людские надеждыНа скорую встречу с весной.

Кому я письма посылаю

Кому я письма посылаю,Кто скажет: другу иль врагу?Я этот адрес слишком знаю,И не писать я не могу.Что ругань? Что благоговенье?И сколько связано узловИз не имеющих хожденья,Из перетертых старых слов?Ведь брань подчас тесней молитвыНас вяжет накрепко к тому,Что нам понадобилось в битве, —Воображенью своему.Тогда любой годится поводИ форма речи не важна,Лишь бы строка была как проводИ страсть была бы в ней слышна.

А тополь так высок

А тополь так высок,Что на сухой песокНе упадет ни тени.Иссохшая траваК корням его прижалась.Она едва живаИ вызывает жалость.

Осторожно и негромко[49]

Осторожно и негромкоГоворит со мной поземка,В ноги тычется снежок,Чтобы я не верил тучам,Чтобы в путь по горным кручамЯ отправиться не мог.Позабывшая окошко,Ближе к печке жмется кошка —Предсказатель холодов.Угадать, узнать погодуПомогает лишь природаНам на множество ладов.Глухари и куропаткиРазгадали все загадки,Что подстроила зима.Я ж искал свои решеньяВ человечьем ощущеньеКожи, нервов и ума.Я считал себя надменноИнструментом совершеннымОпознанья бытия.И в скитаньях по распадкамДоверял своим догадкам,А зверью не верил я.А теперь — на всякий случайНатащу побольше сучьевИ лучины наколю,Потому что жаркой печиНеразборчивые речиСлушать вечером люблю.Верю лишь лесному бреду:Никуда я не поеду,Никуда я не пойду.Пусть укажут мне синицыВерный путь за синей птицейПо торосистому льду.

Я нищий — может быть, и так

Я нищий — может быть, и так.Стихает птичий гам,И кто-то солнце, как пятак,Швырнул к моим ногам.Шагну и солнце подниму,Но только эту медьВ мою дорожную сумуМне спрятать не суметь…Светит солнце еле-еле,Зацепилось за забор,В перламутровой метелиПробиваясь из-за гор.И метель не может блескаЗолотого погасить,И не может ветер резкийРазорвать метели нить.Но не то метель ночная:Черный лес и черный снег.В ней судьба твоя иная,Безрассудный человек.В двух шагах умрешь от дома,Опрокинутый в сугроб,В мире, вовсе незнакомом,Без дорожек и без троп.

Не в картах правда, а в стихах

Не в картах правда, а в стихахПро старое и новое.Гадаю с рифмами в рукахНа короля трефового,Но не забуду я о том,Что дальними дорогамиХодил и я в казенный домЗа горными отрогами.Слова ложатся на столеВ магической случайности,И все, что вижу я во мгле,Полно необычайности.

Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Написано в 1956 году в поселке Туркмен. Входит в «Колымские тетради».
Эти шесть строк написаны в Туркмене Калининской области в 1956 году. Входят в «Колымские тетради».
Стихотворение написано в 1953 году в Калининской области. Отражает мое давнее наблюдение, что никакой музыкальности в небесах нет.
Написано в 1955 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Опубликовано впервые журналом «Юность», № 9, 1966. Очень ответственное стихотворение, важная запись моего дневника.
Одно из первых записанных мной стихотворений в 1950 году. Исправлено в 1956 г. и включено в «Колымские тетради».
Стихотворение написано в 1955 году в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
Стихотворение написано в 1949 году на ключе Дусканья на Колыме, на лесной командировке, где я был фельдшером и получил возможность записывать в рецептурные книги не только йод и физиологический раствор, но и стихи. У меня есть подлинные колымские тетради с записью этого стихотворения, где остался след работы над текстом. Как все мои стихи, «Стланик» имеет сто вариантов. В 1956 году отправлен в журнальное плавание последний вариант, последний текст. В это время московские журналы принимают у меня очень много стихов — более сотни должно было быть опубликовано. Но к концу 1956 года я стал получать отказы, задержки. Кончилась эта история тем, что только в одном журнале «Знамя», по консультации Л. Скорино, В. Инбер, Б. Сучкова и Е. Суркова, напечатали не двенадцать, как обещали и принимали, — а всего лишь шесть. Эти шесть стихотворений под названием «Стихи о Севере» и были напечатаны в «Знамени» в 1957 году.Цикл открывается стихотворением «Стланик». Это значило, что «Стланик» — мое первое напечатанное стихотворение. Дело в том, что я пишу с детства. Печатаются с 1932 года, но только рассказы и очерки. Стихов я не печатал раньше. И первое стихотворение напечатали, когда мне было ровно пятьдесят лет. Это стихотворение и есть «Стланик».Текст в «Знамени» меньше на одну строфу, чем надо. Это строфа — «И черные, грязные руки!». В «Огниве» же, вышедшем в 1961 году, текст еще короче, чем в «Знамени» 1957 года. Я дорожу этим стихотворением. Полный текст его опубликован в сборнике «Дорога и судьба».«Стланик» — одно из главных моих стихотворений, как по «техническим достоинствам», так и удаче в новизне темы, в находке, а также сущности моего понимания взаимоотношений человека, природы и искусства. У меня есть и рассказ с этим названием, напечатанный в журнале «Сельская молодежь», в № 3 1965 года.
Написано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».