Кому на Руси жить хорошо - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

ПИР – НА ВЕСЬ МИР

Посвящается Сергею Петровичу Боткину

Вступление

В конце села под ивою,Свидетельницей скромноюВсей жизни вахлаков,Где праздники справляются,Где сходки собираются,Где днем секут, а вечеромЦалуются, милуются, —Всю ночь огни и шум.На бревна, тут лежавшие,На сруб избы застроеннойУселись мужики;Тут тоже наши странникиСидели рядом с Власушкой;Влас водку наливал.«Пей, вахлачки, погуливай!» —Клим весело кричал.Как только пить надумали,Влас сыну-малолеточкуВскричал: «Беги за Трифоном!»С дьячком приходским Трифоном,Гулякой, кумом старосты,Пришли его сыны,Семинаристы: СаввушкаИ Гриша, парни добрые,Крестьянам письма к сродникамПисали; «Положение»,Как вышло, толковали им,Косили, жали, сеялиИ пили водку в праздникиС крестьянством наравне.Теперь же Савва дьякономСмотрел, а у ГригорияЛицо худое, бледноеИ волос тонкий, вьющийся,С оттенком красноты.Тотчас же за селениемШла Волга, а за ВолгоюБыл город небольшой(Сказать точнее, городаВ ту пору тени не было,А были головни:Пожар все снес третьеводни).Так люди мимоезжие,Знакомцы вахлаков,Тут тоже становилися,Парома поджидаючи,Кормили лошадей.Сюда брели и нищие,И тараторка-странница,И тихий богомол.В день смерти князя старогоКрестьяне не предвидели,Что не луга поемные,А тяжбу наживут.И, выпив по стаканчику,Первей всего заспорили:Как им с лугами быть?Не вся ты, Русь, обмерянаЗемлицей; попадаютсяУглы благословенные,Где ладно обошлось.Какой-нибудь случайностью —Неведеньем помещика,Живущего вдали,Ошибкою посредника,А чаще изворотамиКрестьян-руководителей —В надел крестьянам изредкаПопало и леску.Там горд мужик, попробуй-каВ окошко стукнуть старостаЗа податью [99] – осердится!Один ответ до времени:«А ты леску продай!»И вахлаки надумалиСвои луга поемныеСдать старосте – на подати:Всё взвешено, рассчитано,Как раз – оброк и подати,С залишком. «Так ли, Влас?А коли подать справлена,Я никому не здравствую!Охота есть – работаю,Не то – валяюсь с бабою,Не то – иду в кабак!»– Так! – вся орда вахлацкаяНа слово Клима ЛавинаОткликнулась. – На подати!Согласен, дядя Влас?– У Клима речь короткаяИ ясная, как вывеска,Зовущая в кабак, —Сказал шутливо староста. —Начнет Климаха бабою,А кончит – кабаком! —«А чем же! Не острогом жеКончать ту? Дело верное,Не каркай, пореши!»Но Власу не до карканья.Влас был душа добрейшая,Болел за всю вахлачину —Не за одну семью.Служа при строгом барине,Нес тяготу на совестиНевольного участникаЖестокостей его.Как молод был, ждал лучшего,Да вечно так случалося,Что лучшее кончалосяНичем или бедой.И стал бояться нового,Богатого посулами,Неверующий Влас.Не столько в БелокаменнойПо мостовой проехано,Как по душе крестьянинаПрошло обид… до смеху ли?..Влас вечно был угрюм.А тут – сплошал старинушка!Дурачество вахлацкоеКоснулось и его!Ему невольно думалось:«Без барщины… без подати…Без палки… правда ль, Господи?»И улыбнулся Влас.Так солнце с неба знойногоВ лесную глушь дремучуюЗабросит луч – и чудо там:Роса горит алмазами,Позолотился мох.«Пей, вахлачки, погуливай!»Не в меру было весело:У каждого в грудиИграло чувство новое,Как будто выносила ихМогучая волнаСо дна бездонной пропастиНа свет, где нескончаемыйИм уготован пир!Еще ведро поставили,Галденье непрерывноеИ песни начались.Так, схоронив покойника,Родные и знакомыеО нем лишь говорят,Покамест не управятсяС хозяйским угощениемИ не начнут зевать, —Так и галденье долгоеЗа чарочкой, под ивою,Все, почитай, сложилосяВ поминки по подрезаннымПомещичьим «крепям».К дьячку с семинаристамиПристали: «Пой „Веселую“!»Запели молодцы.(Ту песню – не народную —Впервые спел сын Трифона,Григорий, вахлакам,И с «Положенья» царского,С народа крепи снявшего,Она по пьяным праздникамКак плясовая пеласяПопами и дворовыми, —Вахлак ее не пел,А, слушая, притопывал,Присвистывал; «Веселою»Не в шутку называл.)

Веселая

«Кушай тюрю, Яша!Молочка-то нет!»– Где ж коровка наша? —«Увели, мой свет!Барин для приплодуВзял ее домой».Славно жить народуНа Руси святой!– Где же наши куры? —Девчонки орут.«Не орите, дуры!Съел их земский суд;Взял еще подводуДа сулил постой…»Славно жить народуНа Руси святой!Разломило спину,А квашня не ждет!Баба КатеринуВспомнила – ревет:В дворне больше годуДочка… нет родной!Славно жить народуНа Руси святой!Чуть из ребятишек,Глядь, и нет детей:Царь возьмет мальчишек,Барин – дочерей!Одному уродуВековать с семьей.Славно жить народуНа Руси святой!и т.д.Потом свою вахлацкую,Родную, хором грянули,Протяжную, печальную,Иных покамест нет.Не диво ли? широкаяСторонка Русь крещеная,Народу в ней тьма тём,А ни в одной-то душенькеСпокон веков до нашегоНе загорелась песенкаВеселая и ясная,Как вёдреный денек.Не дивно ли? не страшно ли?О время, время новое!Ты тоже в песне скажешься,Но как?.. Душа народная!Воссмейся ж наконец!

Барщинная

Беден, нечесан Калинушка,Нечем ему щеголять,Только расписана спинушка,Да за рубахой не знать.С лаптя до воротаШкура вся вспорота,Пухнет с мякины живот.Верченый, крученый,Сеченый, мученый,Еле Калина бредет:В ноги кабатчику стукнется,Горе потопит в вине.Только в субботу аукнетсяС барской конюшни жене…«Ай песенка!.. Запомнить бы!..»Тужили наши странники,Что память коротка,А вахлаки бахвалились:«Мы барщинные! С наше-тоПопробуй потерпи!Мы барщинные! вырослиПод рылом у помещика;День – каторга, а ночь?Что сраму-то! За девкамиГонцы скакали тройкамиПо нашим деревням.В лицо позабывали мыДруг дружку, в землю глядючи,Мы потеряли речь.В молчанку напивалися,В молчанку цаловалися,В молчанку драка шла».– Ну, ты насчет молчанки-тоНе очень! нам молчанка таДосталась солоней! —Сказал соседней волостиКрестьянин, с сеном ехавший(Нужда пристигла крайняя,Скосил – и на базар!).Решила наша барышняГертруда Александровна,Кто скажет слово крепкое,Того нещадно драть.И драли же! покудоваНе перестали лаяться,А мужику не лаяться —Едино что молчать.Намаялись! уж подлинноОтпраздновали волю мы,Как праздник: так ругалися,Что поп Иван обиделсяЗа звоны колокольныеГудевшие в тот день.Такие сказы чудныеПосыпались… И диво ли?Ходить далеко за̒ словомНе надо – всё прописаноНа собственной спине.«У нас была оказия, —Сказал детина с чернымиБольшими бакенбардами, —Так нет ее чудней».(На малом шляпа круглая,С значком, жилетка красная,С десятком светлых пуговиц,Посконные штаныИ лапти: малый смахивалНа дерево, с которогоКору подпасок крохотныйВсю снизу ободрал,А выше – ни царапины,В вершине не побрезгуетВорона свить гнездо.)– Так что же, брат, рассказывай! —«Дай прежде покурю!»Покамест он покуривал,У Власа наши странникиСпросили: «Что за гусь?»– Так, подбегало-мученик,Приписан к нашей волости,Барона Синегузина [100]Дворовый человек,Викентий Александрович.С запяток в хлебопашествоПрыгну̒л! За ним осталасяИ кличка «выездной».Здоров, а ноги слабые,Дрожат; его-то барыняВ карете цугом ездилаЧетверкой по грибы…Расскажет он! послушайте!Такая память знатная,Должно быть (кончил староста),Сорочьи яйца ел [101].Поправив шляпу круглую,Викентий АлександровичК рассказу приступил.

Про холопа примерного – Якова Верного

Был господин невысокого рода,Он деревнишку на взятки купил,Жил в ней безвыезднотридцать три года,Вольничал, бражничал, горькую пил,Жадный, скупой, не дружилсяс дворянами,Только к сестрице езжал на чаек;Даже с родными, не толькос крестьянами,Был господин Поливанов жесток;Дочь повенчав, муженька благоверногоВысек – обоих прогнал нагишом,В зубы холопа примерного,Якова верного,Походя дул каблуком.Люди холопского звания —Сущие псы иногда:Чем тяжелей наказания,Тем им милей господа.Яков таким объявился из младости,Только и было у Якова радости:Барина холить, беречь, ублажатьДа племяша-малолетка качать.Так они оба до старости дожили.Стали у барина ножки хиреть,Ездил лечиться, да ноги не ожили…Полно кутить, баловаться и петь!Очи-то ясные,Щеки-то красные,Пухлые руки как сахар белы,Да на ногах – кандалы!Смирно помещик лежит под халатом,Горькую долю клянет,Яков при барине: другом и братомВерного Якова барин зовет.Зиму и лето вдвоем коротали,В карточки больше играли они,Скуку рассеять к сестрице езжалиВерст за двенадцать в хорошие дни.Вынесет сам его Яков, уложит,Сам на долгушке свезет до сестры,Сам до старушки добраться поможет,Так они жили ладком – до поры…Вырос племянничек Якова, Гриша,Барину в ноги: «Жениться хочу!»– Кто же невеста? – «Невеста —Ариша».Барин ответствует: – В гроб вколочу! —Думал он сам, на Аришу-то глядя:«Только бы ноги Господь воротил!»Как ни просил за племянника дядя,Барин соперника в рекруты сбыл.Крепко обидел холопа примерного,Якова верного,Барин, – холоп задурил!Мертвую запил… Неловко без Якова,Кто ни послужит – дурак, негодяй!Злость-то давно накипела у всякого,Благо есть случай: груби, вымещай!Барин то просит, то песски ругается.Так две недели прошли.Вдруг его верный холоп возвращается…Первое дело – поклон до земли.Жаль ему, видишь ты, стало безногого:Кто-де сумеет его соблюсти?«Не поминай только дела жестокого;Буду свой крест до могилы нести!»Снова помещик лежит под халатом,Снова у ног его Яков сидит,Снова помещик зовет его братом.– Что ты нахмурился, Яша? – «Мутит!»Много грибов нанизали на нитки,В карты сыграли, чайку напились,Ссыпали вишни, малину в напиткиИ поразвлечься к сестре собрались.Курит помещик, лежит беззаботно,Ясному солнышку, зелени рад.Яков угрюм, говорит неохотно,Вожжи у Якова дрожмя дрожат,Крестится: «Чур меня, сила нечистая!»Шепчет: «Рассыпься!» (мутил его враг).Едут… Направо трущоба лесистая,Имя ей исстари: Чертов овраг;Яков свернул и поехал оврагом,Барин опешил: – Куда ж ты, куда? —Яков ни слова. Проехали шагомНесколько верст; не дорога – беда!Ямы, валежник; бегут по оврагуВешние воды, деревья шумят…Стали лошадки – и дальше ни шагу,Сосны стеной перед ними торчат.Яков, не глядя на барина бедного,Начал коней отпрягать,Верного Яшу, дрожащего, бледного,Начал помещик тогда умолять.Выслушал Яков посулы – и грубо,Зло засмеялся: «Нашел душегуба!Стану я руки убийством марать,Нет, не тебе умирать!»Яков на сосну высокую прянул,Вожжи в вершине ее укрепил,Перекрестился, на солнышко глянул,Голову в петлю – и ноги спустил!..Экие страсти Господни! виситЯков над барином, мерно качается.Мечется барин, рыдает, кричит,Эхо одно откликается!Вытянул голову, голос напрягБарин – напрасные крики!В саван окутался Чертов овраг,Ночью там росы велики,Зги не видать! только совы снуют,Оземь ширяясь крылами,Слышно, как лошади листья жуют,Тихо звеня бубенцами.Словно чугунка подходит – горятЧьи-то два круглые, яркие ока,Птицы какие-то с шумом летят.Слышно, посели они недалеко.Ворон над Яковом каркнул один,Чу! их слетелось до сотни!Ухнул, грозит костылем господин.Экие страсти Господни!Барин в овраге всю ночь пролежал,Стонами птиц и волков отгоняя,Утром охотник его увидал.Барин вернулся домой, причитая:– Грешен я, грешен! Казните меня! —Будешь ты, барин, холопа примерного,Якова верного,Помнить до судного дня!«Грехи, грехи, – послышалосьСо всех сторон. – Жаль Якова,Да жутко и за барина, —Какую принял казнь!»– Жалей!.. – Еще прослушалиДва-три рассказа страшныеИ горячо заспорилиО том, кто всех грешней?Один сказал: кабатчики,Другой сказал: помещики,А третий – мужики.То был Игнатий Прохоров,Извозом занимавшийся,Степенный и зажиточныйМужик – не пустослов.Видал он виды всякие,Изъездил всю губерниюИ вдоль и поперек.Его послушать надо бы,Однако вахлакиТак обозлились, не далиИгнатью слова вымолвить,Особенно Клим ЯковлевКуражился: «Дурак же ты!..»– А ты бы прежде выслушал… —«Дурак же ты…»– И все-то вы,Я вижу, дураки! —Вдруг вставил слово грубоеЕремин, брат купеческий,Скупавший у крестьянЧто ни попало, лапти ли,Теленка ли, бруснику ли,А главное – мастакПодстерегать оказии,Когда сбирались податиИ собственность вахлацкаяПускалась с молотка.Затеять спор затеяли,А в точку не утрафили!Кто всех грешней? подумайте! —«Ну, кто же? говори!»– Известно кто: разбойники! —А Клим ему в ответ:«Вы крепостными не были,Была капель великая,Да не на вашу плешь!Набил мошну: мерещатсяВезде ему разбойники;Разбой – статья особая,Разбой тут ни при чем!»– Разбойник за разбойникаВступился! – прасол вымолвил,А Лавин – скок к нему!«Молись!» – и в зубы прасола.– Прощайся с животишками! —И прасол в зубы Лавина.«Ай драка! молодцы!»Крестьяне расступилися,Никто не подзадоривал,Никто не разнимал.Удары градом сыпались:– Убью! пиши к родителям! —«Убью! зови попа!»Тем кончилось, что прасолаКлим сжал рукой, как обручем,Другой вцепился в волосыИ гнул со словом «кланяйся»Купца к своим ногам.– Ну, баста! – прасол вымолвил.Клим выпустил обидчика,Обидчик сел на бревнышко,Платком широким клетчатымОтерся и сказал:– Твоя взяла! и диво ли?Не жнет, не пашет – шляетсяПо коновальской должности,Как сил не нагулять? —(Крестьяне засмеялися.)«А ты еще не хочешь ли? —Сказал задорно Клим.– Ты думал, нет? Попробуем! —Купец снял чуйку бережноИ в руки поплевал.«Раскрыть уста греховныеПришел черед: прослушайте!И так вас помирю!» —Вдруг возгласил Ионушка,Весь вечер молча слушавший,Вздыхавший и крестившийся,Смиренный богомол.Купец был рад; Клим ЯковлевПомалчивал. Уселися,Настала тишина.Бездомного, безродногоНемало попадаетсяНароду на Руси,Не жнут, не сеют – кормятсяИз той же общей житницы,Что кормит мышку малуюИ воинство несметное:Оседлого крестьянинаГорбом ее зовут.Пускай народу ведомо,Что целые селенияНа попрошайство осенью,Как на доходный промысел,Идут: в народной совестиУставилось решение,Что больше тут злосчастия,Чем лжи, – им подают.Пускай нередки случаи,Что странница окажетсяВоровкой; что у бабЗа просфоры афонские,За «слезки Богородицы»Паломник пряжу выманит,А после бабы сведают,Что дальше Тройцы-СергияОн сам-то не бывал.Был старец, чудным пениемПленял сердца народные;С согласья матерей,В селе Крутые ЗаводиБожественному пениюСтал девок обучать;Всю зиму девки красныеС ним в риге запиралися,Откуда пенье слышалось,А чаще смех и визг.Однако чем же кончилось?Он петь-то их не выучил,А перепортил всех.Есть мастера великиеПодлаживаться к барыням:Сначала через бабДоступится до девичьей,А там и до помещицы.Бренчит ключами, по дворуПохаживает барином,Плюет в лицо крестьянину,Старушку богомольнуюСогнул в бараний рог!..Но видит в тех же странникахИ лицевую сторонуНарод. Кем церкви строятся?Кто кружки монастырскиеНаполнил через край?Иной добра не делает,И зла за ним не видится,Иного не поймешь.Знаком народу Фомушка:Вериги двупудовыеПо телу опоясаны,Зимой и летом бос,Бормочет непонятное,А жить – живет по-божески:Доска да камень в головы,А пища – хлеб один.Чудён ему и памятенСтарообряд Кропильников,Старик, вся жизнь которогоТо воля, то острог.Пришел в село Усолово:Корит мирян безбожием,Зовет в леса дремучиеСпасаться. СтановойСлучился тут, все выслушал:«К допросу сомустителя!»Он то же и ему:– Ты враг Христов, антихристовПосланник! – Сотский, старостаМигали старику:«Эй, покорись!» Не слушает!Везли его в острог,А он корил начальникаИ, на телеге стоючи,Усоловцам кричал:– Горе вам, горе, пропащие головы!Были оборваны, – будете голы вы,Били вас палками, розгами, кнутьями,Будете биты железными прутьями!..Усоловцы крестилися,Начальник бил глашатая:«Попомнишь ты, анафема,Судью ерусалимского!»У парня, у подводчика,С испуга вожжи выпалиИ волос дыбом стал!И, как на грех, воинскаяКоманда утром грянула:В Устой, село недальное,Солдатики пришли.Допросы! усмирение! —Тревога! по спопутностиДосталось и усоловцам:Пророчество строптивогоЧуть в точку не сбылось.Вовек не позабудетсяНародом Евфросиньюшка,Посадская вдова:Как Божия посланница,Старушка появляетсяВ холерные года;Хоронит, лечит, возитсяС больными. Чуть не молятсяКрестьянки на нее…Стучись же, гость неведомый!Кто б ни был ты, уверенноВ калитку деревенскуюСтучись! Не подозрителенКрестьянин коренной,В нем мысль не зарождается,Как у людей достаточных,При виде незнакомого,Убогого и робкого:Не стибрил бы чего?А бабы – те радехоньки.Зимой перед лучиноюСидит семья, работает,А странничек гласит.Уж в баньке он попарился,Ушицы ложкой собственной,С рукой благословляющей,Досыта похлебал.По жилам ходит чарочка,Рекою льется речь.В избе все словно замерло:Старик, чинивший лапотки,К ногам их уронил;Челнок давно не чикает,Заслушалась работницаУ ткацкого станка;Застыл уж на уколотомМизинце у Евгеньюшки,Хозяйской старшей дочери,Высокий бугорок,А девка и не слышала,Как укололась до крови;Шитье к ногам спустилося,Сидит – зрачки расширены,Руками развела…Ребята, свесив головыС полатей, не шелохнутся:Как тюленята сонныеНа льдинах за Архангельском,Лежат на животе.Лиц не видать, завешеныСпустившимися прядямиВолос – не нужно сказывать,Что желтые они.Постой! уж скоро странничекДоскажет быль афонскую,Как турка взбунтовавшихсяМонахов в море гнал,Как шли покорно инокиИ погибали сотнями —Услышишь шепот ужаса,Увидишь ряд испуганных,Слезами полных глаз!Пришла минута страшная —И у самой хозяюшкиВеретено пузатоеСкатилося с колен.Кот Васька насторожился —И прыг к веретену!В другую пору то-то быДосталось Ваське шустрому,А тут и не заметили,Как он проворной лапкоюВеретено потрогивал,Как прыгал на негоИ как оно каталося,Пока не размоталасяНапряденная нить!Кто видывал, как слушаетСвоих захожих странниковКрестьянская семья,Поймет, что ни работоюНи вечною заботою,Ни игом рабства долгого,Ни кабаком самимЕще народу русскомуПределы не поставлены:Пред ним широкий путь.Когда изменят пахарюПоля старозапашные,Клочки в лесных окраинахОн пробует пахать.Работы тут достаточно.Зато полоски новыеДают без удобренияОбильный урожай.Такая почва добрая —Душа народа русского…О сеятель! приди!..Иона (он же Ляпушкин)Сторонушку вахлацкуюИздавна навещал.Не только не гнушалисяКрестьяне Божьим странником,А спорили о том,Кто первый приютит его,Пока их спорам ЛяпушкинКонца не положил:«Эй! бабы! выносите-каИконы!» Бабы вынесли;Пред каждою иконоюИона падал ниц:«Не спорьте! дело Божие,Котора взглянет ласковей,За тою и пойду!»И часто за беднейшеюИконой шел ИонушкаВ беднейшую избу.И к той избе особоеПочтенье: бабы бегаютС узлами, сковородкамиВ ту избу. Чашей полною,По милости Ионушки,Становится она.Негромко и неторопкоПовел рассказ Ионушка«О двух великих грешниках»,Усердно покрестясь.

О двух великих грешниках

Господу Богу помолимся,Древнюю быль возвестим,Мне в Соловках ее сказывалИнок, отец Питирим.Было двенадцать разбойников,Был Кудеяр-атаман,Много разбойники пролилиКрови честных христиан,Много богатства награбили,Жили в дремучем лесу,Вождь Кудеяр из-под КиеваВывез девицу-красу.Днем с полюбовницей тешился,Ночью набеги творил,Вдруг у разбойника лютогоСовесть Господь пробудил.Сон отлетел; опротивелиПьянство, убийство, грабеж,Тени убитых являются,Целая рать – не сочтешь!Долго боролся, противилсяГосподу зверь-человек,Голову снес полюбовницеИ есаула засек.Совесть злодея осилила,Шайку свою распустил,Роздал на церкви имущество,Нож под ракитой зарыл.И прегрешенья отмаливатьК гробу Господню идет,Странствует, молится, кается,Легче ему не стает.Старцем, в одежде монашеской,Грешник вернулся домой,Жил под навесом старейшегоДуба, в трущобе лесной.Денно и нощно ВсевышнегоМолит: грехи отпусти!Тело предай истязанию,Дай только душу спасти!Сжалился Бог и к спасениюСхимнику путь указал:Старцу в молитвенном бденииНекий угодник предстал,Рек: «Не без Божьего промыслаВыбрал ты дуб вековой,Тем же ножом, что разбойничал,Срежь его, той же рукой!Будет работа великая,Будет награда эа труд,Только что рухнется дерево —Цепи греха упадут».Смерил отшельник страшилище:Дуб – три обхвата кругом!Стал на работу с молитвою,Режет булатным ножом,Режет упругое дерево,Господу славу поет,Годы идут – подвигаетсяМедленно дело вперед.Что с великаном поделаетХилый, больной человек?Нужны тут силы железные,Нужен не старческий век!В сердце сомнение крадется,Режет и слышит слова:«Эй, старина, что ты делаешь?»Перекрестился сперва,Глянул – и пана ГлуховскогоВидит на борзом коне,Пана богатого, знатного,Первого в той стороне.Много жестокого, страшногоСтарец о пане слыхалИ в поучение грешникуТайну свою рассказал.Пан усмехнулся: «СпасенияЯ уж не чаю давно,В мире я чту только женщину,Золото, честь и вино.Жить надо, старче, по-моему:Сколько холопов гублю,Мучу, пытаю и вешаю,А поглядел бы, как сплю!»Чудо с отшельником сталося:Бешеный гнев ощутил,Бросился к пану Глуховскому,Нож ему в сердце вонзил!Только что пан окровавленныйПал головой на седло,Рухнуло древо громадное,Эхо весь лес потрясло.Рухнуло древо, скатилосяС инока бремя грехов!..Слава Творцу вездесущемуДнесь и во веки веков.Иона кончил; крестится;Народ молчит. Вдруг прасолаСердитым криком прорвало:– Эй вы, тетери сонные!Па-ром, живей, па-ром!«Парома не докличешьсяДо солнца! перевозчикиИ днем-то трусу празднуют [102],Паром у них худой,Пожди! Про Кудеяра-то…»– Паром! пар-ром! пар-ром! —Ушел, с телегой возится,Корова к ней привязана —Он пнул ее ногой;В ней курочки курлыкают,Сказал им: – Дуры! цыц! —Теленок в ней мотается —Досталось и теленочкуПо звездочке на лбу.Нажег коня саврасогоКнутом – и к Волге двинулся.Плыл месяц над дорогою.Такая тень потешнаяБежала рядом с прасоломПо лунной полосе!«Отдумал, стало, драться-то?А спорить – видит – не о чем, —Заметил Влас. – Ой, Господи!Велик дворянский грех!»– Велик, а все не быть емуПротив греха крестьянского, —Опять Игнатий ПрохоровНе вытерпел – сказал.Клим плюнул: «Эк, приспичило!Кто с чем, а нашей галочкеРодные галченяточкиВсего милей… Ну, сказывай,Что за великий грех?»

Крестьянской грех

Аммирал-вдовец по морям ходил,По морям ходил, корабли водил,Под Ачаковом бился с туркою [103],Наносил ему поражение,И дала ему государыняВосемь тысяч душ в награждение.В той ли вотчине припеваючиДоживает век аммирал-вдовец,И вручает он, умираючи,Глебу-старосте золотой ларец.«Гой ты, староста! береги ларец!Воля в нем моя сохраняется:Из цепей-крепей на свободушкуВосемь тысяч душ отпускается!»Аммирал-вдовец на столе лежит…Дальний родственник хоронить катит…Схоронил, забыл! Кличет старостуИ заводит с ним речь окольную;Всё повыведал, насулил емуГоры золота, выдал вольную…Глеб – он жаден был – соблазняется:Завещание сожигается!На десятки лет, до недавних днейВосемь тысяч душ закрепил злодей,С родом, с племенем; что народу-то!Что народу-то! с камнем в воду-то!Все прощает Бог, а Иудин грехНе прощается.Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,И за то тебе вечно маяться!Суровый и рассерженный,Громовым, грозным голосомИгнатий кончил речь.Толпа вскочила на ноги,Пронесся вздох, послышалось:«Так вот он, грех крестьянина!И впрямь страшенный грех!»– И впрямь: нам вечно маяться,Ох-ох!.. – сказал сам староста,Опять убитый, в лучшееНе верующий Влас.И скоро поддававшийсяКак горю, так и радости,«Великий грех! великий грех!» —Тоскливо вторил Клим.Площадка перед Волгою,Луною освещенная,Переменилась вдруг.Пропали люди гордые,С уверенной походкою,Остались вахлаки,Досыта не едавшие,Несолоно хлебавшие,Которых вместо баринаДрать будет волостной [104].К которым голод стукнутьсяГрозит: засуха долгая,А тут еще – жучок!Которым прасол-выжигаУрезать цену хвалитсяНа их добычу трудную.Смолу, слезу вахлацкую, —Урежет, попрекнет:«За что платить вам много-то?У вас товар некупленный,Из вас на солнце топитсяСмола, как из сосны!»Опять упали бедныеНа дно бездонной пропасти,Притихли, приубожились,Легли на животы;Лежали, думу думалиИ вдруг запели. Медленно,Как туча надвигается,Текли слова тягучие.Так песню отчеканили,Что сразу наши странникиУпомнили ее:

Голодная

Стоит мужик —Колышется,Идет мужик —Не дышится!С коры егоРаспучило,Тоска-бедаИзмучила.Темней лицаСтеклянногоНе виданоУ пьяного.Идет – пыхтит,Идет – и спит,Прибрел туда,Где рожь шумит.Как идол сталНа полосу,Стоит, поетБез голосу:«Дозрей, дозрей,Рожь-матушка!Я пахарь твой,Панкратушка!Ковригу съемГора горой,Ватрушку съемСо стол большой!Все съем один,Управлюсь сам.Хоть мать, хоть сынПроси – не дам!»«Ой батюшки, есть хочется!» —Сказал упалым голосомОдин мужик; из пещура [105]Достал краюху – ест.«Поют они без голосу,А слушать – дрожь по волосу!» —Сказал другой мужик.И правда, что не голосом —Нутром – свою «Голодную»Пропели вахлаки.Иной во время пенияСтал на ноги, показывал,Как шел мужик расслабленный,Как сон долил голодного,Как ветер колыхал.И были строги, медленныДвиженья. Спев «Голодную»,Шатаясь, как разбитые,Гуськом пошли к ведерочкуИ выпили певцы.«Дерзай!» – за ними слышитсяДьячково слово; сын егоГригорий, крестник старосты,Подходит к землякам.«Хошь водки?» – Пил достаточно.Что тут у вас случилося?Как в воду вы опущены?.. —«Мы?.. что ты?..» Насторожились,Влас положил на крестникаШирокую ладонь.– Неволя к вам вернулася?Погонят вас на барщину?Луга у вас отобраны? —«Луга-то?.. Шутишь, брат!»– Так что ж переменилося?..Закаркали «Голодную»,Накликать голод хочется? —– «Никак и впрямь ништо!» —Клим как из пушки выпалил;У многих зачесалисяЗатылки, шепот слышится:«Никак и впрямь ништо!»«Пей, вахлачки, погуливай!Все ладно, все по-нашему,Как было ждано-гадано.Не вешай головы!»– По-нашему ли, Климушка?А Глеб-то?.. —ПотолкованоНемало: в рот положено,Что не они ответчикиЗа Глеба окаянного,Всему виною: крепь! [106]– Змея родит змеенышей.А крепь – грехи помещика,Грех Якова несчастного,Грех Глеба родила!Нет крепи – нет помещика,До петли доводящегоУсердного раба,Нет крепи – нет дворового,Самоубийством мстящегоЗлодею своему,Нет крепи – Глеба новогоНе будет на Руси!Всех пристальней, всех радостнейПрослушал Гришу Пров:Осклабился, товарищамСказал победным голосом:«Мотайте-ка на ус!»Пошло, толпой подхвачено,О крепи слово верноеТрепаться: «Нет змеи —Не будет и змеенышей!»Клим Яковлев ИгнатияОпять ругнул: «Дурак же ты!»Чуть-чуть не подрались!Дьячок рыдал над Гришею:«Создаст же Бог головушку!Недаром порываетсяВ Москву, в новорситет!»А Влас его поглаживал:«Дай Бог тебе и серебра,И золотца, дай умную,Здоровую жену!»– Не надо мне ни серебра,Ни золота, а дай Господь,Чтоб землякам моимИ каждому крестьянинуЖилось вольготно-веселоНа всей святой Руси! —Зардевшись, словно девушка,Сказал из сердца самогоГригорий – и ушел.Светает. СнаряжаютсяПодводчики. «Эй, Влас Ильич!Иди сюда, гляди, кто здесь!» —Сказал Игнатий Прохоров,Взяв к бревнам приваленнуюДугу. Подходит Влас,За ним бегом Клим Яковлев;За Климом – наши странники(Им дело до всего):За бревнами, где нищиеВповалку спали с вечера,Лежал какой-то смученный,Избитый человек;На нем одежа новая,Да только вся изорвана.На шее красный шелковыйПлаток, рубаха красная,Жилетка и часы.Нагнулся Лавин к спящему,Взглянул и с криком: «Бей его!» —Пнул в зубы каблуком.Вскочил детина, мутныеПротер глаза, а Влас егоТем временем в скулу.Как крыса прищемленная,Детина пискнул жалобно —И к лесу! Ноги длинные,Бежит – земля дрожит!Четыре парня бросилисьВ погоню за детиною.Народ кричал им: «Бей его!» —Пока в лесу не скрылисяИ парни, и беглец.«Что за мужчина? – старостуДопытывали странники. —За что его тузят?»– Не знаем, так наказаноНам из села из Тискова,Что буде где покажетсяЕгорка Шутов – бить его!И бьем. Подъедут тисковцы.Расскажут. Удоволили? —Спросил старик вернувшихсяС погони молодцов.«Догнали, удоволили!Побег к Кузьмо-Демьянскому,Там, видно, переправитьсяЗа Волгу норовит».«Чудной народ! бьют сонного,За что про что не знаючи…»– Коли всем миром велено:«Бей!» – стало, есть за что! —Прикрикнул Влас на странников. —Не ветрогоны тисковцы,Давно ли там десятогоПороли?.. Не до шуток им.Гнусь-человек! – Не бить его,Так уж кого и бить?Не нам одним наказано:От Тискова по Волге-тоТут деревень четырнадцать, —Чай, через все четырнадцатьПрогнали, как сквозь строй! —Притихли наши странники.Узнать-то им желательно,В чем штука? да прогневалсяИ так уж дядя Влас.Совсем светло. ПозавтракатьМужьям хозяйки вынесли:Ватрушки с творогом,Гусятина (прогнали тутГусей; три затомилися,Мужик их нес под мышкою:«Продай! помрут до городу!» —Купили ни за что).Как пьет мужик, толкованоНемало, а не всякомуИзвестно, как он ест.Жаднее на говядину,Чем на вино, бросается.Был тут непьющий каменщик,Так опьянел с гусятины,На что твое вино!Чу! слышен крик: «Кто едет-то!Кто едет-то!» НаклюнулосьЕще подспорье шумномуВеселью вахлаков.Воз с сеном приближается,Высоко на возуСидит солдат Овсяников,Верст на двадцать в окружностиЗнакомый мужикам,И рядом с ним Устиньюшка,Сироточка-племянница,Поддержка старика.Райком кормился дедушка,Москву да Кремль показывал,Вдруг инструмент испортился,А капиталу нет!Три желтенькие ложечкиКупил – так не приходятсяЗаученные натвердоПрисловья к новой музыке,Народа не смешат!Хитер солдат! по времениСлова придумал новые,И ложки в ход пошли.Обрадовались старому:«Здорово, дедко! спрыгни-ка,Да выпей с нами рюмочку,Да в ложечки ударь!»– Забраться-то забрался я,А как сойду, не ведаю:Ведет! – «Небось до городаОпять за полной пенцией?Да город-то сгорел!»– Сгорел? И поделом ему!Сгорел? Так я до Питера!«Чай, по чугунке тронешься?»Служивый посвистал:– Недолго послужила тыНароду православному,Чугунка бусурманская!Была ты нам люба,Как от Москвы до ПитераВозила за три рублика,А коли семь-то рубликовПлатить, так черт с тобой! —«А ты ударь-ка в ложечки, —Сказал солдату староста, —Народу подгулявшегоПокуда тут достаточно.Авось дела поправятся.Орудуй живо, Клим!»(Влас Клима недолюбливал,А чуть делишко трудное,Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!» —А Клим тому и рад.)Спустили с возу дедушку.Солдат был хрупок на ноги,Высок и тощ до крайности;На нем сюртук с медалямиВисел, как на шесте.Нельзя сказать, чтоб доброеЛицо имел, особенноКогда сводило старого —Черт чертом! Рот ощерится.Глаза – что угольки!Солдат ударил в ложечки,Что было вплоть до берегуНароду – все сбегается.Ударил – и запел:Тошен свет,Правды нет,Жизнь тошна,Боль сильна.Пули немецкие,Пули турецкие,Пули французские,Палочки русские!Тошен свет,Хлеба нет,Крова нет,Смерти нет.Ну-тка, с редута [107]-то с первого номеру,Ну-тка, с Георгием [108] – по́ миру, по́ миру!У богатого,У богатины,Чуть не поднялиНа рогатину [109].Весь в гвоздях заборОщетинился,А хозяин-вор,Оскотинился.Нет у бедногоГроша медного:Не взыщи, солдат!»– «И не надо, брат!» —Тошен свет,Хлеба нет,Крова нет,Смерти нет.Только трех МатренДа Луку с ПетромПомяну добром.У Луки с ПетромТабачку нюхнем,А у трех МатренПровиант найдем.У первой МатреныГруздочки ядрены.Матрена втораяНесет каравая,У третьей водицы попьюиз ковша:Вода ключевая, а мера —душа!Тошен свет,Правды нет,Жизнь тошна,Боль сильна.Служивого задергало.Опершись на Устиньюшку,Он поднял ногу левуюИ стал ее раскачивать,Как гирю на весу;Проделал то же с правою,Ругнулся: «Жизнь проклятая!» —И вдруг на обе стал.«Орудуй, Клим!» По-питерскиКлим дело оборудовал:По блюдцу деревянномуДал дяде и племяннице.Поставил их рядком,А сам вскочил на бревнышкоИ громко крикнул: «Слушайте!»(Служивый не выдерживалИ часто в речь крестьянинаВставлял словечко меткоеИ в ложечки стучал.)КлимКолода есть дубоваяУ моего двора,Лежит давно: из младостиКолю на ней дрова,Так та не столь изранена,Как господин служивенькой.Взгляните: в чем душа!СолдатПули немецкие,Пули турецкие,Пули французские,Палочки русские.КлимА пенциону полногоНе вышло, забракованыВсе раны старика;Взглянул помощник лекаря,Сказал: «Второразрядные!По ним и пенцион».СолдатПолного выдать не велено:Сердце насквозь не прострелено!(Служивый всхлипнул; в ложечкиХотел ударить – скорчило!Не будь при нем Устиньюшки,Упал бы старина.)КлимСолдат опять с прошением.Вершками раны смерилиИ оценили каждуюЧуть-чуть не в медный грош.Так мерил пристав следственныйПобои на подравшихсяНа рынке мужиках:«Под правым глазом ссадинаВеличиной с двугривенный,В средине лба пробоинаВ целковый. Итого:На рубль пятнадцать с деньгоюПобоев…» Приравняем лиК побоищу базарномуВойну под Севастополем,Где лил солдатик кровь?СолдатТолько горами не двигали,А на редуты как прыгали!Зайцами, белками, дикими кошками,Там и простился я с ножками,С адского грохоту, свисту оглох,С русского голоду чуть не подох!КлимЕму бы в Питер надобноДо Комитета раненых.Пеш до Москвы дотянется,А дальше как? Чугунка-тоКусаться начала!СолдатВажная барыня! гордая барыня!Ходит, змеею шипит;«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» —Русской деревне кричит;В рожу крестьянину фыркает,Давит, увечит, кувыркает,Скоро весь русский народЧище метлы подметет.Солдат слегка притопывал.И слышалось, как стукаласьСухая кость о кость,А Клим молчал: уж двинулсяК служивому народ.Все дали: по копеечке,По грошу, на тарелочкахРублишко набрался…Пир кончился, расходитсяНарод. Уснув, осталисяПод ивой наши странники,И тут же спал ИонушкаДа несколько упившихсяНе в меру мужиков.Качаясь, Савва с ГришеюВели домой родителяИ пели; в чистом воздухеНад Волгой, как набатные,Согласные и сильныеГремели голоса:Доля народа,Счастье его,Свет и свободаПрежде всего!Мы же немногоПросим у Бога:Честное делоДелать умелоСилы нам дай!Жизнь трудовая —Другу прямаяК сердцу дорога,Прочь от порога,Трус и лентяй!То ли не рай?Доля народа,Счастье его,Свет и свободаПрежде всего!

ЭПИЛОГГриша Добросклонов

I

Беднее захудалогоПоследнего крестьянинаЖил Трифон. Две каморочки:Одна с дымящей печкою,Другая в сажень – летняя,И вся тут недолга;Коровы нет, лошадки нет,Была собака Зудушка,Был кот – и те ушли.Спать уложив родителя,Взялся за книгу Саввушка,А Грише не сиделося,Ушел в поля, в луга.У Гриши – кость широкая,Но сильно исхудалоеЛицо – их недокармливалХапуга-эконом.Григорий в семинарииВ час ночи просыпаетсяИ уж потом до солнышкаНе спит – ждет жадно ситника,Который выдавался имСо сбитнем по утрам.Как ни бедна вахлачина,Они в ней отъедалися.Спасибо Власу-крестномуИ прочим мужикам!Платили им молодчики,По мере сил, работою,По их делишкам хлопотыСправляли в городу.Дьячок хвалился детками,А чем они питаются —И думать позабыл.Он сам был вечно голоден,Весь тратился на поиски,Где выпить, где поесть.И был он нрава легкого,А будь иного, вряд ли быИ дожил до седин.Его хозяйка ДомнушкаБыла куда заботлива,Зато и долговечностиБог не дал ей. ПокойницаВсю жизнь о соли думала:Нет хлеба – у кого-нибудьПопросит, а за сольДать надо деньги чистые,А их по всей вахлачине,Сгоняемой на барщину,По году гроша не было!Вахлак тянул «Голодную»И без соли – приправленныйКорою – хлеб жевал.И то уж благо: с ДомноюДелился им; младенцамиДавно в земле истлели быЕе родные деточки,Не будь рука вахлацкаяЩедра, чем Бог послал.Батрачка безответнаяНа каждого, кто чем-нибудьПомог ей в черный день,Всю жизнь о соли думала,О соли пела Домнушка —Стирала ли, косила ли,Баюкала ли Гришеньку,Любимого сынка.Как сжалось сердце мальчика,Когда крестьянки вспомнилиИ спели песню Домнину(Прозвал ее «Соленою»Находчивый вахлак).

Соленая

Никто как Бог!Не ест, не пьетМеньшой сынок,Гляди – умрет!Дала кусок,Дала другой —Не ест, кричит:«Посыпь сольцой!»А соли нет,Хоть бы щепоть!«Посыпь мукой», —Шепнул Господь.Раз-два куснул,Скривил роток.«Соли еще!» —Кричит сынок.Опять мукой…А на кусокСлеза рекой!Поел сынок!Хвалилась мать —Сынка спасла…Знать, солонаСлеза была!..Запомнил Гриша песенкуИ голосом молитвеннымТихонько в семинарии,Где было темно, холодно,Угрюмо, строго, голодно,Певал – тужил о матушкеИ обо всей вахлачине,Кормилице своей.И скоро в сердце мальчикаС любовью к бедной материЛюбовь ко всей вахлачинеСлилась, – и лет пятнадцатиГригорий твердо знал уже,Кому отдаст всю жизнь своюИ за кого умрет.Довольно демон яростиЛетал с мечом карающимНад русскою землей.Довольно рабство тяжкоеОдни пути лукавыеОткрытыми, влекущимиДержало на Руси!Над Русью оживающейСвятая песня слышится,То ангел милосердия,Незримо пролетающийНад нею, души сильныеЗовет на честный путь.Средь мира дольного [110]Для сердца вольногоЕсть два пути.Взвесь силу гордую,Взвесь волю твердую:Каким идти?Одна просторная —Дорога торная,Страстей раба,По ней громадная,К соблазну жадная,Идет толпа.О жизни искренней,О цели выспреннейТам мысль смешна.Кипит там вечнаяБесчеловечнаяВражда-войнаЗа блага бренные…Там души пленныеПолны греха.На вид блестящая,Там жизнь мертвящаяК добру глуха.Другая – теснаяДорога, честная,По ней идутЛишь души сильные,Любвеобильные,На бой, на трудЗа обойденного,За угнетенного —Умножь их круг,Иди к униженным,Иди к обиженным —И будь им друг!И ангел милосердияНедаром песнь призывнуюПоет – ей внемлют чистые, —Немало Русь уж выслалаСынов своих, отмеченныхПечатью дара Божьего,На честные пути,Немало их оплакала(Увы! Звездой падучеюПроносятся они!).Как ни темна вахлачина,Как ни забита барщинойИ рабством – и она,Благословясь, поставилаВ Григорье ДобросклоновеТакого посланца…

II

Григорий шел задумчивоСперва большой дорогою(Старинная: с высокимиКурчавыми березами,Прямая, как стрела).Ему то было весело,То грустно. ВозбужденнаяВахлацкою пирушкою,В нем сильно мысль работалаИ в песне излилась:В минуты унынья, о Родина-мать!Я мыслью вперед улетаю,Еще суждено тебе много страдать,Но ты не погибнешь, я знаю.Был гуще невежества мрак над тобой,Удушливей сон непробудный,Была ты глубоко несчастной страной,Подавленной, рабски бессудной.Давно ли народ твой игрушкой служилПозорным страстям господина?Потомок татар, как коня, выводилНа рынок раба-славянина,И русскую деву влекли на позор,Свирепствовал бич без боязни,И ужас народа при слове «набор»Подобен был ужасу казни?Довольно! Окончен с прошедшим расчет,Окончен расчет с господином!Сбирается с силами русский народИ учится быть гражданином.И ношу твою облегчила судьба,Сопутница дней славянина!Еще ты в семействе раба,Но мать уже вольного сына!..Сманила Гришу узкая,Извилистая тропочка,Через хлеба бегущая,В широкий луг подкошенныйСпустился он по ней.В лугу траву сушившиеКрестьянки Гришу встретилиЕго любимой песнею.Взгрустнулось крепко юношеПо матери-страдалице,А пуще злость брала,Он в лес ушел. Аукаясь,В лесу, как перепелочкиВо ржи, бродили малыеРебята (а постарше-тоВорочали сенцо).Он с ними кузов рыжиковНабрал. Уж жжется солнышко;Ушел к реке. Купается, —Обугленного городаКартина перед ним:Ни дома уцелевшего,Одна тюрьма спасенная,Недавно побеленная,Как белая коровушкаНа выгоне, стоит.Начальство там попряталось,А жители под берегом,Как войско, стали лагерем.Всё спит еще, не многиеПроснулись: два подьячие [111],Придерживая полочкиХалатов, пробираютсяМежду шкафами, стульями,Узлами, экипажамиК палатке-кабаку.Туда ж портняга скорченныйАршин, утюг и ножницыНесет – как лист дрожит.Восстав от сна с молитвою,Причесывает головуИ держит наотлет,Как девка, косу длиннуюВысокий и осанистыйПротоиерей Стефан.По сонной Волге медленноПлоты с дровами тянутся,Стоят под правым берегомТри барки [112] нагруженные:Вчера бурлаки [113] с песнямиСюда их привели.А вот и он – измученныйБурлак! походкой праздничнойИдет, рубаха чистая,В кармане медь звенит.Григорий шел, поглядывалНа бурлака довольного,А с губ слова срывалисяТо шепотом, то громкие.Григорий думал вслух:

Бурлак

Плечами, грудью и спинойТянул он барку бечевой,Полдневный зной его палил,И пот с него ручьями лил.И падал он, и вновь вставал,Хрипя, «Дубинушку» [114] стонал.До места барку дотянулИ богатырским сном уснул,И, в бане смыв поутру пот,Беспечно пристанью идет.Зашиты в пояс три рубля.Остатком – медью – шевеля,Подумал миг, зашел в кабакИ молча кинул на верстакТрудом добытые грошиИ, выпив, крякнул от души,Перекрестил на церковь грудь.Пора и в путь! пора и в путь!Он бодро шел, жевал калач,В подарок нес жене кумач [115].Сестре платок, а для детейВ сусальном золоте коней [116].Он шел домой – неблизкий путь,Дай Бог дойти и отдохнуть!С бурлака мысли ГришиныКо всей Руси загадочной,К народу перешли.(В те времена хорошиеВ России дома не было,Ни школы, где б не спорилиО русском мужике.)Ему всё разом вспомнилось,Что видывал, что слыхивал.Живя с народом, сам,Что думывал, что читывал,Всё – даже и учителя,Отца Аполлинария,Недавние слова:«Издревле Русь спасаласяНародными порывами».(Народ с Ильею МуромцемСравнил ученый поп.)И долго Гриша берегомБродил, волнуясь, думая,Покуда песней новоюНе утолил натруженной,Горящей головы.

Русь

Ты и убогая,Ты и обильная,Ты и могучая,Ты и бессильная,Матушка-Русь!В рабстве спасенноеСердце свободное —Золото, золотоСердце народное!Сила народная,Сила могучая —Совесть спокойная,Правда живучая!Сила с неправдоюНе уживается,Жертва неправдоюНе вызывается, —Русь не шелохнется,Русь – как убитая!А загорелась в нейИскра сокрытая, —Встали – небужены,Вышли – непрошены,Жита по зернушкуГоры наношены!Рать подымается —Неисчислимая!Сила в ней скажетсяНесокрушимая!Ты и убогая,Ты и обильная,Ты и забитая,Ты и всесильная,Матушка-Русь!..

III

«Удалась мне песенка! – молвил Гриша,прыгая. —Горячо сказалася правда в ней великая!Вахлачков я выучу петь ее – не всё же имПеть свою «Голодную»…Помогай, о Боже, им!Как с игры да с беганья щекиразгораются,Так с хорошей песенки духомподнимаютсяБедные, забитые…» ПрочитавторжественноБрату песню новую (брат сказал:«Божественно!»),Гриша спать попробовал. Спалося,не спалося,Краше прежней песенка в полуснеслагалася;Быть бы нашим странникам под родноюкрышею,Если б знать могли они, что творилосьс Гришею.Слышал он в груди своей силынеобъятные,Услаждали слух его звуки благодатные,Звуки лучезарные гимна благородного —Пел он воплощение счастия народного!..

Подать – дань, сборы.
Тизенгаузена.
Примета: чтобы иметь хорошую память, нужно есть сорочьи яйца.
Т.е. боятся.
Т.е. принимал участие в известном морском бою 1788 г. под крепостью Очаков (на северном берегу Днепровско-Бугского лимана).
Волость – часть уезда, административно-территориальная единица в России.
Пещур – небольшой заплечный мешок.
Крепь – т.е. закрепощение, крепостное право.
Редут – военное укрепление для роты или двух, защищенное снаружи рвом.
Георгий – имеется в виду Георгиевский крест – солдатский орден, учрежденный в 1807 г. и имевший форму серебряного креста с номером. Георгиевских кавалеров нельзя было подвергать телесным наказаниям, им также повышалось солдатское жалованье.
Рогатина – холодное оружие, часто применявшееся крестьянами: металлический крест с заостренными концами, надетый на древко.
Дольный мир – земной мир, который обычно противопоставляется небесному, духовному, возвышенному.
Подьячий – помощник дьяка – мелкий чиновник.
Барка – речное грузовое судно, обычно для его транспортировки нанимали бурлаков.
Бурлак – работник из крестьян, занимавшийся ручной транспортировкой речных судов.
«Дубинушка» – вид народной песни. Обычно песни этого типа сопровождали тяжелый физический труд, они также поддерживали рабочий ритм.
Кумач – хлопчатобумажная ткань ярко-красного цвета. Крестьянки любили шить сарафаны из этой ткани.
В сусальном золоте коней – фигурные пряники, покрытые очень тонкими золотистыми листьями. «Сусалить золото» запрещалось, но запрет обходился очень часто.