Хью опоздал на полчаса, прибыв на набережную в волнении. Пройдя по уже знакомым местам, он отыскал Лауру с этюдником. Девушка была то ли грустна, то ли сосредоточена, то ли обижена на опоздание. Она молча кивнула Хью. Зажав в зубах длинный карандаш, Лаура растирала подушечкой пальца грифель на картоне. В этом жесте было что-то детское и непосредственное.
— Добрый день, Лаура, — поприветствовал ее Хью, — извини за опоздание. Я переписывал черновик очерка. Не взял с собой печатную машинку, она весит многовато. И по глупости не обратился в прокат. А выяснилось, что печатная машинка — весьма незаменимая штуковина.
— Я посмотрю очерк, но попозже, герр Петерс, — ответила ему Лаура без улыбки, показывая, что она очень занята.
— А можно ли мне посмотреть, как вы работаете? — спросил робко мнимый Петерс.
Лаура отрицательно покачала головой. Хью почувствовал себя олухом. Он отошёл от художницы и стал прогуливаться по набережной, стараясь не упускать из виду девушку. Метрах в ста от Лауры с этюдником скучал Себастьян Кох. В этот раз он был одет в элегантные джинсы и в тон им рубашку. Хью направился к нему:
— Добрый день, Себастьян. Хотел бы заказать у вас свой портрет.
— Возражений нет, — улыбнулся Кох, — как вы желаете, чтобы я вас изобразил?
— На усмотрение мастера, вам доверяю как психологу и физиогномисту, — польстил ему Хью.
Себастьян окинул его критическим взглядом и предложил сделать шарж. Хью, к своему стыду не знал, что значит «шарж» и осторожно спросил:
— Ээ, а как вы это видите?
— Можно изобразить вас в компании Мерилин Монро, с бокалом в руках. Или же, — Себастьян Кох снова скептически посмотрел на Хью Барбера, — в пером в зубах и керосиновой лампой над головой. Вообразите, вы пишете что-то на свитке бумаги. Каково? Или в костюме любимого литературного героя.
— О, — обрадовался Барбер, — эта идея мне по душе. Я в детстве был поклонником рассказов о знаменитом сыщике — Шерлоке Холмсе, и примерить его знаменитый клетчатый плащ не откажусь.
— По рукам, — Себастьян на удивление крепко стиснул кисть Барбера. — С вас, герр журналист, триста марок.
— Идёт, — согласился Барбер, не зная расценок, но подозревая, что Себастьян здорово надул его.
Барбер занял место напротив, чтобы ему было видно Лауру, хотя бы издалека. Себастьян поколдовал над позой Бабрера, покрутил своими ладонями его голову, выбирая, по мнению, детектива из арсенала неудобных наклонов головы самый идиотский. Затем художник приказал замереть в навязанной позе в течение получаса и приступил к работе. Себастьян лихо орудовал сразу полудюжиной карандашей разной толщины, затирал картон подушечками пальцев, дул на бумагу, сыпал угольный порошок и проделывал массу других манипуляций, чем напомнил Барберу ловкого жонглёра. Барбер периодически косился в сторону Лауры, пытаясь рассмотреть, что она делает, но видел только неясный силуэт в просторном клетчатом платье.
— Я вижу, вы неравнодушны к нашей малышке Лауре, — хмыкнул Себастьян Кох. Барбер промычал в ответ что-то нечленораздельное, что могло означать как «да», так и «не уверен». — Имейте в виду, я её в обиду не дам. — пригрозил ласково Себастьян. — Я давно за ней ухаживаю, можно сказать, что мы больше, чем друзья.
— Вот как? — удивился Хью.
«А с другой стороны, — подумал он про себя, — с чего ты взял, что Лаура не имеет хотя бы одного постоянного поклонника или даже любовника?»
— Да, именно так, — уверенно сообщил Себастьян. — Я за ней уже три года ухаживаю, с тех пор, как она появилась в нашем кругу.
— А я — то думал, что она — любовница Бориса Казарина, — протянул Хью Барбер.
— Да это всё сплетни, — Себастьян даже приостановил работу, и наклонившись над детективом, убеждённо сказал, — они живут вместе, только и всего.
— Что же она, его сиделка? — спросил Хью.
— Я бы сказал, что она ему как дочь, если бы не знал, что у неё есть отец.
— Отец? — ошарашенно переспросил Хью.
— А что вас так удивляет, герр журналист? — засмеялся Себастьян.
— Я думал, что отец не позволил бы девушке жить в одном доме со взрослым и даже пожилым мужчиной, — нашёлся Хью.
— Прошу вас помолчать с минуту, я не могу поймать вашу линию подбородка, — с укоризной в голосе сообщил художник. И немного поработав над рисунком, продолжил. — Я, конечно, не имею чести знать отца Лауры, да и с Борисом виделся только дважды, но отец Лауры частенько приезжает в Мюнхен. Это она мне рассказывала. Отец им с Борисом помогает материально, да и по дочери, видно, скучает. Но видно, что Лаура очень уважает отца, и к его мнению прислушивается. По крайней мере, она отзывается о нём исключительно положительно.
— А что она говорила о Борисе Казарине?
— Лаура не жалуется, хотя ей нелегко с Борисом, особенно после того, как он перенёс инсульт. Лаура сказала как-то, что у каждого свой крест, и болезнь Бориса — это её крест.
— Что это может значить? Откуда у молоденькой девушки такие мысли?
— Чёрт его знает, — задумчиво сказал художник, — особенно религиозной Лауру не назовёшь… Вообще, она — девушка с загадкой. — Себастьян строго посмотрел на Хью и сказал, — заболтался я с вами, работе это только мешает.
Себастьян умолк на добрых двадцать минут, Хью периодически вертел головой, пытался размять шею, и, видя энергичные движения новоявленной модели, Себастьян сжалился над ним и разрешил сесть в свободной позе. Хью снова обратил свой взор на Лауру, и увидел, что она направляется к ним. Подойдя к этюднику Коха, она с улыбкой, которая предназначалась Себастьяну, стала рассматривать шарж. Элегантно наклонившись к рисунку, она шепнула Себастьяну несколько слов, и он радостно принял к исполнению совет, энергично размахивая карандашом над куском картона. Не сказав ни слова Хью, Лаура вернулась на своё место и продолжила работу. Хью понял, что неожиданная холодность Лауры неспроста, но он не мог понять, чем он мог её прогневить. Подумав о том, что легенда, рассказанная Лауре, могла дать трещину, Хью пришёл к выводу, что эта версия неперспективная. Если бы Лаура поняла, что её розыском занимается Лилиан Майер, то она бы предприняла попытки к бегству, что очевидно. Значит, причина кроется в чем-то другом. Может быть, мнимый Петер вёл себя слишком навязчиво и возбудил другие подозрения. Бог его знает, что на уме у этих девчонок. Между тем время шло, а Себастьян всё ещё неустанно трудился и пыхтел над рисунком. Спустя час Хью уже устал позировать и откинулся на спинку стула с молчаливого согласия художника. В этот момент к нему подошла Лаура:
— Герр Петерс, я скоро ухожу, поэтому дайте мне очерк на прочтение.
Хью вытащил стопку листов и передал их Лауре.
— Вы будете тут читать?
— Да, — коротко ответила она и присела на скамейку неподалёку. У Хью от волнения забилось сердце. Он с трепетом наблюдал за тем, как Лаура переворачивает страницы, периодически возвращаясь к прочитанному. Тем временем Себастьян протянул готовую работу Хью. На рисунке был изображен определённо Хью Барбер, сходство не вызывало сомнения. В нелепой позе, с отклячённым задом и гротескно крупной головой, одетый в клетчатый плащ и знаменитый головной убор — кепи сыщика, Хью стоял на четвереньках и рассматривал в огромную лупу след дамской туфельки. Хью улыбнулся и расплатился с Себастьяном, попросив оставить сзади автограф.
Лаура жестом пригласила Хью присесть и бросила взгляд на шарж:
— А почему вы в образе сыщика?
— Просто я ищу идеальную девушку, но она от меня всё время ускользает, — ответил Хью, и это прозвучало почти как признание.
— Я прочла ваш очерк, — Лаура оставила без ответа сентенцию мнимого Петерса. — Насколько я могу судить, он пресноват, и написан недостаточно профессионально. Искусствоведы так не пишут. Это похоже заметки обывателя.
— В таком ключе мне и было дано редакционное задание, — ответил Хью со вздохом. — Что ж, если всё так плохо, то я не стану отнимать у вас и Бориса Казарина времени. Буду вынужден распрощаться, оставив о Мюнхене приятные воспоминания с оттенком лёгкой грусти.
В голосе Хью звучало неподдельное разочарование. Однако, внутренне «я» отметило, что Лаура могла оставить отпечатки пальцев на бумаге. Такие отпечатки не были идеальными, но всё же, лучше, чем совсем ничего. Если дополнить отчёт личными наблюдениями, то перед Лилиан Майер можно было отчитаться, не краснея.
Лаура помолчала, словно боролась сама с собой.
— И когда же вы уезжаете? — спросила она.
— Завтра утром, — с грустной улыбкой ответил Хью. — Прогуляюсь по Мюнхену — и в путь.
— Знаете что, пожалуй, я смогу убедить Бориса Казарина встретиться с вами, — неожиданно сказала Лаура, — и дело даже не в очерке… Хотя улучшить его, я думаю, можно, — лукаво склонив головку набок сказала девушка. — Почему-то мне не хочется, чтобы вы уезжали так скоро…
Хью не нашёлся с ответом, густо покраснев, но как заправский ловелас, поцеловал руку Лауры. Лаура засмеялась, пригрозив ему пальцем.
Всё складывалось просто замечательно! И это настораживало.