Месяц КМБ показался мне раем, тогда как Макс весь свой энтузиазм начал потихоньку терять. Мы сдружились с некоторыми бойцами, но особой сплочённости среди нас не было. Все прекрасно понимали, что ещё до присяги нас распределят по разным частям и дивизиям.
Сам день присяги не подарил мне особо никаких эмоций, чего нельзя было сказать о светящемся гордостью Максе. К счастью, нам удалось попасть в одно подразделение воинской части. Все вокруг сияли от радости, предвкушая пару часов со своими родными. Нам по этому поводу светиться было ни к чему. Ко мне все равно никто не приехал. Да я и не сообщал, куда меня, собственно, отправили служить. Макс своих отсеял сам, попросив не приезжать.
После торжественного построения, мы с некоторыми бойцами отправились сразу же в казарму.
— Приваливаемся, — с тяжким вздохом выдавил Макс, бросая сумку на нижнюю койку и плюхаясь в нее, как в кресло. Я уселся рядом, забросив свои шмотки наверх и посмотрел на парней, сидящих напротив.
— Рядовой Сороконог. Антон. — Представился плотный малый, на вид немногим младше нас.
— Сергей. Белозубов. — Вторил ему худой, как жердь, приятель.
Позднее в казарме их окрестили "Толстый и тонкий".
— Макс Антипов.
— Архипов… Андрей, — с непривычки вытолкнуть сквозь зубы имя брата получилось с небольшой заминкой. Я пожал им руки, ещё не зная, какая плотная дружба этим рукопожатием окрестилась.
Белозубов и Сороконог бойцами были так себе. К распорядку дня и ФИЗО были не расположены. Ориентирование на местности, стрельба, марш-броски — все это в первый месяц было им непосильно.
Серега больше был по части балагурства, тогда как Антон исполнял немыслимые вещи на гитаре. Пацаны из детского дома. Им и гражданская жизнь-то была в новизну, что уже говорить об армии.
Мы учились. Волчьим законам жизни дет. дома и игре на гитаре — у них. Развитию выносливости и стоянию горой друг за друга они учились у нас.
Союз был странным и нелепым, но он приносил свои плоды.
К третьему месяцу службы, "Толстый и тонкий" уже были в равных весовых и качественных категориях с нами. Они втянулись в эту "мужскую школу жизни" и все чаще начинали грезить послеармейской свободой.
И мы вместе с ними.
Белозубов хотел поступать в театральный. Сороконог определил себя в музыканты. Макс мечтал о куче девчонок и беззаботной жизни. Я же думал о Вере, планируя по дембелю сделать ей предложение.
Но всё перечеркнулось в один из промозглых декабрьских дней.
Точнее, я сам всё это перечеркнул…
_____________________________________
— Алло.
— Привет.
— Привет.
— Ну, как ты там?
— Нормально.
— Не скучаешь?
— Времени нет.
— Значит, не передумала?
— Нет.
— Ясно.
— Слушай, ты не вовремя. У меня времени нет.
— Торопишься куда-то?
— Да. Пока…
______________________________________
— Почта, Архипов.
— О, Андрюха, баба твоя активизировалась, — с ухмылкой проговорил Самохин. Тот самый урод, которому в поезде я начистил репу.
Пропустив его замечание мимо ушей, я с каким-то странным предвкушением ринулся к почтальону.
Получив письмо, отставил швабру в сторону и уселся на койку Макса.
— Счастливые, — Белозубов с завистью проследил за тем, как мы с Максом вскрываем письма.
Почему именно письмо — я понял не сразу. У неё ведь был номер Макса, могла просто позвонить.
В конверте друга было три листа, исписанных почерком старомодной матери, предпочитающей старый способ общения новому.
В моем только одна фотография. Сумеречная комната и двое на кровати. Вера и Андрей.
Не веря своим глазам, перевернул снимок и увидел ровный почерк брата.
"Она всё-таки сделала выбор."
И издевательская рожа, наспех намалеванная ручкой.
— Убью суку.
В мыслях зародился хаос, в то время как голос остался спокойным и беспристрастным. Простая глянцевая бумага стала ударом ниже пояса.
Такого я точно не ожидал.
Почуяв неладное, Макс кинул на меня взгляд. Белозубов и Сороконог переглянулись. Самохин, не веря своему счастью, тут же материализовался за моей спиной.
— А сучка-то не промах! Наставила рога.
С резкого разворота вцепился рукой в его шею и сжал, на сколько хватило сил. Он забрыкался. Захрипел. Кадык судорожно задёргался под моей ладонью.
Парни ринулись к нам и оттащили по разным углам аккурат к приходу старшины Сколобова. Бегло оценив ситуацию, он кивнул мне на выход.
— Ко мне. Живо.
Я вырвался из захвата и побрел к коморке старшины. Он ввалился туда буквально через минуту и встал напротив, сверля меня взглядом.
— Архипов, ты…
— Я хочу перевестись на контрактную службу, — бросил, не дав ему договорить. Сколобов оценивающе прошёлся по мне, заиграл желваками и уселся на стул, положив ладони на стол.
— Ты хоть представляешь, чего ты хочешь?
Так некстати в памяти всплыл мёртвый взгляд Сёмыча. Его слова.
— Из-за бабы? Не стоит того.
— Я сам разберусь, что стоит, а что нет.
— Это горячка. Спонтанность.
— Не имеете права отговаривать, товарищ старшина. Свои три месяца срочной службы я прошел. Придраться не к чему.
— Послушай меня, Дима. Я не одного уже такого повидал. Кровь горячая, я понимаю. Рвётесь к черту в логово, а потом только куски в "черный тюльпан" собирают. И поминай, как звали. Кому что доказать хотите, хрен вас знает. Земле всё равно, кого в неё закапают. А баба потом даже слезинкой эту землю не польет.
— Как Вы сказали? Дима? — Переспросил я, подняв на него глаза.
— А ты что же думал, боец? Всех вокруг носа обвести? Силенок не хватит.
Я усмехнулся, потерев лицо непослушной ладонью.
— Оперативно работаете.
— Долг службы, — ответил старшина, протарабанив пальцами сбивчивый ритм.
— И почему молчали?
— А много вас таких что ли, рвущихся в армию? Служи спокойно, боец, а я и дальше молчать буду.
— Я хочу контракт, — едва ли не по слогам повторил я. — Если не Вы, то я обращусь к тем, кто мне с этим поможет.
— Три наряда вне очереди. Вы-пол-нять! — отчеканил мужик.
— Есть три наряда вне очереди.
— Я выбью из тебя эту дурь, — услышал, уже закрывая за собою дверь.
Неделю меня никто не трогал. Парни предпочитали не лезть ко мне с разговорами, в то время, как в моей голове зрел другой план.
Я знал, к кому обратиться с просьбой и обратился посредством письма. Через три дня старшина явился на кухню. Застав нас за кастрюлей с картошкой, он придвинул стул и сел напротив.
— Ты настырный, Архипов, — обронил он. — Какого черта?
Парни скосили на нас свои взгляды.
— Для чего тебе это дерьмо?
— Своего мало, — ответил, сбросив картофелину в воду. Старшина вздохнул, пригладив убеленные сединой вески.
— Товарищ старшина, разрешите задать вопрос, — осмелел наконец Макс.
— Отставить. Архипов, за мной.
Я поднялся и направился следом за Сколобовым. Заведя меня в свою каморку, он уселся в кресло и невидящим взглядом уставился в стол.
— Мы с Витькой Комаровым, царство ему небесное, через такие передряги в Афгане прошли, что до сих пор забыть невозможно. Всю нашу роту положили у нас на глазах. Все такие же зелёные были.
— Это не Афган, Борис Игнатьевич.
— Одно другого не краше. Ты думаешь, там происходит то, что показывают в новостях? Поверь мне, боец, там в сотни раз хуже. Там война. И война не наша.
— Я так понимаю, пришел мой ответ?
— Пришел.
— Позволите взглянуть?
— Три дня.
— Простите?
— Даю тебе три дня на то, что бы передумать.
— Зря потратите время. Я уже все решил.
— Решил? Ты решил? А матери твоей я как в глаза потом смотреть буду?
— Не переживайте, ее это не сильно покоробит.
— Да где ж вас таких индивидов производят? Черт с тобой, Архипов. Только мой тебе совет — гиблое это дело. Прерви контракт досрочно, ни к чему тебе это. — С явной неохотой, Борис Игнатьевич достал из секретера бумаги и положил передо мной. — Послезавтра тебя заберут, — проговорил напоследок.
— Всё, пацаны, бывайте. Лихом не поминайте.
— Я что-то сейчас не понял, — поделился Серёга.
— Подписал контракт. Послезавтра уезжаю.
— Куда?
— Куда отправят.
— Дебил, — глухо сплюнул Макс, отшвырнув нож в сторону.