Вернувшись в квартиру по выписке из больницы, обнаружил одну лишь тишину.
В комнате, где мы с Верой обитали, царствовал немыслимый бардак. Все мои вещи валялись на полу в крошках стекла. Зеркало напротив кровати было разбито. Окно распахнуто настежь.
Всю неделю шли дожди и обои, которые она выбирала с особой придиркой, стали отваливаться. На стене под окном начала обживаться плесень.
Вера.
Она ушла.
Мысль стрельнула в сознании и тут же испарилась, не оставив от себя и следа.
Некоторые её вещи все ещё присутствовали в квартире, значит, ушла не навсегда.
Разбираться с бардаком, а уж, тем более, с сыростью в комнате, у меня не выявилось никакого желания. Я все ещё чувствовал себя из рук вон плохо.
Хоть мать, заглянувшая ко мне в палату несколько дней назад и сказала, что у меня банальное сотрясение мозга, я не был склонен ей верить. Сотрясения у меня были, я знаю, что к чему. Но так хреново мне после них не было.
Врач переливать с пустого в порожнее не стал, сказал прямо и по существу. Ещё одно такое попадание в яблочко и меня могут смело везти в морг.
— Завязывай, парень, пока жив, — такие были его слова.
Завязать можно, если дело касается пьянки. Если же дело касается серьезно заинтересованных в тебе больших дядях, то ты завяжешь только петлю на своей шее, если решишь уйти.
Времени на передышку Рустем дал не много. Но, гробить себя по его прихоти я не собирался. Хочет сохранить за мной статус лучшего бойца — пусть выкручивается перед дядями сам.
Второй проигрыш.
На моей безупречной репутации, он проявился небольшим черным пятном.
Стало быть, я недостаточно… Недостаточно подготовлен, недостаточно силен, недостаточно целеустремлён.
Второй, за всю мою карьеру в октагоне, проигрыш. Он вернул меня на землю, с которой я, казалось, давно уже потерял связь. Если все это продолжится в том же духе, я действительно рискую оказаться на трупно-разделочном столе под любопытными взглядами патонатомов.
— Рано, — выдохнул я, засунув руку в карман джинсов. Покосился в зеркало в прихожей, вскользь отметив насколько хреново выгляжу. — Рано стали сводить со мной счёты, господа хорошие.
Выбравшись в подъезд, не церемонясь подолбил кулаком в соседнюю дверь. Мышиная возня донеслась с коридора спустя две минуты. Щёлкнул замок и в проёме показалось лицо Валерона.
— А, Архип. Чего тебе?
— Кофе не найдется?
— Дверью не ошибся? Магазин на улице.
Оценив мое нынешнее состояние, сосед высунулся из-за двери по пояс, продемонстрировав слащавое телосложение.
— Не зли меня, пока я добрый, — предупредил, выпустив сигаретный дым в его сторону.
— Валер, ну ты скоро там? — Капризно тянущиеся гласные резанули по слуху.
— Сейчас приду.
— Очередная блядища? Завязывал бы, Валерон, испытывать мое терпение. Я не Минздрав, предупреждать больше не буду.
— Архип, ты реально не вовремя.
— Не вовремя — диарея во время секса. Так что там с кофе?
Бросив на меня последний косой взгляд, парень вернулся в квартиру. Через минуту вытащил банку дешёвого кофе. Всучив мне в руки, захлопнул дверь.
Заварив пойло покрепче, уселся на табурет, привалившись к стене. Ожил мобильник.
Не вовремя. Она всегда даёт о себе знать не вовремя.
— Как ты там?
— Не сдох пока, тому и рад.
— Ты можешь хоть раз со мной поговорить нормально?
— А смысл? От этого я лучше в твоих глазах не стану. Или я ошибаюсь?
— Не ерничай, пожалуйста. У меня нет сил терпеть твои препирательства.
— Зачем тогда звонишь? Проблемы у Андрюши?
— У тебя проблемы.
— Я свои проблемы решаю сам.
— Алиеву прострелили череп.
Новость заставила меня выплюнуть кофе обратно в бокал.
— И?
— Удалось спасти. Не было бы у меня обязанностей, браться бы за это не стала.
— Думаю, он в долгу не останется. Озолотит ручку блестящего хирурга.
— Завязывай, Дима. — Она не обратила внимания на мой сарказм. — Пока это не коснулось и тебя.
— А что, меня не спасёшь? — Поинтересовался с кривой усмешкой, рвущейся на лицо.
— Я тебя как мать прошу. Завязывай. Это уже переходит все границы. Ты сам знаешь, во что ввязался?
— Не переживай, моя смерть на твоей совести не останется.
Она ещё что-то сказала, но я, не слушая, скинул вызов. Нравоучения. Упрёки. Обвинения. Слушать все это было выше моих сил. Хотелось тишины и покоя. Но о каком покое сейчас могла идти речь?
Сейчас, когда меня застали такие известия. Кому перешёл дорогу Рустем — я не знал. Но, вопящее внутри шестое чувство, вогнавшее в тело шпильку напряженности, подсказывало, что ничем хорошим это не закончится.
— Твою ты мать, — протянул я, неосознанно сжав в кулак подвернувшуюся под руку салфетку.
Влипать в ещё большее дерьмо я не хотел. Но прекрасно понимал, что, сам того не желая, уже влип.
Старый шакал. Знал бы, во что выльется такая забава, триста раз бы подумал, что лучше — получить реальный срок или подыхать по прихоти вышестоящих над своей головой в этом богом забытом октагоне.