Она была рядом. Он не успевал. Он упустил последний шанс.
Она прыгнула… Я отвернулась. Я не хотела ещё раз видеть, как она в маниакальном торжестве разрывает горло несчастному врачу, как безумно улыбается хлещущей из раны крови, как наблюдает его агонию…
— Что с ней такое?!
— Ника!
Голоса Стаса и доктора Шамова прорвались из реальности, разрывая жуткое, поражающее разум видение. Как будто вокруг меня лопнул гигантский плотный мыльный пузырь, и я снова оказалась в родной реальности.
Я сидела на полу. Возле меня присел Стас и заботливо помог подняться. Я увидела любопытные и тревожные взгляды медсестер и остального медперсонала. Я опустила взгляд. Чувство стыда неприятно скребло сознание.
— С вами все в порядке? — Шамов настырно заглянул мне в глаза. — Я никогда не видел таких припадков и…
— Это не припадок! — с внезапною ярость отрезал Стас. — Успокойтесь, доктор. Спасибо за вашу заботу, но все порядке.
При этих словах он смотрел на меня. Я кивнула.
— Что ты видела? — быстро шепнул Стас. — Это уже третий раз здесь…
— Как сбежавшая пациентка разрывает горло врачу, и тот умирает… — ответила я, неприязненно хмурясь.
— Гудкова? — ошарашенно спросил Стас.
Я качнула головой.
— Другая… Страшная такая… У нее волосы темные и взгляд… жуткий, кровожадный и ненавидящий взгляд.
— Я понял, о ком ты, — кивнул Корнилов. — Может быть, тебе стоит вернуться в машину?
— Нет, — упрямо ответила я. — Я должна побывать в камере Гудковой.
Стас, ведь если она была подражательницей убийцы, она может знать, где он… и сбежать к нему! И если я увижу…
Я посмотрела ему в глаза, увидела там свое отражение. Он должен понять, насколько это важно! Я же смогу помочь! Я смогу вывести их на след этого больного подонка с монохромной манией!
— Пожалуйста, Стас, — попросила я. — Ты же знаешь… я должна.
— Я просто не хочу, чтобы ты потом жила в кошмарах из-за моей безответственности.
Он встревоженно рассматривал меня. Я видела в его серебряных глазах желание защитить меня, помочь мне.
— Прости… — шепнула я, — но ты опоздал. И тут мне никто не поможет.
Стас чуть поджал губы, кивнул.
— Извините, — подал голос доктор Шамов. — Господин подполковник, долго ли вы там ещё собирается шептаться со своей… со своим стажером?
— Извините, доктор, — Стас обернулся к нему.
Мы подошли к камере Гудковой. Я ощутила странный сгусток невесомой прохлады, собирающейся в груди. Он тяжелел по мере того, как я приближалась к камере Гудковой. Меня одолевало и поглощало скручивающее внутренности тревожное волнение.
Доктор Шамов пропустил нас вперёд. Мы со Стасом встали перед открытой камерой. Я схватила ртом воздух и застыла.
Передо мной была та сама черно-белая комната из воспоминаний Стаса. Белый пол, угольно-черные стены, белая кровать, и на ней ночью чернеет черная постель.
Я узнала черно-белые фотографии и странные, пугающего вида черно-белые рисунки в белых рамках на стенах. Я увидела черно-белого жуткого клоуна и мультяшные часы. Единственными, кто не сливался с монохромным колоритом были пятеро мужчин.
Они немыми изваяниями неподвижно сидели внутри комнаты и смотрели перед собой. У некоторых черными ямами замерли приоткрытые рты. Их лица были разделены на две половины черной и белой краской. Но их одежда, их униформа была лишь забрызгана черно-белыми пятнами. Черной и белой краской, были густо смазаны их руки и пальцы рук. Краска сгустками застывала на их ладонях.
Я внимательным взглядом обвела комнату. Мужчины не двигались. Я выпустила воздух из легких. Кровь пружинистыми толчками стучала в висках, казалось, кто-то, вытянув пальцы, синхронно тыкал в виски. По коже рук, шеи и лица как будто кто-то неторопливо размазывал нечто вязкое, липкое и холодное. Мертвенная мерзлота подступала от кончиков пальцев, крадучись взбиралась до плеч.
Из палаты буквально сквозило сгустившимися здесь воспоминаниями. Они переплелись здесь, спутались, смешались в единую пульсирую массу эмоций, событий, переживаний и чувств.
Я посмотрела на доктора Шамова. Тот, сложив руки внизу, на поясе, наблюдал за нами с почтительного расстояния.
— Они… живы? — спросила я.
— Да, — кивнул он. — Но они не двигаются, не реагируют ни на какие раздражители и не подают признаков жизни… Со стороны кажется, что они даже не дышат.
— Мне кажется, это своего рода шок, — ответил Стас. — Вроде паралича…
— Паралич не бывает коллективным, — возразил доктор.
— Это не паралич, — ответила я. — Это… Их тело ничто не сдерживает.
— А что тогда? — спросил доктор Шамов, рискнув чуть приблизится.
Но ответил ему Стас.
— Сознание, — проговорил Корнилов.
Он хотел было войти в камеру, но я взяла его за руку. Он остановился, обернулся.
— Дай мне… пожалуйста, — попросила я. — Я должна войти туда сама…
— Ника…
— Пожалуйста. Просто я войду, а ты можешь мне… помешать… — прерывистыми словами проговорила я.
Волнение захлестывало меня, мешало дышать и говорить. Воспоминания рвались из камеры бешеной орущей толпой образов и звуков. Стас чуть посторонился.
Я подошла к двери палаты. Порог лежал у моих ног. И за порогом чувствовался иной мир. Отличный от нашего. Мир с иными законами, запахами, звуками и… красками. Черно-белый мир застывшего безмолвия и остывающих мертвых чувств.
И мир этой маленькой комнаты был абсолютно враждебен привычному нам окружению.
Ненависть… Оголтелая, сокрушительная и уничтожающая ненависть смотрела на наш мир двумя глазами. Черным и белым.