— Почему ты думаешь, что не знает?
— Она лечилась под присмотром доктора Шамова восемь месяцев… Могла сбежать намного раньше. Да и сейчас сбежала, в первую очередь, ради мести. Разозлили они её… Хотя мне их не особо жаль.
— Да, охранники эти — ещё те подонки, — покачал головой генерал Савельев. — Кем надо быть, чтобы… А, ладно. Что с них взять. Шакалы грязные! Кстати, как они там? Пришли в себя?
Стас молча покачал головой.
— Наметились кое-какие улучшения… Они начали принимать пищу, но до сих пор живут под гипнозом. Психиатры только руками разводят и твердят, что это — «какая-то мистика»!
— А ты не веришь? — с некоторым сомнением спросил вдруг генерал. — Ника то у нас тоже… непростая девочка. Я вообще не знал, что такое возможно, пока она не рассказала… кое-что обо мне.
Генерал прокашлялся, намекая Стасу на тот раз, когда Ника шокировала его своими знаниями о самых больших тайнах генерала Савельева.
— А с Плансоном что? — спросил генерал.
— С тех пор, как ему дали адвоката, он чувствует себя слишком защищенным, но, думаю, всё, что могли, мы с него взяли. Если его адвокатишка не выдумает, как отмазать своего клиента, передадим дело в суд и поедет наш педофил-фотограф туда, где живут и работают такие же существа.
— Он там в тюряге долго не протянет с его-то статьёй, — чуть скривился генерал Савельев.
— Мне всё равно, — холодно ответил Стас. — Сам бы его пристрелил, да закон запрещает.
— Так, — генерал хлопнул ладонью по столу. — Ты сегодня уже пообещал перед всеми гостями из средств массовой информации стрелять в подозреваемых. Возьми себя в руки, Корнилов. Кроме тебя и твоих парней, ну и Ники, конечно, Монохромного человека поймать некому. Всё. Иди, работай. И держи меня в курсе.
Стас молча кивнул и вышел из кабинета. Тяжелая голова звенела мерным, басовитым звоном. Казалось, скопившиеся в голосе противоречивые мысли, раздумья и предположения разрывали череп следователя.
КАСЬЯН КАМЕНЕВ
Четверг, 19 августа.
Чашка кофе медленно остывала перед ним. Касьян взволновано ёрзал на стуле. Мимо него между столиками проворно лавировали официанты. Каменев вглядывался им в глаза, пытаясь узнать того парня, что обслуживал его в пятницу на прошлой неделе. Именно он должен был видеть, как они с Милой Бондаренко рассчитались и вместе уехали.
Но тут главная проблема состояла в том, что Касьян плохо запоминал лица обслуживающего персонала. Будь то официант, горничная, швейцар или бортпроводник. И сейчас он придирчиво вглядывался в лицо каждого увиденного официанта.
Наконец, как ему показалось, он увидел молодого человека, что обслуживал их с Милой столик. Касьян знаком подозвал его.
Официант в сиреневом фартуке послушно подошел к столику и, склонившись в вежливом полупоклоне, спросил:
— Желаете заказать что-то ещё?
— Э-э… нет, — Касьян слегка замялся. — Мой вопрос, наверное, покажется вам странным, но… В прошлую пятницу, вы помните, как обслуживали меня и?..
— Светловолосую девушку в бирюзовом платье, — закончил официант. — Да, я отлично это помню. Вы оставили очень щедрые чаевые.
— Что ж… — Касьян был слегка удивлен, что официант их запомнил. — А вы помните, как мы уезжали?
— Простите? — чуть нахмурившись переспросил официант.
— Ну, вы помните, как мы вместе покидали кафе? — спросил Касьян и замер, затаив дыхание.
— Вы что-то путаете, — покачал головой официант. — Девушка ушла намного раньше вас. А вы… ещё долго сидели и что-то бормотали, глядя в чашку. Помню, некоторые посетители ещё косились на вас… Но мы тут к любым странностям привычны.
Он ободряюще улыбнулся Касьяну. А вот Каменеву было не до улыбок. По позвонкам от шеи вниз скользнуло чувство влажного холода. Его кожа покрылась испариной, тревога в такт сердечному ритму жестко сдавливала рёбра и грудь.
— Благодарю вас… — промямлил Касьян и положил на стол пятисотрублевую купюру.
— Приятного отдыха, — угодливо улыбнулся официант и, забрав деньги, удалился.
Касьян несколько мгновений смотрел перед собой в прострации.
Что за чертовщина с ним происходит?! Как такое возможно?! Он же помнит… Это же… Это же было! Это… Откуда тогда яркое и четкое воспоминание об обнаженной Миле Бондаренко, сладко стонущей на нём? Откуда он помнит вкус её губ? Откуда помнит её крик в момент пика наслаждения?.. Неужели…
Мысли пульсировали в его голове. Касьяном овладело пугающее смятение. Он не понимал… Силился, пытался объяснить… Но не мог…
Резко зазвонил мобильник. Каменев вздрогнул, толкнул стол, из чашки выплеснулся кофе. Глядя на влажные бурые пятна, Касьян вынул мобильник, удивленно взглянул на звонивший контакт.
Алла Лунина — двоюродная сестра Марка. Зачем она звонит?
Касьян принял вызов. Поднес трубку к уху.
— Да?
— Касьян… — голос Аллы дрожал.
Каменев сразу осознал, что случилось нечто неожиданное, нечто, о чем он знать совершенно не хочет.
— Что случилось? — спросил Касьян.
***
Он был первым из тех, кто поздравил его с получением премии «Золотое перо» и «Пулитцеровской премии». Он радовался за него искреннее, честно, от души. И именно он, Марк Лунин, поддерживал Касьяна, когда тому доставалось от Лукьяна Курбатова или, когда возникали трудности с написанием статьи.
Марк Лунин — его верный, искренний друг, последователь и соратник. Марк Лунин — человек, чья поддержка так много значила для Касьяна.
А теперь он бледный, со спокойным лицом, смиренно и тихо лежит в гробу среди цветов. Касьян не верил в то, что его друга больше нет. Ему казалось, или, точнее, ему хотелось, чтобы внезапно Лунин поднялся, улыбнулся и, хохоча как идиот, объявил, что это была шутка.
Но нет… Марк Лунин, журналист «Философского проспекта» и его лучший друг, был мёртв.
За спиной Касьяна рыдала мать Марка, его сестра Алла и его две племянницы. В церковь на отпевание пришли ещё несколько коллег из издания и какие-то родственники, которых Касьян не знал. Касьян с того момента, как пришел, ни с кем не разговаривал. Даже с Аллой Луниной, что пригласила его. Он не мог до конца принять факт случившегося и вообще с трудом воспринимал всю происходящую вокруг действительность. Он был абсолютно сражен и уничтожен обрушившимся несчастьем.
С мрачным унынием он стоял среди всех собравшихся, пока гроб с Луниным медленно опускали в яму. Он не слышал ничего и никого, глядя на деревянный ящик, в котором медленно будет гнить под землей тело его лучшего друга. Он не чувствовал горечи и боли, рвущих душу и раздирающих сердце.
В том то был и ужас, что Касьян не ощущал ничего. Лишь пустоту. Только внезапная и ошеломляющая пустота разворачивалась в его сознании и мыслях. Ничего. Тишь… Мрак… Безмолвие.
Странный внутренний, внезапный импульс, словно дёрнул за левое плечо. Поддавшись инстинкту, Касьян обернулся.
Он поймал её взгляд и почувствовал, как с толчком сердца, повысилась температура. Запылала пульсирующая кровь, болезненное пекущее тепло растекалось по коже.