Я боялась представлять, насколько неадекватным могло быть мое поведение во время приступов видений. Я вспомнила людей, которым «посчастливилось» застать меня в таком состоянии. И судя по выражению их лиц, мои опасения полностью оправданы. Страшно даже подумать, что пришлось увидеть Мирону. Судя по тому, что он до сих пор не пришел в себя, увиденное его точно впечатлило и, наверняка, вообще ошарашило.
Я не могла взять себя в руки. Не могла перестать думать об этом.
Навязчивые опасения и пугающие мысли водили шумный хоровод у меня в голове. Что он обо мне теперь подумает? Наверняка решит, что я какая-то буйная истеричка, и от меня лучше держаться подальше…
Стоп! Но не этого ли я хотела, после всего случившегося? Если так то, почему мне не должно быть все равно?.. А если я не уверена, что хотела избавиться от него? Может быть, это желание было продиктовано исключительно обидой на Мирона за его подлый и грязный поступок! Но ведь… То, что он сделал… А может… А что если… Господи! Да хватит уже! Всё! Надо перестать думать об этом! Хотя бы сейчас… Мне нужно обработать его раны, смыть кровь и перевязать. Сейчас — это главное!
А между прочим, и на губе, и на брови Мирона раны были на удивление глубокими и кровавыми. Уж не знаю, чем его приложил Федя, но как бы у Мирона не осталось шрамов. Мне совсем не хотелось, чтобы на его красивом лице остались какие-нибудь уродливые рубцы.
Мысль о Феде тоже заставила меня тягостно, печально вздохнуть.
Как он там? Где он сейчас? А если он по дороге потерял сознание и обессиленный упал на асфальт? Если он сейчас где-то там лежит и стонет от боли. И ему некому помочь… Что, если он не может самостоятельно встать? Что будет, если он потеряет вообще сознание? А если… Почему он ушел?! Ну почему! Почему он такой упрямый! Зачем нужно было убегать?! Почему он меня не послушал…
Я всхлипнула. На глаза просились слезы. И от мыслей про Федю, и от страхов за то, что обо мне думает Мирон, и что… будет дальше…
Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы не разревется от бессильных, истязающих меня переживаний.
Я замотала бинт на голове Мирона, осторожно коснулась кончиками пальцев мягкой поверхности бинта.
— Не давит? — заботливо спросила я.
Он чуть улыбнулся.
— Порядок.
Я только вздохнула, глядя на него. Порядок… как же. Голова и губа рассечены, разбиты, столько крови было на лице. Я бросила печальный взгляд на миску, в которой лежали смятые ватные диски. Я промывала ими раны Мирона и смывала кровь. Они были насквозь пропитаны его кровью.
— Ника, — вдруг как-то странно, нерешительно проговорил Мирон. Я услышала, что его голос изменился. В нем прозвучала печаль, стыд и удивительная для Мирона робость.
Я чуть отстранилась и неуверенно, опасливо взглянула на его лицо.
Он сидел на стуле и отстраненно смотрел вниз. Лицо было хмурым, мрачным и удрученным. Вдруг он поднял взгляд своих серо-зеленых глаз на меня. И я не смогла отвести свой взор.
— Прости меня… — снова попросил вдруг Мирон.
В его словах не прозвучало жалостливости или слезной мольбы.
Нет. Его слова и голос сквозили тоскливой горечью.
— Я знаю, что поступил, как урод и подонок. И что ты меньше всех заслуживаешь такого обращения. Прости. Пожалуйста.
Я несколько секунд взирала на него, глупо моргая и пребывая в обескураженном смятении. Меня поразило то, какое видимое усилие он сделал над собой, чтобы сказать эти слова.
И тем более это было удивительно для такого спесивого нахала и самоуверенного наглеца, каким являлся Мирон.
Я пребывала в смятении. Голос парня звучал с удивительной искренностью. Похоже, он действительно раскаивался… Ну или о-очень умело притворялся.
Я опустила взор. Какая-то стыдливая растерянность возобладала надо мной. Трудно объяснить, но мне вдруг стало как-то не по себе от того, что я заставила Мирона почувствовать себя виноватым.
Мне было неловко слышать его слова извинений. Нет, он, наверное, поступил правильно… В общем-то ему так и стоило поступить. Да и за то, что он сделал, ему бы вообще стоило попросить прощения сразу несколько раз, вот только… Я не знаю. Я оказалась не готова услышать боль и печаль в его словах. Настоящие. Честные. Рвущие душу. Его и теперь мою.
— Мирон… — я не смотрела на него. — Послушай… Я… Я не сержусь за то, что ты сделал. И… Да, мне было очень обидно, когда я узнала, но…
«Обидно» — это, конечно, совсем не тот сонм горьких, тяжелых и мучительных чувств, которые я испытала, узнав правду. Но расписывать Мирону во всех красках, что я чувствовала, я точно сейчас не собиралась. И вдруг поняла, почему. Почему мне так неловко слышать его слова о прощении, и почему я сама испытываю чувство вины. Сожаление и сочувствие. Вот что я сейчас чувствовала к Мирону. Узнав правду о его прошлом, я уже не могла на него как-то обижаться или злиться. Мне было его просто жаль. Он потерял одного близкого человека и пережил предательство другого. Ну как я могу ещё винить его в чем-то или обижаться? Да ещё учитывая, что ему так досталось от Феди. Сидит теперь бедный с разбитой бровью и губой и ещё просит у меня прощения. Ну правда. Как я могу испытывать к нему какую-то злость, обиду и прочие негативные чувства.
— Давай всё-таки не будем об этом сейчас, — наконец, предложила я и, посмотрев на него, ласково улыбнулась. — Хорошо?
— Так… значит… — Мирон силился понять, что значит мой ответ. — Ты меня простила?
— Да, — вздохнув, устало усмехнулась я. — Да, простила. Давно уже.
Это было правдой. Ну а что он думал? Я тут днями и ночами буду горевать, плакать и злиться из-за того, что случилось? Из-за того, что он сделал? Буду реветь и убиваться из-за его обмана? Буду ненавидеть?..
Да, я плакала… потом. Когда была одна. И плакала долго. Мне было чертовски плохо. Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось общаться. Возможно, тогда я и злилась на него. Возможно… Но, успокоившись, решила для себя отстраниться от Мирона, от мыслей о нем, и от его мерзкого поступка. До конца все равно не получилось, но зато я, правда, сумела простить. Я просто приняла произошедшее, как данность. Как свершившийся факт. Это не исправить. Мирон подлец и мерзавец (как я тогда думала).
Сколько мне нужно ради него слезы лить?
Да и злиться тоже не резон. Что мне стоило люто ненавидеть его? Желать ему каких-то гадостей? Серьезно?!.. О-ой… Тошно даже от мысли о таком. Что мне это всё даст? Кроме испорченного злобой настроения и мрачных депрессивных чувств, ничего. А мне и без этого всего вышеперечисленного их хватает с избытком.
Так что да. Я простила. Ну или просто смирилась. Смирилась и пережила. По крайней мере, я очень хотела так думать. И вполне вероятно, если бы Мирон не заявился к нам с дядей Сигизмундом, через какое-то время, я бы может вообще перестала думать о нём.
Наверное…
Но нет. Когда после долгих мысленных споров и терзаний я почти убедила себя, что встреча с Мироном была досадной нелепостью, он вдруг взял и вновь материализовался в непосредственной близости от меня. Здравствуйте! И если до теперешнего момента я держалась с ним холодно и враждебно, не скрывая своего презрительного отношения к нему, то сейчас я сама не знаю, как к нему вообще теперь, чёрт возьми, относиться? Жалеть? Сочувствовать? Проявить сострадание?.. Да, мне его жаль. Правда, очень и очень жаль. И я, действительно, искренне сочувствую ему из-за того, что ему пришлось пережить. Никому такого не пожелаешь!
Но… Забыть то, что он совершил, я всё равно не смогу. Простить, да. А забыть… В моей памяти, к несчастью, нет такой кнопки, вроде DELETE на компьютере. Вместо неё, только время, которое, кстати, не гарантирует нужный результат. А жаль. В некоторых случаях кнопочка для удаления очень бы пригодилась. Нажал, и больше не испытываешь стыда, обиды и горечи от случившихся в жизни гадких и мерзких событий. Господи. Как было бы проще жить…
— А у нас… — осторожно проговорил Мирон, нарушив мои размышления. — У меня есть… есть шанс?
Опять он за своё! Простить его просит, про шанс заговорил. Что я должна сказать? Я же не робот, стереть все случившееся, забыть и снова любить его… Что?!! Снова?!! Снова?.. Да нет, глупости это всё.
Я искоса взглянула на него.
— Шанс? — грустно хмыкнув, переспросила я. — На что?
— На то, чтобы быть с тобой, — ответил Мирон таким голосом, словно это было очевидно.
Быть со мной значит? Интересно, как он себе это представляет?
— Мирон, — попросила я. — Пожалуйста…. Я… я не хочу об этом говорить.
Я услышала слезную мольбу в своем голосе и отвернулась, тяжело вздохнула. Как он не понимает? Сейчас совсем не время для этого!
Мне, наверное, стоило ответить ему жестче и категоричнее. Я не должна быть с ним такой мягкой. Он ведь меня тогда не пожалел, когда… поспорил на меня, как будто я ему вещь какая-то!
Не подумал, каково мне будет, что я буду чувствовать. Ему было плевать.