Я молча смотрела ему в глаза. Я сама не знала, чего жду.
А он похоже не знал, что сказать. Но все же проговорил с трудом:
— Как ты?
Я хотела что-то ответить, но вместо этого зажмурилась и тихо, горько разрыдалась. Мирон быстро метнулся ко мне. Нежно прижал к груди, обнял левой рукой и ласково, с любовью, провел правой ладонью по волосам.
— Всё хорошо, — утешающе прошептал он над моей головой. — Все хорошо… моя маленькая… Не плачь… Твои слёзы слишком дорого стоят для меня, моя… принцесса.
Он чуть усмехнулся и добавил серьезно, с решимостью в голосе:
— Я рядом. Я с тобой… И я на хрен покалечу любого, кто сделает тебе больно или заставит плакать!
Я уткнулась ему в грудь, продолжая тихо плакать. От пережитого кошмара. От счастья, что это закончилось. От осознания, что он рядом.
***
— Не уходи, — попросила я.
Мирон уже собравшийся выйти из моей комнаты, удивленно уставился на меня. Затем посмотрел в окно.
Там собирались сумерки, темнело небо и зажигались первые огни грядущей ночи.
— Но уже поздно… — проговорил Мирон неуверенно. — Это как-то…
Я отвернулась. Я сидела на своей кровати, поджав колени.
То, что я пережила внизу, то, что чуть было не случилось со мной, вызывало непосильный ужас, с которым я не могла справиться.
Паника, страх и ужас, они как чернокрылое воронье кружили в моем сознании, внушая самые мрачные и устрашающие мысли.
А ещё я чувствовала просто ошеломляющее истощение. Истощение и слабость. Как будто я всю ночь полы мыла в бесконечно длинных коридорах!
И на душе было так гадко, мерзко и отвратительно. То, что чуть было не произошло, то, что хотели сделать те два подонка, все это оставило где-то внутри меня жирное, грязное и зловонное пятно.
Пятно, которое я мысленно, старательно силилась замыть, стереть… срезать… вывести его во чтобы то ни стало! След мерзости, темной сущности человека. След низменной стороны человеческой личности. Отпечаток, который ещё очень долго будет болезненно тлеть в моей душе, отравляя мысли и воспоминания.
Мирон в нерешительности стоял у двери. Наконец, он вздохнул. Словно сдался. Я украдкой быстро взглянула на него.
Его улыбка была снисходительной, но доброй. Так улыбаются перепуганному ребенку. Впрочем, сейчас я примерно так себя и чувствовала. Я была тем самым перепуганным ребенком, которому как воздух нужна была поддержка взрослого. Пусть даже этот взрослый всего на пару лет старше меня. Мне была необходима его поддержка и защита.
А Мирон может защитить. И он это доказал на деле. И рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. И не хотела расставаться с этим чувством, после его ухода. Тем более, что нет никакой гарантии, что Пахоменко или Ерохин не вернутся с какой-нибудь группой поддержки. Что я тогда буду делать?! А они ведь могут… Злопамятные оказались, барсуки вонючие! И в добавок до ужаса мстительные!
Мирон опустился на кровать рядом со мной. Коснулся моей руки.
Я опустила взгляд на его ладонь. После драки с Ерохиным и Пахоменко у парня прибавилось новых ран. В частности, теперь его левая рука была тоже перебинтована. А на правой кисти появились два бактерицидных пластыря. На лице красовался кошмарный, темно-фиолетовый синяк. След удара здоровым гаечным ключом.
— Я останусь, — проговорил Мирон.
Я подняла на него несмелый взгляд. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Мирон мягко, нежно улыбался.
— Спасибо, — прошептала я и, поджав ноги, прислонилась к нему, прижалась, положила голову на плечо.
Господи, как мне это сейчас было необходимо. И я была просто безмерно благодарна Мирону за него и за его плечо, на которое так кстати можно положить голову и закрыть глаза. Мы просидели так несколько минут. В полной тишине. За окном темнел вечер. Город уже нарядился огнями.
— Так и будем сидеть? — нарушил тишину Мирон.
— А ты против? — чуть усмехнулась я.
— Нет, — я не видела, но слышала, что он улыбается.
Блаженно и счастливо.
— Нет, — повторил он и обнял меня, крепко, с чувством, прижал к себе. — Я готов так вечность сидеть с тобой.
— О, боже… — простонала я. — Какая банальность.
— О, да, — засмеялся он. — Но до сих пор чертовски актуальная. Как считаешь?
В ответ я лишь тонко, согласно пискнула и крепче прижалась к нему. Он засмеялся и коснулся губами моих волос.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Среда, 25 августа. Вечер.
Янтарная жидкость в бокале переливалась золотисто-охристыми оттенками. По бокалу растекались блики и расползались отражения ближайших предметов.
— Знаете, сейчас не лучшее время для встреч с полицией. — проговорил мужчина с зачесанными назад темными, блестящими волосами.
— Полагаю, для этого не существует лучшего времени или удобных моментов, — усмехнулся Стас.
— Возможно, если бы вы имели привычку предупреждать о своих визитах… — начал было владелец дома.
— То нет никаких сомнений, что виновные в преступлениях высоко оценили бы вежливость полиции, — с неприятной улыбкой закончил Стас.
Владелец особняка в ответ лишь молча, недовольно насупился.
Он с сосредоточенным видом наполнил свой бокал и поставил ещё один перед Стасом. Корнилов молча накрыл бокал ладонью.
Хозяин особняка, в который с ночным визитом явился Стас, лишь пожал плечами и, взяв бокал с Hennessy, уселся в роскошное кресло.
Два футуристического вида стильных кресла и диван были обиты дорогой кожей и имели великолепные резные подлокотники в виде медвежьих морд. Стас таких никогда не видел и украдкой, пока владелец дома наливал напиток в свой бокал, рассматривал детальную, искусную резьбу.
— Ну, и? — отпив из бокала, вздохнул брюнет. — Что привело вас ко мне в половине первого ночи?
Он закинул ногу на ногу. Стас не сразу ответил, глядя на собеседника пристальным, прохладным взглядом.