Они учинили беспорядочную, жуткую резню и ушли. Просто взяли и ушли, как ни в чем не бывало! Зачем Ксения заставила охранников творить этот кошмар и ужас? Зачем?! Ведь эти врачи и доктора ничего ей не сделали… Но тут я оборвала сама себя.
Ничего? Да ведь другие такие же врачи и медсестры восемь месяцев держали её взаперти, насильно пичкая лекарствами и проводя любые процедуры, какие им вздумается. М-да… Похоже докторов и медсестер с санитарами Гудкова ненавидит куда больше, чем даже своих насильников! Но куда она повела их? Зачем?
Я попробовала последовать за Ксенией и охранниками, но не могла сдвинуться с места. Все, что мне оставалось, молча смотреть им вслед.
Процессия охранников, возглавляемая Ксенией, прогулочным, неспешным шагом прошла к дверям отделения. Там у порога Гудкова вдруг задержалась и обвела помещение непонимающим, сосредоточенным взглядом. Я увидела, как надломились её нахмуренные брови. Она замерла на месте, словно прислушиваясь к чему-то. И тут я непроизвольно затаила дыхание. И сама не могу объяснить, зачем. Ведь не может же воспоминание Гудковой… услышать или почувствовать меня?.. Не может?.. Или…
Гудкова несколько мгновений внимательно осматривала залитое кровью помещение больничного отделения, затем резко повернулась к дверям. Я увидела, как из кармана её черных, узких джинсов выпорхнул смятый листок и плавно спланировал под одно из гостевых кресел неподалеку.
Охранники, точно ничего не осознающие зомби, вышли следом за Ксенией. Они ушли и вместе с ними испарились и растаяли их воспоминания. Я снова стояла посреди коридора, где было совершено массовое убийство двенадцати человек. Я стояла в окружении замершего кровавого безмолвия и остывающих следов жизни. Почти осязаемые, некогда бурные эмоции и яркие чувства стремительно тлели и осыпались мертвым пеплом. Жизнь и все светлое, что она порождала, ушла из этого места. Ушла с болью и страданием сотрудников медицинского учреждения.
Я боязливо посмотрела на обмякшие тела в залитых кровью белых халатах и медицинских пижамах. На их лицах замер пережитый страх и ошарашенное удивление. Повинуясь странному побуждению изнутри, я подошла к двум врачам, что лежали возле автомата с чипсами. Присев возле тел, я дрожащими пальцами коснулась их век и плавно закрыла им глаза. Перед глазами вспышками промелькнули их воспоминания. Я сжала зубы. У обоих по двое детей, у обоих живые родители и любящие жены. И они уже никогда не дождутся своих сыновей и мужей. И, наверное, вот именно болезненное осознание этого вызывает во мне наибольшую неприязнь и злое презрение к тем, кто отнимает чужие жизни и безжалостно ломает судьбы их родных.
Я поднялась, подошла к гостевому креслу у входа в отделение. Припав на колено, я засунула руку под кресло и вынула оттуда выпавший у Гудковой листок. Я перевернула его и у внутри у меня всё под подскочило, и сердце ласточкой взлетело под горло.
Я не сразу узнала на фотографии Германа Шамова. Потому что его глаза и рот были с усердием закрашены черным маркером. Вместо глаз и рта у Германа на фотографии были бесформенные чёрные каракули, похожие на рваные дыры.
Я провела пальцами по гладкой поверхности снимка. В сознание ворвались отрывки воспоминаний Ксении. Я увидела с каким остервенением Гудкова зарисовывает черным глаза и рот Германа Шамова.
Я оглянулась на кровавые граффити на стенах больницы и на бездыханные тела в крови. С сожалением поджав губы, вышла на лестницу, сбежала вниз.
Здесь меня ждали Стас и Коля. При моем приближении они перестали говорить и оба с интересом, чуть взволнованно посмотрели на меня.
— Кажется, я догадываюсь, что собирается сделать Гудкова, — объявила я и протянула Стасу исчерканную черным маркером фотографию Шамова.
Стас задумчиво поглядел на снимок, затем перевел взгляд на меня.
— Это сделала Гудкова?
— С ненавистью и злостью, — обхватив себя за плечи, чуть отстраненно проговорила я.
— Паршиво, — вздохнул Стас. — Когда, интересно, они успели поссориться да так, что его ученица теперь жаждет его гибели?
— Не знаю, — я дернула плечами. — Слушай… Стас…
— Да? — Корнилов с вниманием уставился на меня.
— Там наверху… — я мотнула рукой назад. — Там среди погибших есть молодой психолог… В общем у него жена в родильном… И я подумала… Ей, наверное, сейчас не нужно говорить…
Стас вздохнул, согласно кивнул.
— Да, ты права. Ты что-то ещё увидела про Гудкову?
— Она увела с собой своих насильников, — я пожала плечами. — Но куда, я не знаю. Прости.
— Не извиняйся, — качнул головой Стас. — Любая твоя помощь — это большое одолжение.
— Спасибо, — кивнула я и посмотрела на Стаса. — Но я ведь ещё могу помочь в поимке Шамова… У нас же есть его одежда.
— Поможешь, поможешь, — скупо и устало улыбнулся мне Стас. — Только уже не сегодня. С тебя хватит.
— Стас, но а как же… — заволновалась я. — Ты же сам сказал утром…
— Да, и на сегодня ты и так помогла сверх меры, — усмехнулся Корнилов. — Если бы не ты, никто бы и не узнал о машине со взрывчаткой.
— Сотни людей погибли бы, — соглашаясь со Стасом, кивнул Коля. — Ты спасла множество жизней, Ника. Поздравляю…
— Скажете тоже… — чуть поморщилась я.
Всё это прозвучало слишком пафосно. Да и жизни спасал Стас, а не я. Я… Я только подсказала, да и то случайно. Я ведь не контролирую свои способности.
— Но, а как же Шамов? Он же уйдёт! — попробовала я убедить Стаса. — Пока есть оцепление, разве не стоит постараться поймать его?
Стас и Коля лишь невесело усмехнулись.
— Да нет уже никакого оцепления, Ника, — признался Стас. — Поступил приказ сверху, оцепление сорок минут назад отменили и сняли перекрытия.
— Шамов уже черт знает где может быть, — ворчливо ответил Коля.
— И зачем было отменять оцепление? — с легким возмущением и непониманием спросила я.
— Посчитали нецелесообразным, — недовольно глядя в сторону, ответил Стас. — Ладно, Ника, я думаю, тебе, правда, уже пора домой. Но я буду откровенен, в ближайшее время мне ещё не раз понадобится твоя помощь.
Я быстро, с готовностью закивала головой.
— Да, хорошо! Конечно!..
— Отлично. Коля, отвезешь Нику?
— Без проблем, — пожала плечами Домбровский и двинулся вниз по ступеням. — Пошли, фея синеглазая.
Я попрощалась со Стасом и последовала за Колей.
Эпизод третий «16: черно-белый театр». Часть седьмая.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Пятница, 26 августа.
Разговор будет неприятным и трудным. Это Корнилов осознал мгновенно, как только переступил порог кабинета генерала Савельева. И он не ошибся.
— Дать по морде офицеру ГУСБ! — в который раз всплеснул руками генерал Савельев. — Это само по себе уже влечет кучу административных наказаний с угрозой увольнения! Стас, ну что такое! Ты же не мальчишка-лейтенант, которому слово скажи, и он в драку лезет! Что с тобой случилось?! Ладно бы ты этому Максиму Датскому один разочек зарядил, ну и хрен бы с ним!… Так нет же!..
Генерал несильно хлопнул ладонью по столу.
— Ты же, чёрт побери, лупил, как по асфальту! Ты в курсе, что у него перелом носа, левой скулы и челюсти? Бедняга вон… зуб мудрости потерял!