Курбатов с ненавистью скривился. При звуке фамилии Германа Шамова, ему явно тяжело стало контролировать эмоции.
— Вшивый докторишка, а! — прошипел он, глядя в потолок. Его руки на кровати сжались в кулаки. — Знал ведь, что он рано или поздно начнет болтать…
— Он очень желает тебе сдохнуть.
— О, так это взаимно! — пожал плечами Курбатов. — Я уже давно осознал, что ему пора отправиться в рай. Он своё дело сделал.
— Он создал для тебя ручного монстра, — кивнул Стас. — Чудовище в человеческом обличье. Личного и послушного серийного убийцу…
Лукьян тяжело судорожно с придыханием вздохнул.
— Я не собирался с ним ничего делать, — проговорил он вынужденно и с мучительной досадой. — Изначально… Я… Я просто любил эту с**у… Майю. Давно любил! Больше жизни, больше себя!.. А она… Она выбрала этого несчастного и немощного ублюдка!
Он с презрением фыркнул, покачал головой.
— В ту ночь… он каким-то образом сумел выбраться из сгорающего дома… Слабак, слюнтяй, а выжил!
Лукьян, кажется, ненавидел Касьяна уже только за то, что тот не сгорел в пожаре вместе со всеми честными и «слишком правильными» людьми.
— Но окончательно свихнулся от увиденного… — продолжил Лукьян не без удовольствия.
— Он видел, как заживо сгорают его самые близкие люди, — холодно проговорил Стас.
— Да, наверное, — издевательски улыбаясь, ответил Лукьян. — Но лично я был этому даже рад. Я упрятал его в психушку к Шамову, чтобы он перестал мешать мне… Чтобы Майя была моей. И она стала.
В голосе Курбатова прозвучало торжествующее бахвальство.
— Ты ведь знаешь, что она тебя не любит, — хмыкнув, снисходительно произнес Стас.
Лукьян взглянул в глаза Корнилова, и тот прочел в карих глазах Лукьяна ревущую, скалящуюся, сильную душевную боль. И злое, горестное разочарование.
— Я знаю, — самодовольно усмехнулся он, скрывая боль и горечь. — Но детей она родила от меня! От меня, Корнилов! Ты ведь проверял это, а?
— Проверял, — кивнул Стас. — А потом, после проблем с деньгами, ты решил воспользоваться разработками Шамова…
— Да, — поморщился Лукьян. — Я узнал, что этот чудила проводит тайные опыты с гипнозом… Он пытался изменять личности, как он мне объяснял. Он пытался у добрых и ранимых людей пробудить злость и ненависть, а у других, напротив… доброту, ласку и прочую хрень. Шамов искренне верил, что занимается величайшим делом.
Лукьян пренебрежительно и насмешливо хмыкнул.
— Тут я и подсунул ему Касьяна… Признаюсь, я не столько надеялся на успех Шамова, сколько желал страдания и мучений этому ничтожеству!
Глаза Лукьян увлажнились, в них нервными бликами подрагивала давняя, исконная, глубокая злость на Касьяна. Злость и черная, пропитанная завистью, уничтожающая ненависть. Стас был поражен этим взглядом Лукьяна.
— Я и не ожила, что он сумеет сделать из него монстра… да ещё какого!
Лукьян усмехнулся.
— Я когда первый раз увидел, что он вытворял в палате с подсунутыми ему Шамовым двумя мужиками… Подполковник, ты бы видел это зрелище! Касьян умертвил их обоих чуть ли не голыми руками. Они даже не сопротивлялись. А после… После он выкрасил их в черный и белый… Старательно так, аккуратно и даже бережно…
— Почему? — спросил Стас. — Почему эти два цвета?
Это вопрос, который мучил Стаса и который не давал ему покоя. Что значат эти два цвета для Монохромного человека? Для Касьяна? Что они символизируют.
— Я думал, ты уже догадался, — хихикнул Лукьян.
— Мне интересна твоя версия.
— Чёрный и белый — это… Пепел кострища, снег, ночь и сажа от пожара, — пожав плечами, ответил Лукьян. — Шамов сказал, что это крепко навязанный ассоциативный ряд обсессионного типа … ну, или что-то в этом роде. Короче, глубокая травма в мозгах Касьяна на основе какого-то вида обссесивно-компульсивного расстройства…
Такого Корнилов не подозревал. Он не знал, что это расстройство психики может найти выход в таком виде.
— А потом ты решил натравить созданное из Каменева чудовище на своих кредиторов.
— А что мне оставалось? — пожал плечами Лукьян. — Их вложения мне не помогли. Даже половины расходов не покрыли, а они уже все начали сразу требовать свои деньги назад и с процентами! Твари… Как будто забыли, что всеми своими деньгами обязаны мне! Если бы не я… У них была кишка тонка, сжечь тех немощных тупиц с детскими принципами в головах!..
— Как ты управлял им? — Корнилову были неинтересны страдания и злость Курбатова.
— А, да… Шамов показал, как пробуждать в нем его вторую личность… — Лукьян усмехнулся. — Оставалось только сделать это и сказать, кого убрать. Здорово, да? Касьян убивал, вся кровь и убийства были на нём, а я… я стоял в стороне и мог больше не беспокоиться за свои деньги и за свой журнал.
Лукьян со злорадным ликованием, явно довольный собой, нагло усмехнулся в лицо Стасу.
Корнилов молча, с пренебрежительным снисхождением и даже долей сожаления глядел на него.
— А ты не боялся, что он убьёт и тебя?
— Нет, подполковник, — захихикал Лукьян. — Он бы не смог. Шамов закодировал его… Чтобы он не трогал меня и его. Касьян не сможет убить ни меня, ни Шамова.
— Зато это смогла Гудкова, — вздохнул Корнилов.
Лукьян перестал усмехаться.
— Что?! Но ты же сказал, что Шамов… всё… Всё рассказал…
Курбатов с усилием резко сел на кровати и с непониманием уставился на Стаса. В глазах его ширился страх и удивление.
До него очень быстро дошел смысл случившегося.
— Ах ты… — он опустил голову и бессильно оскалился. — Так ты мне наврал, подполковник…
— Пришлось, — пренебрежительно ответил Стас. — Но, думаю, ты не в обиде.
Он достал из карман телефон, остановил запись диктофона и, промотав назад, включил.
В палате раздались слова Курбатова. Слова признания.
— Выздоравливай, — с иронией сказал ему Стас. — Силы тебе понадобятся.