Подстёгиваемая волнующим любопытством, я устремилась следом за ними.
Они были младше, чем я сейчас. Наверное, не старше двенадцати лет. Они добежали до этажа с цифрой шесть, и мальчик позвонил в дверь. Я тоже встала рядом с ними.
Ожидая, пока им откроют дверь, Максим и Ольга, заметно нервничая обменивались робкими, виноватыми взглядами.
Я чувствовала исходящую от них навязчивую, стремительно усиливающуюся паническую боязнь. Поглощающий их страх был почти осязаем. Он опутывал, пленял, подчинял их, заставлял бояться. Бояться наказания… бояться расправы за непослушание.
За входной дверью послышались глухие, тяжелые шаги.
От топота ног за дверью, казалось, вибрировал воздух.
Кто-то в квартире грузно, тяжело и гневно шагал к входной двери.
Он приближался. И возрастающее кошмарное чувство надвигалось вместе с ним.
Близнецы Датские дружно всхлипнули. Ольга не выдержала, крепко прижала ладони к лицу. Её брат сжал кулаки, протянул руку к сестре, осторожно, но уверенно коснулся её.
Оля опустила свою дрожащую руку. Их ладони сомкнулись. А затем перед ними распахнулась входная дверь.
— Явились?! — рявкнул возникший на пороге огромный, толстый мужик в белой майке и растянутых спортивных штанах.
Он выглядел дико и ужасно. Рослый, толстый, с блестящей лысиной на голове и растущими вокруг волосами. Под мясистым носом у него лохматились густые усы. На щетинистых щеках поблескивал пот. Из широких ноздрей торчали волосы. Белки безумно выпученных глаз перечёркнуты сеткой лопнувших сосудов.
Близнецы замерли перед дверью, не смея шевельнуться или произнести слово.
— Явились, наконец-то, шелудявки гулящие?! — оскалив желтоватые зубы, прорычал мужчина в белой майке. — А ну живо в дом!
Не смея взглянуть на отца, близнецы торопливо и послушно юркнули в квартиру.
Я ринулась было следом, но видение внезапно заволокло уже знакомыми извивающимися угольно-чёрными, дымчатыми тучами.
Они снова закружились вокруг меня.
Я стояла на островке света, растерянно ждала, что будет дальше.
Закручивающийся вокруг меня вихрь облаков антрацитового цвета вдруг брызнул в разные стороны и просто растворился. Я стояла в каком-то тумане. Точнее… нет, это мир вокруг меня выглядел так, словно я смотрела на него через сильно запотевшее стекло!
Но при этом я отлично видела свои руки, ноги в светло-лиловых слипонах, одежду.
Сначала сквозь туманную пелену прорвались искаженные голоса.
Я не сразу различила слова. Они дрожали, вибрировали и меняли тональность. Но затем резко вскричал озлобленный, ревущий мужской голос.
— Иди сюда, паскуда! Я тебе сейчас покажу, как хамить отцу! На! Вот! Вот так!!! Вот! Пас-скуда! Я услышала короткие, частые, быстрые свисты воздуха. Они заканчивались мягкими, глухими ударами. Я вздрогнула после первого. После второго. Приоткрыв рот с дрожащими губами, я обескураженно пыталась рассмотреть, что происходит за туманной пеленой. Там было какое-то движение.
Я услышала гулкий стук и короткий скрип. Похоже на резко распахнувшуюся дверь в комнату.
— Папа не надо!!! — с истеричной мольбой в голосе, задыхаясь прокричала маленькая Ольга. — Перестань! Перестань!!! Не бей его не надо! Не надо! Стой!!! Пожалуйста!.. Папочка!.. Ну, пожалуйста!!!
Она надрывалась в бессильной, рыдающей мольбе.
— А ну пошла вон отсюда! — безжалостно рявкнул мужчина.
Ватная, мутная, пелена тумана вокруг меня истаяла.
И меня сковало электризующее оцепенение от увиденной сцены.
В маленькой комнате на кровати под стеной, заклеенной постерами, лежал тот самый мальчишка в джинсах и зеленой рубашке. Это был Максим Датский. Поджав ноги, обхватив руками живот, он лежал на цветном одеяле, почти не двигаясь. У мальчишки было разбито и залито кровью лицо. Кровь из носа и рта растекалась по смятой под ним постели, пропитывала ткань одеяла расплывающимися пятнами. На его руках я заметила кровавые росчерки многочисленных ссадин. Мальчик закашлялся, выплюнул кровь. Слабым движением приподнялся на кровати.
Угрюмым, злым взглядом из-под свисающих на лицо волос посмотрел на отца. Я приросла к полу увидев в его взгляде неподдельный зверский гнев. Я обернулась на их отца.
А тот уже всей своей тяжелой тушей нависал над маленькой Ольгой Датской. Девочка прижимаясь спиной к стене, точно затравленный зверёк, всхлипывая, закрываясь руками, плача, робким шепотом заклинала:
— Папочка… пожалуйста… не надо… не надо…
Он надвигался на неё. Его толстая рука с волосатыми пальцами сжимала в руках длинную, гладкую палку с отслаивающимися мелкими щепками. На палке были заметны смазанные, алые пятна.
Кровь его сына.
Понимание этого подобно мёрзлой воде прорвалось в моё сознание, заполняя разум устрашающим холодом.
— Папочка… — тонко всхлипнула Ольга, прикрываясь дрожащими руками.
Усатый громила в майке с низким, сипящим свистом выдыхая через широкие ноздри, смотрел на неё. Затем поднес руку к волосам девочки. Бессердечно, небрежно взял её за чёлку, дёрнул вверх.
Девочка ойкнула, скривилась от боли. Через прищуренные от боли глаза посмотрела на отца. Её покрасневшие щеки были мокрыми от слёз.
— Тебе его жалко? — шевельнув косматыми бровями, с тихой злостью поинтересовался отец. — Да?..
Губы Ольги скривились, задрожали. С дрожащим всхлипыванием она втянула в себя воздух.
— Он… мой… б-брат… м-мой брат… братик… Она зажмурилась, заплакала.
Усатый мужчина насмешливо фыркнул. Вдруг его лицо исказила гримаса ненавистной злобы. Он замахнулся и палкой ударил дочь по ногам. Она упала, вскрикнула, зарыдала громче, задыхаясь в плачущем кашле. Подтянула, поджала ноги.
Он, оскалившись, замахнулся снова.
Я истошно закричала вместе с Максимом Датским.
— Не-е-ет!!!
Воспоминание скрылось за пеленой чадящего антрацитового дыма.
Я бросилась вперёд.
— Нет! Нет! Нет! — потеряв самообладание я комкала руками зыбкий, бестелесный дым.