Но я быстро пришла в себя. Закрыла глаза. Несколько раз вздохнула.
— Воспоминание, — прошептала я. — Это просто воспоминание… Я видела их уже сотни тысяч раз. Хватит так реагировать, хватит…
Я судорожно втянула носом воздух, запрокидывая голову назад.
— Возьми ты, чёрт возьми, себя в руки! — сердито прошептала я сама себе.
И уже тише, устало добавила:
— Ей богу… сколько уже можно…
Когда я открыла глаза в третий раз, кружащие вокруг меня, подобно клубку дымчатых питонов, угольно-чёрные облака растаяли. Новый эпизод видения явил мне всю ту же комнату с постерами на стене. Близнецы сидели на кровати, прижимаясь друг другу. Оля плакала в плечо брата. У Максима тоже было красное, заплаканное лицо. Но он смотрел на дверь своей комнаты, заклеенную пёстрыми наклейками.
Из квартиры, в дверь доносились истошные, воющие крики какой-то женщины. Её крики прерывались руганью уже знакомого мужского голоса и звуком глухих ударов. Я взглянула на близнецов с горьким сочувствием. Несчастные, забитые, запуганные, они держались за руки, ища спасения друг и в друге. Держались за руки и делили на двоих общий страх перед отцом.
Мне было их очень жаль. Жаль их детство, жаль, что им приходилось жить в постоянном страхе. Я хорошо их понимала.
Кем же нужно быть, чтобы бить своих детей так, чтобы они содрогались от страха, чтобы боялись идти домой, боялись ослушаться, боялись вызвать неудовольствие родителя?..
Кем вообще нужно быть, чтобы поднять руку на своего ребёнка?!
Крики женщины сменились единым, надрывающимся, дребезжащим воплем невыносимого мучения.
Меня словно окунули лицом в ледяную воду. От затылка по шее и вниз по спине извивающейся змеей сползло мерзкое, ужасающее чувство пронизывающего страха.
Да что он там с ней делает?! Что вытворяет этот больной изувер?!!
Максим Датский внезапно подхватился с кровати, бросился к двери.
— Макс, стой… — крикнула Оля слезая следом за ним. — Стой… не надо!
Но мальчишка выбежал в коридор. Я ринулась следом.
В коридоре переполненные страданием крики их матери стали громче. Максим твёрдой походкой, вбежал в одну из комнат.
Здесь между посудными шкафами, прямо над диваном висело ружье. Большое, двуствольное ружье. Максим залез на диван, снял ружье со стены, ринулся к массивному, письменному столу. Открыл дверцу слева, достал картонную коробку с патронами. На его лице затвердела ледяная решительность.
— Максим ты… — Оля вбежала в комнату и, увидев, как брат заряжает ружье, ахнула, прижала ладони к лицу.
Её брат накинул на плечи ремень ружья и подошел к сестре.
Она подняла взгляд от ружья на него, заглянула в его глаза.
Он пару мгновений смотрел на неё. В такие же, как у него фисташковые глаза.
— Хватит, — жестко, твёрдо и угрюмо произнес он. — С нас… хватит.
Оля нервно сглотнула, глядя в его глаза и в ответ вдруг согласно прошептала:
— Да… Хватит.
Он вышел в коридор. Она, чуть помешкав, ринулась следом.
Они шли на звук голоса их воющей матери и выкрики их отца.
— Тварь! Дрянь! Шлюха! Ты забыла, откуда я тебя вытащил?! Ты благодаря мне в Москве живешь! Мне, понимаешь?!! Ты мне всем обязана!!! Ты ещё будешь мне указывать, что мне покупать?!! На мои деньги?!! Тварь!
Послышался глухой, хлесткий звук удара.
Я шла следом за близнецами. Я шла за детьми, которые с холодной решимостью шли убивать… Убивать своего родного отца.
Они встали перед дверью, из-за которой звучали крики и удары.
Максим открыл её пинком ноги.
Я успела увидеть лежащую на полу, избитую женщину в крови и порванном платье. А он стоял над ней с уже знакомой палкой. На этот раз его палка вся от вершины до рукояти была щедро измазана кровью. Кровь стекала по поверхности палки, капала на пол.
Кровь его жены и матери близнецов влажными пятнами блестела на его майке.
Он обернулся на звук, и его вытаращенные в неистовой злобе глаза уставились на близнецов. Он увидел ружье в руке Максима.
Его чудовищно выпученные глаза, ослепшие от оголтелого злобного бешенства, уставились на детей.
— Ах вы выр-родки… — прорычал он толстыми губами, скаля желтые, похожие на семена кукурузы, грязные зубы.
Он развернулся. Его объемистое пузо встряхнулось. Сжимая в руках окровавленную палку, он двинулся на них.
— Не-ет… — тихо, слабо прохрипела избитая женщина на полу.
Я, застыв за спинами близнецов, наблюдала за происходящим.
Пульс в крови звучал тревожными тактами.
Ударил гулкий, мощный выстрел. Повеяло горечью пороховых газов.
Их отец вздрогнул всем телом. Он поперхнулся, быстро заморгал глазами, неловко отступил назад. Опустил взгляд вниз.
Прямо на его животе стремительно, быстро расползалось темно-алое пятно.
— Чё… — выдавил он.
Раздался гулкий щелчок. Это Максим Датский надломил ружье.
Ольга, глядя на отца, дрожащей рукой подала брату два патрона.
Максим с отрешенным, отвердевшим лицом зарядил патроны, с цокающим звуком сложил ружье.