Стас услышал, как вскрикнул Сеня, затем свист и шипение в трубке, и связь прервалась.
Корнилов встал из-за стола. Коля мгновенно заметил тревогу на лице Корнилова.
— Что с ним? — быстро спросил он.
— Не знаю, — Стас попробовал набрать Арцеулова снова.
Но телефон старшего лейтенанта теперь был вне зоны. Корнилов выругался. Тревога резко взвилась внутри него. Подобно хлесткому, гибкому хлысту разрастающееся беспокойство рассекло спокойную невозмутимость Стаса. Он попробовал набрать Арцеулова ещё раз. Затем ещё раз. Телефон Сени больше не отвечал.
Коля стоял рядом. Лицо у него было участливое, хмурое, сосредоточенное.
Стас сказал ему:
— Свяжись с технарями, пусть попробуют отследить мобильник Сени. А я к Аспирину.
— Хочешь попросить спецназ?
— Хочу попросить вертолёт и врача, — отрезал Стас.
Коля кивнул и стремительным шагом вышел из кабинета.
Корнилов остался в тишине наедине с болезненными укусами совести.
Это его вина. Это он отправил Арцеулова одного. Нельзя было этого делать! Категорически нельзя! Ядовитые пугающие опасения и мысли крикливой стаей летучих мышей заполнили сознание Стаса.
Корнилов прекрасно владел собой и собственными эмоциями, но сейчас, в эти мгновения он ощущал изматывающую и болезненную тяжесть собственной ответственности за возможную гибель Арцеулова.
Стас коротко вздохнул через нос, на мгновение закрыл глаза, запрокинул голову и тоже вышел из кабинета.
Спустя пятнадцать минут они с Колей летели над Москвой в салоне полицейского вертолёта.
Телефон Сени удалось отследить по IMEI коду. Оставалось следовать полученным координатам и надеяться, что сам Сеня находиться там же, где и его мобильник.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Вторник, 11 августа. Позже описанных выше событий.
— Осторожно, — голос Мирона теплым прикосновением скользнул по моей шее.
По телу внезапно разошлось мощное электризующее, искрящееся чувство. Пульсирующей теплотой оно оседало где-то в животе слева, под сердцем.
Я вела катер под его руководством. В первый раз в своей жизни, пусть и не самостоятельно, я вела катер! И от этого, сама не знаю почему, у меня на лице сама собой расплывалась счастливая идиотская улыбка.
Мирон сидел рядом, управление он, конечно, держал под собственными контролем. Он не упускал не единой возможности коснуться моих рук.
Мне нравились его прикосновения. Но я всё же старалась не позволять ему слишком долго и явно касаться меня. Мне не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто это так просто, будто это сможет каждый.
Пару раз Мирон сидя слева, позади меня, низко наклонялся вперёд. Якобы, чтобы показать мне, что нажимать или поворачивать. Но я подозревала, что он хотел поцеловать меня в шею. Вот этого я категорически позволить не могла! Это было бы слишком! Хотя, не буду скрывать, представлять, как он касается губами моей шеи… Нет, нет, нет
Хватит. Забудь, перестань!.. Думать о катере. Думать о скорости. О погоде, о солнце, о том, что тебе нужно держать дистанцию.
Я не строю из себя недотрогу, или какую-то неприкосновенную особу, просто… В школе я успела стать свидетельницей предостаточного количества случаев и примеров, когда какая-нибудь девушка вела себя откровенно недостойно и слишком развязно. И мне совсем не хотелось даже на самую малость им уподобляться!
Да, знаю. Лерка, моя лучшая подруга, далека от идеала приличной девочки. Да, да… Лерка и курит, и пьёт, и ругается матом, и одевается порой более, чем просто нескромно. Да и откровенно зажиматься с парнями для неё абсолютно привычное дело.
Только у Логиновой есть то, чего у других никогда не было, нет и вряд ли будет. А именно ряд положительных, высокоморальных качеств, проявить которые очень мало кто способен.
А Мирон между тем снова наклонился вперёд.
— Теперь вот этот рычаг поверни, — попросил он.
Я плавно отклонилась вправо, чуть отстраняясь от него, и послушно повернула рычаг, на который он указал.
Катер начал замедлять ход. Через некоторое время мы остановились.
— Ну а теперь, — Мирон встал и потёр руки, — предлагаю перекусить. Как ты?
— О-о… — уронила я. — Это было бы здорово.
Зачем я сказала «здорово»? Теперь он ещё подумает, что я — любительница поесть.
Мирон вышел из кабины катера. За ней на корме находился небольшой синий столик и обшитые белой кожей сиденья.
Он повозился там несколько минут, что-то расставляя на столике.
Я терпеливо ждала. Это было единственное, что мне оставалось.
— Прошу, принцесса, — с некой шутливой галантностью произнес Мирон, жестом приглашая меня за стол.
— Почему ты зовёшь меня принцессой? — спросила я с робкой улыбкой.
— А тебе идёт, — без стеснения и уверток ответил Мирон и, оглянувшись на меня, окинул многозначительным взглядом.
Мне в этот миг вдруг стало одновременно неудобно, и как-то неуютно, некомфортно, но отчего то даже вроде приятно.
Мы сели за столик. На нём стояли две красивые чайные чашечки, и изящный чайничек рядом. Справа вазочка с пирожными «Макарон».
От чайничка ощутимо тянуло душистым ароматом зеленого чая.
Да, подумала я, глядя на всё это, он явно подготовился. Вокруг нас уже стремительно вечерело. Время перевалило уже за семь.
Предзакатное солнце цвета расплавленного золота лениво скатываясь к далекой линии горизонта, щедро ласкало Москву пологими лучами. Город ещё наслаждался солнечным теплом. Москва-река ещё была золотой, а не зеленовато-серой или тускло-голубой, как обычно. Но с востока уже неуклонно ползли сумерки.
Мы часа три, наверное, катались на катере по реке. Мы промчались через всю Москву и потом в обратную сторону. Я давно не испытывала такого восторженного ажиотажа и яркого всплеска мощных, позитивных эмоций! И была благодарна Мирону за это неподражаемое чувство.
Но наше свидание ещё продолжалось.