— Платон… — произнесла я.
Лариса подняла на меня взор.
— Платон… Он… Вы… — у меня не было слов.
Как она живет с ним после ЭТОГО?!! Как?!! Как такое возможно! Он же… Он же подонок! Урод! Тварь! Сволочь!.. Я не знаю, какими ещё эпитетами наградить человека, способного изнасиловать собственную племянницу! Как вообще такое могло прийти в голову?! Как вообще у него появилась такая мысль?!
Это же… Это же немыслимо!.. Это… Это грязное, мерзкое скотство! Достоин ли называться человеком мужчина способный подвергнуть своей похоти беззащитную девушку, ребенка и, чёрт возьми, дочь своей родной сестры?!! Да что же делается в голове у таких… существ…
Я оглянулась на Зою.
Та продолжала наблюдать за мной тревожным беспокойством.
Я перевела взгляд на Ларису.
— Этот ребенок… сын Платона, — проговорила я. — Да?
Лариса посмотрела на меня с ужасом.
— Как вы могли…
— Это не п-правда… — заикаясь ответила Зоя.
Я снова посмотрела на неё. Затем на её сына.
— Это произошло в твоей комнате, — сказала я. — Дома никого не было.
— Н-нет… — покачала головой Зоя, — нет вы ошибаетесь… Это… Глупость!
Но её лицо говорило об обратном. Она и её мать, возможно, старались делать вид, что ничего не произошло. Они словно пытались забыть случившееся. Смириться. Пережить. Принять… Но это у них плохо получалось.
Я вздохнула.
— Это было на полу, возле твоей кровати. Он… Он навалился на тебя и… На тебе было лазурное летнее платье, на правой руке ты носила браслет с цветными кубиками
Я тяжело сглотнула.
— Мне жаль… Но вы ведь знаете, что это правда. Зачем… Зачем вы это терпите?
Я посмотрела на мать Зои.
— К-кто… вы… такая… Кто?! — прошептала она мне в лицо с мокрыми от слез глазами. — Кто вы, чёрт возьми?!
— Я человек, который просто видит больше, чем другие, — ответила я с легкой заминкой.
— Вы… Вы, что ясновидящая? — нервно сглотнула Лариса.
— Вряд ли, — чуть усмехнулась я. — Я не знаю, наверное, нет.
— Тогда, кто…
— Это не так важно, — вздохнула я. — Гораздо важнее, вам решиться на…
— Это дом Платона, — Лариса опустила взгляд. — А нам некуда идти.
Ребенок Зои заплакал на груди у матери.
— Иди, покорми его, — попросила Лариса.
Дочь кивнула, покачивая ребенка, шепча ему ласковые слова, она пошла с ним обратно наверх. Я видела, как она смотрит на своего малыша. Сколько честной, искренней и безграничной любви сияло в её глазах. Не смотря на то, от кого и в результате каких обстоятельств появился на свет этот ребенок. Зоя окружала малыша настоящей, нежной и теплой любовью. Любовью, на которую способна только мать.
Я сглотнула комок, распиравший горло. И оглянулась на Ларису.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Среда, 12 августа. События, происходившие после того, как Ника закрыла дверь за Стасом и Колей.
Стас увидел яркий, белый свет на ступенях внизу. Он двумя полосками пересекал лестницу. Они услышали голос Плансона.
— Вот так! Да! Крас-савица!.. Отлично… Да, да, да! Покажи мне эмоции! Да! Вот так! Вот так! Отлично! Ты шедевр, детка! Теперь покажи мне печаль… Смертную печаль! Покажи, что ты испытываешь такую боль, что не в силах вынести её! Вот так…
Стас и Коля спустились вниз. Они оказались в просторном, открытом помещении подвального типа. И первое, что им бросилось в глаза это застывшие в разных позах манекены.
Безликие. Топорно копирующие людей. Они были выкрашены в черный и белый. Их лица, плечи, руки, спины отливали расползающимися тусклыми бликами. Их было много, около полусотни или больше.
— Мать его… — выдохнул Коля. — Стас, да это же…
— Тихо, — одернул его Корнилов.
Но увиденное поразило и его. Он обратил внимание на стены в помещении. На белых стенах «летели» стаи черных птиц и мотыльков. Пугающую футуристическую обстановку разбавлял только всякий хлам, сгруженный у стены слева, и старая стиральная машина, возле которой стояли два бежевых манекена в каких-то лохмотьях.
Стас оглядел пустые, одинаковые лица манекенов.
Из-за того, что у них не было ни глаз, ни ртов, ни бровей, ему казалось, что у них у всех на их пластмассовых лицах застыло одинаковое выражение — выжидание. Они как будто смотрели без глаз и улыбались без губ и рта. Они как будто с насмешкой ждали, что будет дальше, что он предпримет. Что сможет противопоставить.
Коля прошел вперёд. Стас тихо двинулся за ним.
Ни Платон, ни девушка, которую он фотографировал, не замечали их.
В центре, где горели прожекторы и стояли фото-зонты, на вычурном диване иссиня-чёрного цвета, сидели две девушки.
Коля за спиной Стаса подавился, прижал кулак к губам. Стас не мог отвести взгляд от девушек. Они были голыми. Обе. Совершенно обнаженными. И их волосы были чёрными. Их губы, ногти на руках и ногах отливали черным. Ужасающий мрак чернел в их глазах, и черным были выкрашены даже соски.
И последнее отчасти потрясло Стаса. В такой любви к черно-белому, явно чувствовалась иная страсть, чем просто фанатичное обожание. Всё эта черно-белая вакханалия приобретала очевидный сексуальный подтекст. А именно такой подтекст носит большинство серийных убийств.
Тут Плансон обернулся на них, и лицо его перекосило от яростных эмоций.