Он гневно фыркнул, качнул головой.
— Но я тебе это не за тем рассказываю… Просто будь крайне осторожен отныне. Датские не дремлют и буквально ждут повода тебя арестовать, Стас.
Корнилов посмотрел в голубые глаза Аспирина и кивнул.
— Я учту, товарищ генерал.
— Хорошо, — он кивнул на допросную. — Потом доложишь по результатам.
— Есть.
Генерал вышел, а Стас подумал о близнецах. В последнее время они что-то слишком часто стали возникать на его горизонте. Корнилов уже решил было войти в допросную и сменить Колю, но у него зазвонил телефон. Стас достал смартфон. Номер был неизвестный. Он принял вызов.
— Корнилов?! — без приветствия и предисловий заорали в трубке. — Подполковник Корнилов, это вы?!
Стас узнал его.
— Это доктор Шамов! Господин подполковник вам нужно приехать немедленно! У нас тут такое!.. Это… Вы должны это увидеть! Срочно!
— Шамов? — Стас чуть нахмурился, отвернулся от зеркала Гезела. — Что у вас произошло?
— Гудкова!
— Что с ней? Суицид? — Стас бы не удивился, если бы это произошло.
— Чёрта с два! — вскричал в трубку Шамов.
И Стас услышал в его голосе отчетливую смесь злости и пережитого потрясения.
— Она сбежала! И ещё… Вам лучше все это увидеть самому.
— Я сейчас буду, — пообещал Стас. — Ждите.
— Поскорее, — голос Шамова дрогнул, он отключился.
Стас спрятал телефон и вышел в коридор. Кровь монотонно стучала в голове. Словно какая-то птица целенаправленно выклевывала висок слева. Неприятное, тревожное чувство подкатывало из глубины тела, и, подобно холодному спруту, плотно охватывало скользкими щупальцами грудь и живот. Это чувство стискивало ребра и грудную клетку, и вселяло мучительное переживание.
Однако перед тем, как выйти на парковку, он зашел в их кабинет. Здесь Ника сидела с вещами Платона. Она должна была увидеть его воспоминания. И узнать, что или кто привел его к клубу «Горный путь» возле Туманного бора.
Когда Стас зашел в кабинет, она что-то старательно выискивала на его компьютере. Стас доверял Лазовской, пожалуй, даже больше, чем Сене и Коле. Поэтому не боялся, что она может забраться в папки или архивы, где ей делать совершенно нечего. Она увидела его. Синие глаза сверкнули из-за монитора.
— Ты не мог бы подойти?
— Конечно, — Корнилов не сдержал улыбки.
Немного робкая вежливость Лазовской всегда вызывала у него нежное умиление. Стас подошёл к своему столу. Ника чуть повернула монитор.
— Вот… — на мониторе застыл щуплого вида мужчина в дорогом деловом костюме.
У него были пышные темные волосы, темными пуговками блестели радужки глаз и над верхней губой темнела полоска жидких усиков.
— Лукьян Курбатов. Главный редактор журнала «Философский проспект».
— И что с ним не так?
— Во-первых, — Ника опустила взгляд на свой блокнот.
Стас заметил, что у девушки он новый. Теперь обложка её блокнота была нежно бирюзового цвета из мягкого кожзама с чешуйчатой текстурой и белыми нашивками в виде мотыльков.
— Он был в клубе «Горный путь» в ту ночь, когда клуб сгорел. И вместе с ним там были некто Марк и Майя. Я не знаю, кто это…
Она с опечаленным лицом качнула головой.
— Я видела только силуэты.
— А что во-вторых? — спросил Стас, глядя на изображение Лукьяна на мониторе?
— А во-вторых, это он позвал туда Платона, — сказала Ника.
— Зачем? Если Лукьян замешан в убийстве тех людей, вряд ли ему нужно, чтобы кто-то это заснял?
— Все, кто участвовал в поджоге и убийстве… — Ника взглянула на Стаса, — они наверняка переживали, боялись, нервничали и…
Стас уже понял.
— Могли со страху явиться в полицию и разболтать все, что знают… Лишь бы избавиться от постоянного ужаса, что за ними придут в любую минуту.
Стас уже такое видел.
Человеку, как это ни прискорбно, нужно не так уж много времени и усилий, чтобы решиться на убийство ради собственной выгоды. Даже на массовое. Но потом… Потом у большинства людей, чей разум всё-таки привык существовать в определенных социальных рамках и пределах моральных принципов, начинаются приступы совести. И если сперва это лишь раздумья над содеянным, то потом это перерастает в постоянную навязчивую идею. Преступивший закон, нарушивший самые страшные запреты человек начинает ежедневно накручивать себя. Обвинять и ругать себя за совершенное злодеяние. Невыносимое чувство вины, к которому примешивается неукротимая, пугающая уверенность, что его обязательно найдут и арестуют… Всё это убийственной смесью проникает в разум мучающегося страхами и раскаянием человека и отравляет его, прочно опутывает его сознание. Человек больше не может ни о чем другом думать. Лишь о совершенным, лишь о том, что он наделал. Ему начинают снится кошмары… Он видит галлюцинации… Постоянно, везде… всё чаще… Ему кажется, что он слышит голоса тех, кого убил… Ему кажется, что все вокруг всё знают и рано или поздно за ним придут, его поймают, его арестуют и посадят! Овладевший человеком ужас пульсирующей опухолью разрастается и разбухает в сознании. Виновный отчаянно сходит с ума…
Чтобы унять эти страдания, обычно виновные или бегут… или сдаются добровольно с написанием чистосердечного признания.
— Курбатов и хотел, чтобы Плансон всё заснял, — кивнул Стас.
— Чтобы держать остальных в повиновении, — сказала Ника с грустным, но сердитым осуждением. — Благодаря этому они все были повязаны. Проболтается один, сядут все.
— Да уж, надежно.
Ника кивнула, она хотела было что-то сказать. Но вдруг скривилась, крепко зажмурила глаза, зашипела. Стас обеспокоенно коснулся её плеча. Девушка встряхнула платиновыми волосами, замотала головой, что-то промычала.
— Ника, что?.. — Стаса нередко пугали приступы видений у Вероники.
Потому что он чувствовал жуткую растерянность и совершенно не знал, как и чем ей помочь. И надо ли?.. Он нередко видел, что Нику буквально терзают нахлынувшие видения. Но также не знал, какие будут последствия, если он попытается прервать её. И все-таки каждый раз при виде мучений Ники от видений сочувствие и жалость болезненно сжимали его сердце.
Девушка внезапно открыла глаза. Пару секунд она с осоловелым видом глядела перед собой. Затем подняла взгляд на Стаса.