— Что? — чуть нахмурил брови Корнилов.
Пульсирующее напряжение уступало место чуть сонливому спокойствию.
— Куда ты собираешься?..
— В больницу, — быстро сглотнув, произнесла Ника.
Её искрящиеся синие глаза взглянули на Стаса. Корнилова пробрала смесь неловких чувств. Он бы никому никогда не признался, но он довольно часто чувствовал легкую растерянность и почти мальчишескую неловкость, когда чарующий взор синих глаз девушки сосредотачивался на нём в такой непосредственной близости.
— В больницу, — повторила Ника, пристально глядя в глаза Стаса. — К… Ксении Гудковой…
— Ника, — Стас уже понял, что девушка только что увидела его воспоминание.
Есть один серьёзный минус в общении с Лазовской. Ты никогда не знаешь, какое твое воспоминание она увидит. Был случай, Ника увидела воспоминание Стаса о первом свидании. А это один из главных секретов легенды всего Московского сыска, о котором не знает ни одна живая душа! Потому что-то самое первое свидание Стаса было неудачным и позорным! Этот эпизод относился к тем, которые бравый следователь очень бы хотел забыть и не вынес бы, стань катастрофический провал его первого свидания достоянием гласности!
Так вот, Лазовская это увидела, и потом с её губ полдня не сходила снисходительная, чуточку ехидная улыбочка. Но благо Ника давно поняла, что её дар не игрушка. И последнее для чего он нужен — это издеваться над людьми, зная их сокровенные тайны. Никогда Лазовская не позволяла себе ничего подобного. Даже в шутку. Даже с самыми отъявленными негодяями. Напротив, эта синеокая девушка крайне трепетно относилась к человеческой душе и никогда бы не посмела ранить её, выплюнув в лицо гадкую правду.
— Стас, я должна там побывать. В психиатрической больнице, откуда сбежала дочь Гудковых, — настоятельно проговорил Ника.
— Послушай, — Стас вздохнул, — ты же понимаешь, что тебя там ждёт…
Он выразительно взглянул на неё.
— Ничего, — проговорила она тихо. — Это я как-нибудь переживу.
— Уверена? — грустно усмехнулся Стас.
— Чем быстрее я отращу панцирь, тем лучше, — в тон ему усмехнулась Ника.
Панцирь… Так она называла способность оставаться равнодушной к тайнам человеческих личностей и душ, которые с такой легкостью узнает. Ту способность, которой ей так отчаянно не хватает.
И оба они понимали, что, хотя Ника со временем проявляет все больше выдержки и самоконтроля, «вырастить панцирь» ей вряд ли когда-то удастся.
— Ника, — Стас все же попытался отговорить девушку, — я боюсь, ты будешь слишком шокирована тем, что ты там увидишь.
Ника только вздохнула.
— Неужели? — с долей скептицизма спросила она.
Стас пару мгновений смотрел на неё. Внутри него шла яростная борьба противоречивых чувств. Полицейский прагматизм истово боролся с эмоциями и жалостью к Нике.
— Стас, — Ника обеими руками взяла его за руку, — пожалуйста… ты же понимаешь…
Корнилов понимал. Даже специальная команда опытнейших следователей со всего мира не способна увидеть все то, что может увидеть Ника. По той простой причине, что они все могут лишь догадываться и строить версии, а эта четырнадцатилетняя девочка может в одно мгновение узнать всю правду.
Сделав над собой огромнейшие усилие и частично договорившись с совестью, Стас всё-таки согласился взять Нику с собой.
Коля всё ещё допрашивал Плансона. Арцеулов пока что пребывал на приеме у врача. А они с Никой мчались по направлению к психиатрической больнице.
Эпизод второй «8: черно-белый этаж». Часть шестая.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Среда, 12 августа.
Я сидела в машине Стаса, смотрела на тускло-серое, мокрое небо и раскинувшиеся за городом леса. Я размышляла над тем, что мне предстоит увидеть в областной психиатрической больнице, когда мы туда приедем. В воспоминании Стаса я увидела жуткую девушку с лицом, раскрашенным на две половины черного и белого цвета.
Сама она была одета в кофту из черных и белых полос, и её комната… Всё, абсолютно всё там было чёрно белым. Белый пол, черные стены, белые рамки черно-белых фотографий и невнятных психоделических рисунков. Черно-белое кресло, черно-белый стол…
Палата Ксении Гудковой была её маленьким черно-белым миром, а она была там своеобразным черно-белым демиургом. Вид её комнаты производил ошеломляющее и одновременно тягостное впечатление. Во всем этом черно-белом футуризме явственно ощущалось притаившееся двуликое зло. Скрытое, прячущееся, и выжидающее. Оно смотрело на каждого входящего двумя глазами.
Черным и белым. И во взгляде была одна лишь только испепеляющая ненависть.
Стас прибавил скорость. Мы поехали быстрее. Ряды деревьев мчались за окнами, мелькали пестрые бутоны полевых цветов.
Мимо нас с монотонной периодичностью проезжали встречные автомобили. Когда мы доехав до больницы и уже поднимались в лифте, мне в грудь словно врезался сгусток плотного воздуха. Перед глазами промелькнуло воспоминание.
Моргает свет, с зудящим звуком гудит одна из ламп. В открытый лифт залетает нечто, отдаленно напоминающее человека. Когда я пришла в себя, я несколько раз моргнула. С растерянным видом обернулась, оглядела лифт. Тело насквозь пробирал стылый холод. Подобно шипящему удаву внутри извивался и сдавливал грудь хищный ужас. Я видела существо со спутанными, сальными, темными волосами и бледной, сморщенной кожей на лице. Это была женщина. Её лицо и губы были перемазаны блестящей кровью. Кровь была на её одежде. И её босые ноги оставляли темно-алые следы на полу. Безумная женщина щерясь окровавленной ухмылкой, нажала кнопку лифта.
Перед тем, как воспоминание прервалось, её жадный, горящий взгляд глаз уткнулся в меня и на миг замер, словно она увидела меня. Словно смотрела прямо мне в глаза…
— Ника? — стоящий рядом Стас внимательно наблюдал за мной. Я посмотрела на него.
— Всё в порядке? — спросил он.
— Д-да… — выдавила я невнятно, — наверное…
Голос у меня дрожал, срывался. И чувство оседающего страха ещё извивалось в груди. Я хотела было сказать Стасу, что увидела, но раздался тихий звонок, и на индикаторе высветилась цифра пять.
Перед тем, как двери лифта открылись, я бросила Стасу:
— Нам, наверное, п-понадобятся… бахилы на ноги…
Корнилов обернулся с опасливым недоумением на лице.
Но прежде, чем он задал вопрос, открылись двери лифта.
Стас выглянул наружу. Я втянула ртом воздух, на пару мгновений мое дыхание застыло в легких, распирая мои ребра. В свете электрических ламп на плиточном полу тускло блестели засохшие, размазанные лужи крови. С левой стороны, из-за поворота тянулись полустертые темно багровые следы. На сиденьях холла пятого этажа сидели трое мужчин в брюках бистрового цвета и серо-зеленых рубашках.
Судя по нашивкам на униформе — охранники из частной фирмы.
Один из мужчин, глядя перед собой в кровавый пол, держался руками за голову.
Я видела, как его губы быстро шевелятся в беззвучном шепоте.
Со стороны казалось, что он молится. Острый кадык мужчины то и дело дергался от тяжелых глотков. Рядом с ним сидел другой охранник. У этого в руках тлела сигарета, испускающая, как душу, серовато-сизый дымок. В воздухе чувствовался едкий, прогорклый и солоноватый привкус табака. Взгляд мужчины с сигаретой был отстраненным, пустым, потерянным. Он просто, не двигаясь, смотрел в окровавленный пол перед собой.