Мужчина с сигаретой взглянул на Стаса, затем на меня. Я не знаю, почему не отвела взгляд от его потускневших глаз. Я видела во взгляде охранника пережитое потрясение. То, что он увидел сегодня, наверняка изменит его навсегда.
А его коллега, что-то лихорадочно шепчущий, похоже, получил более тяжелые последствия от увиденного сегодня утром на работе.
Благодаря видению в лифте я понимала их состояние. Вряд ли они когда-нибудь забудут это. Я уже видела такие взгляды. Увидев однажды, на что способен пораженный кровожадным безумием человек, люди обычно получают глубокие и уродливые шрамы на подобие тех, что остаются на теле от рук неумелого хирурга.
И в отличии от хирургических следов, этот шрам будет саднить, печь и дергать ещё долгие годы, возможно, до конца жизни.
Когда мы однажды становимся свидетелями истинного, откровенного и кошмарного Зла, увиденное меняет нас.
Да, всех по-разному, кого-то больше, кого-то меньше. Но осадок и следы остаются у всех. Прежним не будет уже никто. Уж можете мне поверить.
Кожей ощущая затвердевшее в стенах больничного отделения чувство пережитого кошмара, мы со Стасом прошли вперёд.
Корнилов с каменным лицом осматривал открывающиеся нам сцены. В коридоре мы увидели лежащее на пороге открытой двери кабинета накрытое простыней тело. Простыня успела заметно промокнуть и пропитаться бесформенными темно-карминовыми пятнами.
Рядом возле стены с фотографиями врачей, стоял какой-то лысеющий мужчина с остатками жидких рыжих волос на голове.
Спрятав левую руку в карман белого халата, он говорил по телефону:
— Да! Срочно сообщи всем! У нас сбежала особо опасная пациентка! Да! Что? Нет, это невозможно! Да уже вызвали! Слушай, у этой женщины сильнейшая психотическая депрессия, синдром Котара… Она перемежается с кататоническими припадками и крайне агрессивным поведением!.. Да! Да она тут… Ты бы видел!..
Я взглянула на говорившего по телефону врача, затем перевела взгляд на Стаса. Тот тоже окинул доктора изучающим взглядом, но ничего не сказал. Дальше мы увидели ещё два тела. У одного из них, как я поняла, не было правой руки. Она лежала чуть дальше.
Пол и стены рядом с телами мертвецов были обильно забрызганы кровью. Капли крови застыли, засохли на стенах, рамках фотографий, на листьях комнатных растений в вазонах и на дверях.
На стуле в коридоре заливалась слезами какая-то девушка в медицинской синей пижаме. Её утешала другая, полная, постарше.
Проходя мимо одного из тел, накрытых простыней, я «словила» его воспоминание.
Он выходил из кабинета и закрывал дверь, когда на него набросились сзади и впились зубами в шею, раздирая сонную артерию.
Я видела, как он упал на пол и задергался в конвульсиях, заливая брызжущей из артерии кровью всё вокруг. Он умер быстро. Настолько быстро, что стоящая над ним дикого вида лохматая женщина с кровавой сумасшедшей улыбкой, явно не успела насладиться. Наверное, именно поэтому она выхватила перьевую ручку из его нагрудного кармана и несколько раз остервенело вонзила её в уже бездыханное тело врача.
Воспоминание сникло. Я дрожала в руках Стаса.
— Ника… Ника… — он заглядывал мне в глаза. — Что такое? Что случилось? Скажи мне! Пожалуйста!..
Я посмотрела на него, затем медленно оглянулась на накрытое простыней тело. Теперь простыня не помогала. Я увидела его. Я знала, что под белой матерчатой тканью. Я подняла взгляд на замочную скважину приоткрытой двери. Там всё ещё поблескивал ключ с пластмассовым брелоком. Возможно мне показалось, но брелок чуть заметно покачивался из стороны в сторону. Словно кто-то только что его касался.
— Ника, что ты… — начал Стас.
— Наконец-то! — разлетелся по всему коридору шумный возглас.
Я вздрогнула в руках Стаса.
— Потом, — шепнула я ему.
Он кивнул, обернулся. Я выглянула из-за его спины. К нам двигался аскетичного вида худой мужчина с пучком черных волос на голове.
Роста он был среднего. Из-под белого развевающегося халата пестрела яркая рубашка, напоминающая традиционную одежду жителей средней Азии. А брюки и ботинки у этого мужчины были вполне обыденны.
— Господин подполковник! — он подбежал к Стасу, схватил его протянутую руку и оживленно затряс. — Спасибо, что приехали так быстро! Вы не поверите, что у нас тут п-произошло!…
Он говорил очень быстро и заикался. У него на лбу поблескивала нервная испарина. Все его жесты и движения говорили о диком стрессе, который ему пришлось пережить!
Я заметила, что, когда он поправлял очки на носу, его рука подрагивала. Да и улыбка, которой он улыбался Стасу, была вымученной, бесчувственной. Чувствовалось, что больше всего этому человеку сейчас хочется закрыться где-то дома подальше от всех и, главное, за закрытой крепкой дверью. И чтобы рядом был кто-то родной, а в руках чашка согревающего чая. Хотя… вполне возможно, что он предпочел бы всему этому просто напиться с другом в одном из столичных баров. Напиться так, чтобы забыть все случившееся.
Доктор Шамов обратил взор поблескивающих из-за очков глаз на меня.
— А-а… — Стас нередко затруднялся, как меня представить.
Но у него было несколько вариантов.
— Это Вероника — наш стажёр… Собирается стать профайлером…
— Очень п-приятно, Вероника, — доктор улыбнулся мне той же улыбкой подрагивающих губ. — Вы т-так м-молоды…
Наши взгляды встретились. Его глаза выдавали истинные чувства и эмоции. Там было то же, что и у всех. Страх. Потрясение. Ошеломляющее угнетение. Эти чувства властвовали здесь над всеми.
Доктор Шамов отвёл нас к камере, где содержалась Ксения Гудкова.
По пути к ней я увидела ещё одну камеру. Там было темно. Благодаря специальному размещению света в камере, как живой, клубился густой мрак. А у прозрачной стены из сверхпрочного стекла, напротив, сиял свет, отгоняющий темноту прочь. Сейчас дверь в прозрачной стене этой камеры была распахнута.
Я задержалась здесь. Снова перед глазами промелькнули короткие мгновения воспоминания. Пустой коридор, тишина. Никого. Только невысокая фигура в бесформенной полосатой, черно-белой одежде с капюшоном бредет по коридору. В руках у нее позвякивают ключи.
Это она открыла «клетку» и выпустила чудовище. Один монстр выпустил другого.
Пару мгновений в камере с густой темнотой ничего не происходило. Слушая стук сердца и шепот собственного дыхания, я смотрела в темноту камеры. Я чувствовала, как меня оплетают незримые путы панического страха. Страх рос, нарастал и креп внутри меня.
Но ничего не происходило. Никто не выбегал из мрака.
Никто не торопился радостно выбраться на свободу через приоткрытую дверь камеры.
И вот, наконец, нечто, отдаленно напоминающее человека, на четвереньках подобралось к двери.
У меня дрогнули губы, приоткрылся рот. Я готова была кричать. Готово было кричать от ужаса все мое сознание. Кричать, бежать и орать, теряя голос!
Оно… Оно почти, как животное, принюхалось, оскалилось и, словно обрадовавшись, жутко улыбнулось. Обнажились ряды жутких зубов с брекетами. Белые глаза с точками зрачков таращились на мир из глубоких глазниц. Пациентка с синдромом Котара босая, в больничной пижаме выскочила в коридор.
Впереди открылась дверь, в коридор, зевая, вышел один из врачей.
Он и не догадывался, как мало ему осталось жить. Лохматое чудовище в больничной пижаме прижалось к полу, втянуло носом воздух. Оглянулось назад и бросилось вперёд. С восторгом и радостью, она быстро побежала, шлепая по полу босыми ногами.
— Обернись… — уронила я, не отрывая взгляда от беспечного доктора.
Но только сейчас я увидела проводки наушников, тянущихся от его ушей куда-то в карман халата.