СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Четверг, 21 января
На электронных часах сменилась минута, ещё семнадцать минут, и будет пять часов вечера. За окном уже давно стемнело, на соседних улицах на силуэтах стареньких девятиэтажек горели десятки желто-оранжевых квадратиков. Откуда-то снизу доносились звуки проезжающих автомобилей.
Диана, чуть поджав ноги, уже два часа как спала. Когда они прибыли на конспиративную квартиру, Диана отыскала в холодильнике колбасную и сырную нарезки. Немедленно сотворила несколько бутербродов. И, не слушая Стаса, который пообещал в течение двадцати минут приготовить нормальную горячую пищу, слопала все три бутерброда. После этого девушке ещё посчастливилось отыскать бутылку неплохого красного вина в одном из ящиков кухонного стола.
Корнилов пить отказался наотрез, а Диане позволил выпить полбокала. Девушка пережила слишком много, и хотя ближайшее будущее кажется не очень ясным, и их испытания точно не закончены, Стас счел нелишним позволить Злотниковой слегка расслабиться. Тем более, что, как девушка ни просила, «ещё один бокальчик» Стас ей выпить категорически не позволил, но этого и не требовалось. Диана, стащив с кресла цветной плед, улеглась прямо в одежде на заправленную кровать и, что называется, «отключилась».
Все то время, пока она спала, Корнилов сидел в кресле, сложив руки за головой, и, рассматривая серо-белый потолок, обдумывал последние события.
Пару минут назад ему позвонил Арцеулов и сообщил, что Артем Солонкин пытался убить Сильвестра Гольшанского. Но, к разочарованию Сени, говорить Артём категорически не хочет и того, кто его послал, выдавать отказывается. Стас приказал Сене забрать Артёма в СИЗО Управления Уголовного розыска. Корнилов волновался, он не без причины опасался, что Поклонник Людмилы Елизаровой постарается ликвидировать Солонкина любым способом.
Пока Диана спала, Стас прикидывал, кем мог оказаться младший брат Артёма Солонкина. Ведь, можно не сомневаться, что именно он заставил своего старшего брата убрать Сильвестра Гольшанского. Но пока у Стаса были только догадки. Да и то очень поверхностные, неточные и неопределенные.
Резкий, противно зудящий дверной звонок, как удар тока, пронзил и разорвал монотонную дремоту властвовавшего в квартире полумрака.
Стас выпрямился, посмотрел в сторону прихожей. На кровати подхватилась перепуганная Диана.
— Кто это? — прошептала она встревоженно.
— Оставайся здесь, — ответил Корнилов.
Стас бесшумно выбрался из их комнаты, по пути к двери так же тихо и быстро вынул револьвер.
Звонок повторился, Стас приблизился к двери, прислушался.
— …точно эта квартира? — прозвучал сомневающийся мужской голос.
— Так точно, товарищ капитан. У нас здесь других нет.
— Тихо, старлей. Не надо тут всех оповещать, что у нас и где есть…
— Кто там? — спросил Стас, стоя под дверью.
— Уголовный розыск города Владимир, — отозвался тот, что был капитаном.
— Удостоверение покажи, — ответил Корнилов.
— Пожалуйста, — не очень довольным голосом ответил капитан за дверью. Стас увидел сначала его открытую корочку, а затем стоящего рядом старшего лейтенанта.
— Фамилия вашего начальника, — ответил Стас.
— Павлов.
— Имя его младшего сына?
— У него нет детей, — хмыкнул капитан.
Стас удовлетворенно кивнул и открыл дверь.
— Входите, — сказал он.
Внутрь вошли двое мужчин. Оба были среднего роста. Один покрепче, второй чуть более щуплый.
— Вечер, не сказать, чтоб уж очень добрый, — проговорил старший из них.
У него были жидкие русые волосы, немного выпученные серые глаза, широкое лицо и короткая шея.
— Это точно, — кивнул Стас и протянул руку. — Подполковник Корнилов.
— Капитан Плотников, — представился старший из прибывших полицейских. — А это старший лейтенант Величко.
— Очень приятно, — Величко пожал руку Стаса. — Мы о вас очень наслышаны, товарищ подполковник.
У старшего лейтенанта было заостренное худое лицо, длинный нос и пышные волосы, зачесанные назад. Плюс, бакенбарды, спускавшиеся вдоль ушей, но они явно ему не шли.
— Не знаю, хорошо это или плохо, — хмыкнув, ответил Стас.
Капитан и старший лейтенант переглянулись. Оба офицера, надо отметить, были в бронежилетах, что темнели из-под расстегнутых курток, и с автоматами на боку — подготовились.
— Какие новости? — спросил Стас, когда они прошли в зал.
Плотников досадливо дёрнул плечами.
— Не особо хорошие.
— Подробнее? — спросил Стас.
— Гудзевич— весьма влиятельная персона, — ответил Величко. — Здесь во Владимире у него почти такие же длинные руки, как и в родном Муроме. Есть и ОПГ и, чего таить, купленные полицейские, чиновники и так далее.
— Паршиво, — вздохнул Стас. — Чем он вообще занимается?
Плотников пожал плечами.
— Да ничего особо оригинального. В основном дурь и оружие, но так же держит несколько подпольных казино. Однако, он один из крупных игроков в этом регионе.
— Если вам всё это хорошо известно, — проговорил Стас, — почему его до сих пор не могут закрыть?
Плотников усмехнулся:
— Всё по той же самой причине, товарищ подполковник: слишком много у него послушных марионеток.
— Наследие девяностых и тогдашнего бардака, — невесело усмехнулся старший лейтенант.
— Понятно, — кивнул Стас. — Что предлагает ваше руководство?
— Первым делом, переместить объект в другое место. У нас нет стопроцентной уверенности, что Гудзевич не знает, где вы.
Корнилов ожидал услышать нечто подобное, но всё же надеялся на лучшее.
— Тогда не будем терять времени, — предложил Стас.
— Как скажете, товарищ подполковник.
— Можно просто Стас, — сказал Корнилов. — Вас, кстати, как зовут?..
— Э-э… Григорий… Гриша, — помешкав, ответил капитан Плотников. — А это Борис… Боря.
— Отлично, — кивнул Стас. — Далеко ехать?
— Километров десять отсюда, — ответил Плотников.
— Могло быть и хуже, — вздохнул Корнилов. — У вас ещё один автомат есть?
— В машине, — одобрительно усмехнувшись, ответил Плотников.
***
Квартиру покинули спешно, но организованно. Пока они шли к машинам, Диана жалась к Стасу и затравленно оглядывалась по сторонам.
Внизу возле полицейского УАЗа «Патриот» их ожидали ещё двое оперативников. Стас мысленно поблагодарил местное руководство: четверо опытных сотрудников с военной подготовкой и хорошо вооруженные серьёзно повышают шанс доставить Диану в Москву живой. Они расселись по машинам, Плотников сел со Стасом в его Дефендер, а Диана теперь сидела сзади. На девушку нацепили бронежилет и тяжелый шлем и велели не высовываться в окна.
Завелись двигатели, зажглись фары автомобилей. Вокруг угнетающе пустела безлюдная темная улица с редкими уличными фонарями. Корнилов бросил взгляд в зеркало, УАЗ с тремя оперативниками стоял сразу за ним. Корнилов мог разглядеть сидящих внутри троих офицеров Владимирского УГРО, все трое были очень сосредоточены. Они слегка нервничали, но в такой ситуацииэто нормально. Стас и сам ощущал ворочающееся в груди волнение.
Плотников достал рацию, связался с другими людьми из их подразделения.
— Мы выдвигаемся, — сообщил он. — Что у вас там, Гера?
— Пока всё спокойно, — раздался немного ленивый голос в рации.
— Отлично, готовность номер один.
— Принял.
— Конец связи, — сообщил Плотников и посмотрел на Стаса. — Едем. После перекрестка к нам присоединится ещё одна машина с нашими людьми. Там будут четыре специалиста из нашего СОБРА.
— Очень щедро со стороны вашего руководства, — оценил Стас.
— Ну ещё бы, — усмехнулся Плотников. — В кои-то веки у нас появился шанс прижать Гудзевича и его псов.
— Смотрю, у вас к нему личная «любовь», — криво ухмыльнулся Стас, поворачивая ключ.
— Просто пылкая страсть, чтоб он провалился, гнида, — проворчал Плотников.
Корнилов усмехнулся. Они выехали с улицы, двинулись вперёд по шоссе. Вдоль дороги мелькали огни фонарей и вывесок. В глаза бросался разительный контраст по количеству автомобилей. В Москве даже в самых отдаленных районах вечером движение на дорогах куда более плотное. Зато не было осточертевших всем москвичам пробок и заторов, которые стали серьёзной проблемой стремительно разросшейся Белокаменной.
Ехали на приличной скорости, стрелка спидометра перепрыгнула отметку в семьдесят пять километров. После перекрестка, как и обещал Плотников, к ним присоединилась ещё одна машина со спецназом. Через несколько кварталов они свернули к выезду из города, за окном теперь мелькали глухие спальные районы. Угрюмая и зловещая обстановка местных улиц заглядывала в окна. Темные, низенькие пятиэтажки казались такими же пустующими, как и дворы вокруг.
Вскоре за окнами уже то и дело попадались заросли диких кустарников и невысокие деревца. А ещё через несколько минут вдоль дороги и вовсе вытянулись вверх огромные дубы и сосны с заснеженными ветвями.
Путь до нового места, где предстояло охранять Диану, к удивлению Стаса, оказался довольно быстрым и легким. Их кортеж остановился посреди небольшого поселка. Стоящие вдоль плавно изгибающейся темной дороги аккуратные двух- и трехэтажные коттеджи утопали в темной синеве ночи. В каждом засыпанном снегом дворе горели по два-три фонаря, плюс освещение на крыльце и фонари вдоль дороги. Все вместе давало этому поселку или, скорее, маленькому городку гораздо больше света на такую же площадь, чем в городе. Иными словами, здесь было куда светлее.
Оперативники местного УГРО и четверо СОБРОвцев выбрались из автомобилей. Они проверили территорию, и Плотников сообщил Стасу, что всё чисто.
Следующим местом, где предполагалось оберегать Диану от покушения со стороны людей Гудзевича, оказался двухэтажный достаточно большой дом с сине-серым дощатым сайдингом и темной черепицей на крыше. На крыльце с деревянными ступенями сияли два фонарика, сделанные в антикварном, старинном стиле семнадцатого-восемнадцатого веков.
Стас и Диана вошли в дом следом за оперативниками. Корнилов проводил девушку в выделенную для неё комнату.
— Располагайся, — сказал он, пристально глядя в окно.
Внизу темнел присыпанный снегом асфальт проезжей дороги. Местность вокруг выглядела тихой, спящей и безопасной.
— Ты голодна? — спросил Корнилов.
Диана качнула головой, она уже стянула ботинки и, поджав колени, сидела на кровати. Её отстраненный, опечаленный взгляд был устремлен куда-то вниз. Корнилов увидел отчетливо отразившееся на её лице тягостное и тревожное раздумье. Стас приблизился к её кровати. Диана подняла на него взгляд, и Корнилов увидел блестевшие на её лице слёзы.
— Ты что это? — он осторожно присел на край и коснулся её плеча.
Диана судорожно вздохнула и крепко зажмурила глаза. Лицо её скривилось и она тихо зарыдала. Стас проникся горячим сочувствием к этой одинокой и запуганной девочке.
— Иди сюда, — шепнул он ласково.
Она с готовностью прильнула к нему. Корнилов по-отечески прижал Диану к себе и утешающе погладил по голове.
— Я не хотела… — всхлипнув, прошептала Диана. — Я не хотела его убивать…
— Кого? — спросил Стас.
— Влада… сына Гудзевича… — плача, прошептала в ответ Диана.
— Я не хотела! Не хотела! Правда!.. Он набросился на меня после цирка… за то, что я ему отказала… Он выхватил нож и хотел ударить меня в живот… А я… А у меня с собой был перцовый баллончик… я успела и… я ему брызнула…
— И он умер от перцового баллончика? — тихо, но удивленно спросил Стас.
Девушка качнула головой.
— Нет… он… Это на улице было… Он рванулся прочь… Ничего не видя… И выбежал на дорогу возле цирка… и… его на моих глазах сбила машина… Его так отбросило!.. А я… я стояла там… я не знала! Я же не хотела! Я просто… я просто защищалась!..
Диану душила слезная истерика, девушка не могла остановиться. Стас успокаивающе поглаживал её по голове, она дрожала в его руках, сотрясаясь в непрерывных рыданиях.
Стас вздохнул. Судя по тому, что рассказала Диана, сыночек Гудзевича явно не привык к отказам. И когда ему захотелось хорошенькую девушку-акробата из цирка, он просто решил получить её. Просто захотел взять её, как игрушку, которую увидел на прилавке. Вряд ли люди имели для него большее значение. Неудивительно, что он пришел в ярость, когда Диана отказала ему. Небось, это ещё случилось прилюдно… Влад Гудзевич явно не привык к такому «неуважению» и решил наказать девушку. А та защищалась… Стас ей верил. Он верил в рассказ Дианы, и ему было несказанно жаль её. Девушка банально оказалась заложницей стечения обстоятельств и несчастного случая. Последний, в глазах Стаса, сильно напоминал госпожу карму, которая, как известно, рано или поздно настигает любого. Кто же знал, что в этот раз её орудием станет юная циркачка.
Диана прорыдала на плече у Стаса около получаса. Потом, когда она успокоилась, Стас заварил ей чай. В доме нашлась мята, что было очень кстати.
Когда девушка более-менее успокоилась, Стас дал ей планшет, который нашел в ящике стола, и посоветовал как-то отвлечься. Девушка включила себе какой-то мультик из продукции Диснея и засунула в уши наушники.
Корнилов спустился вниз. Там находились Плотников, Величко и двое других оперативников. Когда Стас вошел, они что-то встревоженно обсуждали.
— Подполковник, — обернувшись на Стаса, произнес Плотников. — я уже хотел идти за вами… У нас не очень хорошие новости.
— Говори, — кивнул Стас.
— В квартиру, из которой мы уехали, только что вломились неизвестные. Группа людей в масках с оружием… Обыскали и перевернули вверх дном все, что можно было перевернуть, и свалили…
Плотников вздохнул.
— Новости, и правда, не очень, — согласился Корнилов и оглядел других офицеров. — А где гарантия, что это место им тоже не станет известно?
— Не станет, — заверил один из незнакомых офицеров и подошел к Стасу. — Капитан Феофанов.
Стас пожал ему руку.
— Эту квартиру нам выделили из Федеральной службы безопасности — это их площадь для собственных нужд.
— Я так понимаю, что они также заинтересованы в поимке Гудзевича?
Феофанов метнул задумчивый взгляд на Плотникова.
— Да, как оказалось, он не раз попадал в поле их зрение.
Его ответ показался Стасу каким-то скомканным и неловким.
— И что они просто так согласились нам помочь? Ради борьбы с Гудзевичем?
Феофанов опустил взгляд, откашлялся, снова взглянул на Стаса. Корнилов терпеливо ждал.
— СБшников заинтересовала Диана, — вынужденно признался Феофанов.
Стас увидел, как напрягся Плотников и двое других офицеров.
— Вот оно что, — проговорил Стас, глядя в глаза Феофанову.
Корнилову совсем не хотелось, чтобы ФСБ взяло Диану в оборот и использовало в деле против Гудзевича.
Они используют девушку, выжмут из неё все, что можно, и бросят. Злотникова и так пережила слишком много, а после такого, возможно, и вовсе никогда не сможет вернуться к нормальной жизни. Впрочем, как раньше, она всё равно уже жить не будет. Скорее всего, если Диана переживет нынешние события, оставшуюся жизнь она проживёт, постоянно оглядываясь и подозревая всех вокруг. Никто не сможет гарантировать, что за Гудзевича и его сына ей когда-нибудь не отомстят.
— Надеюсь, вы не станете возражать? — спросил Феофанов.
Стас услышал в его голосе надежду.
— В данный момент в этом нет никакого смысла, — вынужден был ответить Корнилов.
Тем более, что после того, как Диана назовёт Стасу имя младшего брата Артёма Солонкина, Стас продолжит заниматься своим расследованием и поиском истинного Сумеречного портного. Он не сможет серьёзно помочь Диане, и не факт, что сможет обеспечить её безопасность. ФСБ, какими бы хладнокровными прагматиками они ни были, сумеют защитить девушку лучше. Попутно, конечно, надломив её жизнь ещё больше. Но возражать Стас не стал. Для себя он решил, что будет присматривать за Дианой по мере своих возможностей, если ему это позволят, конечно.
— Думаю, — поглядев в лицо Стаса, произнес Феофанов, — девушке об этом пока лучше ничего не знать.
Его фраза была очень осторожной и носила полувопросительный характер.
— Конечно, — согласился Стас.
Корнилов посмотрел в глаза капитана Феофанова, взгляд у того был изучающий, настороженный.
За окном откуда-то со двора вдруг раздались птичьи крики. Их звонкий щебет усиливался и проникал в дом даже через плотно закрытые окна.
— Что это с ними такое? — спросил удивленный Плотников.
Поддавшись странному наитию, Стас бросился к окну, отдёрнул занавеску.
За окном тянулась освещенная уличными фонарями дорога, за ней поднималась плотная, тёмная стена густой лесополосы. Ничего примечательного. Стас возможно и не увидел бы ничего, если бы вдруг сидевшие на ветках снегири во множестве не спикировали резко вниз.
На глазах у Стаса птицы буквально набросились на что-то. Корнилов вгляделся и тут услышал человеческие крики, громкие ругательства и движение.
— Нас окружают! — крикнул он, отшатнувшись от окна.
Корнилов выхватил револьвер. Его примеру последовали все остальные.
— Занимаем круговую оборону! — приказал Плотников.
Офицеры УГРО и бойцы спецподразделения быстро и профессионально распределились по позициям. В следующий миг раздались выстрелы вокруг дома и внутри него. Зимняя ночь засверкала огненными вспышками.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Четверг, 21 января. События, происходившие несколько раньше выше описанных.
— Ты понимаешь, что ты чудом осталась жива?!
Голос генерала Савельева грозно гремел в стенах его кабинета.
— Ты, вроде, поумнее своих сверстников, да и некоторых взрослых, я думаю, — продолжал сердиться генерал. — Как же ты, едрить твою налево, додумалась-то до такого?! А?! А если бы Бронислав с парнями не успели?! Что тогда было бы?! Ты понимаешь, что вас всех троих: тебя, эту подругу твою и очкарика прибили бы по-тихому и вышвырнули нахрен где-то в лесах?! Понимаешь?!!
Последнее слово он так громко выкрикнул, что я вздрогнула всем телом и, нервно сглотнув, хмуро посмотрела на генерала.
От обиды щипало глаза, хотелось реветь. Мало того, что он орал на меня тут так агрессивно, так ведь он прав во многом. Мало того, что я сама полезла туда! Я ещё и Леру с Лёвой сильно подставила! Из-за мысли о том, что с ними по моей вине могло что-то произойти, меня с остервенением изнутри грызла беспощадная совесть. От осознания, что все могло случиться именно так, как говорил Антон Спиридонович, становилось ещё страшнее, чем в доме.
Все вместе эти переживания угнетали и давили на меня. Я опустила глаза в пол, чувствуя теплые влажные слёзы.
Но Аспирину было плевать, он или не хотел видеть, что я плачу, или ему было всё равно. А последнее добило меня окончательно.
— Что ты мне тут ревешь, Ника! — ничуть не сжалившись надо мной, проговорил Аспирин. — Раньше надо было плакать, когда лезла, куда не нужно!.. Ей богу, некому тебя выпороть, как следует!.. Пока задница бы болела, ты бы точно пом…
— Товарищ генерал, — неожиданно вмешался сидевший напротив меня Бронислав.
Как оказалось, он — новый сотрудник особой оперативно-следственной группы, и теперь тоже служит под началом Стаса.
Аспирин перевёл свой свирепый взгляд на Коршунова:
— Что?
— Я думаю, — Бронислав бросил на меня быстрый взгляд, — девушка уже поняла… весь размер безответственности своего поведения.
Я подняла глаза и украдкой взглянула на него:
— «Чего это он за меня заступается? Совесть замучила, что чуть ухо мне не оторвал? Или что?.. Или он таким способом пытается загладить свою вину? Интересно, а он, вообще, чувствует себя виноватым за свой отвратительный и унизительный для меня поступок? Что-то непохоже.»
Воспоминание о пренебрежительном и скотском обращении Бронислава со мной расцарапало жгучее чувство обиды с ещё большей силой. Я расплакалась. Тихо, сдавленно заплакала, опустив голову вниз.
Всё, что я пережила за последние пару часов, тяжкой грудой камней легло на душу. И я больше не могла её нести…
Бронислав и генерал Савельев молчали. Затем кто-то сел возле меня, и я почувствовала широкую ладонь на своём плече. Я подняла заплаканный взгляд на Бронислава. Перед глазами все расплывалось, я не видела его лица, да и вообще ничего вокруг не видела.
— Ладно, Ника, извини, — ворчливым голосом произнес генерал Савельев. — Я сорвался… Но ты тоже хороша!
Я нервно сглотнула. Ладонь Брона чуть крепче сжала мое плечо.
— Я п-просто… я не знала, что делать…
— Мне позвонить!!! Вот что надо было делать!
Антон Спиридонович в сердцах хватанул кулаком по столу. Я аж подскочила на стуле и буквально вжалась в стену, поджав колени. С колотящимся сердцем и зашкаливающим пульсом я заплаканными глазами глядела на генерала.
— Товарищ генерал… — укоризненно проговорил Коршунов по-прежнему придерживая меня за плечо.
— Ты её не защищай давай, — пробурчал Аспирин. — Лучше она от меня получит, чем её пристрелят или прирежут! А предварительно, между прочим, Ника, могут ещё и…
— Товарищ генерал! — уже твёрже и громче произнес Бронислав.
Я вновь удивленно посмотрела на него. В голосе Коршунова я неожиданно услышала сталь. Насколько я знаю, мало кто из подчиненных, кроме Стаса, осмеливается иногда повышать голос на Антона Спиридоновича.
Несколько секунд они глядели друг на друга, затем генерал кивнул.
— Ладно, ты прав. Ника, ты всё поняла?
— Да… — всхлипнув, прошептала я.
— Отлично. Можешь теперь рассказать, что там было?
Я поспешно кивая, старательно вытирала слёзы с щёк.
— Товарищ генерал, у вас там салфетки были… — напомнил Брон.
— Да, сейчас, — пробормотал в ответ генерал Савельев.
Он извлёк из ящика стола пачку салфеток и протянул мне.
— Держи, Ника. Вытри слёзки, и это… извини меня, правда. Просто я испугался за тебя.
Он прокашлялся. И мне показалось, что он таким образом пытается скрыть охватившее его смущение.
— Я понимаю, — я с благодарностью воспользовалась салфетками. — Простите…
— Ладно, рассказывай давай.
Я неуверенно оглянулась на Бронислава. Генерал Савельев верно понял мой взгляд.
— Коршунов, сходи-ка в архив, поищи мне документы по…
Аспирин на пару мгновений задумался.
— По «глухарям» связанным с детоубийствами.
— Товарищ генерал, но…
— Коршунов, — надавил Аспирин, — выполнять! Ты забыл, где ты находишься, старлей?
— Есть, — недовольно пробурчал Бронислав.
Он убрал руку с моего плеча и встал. А я неожиданно для себя ощутила неприятную прохладу на плече, где была его ладонь, как будто на том месте не было одежды. Коршунов вышел, я бросила несмелый взгляд ему вслед. Меня кольнуло какое-то совестливое чувство, но левое ухо у меня до сих пор пекло и болело. Никто ещё со мной подобным образом не обходился! И я нескоро это забуду! Хотя… сейчас мне было его жаль.
— Ника, — напомнил о своём присутствии Аспирин.
Я растерянно оглянулась на него.
— Рассказывай, — велел генерал.
И я пустилась в рассказ. С того момента, как мы выследили Клавдию Фомину, и до того момента, как мы поехали за Нифонтом Алсуфьевым, приняв его за Портного.
Когда я рассказывала о своих видениях и рыжеволосой даме, по чьей прихоти и убивали девочек, генерал Савельев заметно помрачнел. В его сосредоточенном угрюмом взгляде я увидела нечто похожее на потрясение.
Аспирин рад был бы не верить в мои видения, от которых у непривычных людей кровь стынет в жилах и пульс замирает. Но он слишком хорошо знал — я говорю правду.
Когда я закончила, генерал Савельев почти минуту глядел в стол перед собой, задумчиво поигрывая карандашом.
Я опасливо искоса наблюдала за ним, не осмеливаясь тревожить его.
Я понимала, что для неподготовленного человека, а Аспирин все-таки редко со мной общается, мои видения — это апогей эмоционального потрясения.
— Значит… — вдруг медленно проговорил Аспирин. — Высокая женщина в черном пальто с развевающимися тёмно-рыжими волосами… Значит… обряд? Она так и сказала? Эти убийства — обряды?
Я кивнула.
— Да… Она была невероятно зла, что мы появились там и всё сорвали.
— Она тебе не сказала, зачем ей это всё?
Я замотала головой и опечаленно вздохнула.
— Всё, что она хотела, это убить меня и моих друзей…
— Кстати, а… — Антон Спиридонович взглянул на меня из под седых бровей, и замялся. — Как ты… Как у тебя… ну… это… Как ты смогла… остановить её?
— Я же вам рассказала… — растерянно ответила я. — Я сама не поняла… просто…
Описать то, что там произошло, я не могла никаким образом.
— Я не знаю, — тихо повторила я.
— Да, но… хм… — Аспирину явно было тяжело формировать свою мысль, когда дело заходило о непонятном, о чем-то сверхъестественном и жутком.
— Как это всё случилось? Я имею ввиду… Ты сделала это осознано? Сама?
На последнем слове у генерала Савельева слегка осип и дрогнул голос.
Я снова замотала головой:
— Нет, Антон Спиридонович, я… Я не знаю, как это вышло… Оно… Как-то само…
Я и правда не знала, но нечто похожее со мной уже происходило… Когда я проникла в сознание девушки, чудом выжившей в доме, где печально известный «Монохромный человек» отнял жизни восьми человек.
Тогда таким же неведомым образом у меня появился тот же сияющий свет. Он помог мне справиться с тьмой и кошмарами, которыми Монохромный человек пленил и подчинил сознание той девушки. Но я… я даже представления не имею, что это такое! И признаться, вообще думала, что это было мое воображение, вперемешку с полубредом… Но та девушка после этого очнулась. Очнулась, когда я прогнала Монохромного человека из её сознания.
— «Хорошо, но что тогда было сегодня ночью там на ферме? Что это?! И кто эта женщина?! Я только сейчас, сидя в кабинете у генерала Савельева, задумалась о том, что рыжеволосая, возможно… возможно, так же обладает… какими-то способностями, схожими с моими, и это значит…»
— Ника!
Голос генерала Савельева вырвал меня из прострации глубокой задумчивости, в которую я погрузилась.
— Простите, Антон Спиридонович, — торопливо извинилась я. — Я не знаю, как у меня это получается… Это… Это всё… Так же, как и с моими видениями…
— Ох, — вздохнул Аспирин устало с хмурым видом потирая переносицу. — Знаешь, тебе, возможно, было бы неплохо научиться хоть как-то это контролировать. Ты не думала об этом?
Я лишь вздохнула.
— Конечно думала, Антон Спиридонович, но я не могу. Я пыталась… но у меня не получается!
— Ладно, оставим это пока, — качнул головой генерал Савельев. — Значит, что у нас получается… Что, по сути, Сумеречный Портной — это, как минимум, три человека. Ты так думаешь?
Я несмело кивнула.
— Судя по тому, что я увидела… Да.
Генерал Савельев на несколько секунд задумался. Рот его чуть скривился, придав лицу не то скептическое, не то недовольное выражение.
— Неожиданный поворот, — вздохнул он. — Значит, Стас был прав насчёт Сильвестра Гольшанского… Он не Портной. Ну или, во всяком случае, он лишь один из тех, кто может быть замешан в убийствах. И главная роль, теперь это очевидно, ему не принадлежит.
— Стас редко ошибается, — с необъяснимой гордостью и самодовольством ответила я.
— Да, но пока что вменяемых доказательств, которые мы могли бы предъявить, и которые доказывали бы невиновность Сильвестра, как Портного, у нас нет.
Я хотела было напомнить, что мы с Лерой и Лёвой спасли Раду. И хотя девочка до ужаса напугана и вообще пережила страшнейший кошмар, я могла бы попробовать осторожно поговорить с ней. Но когда я открыла рот, чтобы сказать это, меня буквально утянуло во внезапно нахлынувшее видение…
…Наполненный приятной свежестью ночной воздух овевает меня, подхватывает и несет. Я лечу и свободно порхаю над снежными шапками верхушек деревьев. Внизу под собой я вижу точки ярких огней. Это светятся пыльные и грязные города больших, двуногих и очень шумных существ. Они не заботят меня. Я слишком высоко. Я в ночи, на ветру. Я свободна и вольна лететь, куда хочу.
Лететь?.. Я не сразу осознаю, что у меня есть крылья и перья! Я лечу! Чёрт возьми!!! Я лечу!!! Я лечу… на крыльях, я… Что происходит? Где я? Кто я?..
Ощущая дикое беспокойство, я плавно и ловко пикирую вниз на одну из припорошенных снегом веток.
Внизу подо мной деревья сплетаются распростёртыми тёмными ветками. Учащённый стук сердца заполняет всё моё тело. Меня одолевает паника и растерянность. Я не могу понять, что происходит, и в чьем я видении!
Пока я соображала, что вообще такое творится, вокруг меня воздух наполнился быстрыми, шумными хлопками и птичьем клёкотом. Я быстро оглянулась. Зрение у меня было очень странное. Вроде бы невероятно зоркое, но от этого крайне непривычное и потому неудобное.
Вокруг меня на ветки ближайших деревьев с криками уселись десятки птиц. Я вглядываюсь в них, в их алые перья на груди. Снегири! Я окружена стаей клокочущих и свиристящих снегирей! Стоп!.. Сердце бьётся быстрее! Так ведь я и сама снегирь! Я — снегирь! Я в теле или, вернее, в сознании маленькой, красногрудой птички. В разуме снегиря!..
Пока я пытаюсь справиться с шоком от осознания внезапного открытия, в окне на втором этаже стоящего вдалеке дома происходит движение. Какой-то мужчина ходит по комнате, а потом смотрит в окно. За его спиной на кровати сидит девушка. Я вглядываюсь в лицо мужчины, и из моего рта, точнее клюва, вырывается звонкий щебет.
Стас! Это был Стас! Он стоял и с хмурым видом глядел в окно. Затем вдруг повернулся и подошел к девушке, что сидела на кровати.
Я чуть было не сорвалась с ветки. Хотелось полететь к нему и скорее всё рассказать. Обо всём, что произошло, пока его не было в Москве. Но я вовремя вспомнила, что кроме птичьего щебета и клёкота я не могу издавать никаких других звуков.
Стас слушал девушку, я видела, что она что-то рассказывает ему, опечаленно опустив голову. Корнилов выслушал девушку и вышел из комнаты. Я решила попытаться подлететь поближе к дому, чтобы просто взглянуть в окно на Стаса. Чтобы просто увидеть его… Я и не задумывалась, как сильно истосковалась по нему за то время, что мы не виделись! Но внизу подо мной внезапно раздались поскрипывающие звуки шагов. Я опустила голову. И увидела несколько тёмных силуэтов. Они украдкой двигались вперёд, приближаясь к дому, в котором были Стас и та неизвестная мне девушка.
Сердце забилось с новой силой. Электризующая кровь тревога стиснула всё мое тело. Я посмотрела на дом, где был Стас. И снова наприближающихся к нему людей. Хотя я была в птичьем мозгу, это не помешало мне узнать оружие в руках темных силуэтов.
Оружие! У них оружие! Оружие! Это враги! У меня интенсивно пульсировали вены. Тревожное чувство раздирало меня изнутри. Нужно предупредить Стаса! Скорее! Во чтобы то ни стало!.. Но как, чёрт побери, это сделать?!
Люди с оружием тихо во тьме окружали дом, где были Стас и та девушка. Они двигались осторожно и очень тихо подкрадывались ближе к дому. Тихо?! Тихо, значит… Ах тихо?!! В тишине?! Ведь им это важно…. Ну хорошо-хорошо…
Я подлетела ближе к дому. Удивительно, но остальная стая снегирей так же вспорхнула вслед за мной, и птицы вновь расселись на ближайших ветках.
И в следующий миг я просто закричала… Я пыталась кричать слова, но из клюва снегиря, в сознании которого я пребывала, вырывался лишь громкий пронзительный щебет. Мне вторили другие снегири. Через несколько секунд над небольшим посёлком зазвучал переливчатый клокочущий хор тонких свирелей и криков красногрудых птичек.
Люди с оружием внизу непонимающе вертели головами, растерянно оглядывались. Было заметно, что они и так нервничают. А оголтелый, нарастающий и свирепый птичий крик серьёзно мешал им и сбивал с толку.
Я увидела ближайшего человека. Он целился в дом из длинной винтовки.
Не долго думая, я взлетела с ветки и спикировала вниз. Маленький снегирь слушался меня куда лучше, чем та волчица… Я подлетела к мужчине. Он не обращал на меня внимания. Цепкими птичьими лапками я сорвала с него его шапку.
Он вскрикнул, взглянул вверх. Грянул мощный выстрел. Я закричала птичьим щебетом, уронила его шапку в снег и бросилась в сторону. А за мной, вся стая снегирей, оглашая ночную окрестность яростным щебетом, набросилась на прячущихся между деревьями людей.
Послышались звуки хаотичных выстрелов. Сев на ветку неподалёку я с удивлением и взволнованно стучащим сердцем наблюдала, как снегири с неожиданным яростным стремлением набросились на вооруженных мужчин.
Никогда бы не подумала, что эти красивые зимние птички, любители поклевать ягоды рябины, способны так неистово атаковать людей!
Мужчины в темной камуфляжной униформе неуклюже отмахивались от наседающих на них птиц. Некоторые пробовали отстреливаться. На моих глазах несколько снегирей получили шальные пули в свою алую грудь и тихо рухнули в снег. Никогда бы не подумала, что эта печальная картина вызовет во мне такое же чувство горького сожаления, как если бы на месте птиц были люди!..
Из дома, в котором находился Стас, зазвучали ответные выстрелы. И многие из мужчин, что пытались окружить дом, закричали от полученных пулевых ранений. Я разобрала несколько громких ругательств, в которых слышалась боль и бессильная злость.
Снегири отпрянули прочь, продолжая отчаянно щебетать, стая взмыла вверх.
В окнах стоящих вокруг обычных жилых домов вспыхнул свет. Я увидела человеческие фигуры возле окон. И тут же мне захотелось прокричать им в лицо, чтобы они все немедленно выключили свет и отошли от окон. Как можно проявлять такое легкомысленное любопытство, когда внизу явно гремит яростная перестрелка?!
Ночь буквально грохотала от автоматных и пистолетных выстрелов. Я взглянула на дом, в котором находятся Стас и девушка, о которой он явно заботится. В окне второго этажа я увидела ту девушку, с которой говорил Стас. И она, прижав руки к лицу, пятилась в сторону. Что там происходит? Чего испугалась эта девушка?! Она ведёт себя так, словно кто-то проник в её комнату…
Затем я увидела мужчину, что с хладнокровным лицом целился в девушку из пистолета. Он держал оружие в правой вытянутой руке и что-то, торжествующе ухмыляясь, говорил перепуганной девушке. Я видела, как она кричит. Но из-за шума пальбы её явно никто не слышит. Ни Стас, ни другие полицейские, которые ему помогают. Чёрт! Этот мужчина тоже полицейский! Что же он творит!..
Я заставила снегиря слететь вниз и резко взмыла вверх. Описав резкую дугу, я оказалась на окне второго этажа. Я увидела, как девушка с темными волосами вжалась в стену. На её лице были страх и слёзы. Она что-то умоляюще говорила стоящему перед ней мужчине с неприятным заостренным лицом. Тот щурил глубоко посаженные глаза и, скривив губы в гадкой ухмылке, что-то с издёвкой говорил в ответ.
Не отдавая отчёт своим действиям, в отчаянии пытаясь спасти эту девушку, я старательно застучала клювом в окно. Я продолжала бить по стеклу, пока мужчина с изумлением на лице не обернулся в мою сторону. Девушка попыталась использовать этот шанс, бросилась бежать. Мужчина с перекошенным, искаженным злобой лицом резво развернулся ей вслед. Сверкнула вспышка выстрела, быстро грянула ещё одна.
Я увидела, как девушка на бегу рухнула вперёд, но её поймал вбежавший в комнату Стас. Одной рукой он держал девушку, а второй целился из револьвера.
Мужчина с заостренным лицом уже неподвижно лежал на полу. На ковре под ним быстро расширялось темное, багровое пятно крови. Потеряв на миг способность дышать, я взглянула на девушку. Та была жива, но ранена. Она что-то прошептала Стасу. Я с участливым беспокойством глядела на неё. Корнилов вдруг поднял взгляд и посмотрел прямо на меня. Одновременно с бурным тревожным чувством я испытала неожиданный прилив странного радостного облегчения. Серебристый взгляд Стаса всегда внушал особое приятное и уютное чувство спокойствия, уверенности и собственной защищённости.
И до этого короткого мига встречи наших взглядов я и не подозревала, как сильно соскучилась по Стасу!..
В следующий миг видение исчезло. И первое, что я увидела, когда мир вокруг меня прояснился и мой взгляд сфокусировался, это было нависающее надо мной лицо генерала Савельева.
— Ника… — прогудел он сдавленным, басовитым голосом и шумно вздохнул. — Чёрт, девочка… Как же ты меня напугала, а!
Я огляделась. Я полулежала в широком кресле самого Антона Спиридоновича.
От этого меня поразила дикая неловкость. Чувствуя, как запылали щёки, я попыталась подняться, но голова была ещё тяжёлой и сильно кружилась. Едва я сделала попытку подняться, как меня качнуло вбок, но стоящий рядом генерал Савельев легко поймал меня и без труда опустил в кресло.
— Ника… — нерешительно обратился ко мне Антон Спиридонович.
— Нужно позвонить Стасу, — тихо проговорила я и подняла взгляд на Аспирина.
Тот замер, слегка нахмурился:
— Что ты сказала?..
— Нужно позвонить Стасу! Прямо сейчас! — почти закричала я, охваченная нервными переживаниями.
— Хорошо, хорошо, — успокаивающе произнес в ответ генерал. — Сейчас я позвоню ему. Не переживай, ладно? Всё будет хорошо…
— Звоните, пожалуйста, звоните ему! — умоляющим голосом просила я.
Меня пожирало паническое чувство. Хотелось услышать голос Стаса. Узнать, что на самом деле там произошло? Насколько правдиво то, что я сейчас увидела?
Аспирин, хмуро и задумчиво глядя на меня, уже набирал номер Стаса.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Четверг, 21 января
Время текло по-садистски медленно. Если бы взгляд человека обладал физической силой, Корнилов уже протёр бы своим взглядом дыру в стене городской больницы. Больше всего в жизни Стас всегда ненавидел ситуации, на исход событий в которых он никак не может повлиять. И сейчас как раз такое положение дел. Хоть старший лейтенант Величко и промахнулся, и его пуля не убила Диану, она нанесла серьёзную рану. Было задето левое легкое девушки. Стас едва успел довезти её до ближайшей в городе больницы.
И сейчас ожидание становилось невыносимым. Шёл уже третий час с тех пор, как Диану забрали на срочную операцию.
Корнилов отчаянно переживал за Злотникову. Ему было искренне жаль её. Она не должна была ввязаться во всё это и не должна была поймать пулю!
Но госпожа Судьба, как водится, не особо интересуется нашим мнением относительно нашего же будущего. Конечно, помимо человеческой жалости, Стаса не меньше беспокоило и то, что девушка может умереть, так и не сказав ему имени Поклонника Елизаровой.
Сейчас, сидя в одиночестве в коридоре больницы, он мысленно ругал себя. За всё сразу. За то, что не потребовал от Дианы нужное имя сразу и на месте. За то, что оставил её одну и не учёл, что у такого могущественного криминального авторитета, как Гудзевич. могут быть свои люди даже в УГРО.
Стас не мог себе простить и то, что не смог найти выход из опасного положения дел и найти наиболее безопасный путь для возвращения в Москву с Дианой. В том, что случилось, Корнилов видел исключительно собственную вину. Он закрыл глаза и несколько секунд прокручивал в голове всё случившееся за последние несколько часов.
В коридоре послышались шаги, Стас оглянулся. К нему приблизились двое врачей. Коренастый, седовласый мужчина с блеклыми глазами и второй— темноволосый, моложе и повыше. Корнилов немедленно поднялся им навстречу.
— Нам удалось стабилизировать её состояние, — сходу сказал седой доктор. — Но ей необходим максимальный покой и долговременная госпитализация.
Стас молча кивнул.
— Я знаю, что вы торопитесь в Москву, — продолжил уже темноволосый и более молодой доктор, — но уверяю вас, что Диане сейчас категорически не рекомендуются даже минимальные нагрузки.
— В противном случае, — снова заговорил седой хирург, — есть огромный риск возникновения коматозного состояния, в которое девушка может погрузиться на… неопределенное время, с туманными перспективами выздоровления.
Слова седого доктора и тон, каким они были произнесены, не оставляли сомнений в истинности столь мрачного прогноза.
— Она сейчас в сознании? — спросил Стас.
Доктора переглянулись, темноволосый взглянул на часы.
— Через пару часов должна прийти в себя.
— Я могу… побыть с ней? — спросил Стас.
— Конечно, — мягко ответил седой врач.
Когда он вошёл к ней, девушка неподвижно лежала на больничной койке.
Корнилов осторожно присел в кресло рядом с ней. Поддавшись странному побуждению, он протянул руку и по-отечески накрыл её маленькую ладошку.
Стас смотрел на лицо Злотниковой. Казалось, девушка безмятежно спит, пребывая в сладких сновидениях. Легонько поглаживая её руку большим пальцем, Стас перевёл взгляд в окно. В памяти всплыл момент, когда он увидел в окне того снегиря, ту маленькую красногрудую птичку, которая фактически спасла жизнь Диане. Именно она, эта пичужка, отвлекла предателя Величко в момент выстрела, и тот промахнулся. Если бы он попал в цель, Диана бы умерла на месте. Стас помнил момент, когда одновременно ему на руки упала раненая Диана, когда он поймал её левой рукой, а правой выстрелил в грудь Величко из своего Кольта. В памяти Стаса глубоким оттиском отпечатался тот короткий, но значительный миг, когда он после выстрела взглянул в окно.
Когда он увидел того снегиря. Когда увидел его глаза… Они были искристо-синими… Стас был уверен, что это не шутка природы. И ему не показалось. Не бывает у птиц таких глаз, да и людей он таких не видел. Разве что только у одного… у одной…
ВНЕЗАПНЫЕ РЕПРЕССИИ!
Пятница, 22 января
Как стало известно, с раннего утра четверга и сегодня в пятницу начались неожиданные аресты бизнесменов, политических деятелей и чиновников разного уровня.
Полиция и другие правоохранительные органы пока воздерживаются от комментариев. Известно только, что открыто одновременно более двадцати уголовных дел!
Что это? Глобальная зачистка? Удаление неугодных власти бизнесменов и чиновников? Банальный передел собственности? Или же все эти люди замешаны в каком-то поистине ужасном антигосударственном преступлении?
Мы продолжим внимательно отслеживать развитие событий и держать вас в курсе.
Новостной портал «Московский курьер».
ЕЛИЗАВЕТА ГОЛЬШАНСКАЯ
Пятница, 22 января. Поздняя ночь.
Отражения огней ночной столицы ползли по стеклу чёрного майбаха.
Сидящая на заднем сиденье автомобиля Елизавета сосредоточенно размышляла о предстоящем разговоре. Беседа явно обещает быть непростой. Именно поэтому совсем неподалёку, прикинувшись обычными прохожими, будут дежурить люди из её охраны.
Роскошный автомобиль проехал через распахнутые металлические ворота. Теперь вместо озаренных тысячами огней городских улиц за окном майбаха мрачнели угрюмые серые здания заводского типа.
Коснувшись сенсорного меню мультимедиа Елизавета произнесла:
— Гриша, останови здесь.
— Елизавета Марковна? — обеспокоенно спросил водитель.
Он, на самом деле, тоже был никакой не водитель, а один из её лучших охранников.
— Всё в порядке, — мягко ответила Елизавета, чуть улыбнувшись.
Ей импонировала щепетильная забота этого красивого парня, пусть и мотивированная лишь финансами. Елизавета иногда позволяла себе представлять и думать, что её охранники, в частности красавчик Григорий, действительно переживают за неё по личностным мотивам. Впрочем, определенная преданность у её службы безопасности однозначно есть, и они это доказывали не раз.
— Странное место для встречи, Елизавета Марковна, — ответил в динамиках салона голос Григория.
Он был насторожен и напряжен.
— Да, но он сам назначил встречу здесь, — пожала плечами Елизавета.
Она не слишком боялась за свою жизнь. Елизавета Гольшанская отлично знала, что никто в здравом уме, особенно когда вся семья знает, куда и к кому она поехала, на посмеет причинить ей вред.
Елизавета сама открыла дверцу автомобиля и выбралась на улицу. Вокруг неё утопали в ночи очертания серых зданий с полуразбитыми окнами. То тут, то там виднелись груды всякого металлолома. Брошенная строительная техника, какие-то ящики, проржавевшая арматура и прочее, тому подобное. Обстановка была более, чем зловещая. И редкие горящие кое-где тускло-желтые фонари только усугубляли это ощущение.
Елизавете стало некомфортно и страшновато. Хотя она знала, что за ней наблюдают и её стерегут, и никто не даст её в обиду, ей было неприятно.
— Елизавета Марковна, — послышался голос начальника её охраны в маленьком наушнике, — к вам приближается какой-то человек. Он один, рост выше среднего, не вооружен.
— Не трогайте его, — ответил Елизавета.
— Как скажете.
Елизавета и сама слышала приближающиеся шаги. Обернувшись, она увидела идущего к ней мужчину. Он, вольготно пошаркивая, неторопливо шёл к ней и курил.
— Ты специально выбираешь такие места, где ночью ни души? — строго и холодно спросила Елизавета, когда мужчина подошел ближе.
— А ты бы предпочла какой-нибудь ресторан в центре? — с насмешкой спросил приблизившийся к Елизавете Аккорд.
— С тобой, Леон, я бы и в самое дешевое кафе не зашла бы, — презрительно скривила губы Елизавета. — Говори, зачем ты меня звал, у меня мало времени.
Корф пожал плечами.
— Вы со своим внуком давите на моих партнёров. Всё больше людей боятся со мной работать.
Он усмехнулся и щелчком пальца отправил сигарету в сторону.
Елизавета взглянула вслед исчезнувшей в темноте яркой искре тлеющей сигареты и посмотрела на Корфа.
— Я теряю деньги, Елизавета, — голос Аккорда утратил шутливую игривость.
— Что ж, значит, наши контрдействия приносят плоды, — победно улыбнулась ему Елизавета.
— Контрдействия? — переспросил Леон и чуть склонил голову набок. — Вы повышаете проценты на кредиты компаниям, которые работают со мной, подговариваете владельцев других банков делать то же самое для моих предприятий и вынуждаете меня поднимать цены на основную продукцию, которой я зарабатываю.
— Забавно слышать слова «зарабатываю» от вора и грабителя, — усмехнулась Елизавета. — А что до твоих предприятий, то наши меры куда гуманнее и эффективнее, чем вертолёты с пулеметами, которые расстреляли бы твой дом, убив огромное количество твоих людей и едва не убив твоих близких!
Елизавета не смогла сдержать ярости, голос её дрогнул.
— Вертолёты? Расстрел людей? — вкрадчиво переспросил Леон. — Елизавета, ты же умная баба, подумай. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я действовал подобными методами?
— Всё когда-то случается впервые, — ядовито ответила Гольшанская.
— И всему есть предел, — напомнил Леон. — Если бы я действительно пытался вас запугать, я бы действовал более аккуратно. Например, мне не так трудно надавить на некоторых ваших крупных акционеров, чтобы они начали массово сбрасывать акции на бирже. А ещё я могу повлиять на логистические компании и подрядчиков, которыми пользуются некоторые строительные компании. Слышал, Мостинвест банк сейчас вкладывает деньги в постройку новых жилых комплексов по стране… Ну и потом, не будем забывать, что твой сынок тянет срок в «Чёрном дельфине». Ты правда думаешь, что я не смог бы, если бы захотел, достать его?
— Чего ты хочешь, Леон? — слегка скривившись, спросил Елизавета.
— Чтобы ты поверила в мою непричастность. Елизавета, я похож на идиота? Ответь честно.
Гольшанская испытующе взглянула на него и вздохнула.
— Ну хорошо… если не ты, Леон, то кто?
Она посмотрела на него, чуть прищурив глаза. Корф в ответ лишь пожал плечами, качнул головой.
— Кто угодно, кому выгодно нас поссорить.
— Поссорить? — обманчиво воркующим голосом переспросила Елизавета. — Мы ведь и не дружили никогда, Аккорд. Помнишь? Помнишь, сколько раз ты угрожал моему сыну? Сколько раз требовал от него денег и солидную часть акций?
— Но, во-первых, я предлагал многое взамен, — подняв указательный палец, усмехнулся Аккорд. — А во-вторых, мы никогда и не воевали в открытую. Помнишь, Елизавета? И уж точно ни тебе, ни мне не пришло бы голову применять вертолёты и обстреливать из пулемётов дома друг друга! Чёрт возьми, да такого в нашей стране даже в худшую пору девяностых не было! Никто тогда не решился, да и сейчас тоже! Это же не просто прилететь и пострелять!.. За такие вещи любого даже самого влиятельного человека прихватят за задницу!.. Меня уже, между прочим, четыре раза на допрос вызывали, Елизавета. Почти во всех моих офисах провели наглый и беспардонный обыск! На что по-твоему я надеялся, когда якобы послал к вам вертолёты? Что меня никто не тронет? Вот если бы я на внедорожнике остановку с людьми протаранил, я бы ещё смог попытаться вывернуться, в нашей стране это иногда возможно… Но чтобы, чёрт возьми, устраивать такое шоу с вертолетами и перестрелками!.. Нет, Елизавета, это самоубийственный идиотизм!
Пока Леон говорил, Елизавета внимательно его слушала.
— То есть ты считаешь, что нас хотят столкнуть лбами? — спросила Гольшанская уже не столь недоверчиво.
— Очень вероятно, — кивнул Аккорд.
— У тебя есть подозреваемые? — помедлив настороженно спросила Елизавета.
Корф ухмыльнулся.
— Посмотрим, кто предложит тебе или мне свою помощь.
Брови Елизаветы изящно выгнулись вверх.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Пятница, 22 января. Поздняя ночь.
Эхо моих тихих шагов пугливым шепотом разлеталось по коридору больницы. Неудивительно, что здание погружено в такую тишину. На улице глухая поздняя ночь. Не спят только всякие клубы, бары и люди, которым по профессии необходимо дежурить. Например, медсестра, которая далеко не сразу решилась впустить меня в хирургическое отделение детской больницы, куда доставили бедную Раду. Мне очень хотелось увидеть малышку снова. Я очень переживала за то, как она перенесёт всё, что произошло сегодня.
Наверняка, такие жуткие события оставят неизгладимый след в воспоминаниях Рады. Я шла по коридору к её палате и вспоминала, как сама довольно часто просыпалась по ночам из-за ужасающих воспоминаний, которые терзают меня и во снах.
Я вспоминала, как часто плачу от страха и одиночества, когда понимаю, что мне никто не поможет справиться с этим. Я не смогу избавиться от кошмарных видений и снов, которые имеют прямую связь с реальностью.
Я отлично знаю, что значит просыпаться, содрогаясь в постели, с криком и с испариной на лице. А сколько бессонных ночей я провела с чашкой в руке, просто глядя в окно из своей комнаты! Были моменты, когда я боялась засыпать. Боялась снова увидеть убийства, изнасилования, садистские пытки, суициды, аварии и прочие ужасы, которыми очень щедро наполнено существование людей. И теперь на похожие мучения может быть обречена одна маленькая, абсолютно одинокая шестилетняя девочка.
В пакете, который я несла в правой руке, лежали сладости и упаковка с куклой Алёнкой из «Сказочного патруля». Я подумала, что малышке Раде понадобится какое-то утешение после всего случившегося. Ей очень важно понимать, что она не одна, что на неё не наплевать, что есть кто-то, кто позаботится о ней.
Я дошла до нужной палаты, остановилась перед дверью. Вздохнула и вошла внутрь. В палате было темно, но Рада ещё не спала. К моему удивлению, она с увлечением слушала, как приятный мужской голос под светом лампы читает ей книжку. Я так и замерла на пороге, скованная удивлением. Потому что в кресле рядом с кроватью Рады сидел Бронислав Коршунов собственной персоной!
— Ника! — радостно пропищала Рада и, вскочив с койки, босая бросилась ко мне.
Я улыбнулась, присела и обняла подбежавшую девочку.
— Я думала, ты ко мне больше не придёшь! — прохныкала Рада мне на ухо.
— Ну ты что, солнышко, — проворковала я, чувствуя слёзы на глазах, как я могла не прийти.
Маленькие ручки Рады с чувством стиснули мою шею. Я закрыла глаза и вздохнула, ласково прижимая к её себе. Я очень боялась, что придя в палату к Раде, застану её перепуганной, спрятавшейся под одеялом от всех и затравленно выглядывающей оттуда. И я была несказанно рада, что мои опасения не оправдались.
— Кстати, — улыбнулась я, когда Рада отпустила меня, — это тебе.
Рада робко заглянула в пакет. Потом подняла на меня взгляд своих небесно-голубых глаз и прошептала:
— Это, правда… для меня?
— Правда, солнышко, — кивнула я.
Этот подарок был меньшее, что я могла для неё сделать. Рада свернула пакетик, прижала к груди и посмотрела на меня.
— Пока тебя не было, ко мне пришёл дядя Бронислав. Он успокоил меня, я перестала плакать и даже бояться. А сейчас я слушаю историю про «фею Алису и волшебника Синелесья».
— О-о… — я бросила взгляд на Бронислава, который глядя на нас, молча пил сок из пластиковой бутылки. — Здорово… Я вижу, тебе нравится.
— Очень! — воскликнула девочка и аж подпрыгнула от восторга.
Я снова взглянула на Бронислава и почувствовала к нему прилив благодарности. Значит то, что Рада в таком хорошем расположении духа, несмотря на то, что случилось, это заслуга Бронислава. Хм, наверное, я поспешила с выводами относительно него. Возможно, он не такой плохой, несмотря на своё обращение со мной.
— Ника, послушай со мной! Тебе понравится! — предложила Рада.
— А-а… — я не была уверена, что это уместно, но отказать Раде не могла. — Хорошо, ладно… Давай.
Рада забралась обратно в постель. А я села во второе кресло, стоявшее ближе к окну. Скинув обувь и забравшись в кресло с ногами, я вместе с Радой начала слушать сказочную историю.
Бронислав, до сих пор не перемолвившийся со мной и словом, откашлялся и продолжил читать:
— Глава восьмая, — проговорил он, — Когда фея Алиса смогла наконец разрушить чары в деревне Говорящих хижин, проклятие невидимости было снято с местных жителей. Радости их не было предела! Благодарные жители деревни смеялись и пели от счастья! Некоторые даже плакали, увидев наконец друг друга! На радостях в той деревне закатили пир, на котором чествовали фею Алису и её волшебство. Но на этом приключения златоволосой феи из Барбарисовой рощи ещё не закончились…
Я, сама того не ожидая, слушала с неожиданным увлечением. Бронислав читал очень выразительно, искусно меняя интонации в разных местах и забавно изображая голос того или иного персонажа. К тому же я заметила, что мне невероятно нравится слушать могучий, сильный и в то же время ласковый и бархатистый бас Бронислава. «У Мирона тоже красивый голос», — вкрадчиво проговорило что-то внутри меня. И я поспешила с этим согласиться.
Рада развернула упаковку с леденцами и угостила меня, а потом Бронислава.
Вкушая фруктовые леденцы, мы с Радой продолжили слушать историю о фее Алисе. Брон пока не мог насладиться конфетами и продолжал усердно, с вдохновением, читать.
Был момент, когда я засмотрелась на идиллическую картинку— Бронислава, который по-отечески сидит возле кровати дочери… ну то есть возле кровати Рады, и читает ей сказку на ночь. Это наблюдение вызвало во мне восторженный трепет и умиление.
Бронислав, видимо, почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что он смотрит мне в глаза. И я тут же опустила взгляд, ощущая, как вспыхнули мои щёки. Но Бронислав продолжил читать. Я слушала, как он читает, и изо всех сил старалась не смотреть в его сторону. Меньше всего мне хотелось, чтобы он ещё раз увидел, как я пялюсь на него. Что вообще со мной такое происходит?.. Этот гад так унизительно и грубо со мной обошёлся, а я тут сижу и любуюсь им! Тьфу!
Через некоторое время Рада заснула. Я поправила на ней одеяльце, погладила по волосам и, не удержавшись, ласково коснулась губами её головы. Подняв взгляд на Бронислава, я увидела, что он странно улыбается. Его улыбка мне не очень понравилось.
— Что тебя так обрадовало? — с легким вызовом спросила я.
— Приятно наблюдать за вами обеими, — усмехнулся он и отложил книжку на тумбочку рядом. — Не ожидал, что ты любишь детей.
— А чего ты ожидал? — спросила я неприязненным голосом.
Мне не хотелось ему грубить, но я и не хотела, чтобы он думал, что я забыла, как он со мной обошёлся. Я не злопамятная, но не терплю, когда со мной обращаются так жестоко и пренебрежительно!
— Ты всё ещё злишься на меня? — спросил он мягко.
И от звука его голоса, глядя на него, я почувствовала, что больше заставляю себя сердиться на него, чем сержусь на самом деле. Сейчас вот на этого Бронислава, который разительно отличается от того, что тянул меня за ухо, я просто не могла уже сердиться.
— Нет, — опустив взгляд, тихо ответила я. — Но ты меня оскорбил таким отношением. Это было не только больно, но и унизительно…
Я погладила спящую Раду по волосам. Улыбнулась, глядя на безмятежное личико девочки. Очень надеюсь, что её сон сейчас самый приятный, какой она только может видеть.
Неожиданно широкая ладонь Бронислава накрыла мою руку. Я застыла, не зная, как реагировать. От его прикосновения по телу прокатилось странное, вселяющее щекотную легкость волнительное ощущение. Я подняла робкий взгляд на Бронислава. Он наклонился ко мне, его губы изгибались в доброй улыбке.
— Прости меня, — попросил он с толикой печали в голосе.
Я несколько секунд завороженно смотрела на него, затем тут же отвела взор и ворчливо ответила:
— Ладно… проехали.
— Я просто очень испугался за тебя, — извиняющимся голосом произнес вдруг Коршунов.
Я снова удивленно уставилась на него.
— Испугался? За меня? — непонимающе нахмурилась я. — Ты… ты же меня совсем не знаешь.
— Да, — легко ответил он, — но мне было бы невероятно жаль, если бы… я очень не хотел, чтобы с тобой приключилось что-то… плохое. Понимаешь?
— С трудом, — ответила я осторожно, — но в принципе… да… наверное.
Наш диалог прервался, наступило неловкое молчание. У меня трепетало сердце, мысли путались в голове. Я хотела что-то сказать, но не знала, что именно. Но Брон сказал сам, причем удивительным образом угадал, что хотела спросить я.
— Ты, наверное, думаешь, зачем я сюда приехал?
Я снова взглянула на него.
— Честно говоря, да. Я думала, тебя послал Антон Спиридонович.
— Нет, — засмеялся Брон. — Просто…
Он взглянул на Раду.
— Я ведь знаю, что у неё никого нет. И подумал, что это будет ужасно, если никто не навестит её. Она пережила такое…
Он покачал головой, не находя слов.
— Она плакала, когда ты пришёл? — спросила я тихо.
Брон молча с печалью на лице кивнул. Я снова сочувственно посмотрела на спящую девочку.
— Забилась в угол, укрылась одеялом и ни с кем не хотела говорить, — шепотом продолжил Брон. — Пришлось долго уговаривать её выглянуть наружу.
— Ты молодец, что пришел к ней, — сказала вдруг я и тут же замолчала.
Как-то это странно прозвучало.
— Спасибо, — поблагодарил Брон.
Он убрал свою руку от моей, и я вновь испытала то неприятное чувство холода и обнаженности, как в кабинете у Аспирина. Когда сидевший рядом Бронислав вышел из кабинета, убрав от меня руку.
Что это такое вообще? Что происходит? Я что… Я… Я что-то чувствую к нему?.. Серьёзно?! Да ну! Не может быть! Я не должна! Это неправильно и, вообще, это невозможно! У меня всё-таки есть парень! И он мне очень нравится! Мне с ним хорошо! Может быть, я даже по-настоящему влюблена в него!..
Я неуверенно взглянула на Бронислава и нерешительно спросила:
— А откуда ты узнал, где я была? Как ты узнал, что я в том доме?
На самом деле, этот вопрос мучил меня с того самого момента, как мы уехали с той мрачной фермы. Я отчасти догадывалась, каким образом Коршунов мог с такой точностью узнать мое место положение, но мне хотелось услышать это от него.
— Тебе не понравится то, что ты услышишь, — усмехнулся Брон.
— Всё равно, — я покачала головой. — Скажи… пожалуйста.
Он вздохнул, посмотрел на меня и произнёс:
— Мы запеленговали твой мобильный.
Хоть я и испытала легкий шок, я была готова услышать нечто подобное.
— Вы отслеживаете мой телефон? — спросила я, не удержавшись от толики возмущения в голосе.
Но возмущаться мне было не с чего, мне всё-таки спасли жизнь. Мне и Лерке с Лёвой.
— Аспирин был уверен, что ты полезешь на рожон и обязательно окажешься в опасности, — ответил Брон. — Как только мы узнали, что ты вечером оказалась в каком-то левом доме, где тебе совершенно точно нечего делать, мы поехали по адресу. А потом… Ну твоя подруга выдала всё и очень просила, чтобы мы поспешили.
Я опустила взгляд и улыбнулась. Лерка…
— А вы поймали Беккендорфа? — спросила я, вновь взглянув на Коршунова.
Меня, и правда, это очень интересовало, но в данный момент я спросила это, чтобы перестать думать о Брониславе так, как… Как я думаю о нём сейчас!
— Нет, — помрачнев, ответил Бронислав. — Он сумел уйти… Это моя вина. Я серьёзно недооценил его.
Он произнес это с такой болезненной досадой и разочарованием, что я прониклась жалостью к нему. Нужно было сказать что-то утешительное, но, как назло, в голову не шло ничего путного. Положение опять спас сам Бронислав.
— Позволь спросить тебя, — вдруг мягко и деликатно проговорил Бронислав.
Я вопросительно взглянула на него, глядя в солнечное золото его глаз.
— Зачем… — начал он и на миг задумался. — Зачем ты всё это делаешь? Зачем помогаешь Корнилову?.. Рискуешь собственной жизнью, проявляешь столько участия и рвения… Зачем тебе это? Ведь не из любопытства же.
Я пару раз растерянно моргнула, тяжело вздохнула и отвела взгляд.
И как ему объяснить? Соврать? А что? А если он не поверит? Не хочется обманывать его, но и правду говорить нельзя.
— Слушай, — нервно сглотнув, ответила я, — я, возможно, отвечу на этот вопрос… Но не сейчас. Ладно?
Я быстро взглянула на него и снова пугливо отвела взор.
— Я… я не могу сказать тебе правду… А врать… Врать тебе мне не хочется.
«Да я и не особо умею» — добавила я мысленно.
Бронислав хмыкнул, вздохнул.
— Ну ладно, — небрежно ответил он. — Как захочешь, расскажешь.
— Обязательно, — пробормотала я тихо.
Дальше мы разговаривали на всякие отвлеченные темы. Я ожидала, что Бронислав попытается все-таки выведать у меня ответы на интересующие его вопросы. Но мы сперва поговорили про щенков-сеттеров, которых мы с Мироном тогда пристраивали, затем про спорт, Брон поспрашивал меня о фигурном катании, потом рассказал, что сам когда-то играл в хоккей.
— Зачем же ты пошел служить в полицию? — хихикнув, спросила тогда я.
— В какой-то момент я, наконец, осознал, что шансов стать хорошим полицейским у меня больше, чем стать знаменитым хоккеистом.
— А ты ещё тщеславен? — удивилась я и тут же отругала себя за дурацкое кокетство.
Он вроде со мной нормально общается, как с равной, и не хочется, чтобы он увидел во мне влюблённую малолетку, которой льстит внимание такого взрослого парня. Кстати, а сколько ему, интересно?
— Мне не столько хотелось славы, — задумчиво проговорил Брон, — сколько добиться тех же успехов, что и другие знаменитые хоккеисты, типа Овечкина или Патрика Кейна.
— Значит, ты у нас карьерист? — резюмировала я со смешком.
— Что ты можешь об этом знать? — засмеялся он. — Ты же ещё учишься!
— Вообще-то я занимаюсь профессиональным спортом, — заметила я. — А там все, кто хочет добиться успеха, тщеславные карьеристы.
Бронислав внимательно посмотрел на меня и ухмыльнулся.
— А мне ты совсем не кажешься тщеславной карьеристкой, — покачал он головой. — Может, ты и станешь олимпийской чемпионкой, но у тебя на это другие мотивы.
— Не стану отрицать, — вздохнула я. — Может, ты и прав.
Мы просидели за разговорами почти до трёх часов ночи. Потом я хотела уйти, но внезапно проснувшаяся Рада, едва не плача, попросила меня остаться «ещё ненадолго». Ну разве я могла ей отказать?
В итоге Рада снова заснула в больничной кровати, а я уснула в том же кресле, свернувшись калачиком. Брон тоже никуда не ушёл, хотя и собирался отлучиться домой.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Суббота, 23 января.
Утром я вздрогнула от звонка мобильного телефона. Тихо застонав, я села в кресле, спустила ноги на пол и взяла свой рюкзачок. Достав мобильник, я увидела, что звонит «Зубастик». Я была не готова сейчас говорить с Мироном. Тем более после того, что произошло тогда на матче. Но всё-таки приняла вызов и, с трудом подавив зевоту, проговорила в трубку:
— Привет, Зубастик…
И тут же прикусила язык. Кожу на лице припекло от наполняющего меня чувства стыда и идиотской неловкости. Я чуть не застонала в голос. Ну какого же чёрта!.. Взять и назвать парня кличкой, которую ты дала ему в телефоне!
— Зубастик? — засмеялся в телефоне Мирон. — Я у тебя в телефоне так называюсь?
— Нет… ну, то есть да… — виновато залепетала я. — Но я просто… Это ничего такого не значит…
— А мне нравится, — весело и радостно произнёс в трубке голос Мирона. — У моей девушки должна быть и фантазия, и чувство юмора. Иначе мы не уживёмся, когда ты переедешь ко мне.
У меня в этот миг ошалело забилось сердце, а мозг и вовсе, казалось, чуть не выпрыгнул из черепной коробки, чтобы убежать подальше от услышанного.
— А-а… — только и смогла выдавить из себя я.
— Не переживай, это будет ещё нескоро, у тебя будет время привыкнуть и подготовиться, — продолжал Мирон.
Я была совершенно сражена. То ли он шутит, то ли действительно рассматривает для наших отношений такую перспективу. Я-то вообще об этом ещё не задумывалась.
— Кстати, ты не хочешь сегодня пораньше приехать? Посидим с тобой до матча, — вдруг произнес Зубатый.
Хорошо, что в этот момент я сидела. Потому что от слов Мирона меня прошибло внезапным осознанием того, что сегодня ещё один матч у «Алигаторов».
Ёлки-палки! В свете всего, что на меня свалилось за последние несколько часов, я напрочь об этом забыла. Хорошо, что Мирон мне позвонил!
— Хорошо, — пролепетала я, — я приеду…
— Отлично! Я за тобой сейчас приеду, и посидим где-нибудь. Тут, рядом с вашей школой, есть парочка неплохих заведений…
— Подожди! Стой… А-а… — я замялась, не зная, что сказать.
Мирон знал, что я пока гощу у Лерки, но не знал, что в данный момент меня там нет, и в ближайший час я вряд ли успею там появиться. А говорить ему, где я сейчас, совсем не хотелось. Потому что я не знаю, как ему всё объяснить!
— М-мирон… я…
— Зубастик, — засмеялся в трубке голос Мирона.
— Что? — растерянно переспросила я.
— Называй меня «Зубастиком», — сказал он. — Из твоих уст меня это просто умиляет… Пожалуйста, принцесса…
— Ладно, — смущенно улыбнулась я. — Зубастик… я сама приеду. Только чуть-чуть попозже. Ладно?
— Ну ладно, я просто хотел, чтобы мы вместе время провели, — голос Мирона ощутимо погрустнел.
— Да, я тоже хочу! — поспешила заверить я.
Я и так чувствовала горечь вины за то, что тогда ушла с его матча, и за то, что не поздравила его, как девушки других игроков. И я очень боялась обидеть его снова.
— Я просто… я… я в больнице, — сдалась я.
— В больнице? — сразу же насторожился Мирон. — Принцесса, что с тобой? Блин, я сейчас приеду!
— Да нет, не нужно, Мир… Зубастик, это… я… это не опасно.
— Точно?
— Точно, — вздохнула я.
— Солнце, — осторожно спросил Мирон.
— Да?
— Ты что, у этого… вашего… ну… женского врача?
Я закрыла глаза, чувствуя невыносимый приступ стыдливости. Ну вот зачем он это спрашивает!
— Да, — выдохнула я, надеясь, что это удержит его от приезда.
— А-а… — протянул Мирон, — Ну ладно… Тогда увидимся! Пока!
— Пока…
— Скажи ещё раз, — вдруг попросил он.
— Пока, Зубастик, — вздохнула я со смешком. Я нажала отбой и спрятала телефон обратно в свой рюкзачок. Как только я его застегнула, то сразу же наткнулась на ухмыляющееся лицо только что проснувшегося Бронислава.
— Кто такой Зубастик? — со смешком спросил он.
— Мой парень, — пробубнила я себе под нос.
— Не думал, что у тебя есть парень, — заметил Бронислав.
Я уставилась на него со смесью удивления и обиды.
— А это ещё почему?
— Ну-у… — протянул Брон и отмахнулся. — Неважно.
Я смерила его хмурым взглядом. Взял и с утра испортил настроение! Почему это он не думал, что у меня может быть парень. Что, со мной что-то не так? Или… Или что?
— Мне нужно уехать… ненадолго, — замявшись, произнесла я.
Брон в ответ пожал плечами:
— Лети, только больше не лезь никуда, будь добра. Имей ввиду, Аспирин сказал, что ещё выкинешь подобный фокус, он тебя под домашний арест посадит.
— Я учту, — слегка сконфуженно ответила я.
Воспоминание о том, как вчера на меня орал Аспирин, нагоняло угрюмую тоску и слезное чувство обиды. Я очень тяжело переносила, когда на меня орут. Да ещё так бешено, как вчера.
Я помотала головой, отгоняя воспоминание о кричащем на меня Аспирине.
Возле своей школы я была чуть больше, чем через час. Как только я вошла внутрь школьного здания, сразу обратила внимание на прямо-таки ошеломляющую тишину. Какая-то удивительная и неприятная пустынность распространялась по всему школьному помещению. У охранника, что увлеченно играл во что-то на телефоне, я узнала, что все собрались в нашем новом спортивном зале. Теперь их у нас, по сути, два.
Охранник сообщил, что приехали спонсоры, которые дали приличную сумму на ремонт второго спортивного зала, оснащения классов новыми компьютерами, установку кондиционеров и многое другое. Всё-таки повезло нам с нашим директором. Станислав Владимирович, как говорят русские, «человек старой закалки». Не знаю точно, что это значит, но я ни разу не слышала, чтобы наш директор присвоил себе чьи-то деньги или пытался заработать, сдавая в аренду школьные помещения всяким подозрительным личностям.
Я написала Мирону. И он через пару секунд ответил, что их с командой затащили слушать, как Гольшанский толкает речь. Я замерла на месте и буквально приросла к полу. Ещё раз перечитала фамилию в сообщении от Мирона.
Гольшанский?! Здесь?! У нас в школе?!! Я почувствовала, как вкрадчивый холодок, словно краешком когтя, легонько царапает кожу на спине. Я понимала, что это не Сильвестр Гольшанский. Но… я помнила того мужчину с размытым лицом из воспоминания Нифонта. Я отчетливо помнила, как Сильвестр, именно Сильвестр, пришел за платьем… за очередным платьем, которое сшил Нифонт. А значит, Сильвестр что-то знает об этих страшных убийствах и о Портном! А если в убийствах, пусть и в роли помощника, замешан Сильвестр Гольшанский, почему не может быть замешана вся его семья? Пугающая, но слишком очевидная мрачная тайна семейства Гольшанских, точно пятно гнили на каком-то фрукте, проступала на их блистательном облике. Это они… Это всё они. Они все имеют к этому отношение! Не верю, что кто-то из Гольшанских мог не знать, чем занимаются Нифонт с Сильвестром! Но кто та рыжеволосая женщина, для которой Нифонт хотел принести Раду в жертву? Я не видела никого похожего среди Гольшанских,
Пока я шла к новому спортзалу, меня раздирало усиливающееся внутреннее беспокойство. Казалось, кто-то с силой сжимает и разжимает мое сердце, и что-то сдавливает легкие. Скользкое предчувствие скорого открытия ужасающей тайны одного из самых страшных убийц современности становилось всё отчетливее.
Ладно… Они ведь не в курсе, что я что-то знаю. Во всяком случае, хочется в это верить. Вспоминая, как вчера Бронислав застрелил Нифонта, я в сотый раз пожалела, что не успела услышать имя из его уст. Хотя я и сердилась на Коршунова, я понимала — он спас мне жизнь. И я была ему за это невероятно признательна.
Я подошла к дверям спортзала, и в этот самый миг оттуда донесся звук бурных аплодисментов. Я замерла на пару секунд, держа руку на ручке двери. И тут услышала знакомый голос нашего директора Станислава Владимировича:
— А сейчас слово нашему спонсору, человеку, который сделал для нашей школы действительно очень много. Именно благодаря щедрости Ореста Сильвестровича Гольшанского мы получили этот великолепный спортивный зал, оборудованный всеми современными удобствами!
Я решилась войти и, приоткрыв дверь, вознамерилась проскользнуть внутрь, как можно более незаметно. Впереди передо мной стояло несколько человек из учителей и ещё двое мужчин в пиджаках с серьёзными минами и наушниками на правом ухе. А все остальные, вся школа с учениками и учителями, расселась на трибунах, вытянувшихся по обе стороны от спортивного зала с его баскетбольными кольцами и стоящими в стороне футбольными воротами.
Я заметила парней в черно-желтых бомберах с гербом команды «Аллигаторы» и, помешкав, направилась к ним. Конечно, в преддверии матча между баскетбольной командой нашей школы и БК «Аллигатор» мне, наверное, стоило бы сесть со своими, но… Во-первых, я там далеко не всех знаю, а во-вторых, могу себе представить, как это будет выглядеть в глазах Мирона и в глазах его друзей! А я и так жутко некрасиво поступила, когда смылась с предыдущего матча «Аллигаторов», пытаясь уследить за Елизаровой.
Я, стараясь оставаться незамеченной, подобралась к зрительской трибуне, где сидели Мирон и его команда с их боевитым тренером. Зубатый перехватил мой взгляд и приветливо помахал мне рукой, я тут же помахала в ответ и внезапно поняла, как сильно успела по нему соскучиться.
Но стоило мне сделать, пару шагов, как внезапно над всем спортивным залом прозвучал обрадованный голос Станислава Владимировича:
— Мы решили предметно выразить нашу безграничную признательность Оресту Сильвестровичу и подарить ему вот такой сувенир…
Я с любопытством взглянула на небольшую сцену в другом конце зала, где стоял директор, завучи и сам Орест Гольшанский. В руках у Станислава Владимировича была не то статуэтка, не то какой-то кубок, отсюда было не разглядеть.
— И мы подумали, что раз речь идёт непосредственно о спортивном зале, о спорте, то будет уместно…
Каким-то неведомым образом предчувствуя нежелательный поворот событий, я заторопилась к зрительской трибуне, очень стараясь, чтобы со сцены, где стояли директор и Гольшанский, меня не заметили.
— …если олицетворение нашей всеобщей благодарности преподнесёт одна из наших лучших учениц, будущая медалистка и блестящая фигуристка, Вероника Лазовская!
Я так и застыла. Стоявшие рядом люди оглянулись на меня, а директор рьяно зааплодировал. Ему тут же начали вторить стоявшие рядом завучи, а через некоторое время, нехотя, подключились и зрительские трибуны.
Я бросила взгляд на Мирона, тот счастливо улыбался. В его осанке, взгляде и выражении лица я заметила что-то похожее на гордость. Ну что ж, буду надеяться, что ему нравится происходящее.
Ощущая пронизывающее прикосновение десятков взглядов, я направилась к трибуне. Зачем Станислав Владимирович втянул меня в это? Мы ведь ничего такого не обсуждали, я вообще не знала, что сегодня к нам приедет Орест Гольшанский. И почему именно я должна вручать ему презент от школы? У нас полным-полно достойных учеников, которые точно справились бы не хуже. И мне, кстати, обязательно об этом напомнят.
Я взошла на сцену, робко оглядела всех взрослых. Два завуча, директор, ещё три каких-то неизвестных мне мужчины в пиджаках и он, Орест Гольшанский. Я взглянула в его глаза, он приветливо улыбнулся мне и кивнул, я ответила тем же.
Орест был похож на Сильвестра. Глаза, нос, скулы и брови — всё это выдавало в нём черты Сильвестра Гольшанского, и удивительно, что ничего из этого не было в облике Нифонта Алсуфьева.
Ощущая слабость в ногах и волнительную робость, я приняла из рук директора сувенир, который он желал подарить Оресту. Это была какая-то странного вида башня. Она была сделана из алебастра и щедро украшена эмалью, глазурью и прочими подобными красками для скульптур. Вместо привычных зубцов или конусовидной крыши у башни была корона, покрытая золотистой эмалью, украшенная орнаментом и сдобренная несколькими цветными стекляшками в виде драгоценных камней. Выглядит, конечно, красиво, и тот, кто это сделал, большой молодец, но не знаю, понравится ли эта вещь такому человеку, как Орест Гольшанский. Я подошла к нему, протягивая башню. Он подался мне навстречу и взялся руками за основание и корону башни.
В тот же миг перед моими глазами встала ночная улица. Поздняя ночь, шумный дождь и пустые тротуары. По дорогам проносятся редкие автомобили. Орест и группа парней едут в какой-то не очень новой, чужой машине. Они угнали её буквально полчаса назад и сейчас живо обсуждали это, упиваясь восторгом и пивом.
— О, смотрите какая! — вскричал вдруг сидевший справа от водителя Орест.
Он возбужденно тыкал пальцем в девушку, что торопливо шла по узкому тротуару вдоль темного дома. Её мятного цвета платье выпускницы тускло светилось в темноте.
— Хороша, — плотоядно ощерился водитель.
Они остановились возле неё, и парень за рулем поинтересовался:
— Эй, красивая! Садись, поехали! Расскажешь, что случилось!
Девушка в мятном платье обернулась, и я с судорожным вздохом узнала в ней Валентину Любинскую, мать Рады!
Я видела, как Валентина обернулась, в свете фар старого автомобиля показалось её заплаканное лицо.
— Отвалите от меня, придурки! — резко и зло выкрикнула она.
— Чего?! — протянул водитель и остановил автомобиль.
— Вообще нюх потеряла! — рявкнул разом рассвирепевший Орест.
Вдвоем с водителем они выскочили из автомобиля и бросились к Валентине. Девушка в ужасе попятилась и в следующий миг бросилась бежать. Вместе с Орестом и водителем помчались ещё двое парней.
Конечно, на каблуках, в платье, перепуганная и заплаканная, Валентина не смогла далеко убежать. Они поймали её и кричащую затащили в угнанный форд.
Дальше я вновь стала очевидцем того, как четверо подонков с непонятным мне ожесточением избивали и насиловали беззащитную девушку. И чем больше она плакала и молила их о пощаде, тем больше они заводились. Им нравились её мольбы и жалостливые просьбы, они наслаждались, видя, как она отчаянно умоляет их. Все четверо получали искреннее удовольствие от её грязного уничижения. Эти четверо молодых изуверов упивались своей безграничной властью над обнаженной, избитой и связанной девушкой.
Я не могла и не хотела больше на это смотреть! Я замотала головой, зажмурилась… Я хотела прекратить этот ужас! Но я слышала их жестокий хохот, я слышала плач Валентины и её дрожащий голос:
— Не надо… не надо… пожалуйста!.. Не надо!..
И следом, как удар хлыста, грянул свирепый крик совсем молодого Ореста Гольшанского:
— А ну заткнись, тварь! Ты сегодня предмет общего пользования! Поняла меня?! Поняла?! Ты будешь делать, всё что тебе скажут! Поняла меня! Поняла?! Он начал бить её. Просто молча, с ожесточением избивать несчастную девушку, а его друзья лишь аплодировали ему.
Я больше не могла терпеть… Это было невыносимо! Это было невозможно! Чудовищность происходящего прожигала душу и сердце, вызывало кошмарное потрясение и паническую истерику.
Я не могла…
— Ника! Лазовская!
Я несколько раз удивленно моргнула, я вновь была в реальности. Директор легонько тряс меня за плечо, стоящие рядом завучи смотрели с изумлением и беспокойством. Орест Гольшанский улыбался… И его переполненная фальшивой любезностью и добротой улыбка вызывала у меня отвращение.
— Ника, отпусти кубок, — прогудел мне на ухо директор.
Я опустила взгляд на свои руки, я и Орест — оба держались за кубок.
Я поспешно убрала руки и потупила взор. Стало жутко неудобно и стыдно, я отчетливо представляла, как глупо выгляжу со стороны.
Я украдкой оглянулась, быстро поймала на себе несколько взглядов с зрительских трибун и тут же, отведя взор, встретилась взглядом с Орестом. Противная улыбка не сходила с его губ.
— Благодарю, — произнес он, слегка покачав в руках врученный мною презент. — Очень приятно принимать такие душевные подарки, да ещё из рук столь очаровательной юной фигуристки.
Я поспешно кивнула, ощущая, как от звука его голоса мне становится не по себе. Я смотрела на него и вспоминала, как он с друзьями измывался над Валентиной, над матерью маленькой Рады. И ни он, ни его друзья так и не понесли за это наказания! Почему?.. Почему так происходит? Почему в нашем мире так часто творится абсолютно безнаказанное зло? Если в мире есть справедливость, светлые и темные силы, если есть добро и зло, почему те, кто творят подобные вещи, совершают такие тяжкие преступления, так часто остаются на свободе, не понеся никакого наказания?
Меня угнетало тягостное чувство чудовищной несправедливости и осознания безнаказанности всякого рода подонков в человеческом обличье!
Когда мне, наконец, разрешили уйти со сцены, я сама не своя от новых сведений поднялась на зрительскую трибуну и села рядом с Мироном.
Зубатый, явно красуясь перед друзьями и (ну конечно же!) перед парнями нашей школы, показательно обнял меня и поцеловал в щеку. Я перевела взгляд на Ореста и тут же отвернулась, потому что Гольшанский опять смотрел на меня. Пока Станислав Владимирович заканчивал свою речь, Орест продолжал пялиться на меня и странно ухмыляться. Он ведёт себя так, как будто что-то такое знает, о чем я даже не догадываюсь.
После праздничной речи трибуну быстро убрали, Гольшанский и его свита уселись вместе с директором на обособленных местах в первых рядах. А на поле вышли судьи и несколько старшеклассников, они быстро приготовили пол к баскетбольному матчу.
Я заметила Лерку и Лёву, которые сидели на другой зрительской трибуне. Лерка что-то быстро говорила Синицыну, а тот с недовольным выражением лица молча кивал. Перехватив мой взгляд, Лерка немедленно и взволнованно замахала мне рукой. Я, вымученно улыбнувшись, все ещё ощущая на себе пристальный взгляд Ореста Гольшанского, помахала ей в ответ. Я старалась не думать о том, как выгляжу в глазах всей школы, сидя на трибуне болельщиков противоположной команды. Я очень искренне надеюсь, что меня за это потом не повесят.
Когда поле было готово, главный судья жестом показал игрокам обеих команд, чтобы они готовились. Мирон и остальные «аллигаторы» поднялись со своих мест, снимая куртки с гербами. Их тренер ободряюще захлопал в ладоши:
— Так, собрались! Никому не расслабляться!
Мирон уже в майке и шортах наклонился ко мне для поцелуя. Я, застеснявшись, сперва подалась назад — мало того, что я села на другую трибуну, так ещё и показательно целуюсь с игроком команды противника.
Но потом я передумала: «Ой, да и ну и что! Пусть думают, что хотят!..»
Я сама подалась вперёд и позволила Зубатому поцеловать меня. Поцелуй вышел долгим, жарким и гораздо более откровенным, чем мне бы хотелось. Ну и пусть.
Мирон счастливо улыбнулся мне и побежал на поле к своим. Я смотрела на него, жизнерадостного и улыбающегося, и его счастье передавалось мне. Я чувствовала на себе десятки возмущенных взглядов с противоположной трибуны, но мои отношения с моим парнем их не касаются. А баскетбол — это спорт, а не война (хорошо бы ещё, чтобы все это знали и понимали).
Через несколько секунд прозвучал свисток судьи, и игра началась.
Матч проходил бурно, с яростными и громкими криками на обеих зрительских трибунах.
Я опасалась смотреть в сторону Ореста, я боялась вновь поймать на себе его взгляд. Но я не могла его не чувствовать. Казалось, Орест Гольшанский, каким-то непостижимым образом мог касаться меня взглядом. И от этих мыслей становилось страшно. Страх вязкой тяжелой массой наваливался на меня, затуманивал сознание и стискивал легкие. Но я показательно радовалась, иногда кричала вместе с другими болельщиками «аллигаторов и старательно аплодировала, когда Мирон забрасывал мяч в кольцо. В кольцо сборной по баскетболу нашей школы. М-да… Чувствую, я за это позже непременно поплачусь.
Аллигаторы выиграли. Нет, не просто выиграли, это был разгром!
Семьдесят два — двенадцать. Полное уничтожение сборной двести восемьдесят второй школы. Если у нас воспримут это слишком болезненно, я, пожалуй, «заболею» на недельку, чтобы ни у кого не возникло соблазна вымещать на мне раздражение за проигрыш наших баскетболистов.
Когда игра закончилась, трибуна, на которой я сидела, взорвалась победными криками и аплодисментами. Кто-то даже взорвал над головам несколько хлопушек, засыпав ряды со зрителями разноцветными блестящими конфетти.
Мирон на радостях заключил меня в свои объятия. Обнимая Зубатого, я старалась не обращать внимания на резкий, солёный запах пота, который его окружал. Он был так счастлив и так радовался своей победе, что я не посмела от него отстраниться или, тем более, указать ему на его конфуз.
— Ты видела?! Видела, как я забросил последних два мяча?! А?! — восторженно, с нескрываемой радостью, спросил меня Мирон.
Его глаза горели, светились счастьем. Он весь сиял, как и вся их команда. Команду и болельщиков «аллигаторов» охватила победная эйфория.
После игры я хотела поговорить с Лерой и Лёвой, мне нужно было многое им рассказать. Но мне пришлось остаться с девушками других баскетболистов, пока сами «аллигаторы» отправились в душ.
— А твой сегодня молодец, — с какой-то хитроватой улыбкой заметила стоящая рядом со мной Инга.
Сегодня она была одета куда проще, чем на прошлом матче «аллигаторов», в полосатый пуловер и тёмные джинсы.
— Да, видно, у него было вдохновение, — согласилась я.
— Интересно, — лукаво протянула Инга, — что или, может, кто его так вдохновил? А?
Я смущенно улыбнулась и отвела взор.
— Знаешь, — проговорила вдруг Инга, — ты совсем не похожа на прежних девушек Мирона.
Я с интересом взглянула на неё. Я как-то совсем забыла, что эти девушки вполне могут знать Мирона гораздо дольше, чем я. Осознание этого, к моему удивлению, вызывало у меня неловкость и одновременно что-то похожее на ревность. Знаю, глупо, но мне было неприятно, что Инга или другие девушки баскетболистов могли знать о жизни Мирона больше меня.
— Я знаю, что до меня у него было достаточно… отношений.
— Достаточно? — засмеялась вдруг Инга и посмотрела на других девушек.
Те тоже в ответ захихикали. Звук их смеха вызвал у меня растерянность, я не знала, как себя вести, и что означает такой их смех. Почему, чёрт возьми, нельзя просто сказать, вместо того, чтобы глупо хихикать надо мной?
— Да Мирон менял девчонок, как аватарки в Инстаграме, — в глазах Инги я увидела странное торжество, а её улыбка имела привкус яда.
Другие девушки по-прежнему хихикали за моей спиной.
— Обычно все заканчивалось после первого-второго раза, — чуть поморщившись, ответила Инга, — Зубатый не создан для долгих и серьёзных отношений.
— Первого-второго раза? — переспросила я. — Вы про…
— Ага, про это, — кивнула Инга, — Так что, если хочешь его удержать, оттягивай момент, как можно дольше.
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Я хотела что-то ответить, но мне было тяжело сформулировать какие-то мысли. Похабный намёк Инги потряс и выбил меня из колеи. И всё, что я могла, это, пребывая в стыдливом замешательстве, слушать обидные смешки Инги и других девушек.
Я вдруг поняла, что мы с ними вряд ли когда-то, во всяком случае по-настоящему, сблизимся. Я всегда буду для них чужая и не такая, как они все. И сейчас Инга провела довольно заметную грань, отделяющую меня от их компании. Мне довольно прозрачно дали понять, что я в их компании ненадолго. Собственно, до «первого-второго раза», если я правильно поняла скотский намёк Инги.
— Мне нужно позвонить, — промямлила я, чувствуя, как пылают щёки.
Девчонки в ответ рассмеялись пуще прежнего.
Глотая чувство обиды, я отделилась от них и прошла дальше по просторному школьному вестибюлю.
Все вокруг только и делали, что обсуждали только что закончившийся матч.
Я достала телефон и начала для виду листать меню. Никому звонить я не собиралась. Всё, что я хотела, это дождаться Мирона и провести остаток дня с ним.
Сильнейший толчок в спину, заставил меня упасть на колени. Я успела кое-как сгруппироваться, но всё равно достаточно больно ударилась левым коленом и локтем. Раздался чей-то смех, на меня с разным выражением уставились стоящие вокруг лица. Я ошарашенно оглянулась назад, возле меня стояли трое парней. Один из них, темноволосый здоровяк в футболке баскетбольной команды нашей школы, угрожающе нависал надо мной.
Я отлично знала его, как и вся наша школа, это был Лёня Кравец, парень нашей школьной королевы Веры Кудрявцевой.
— Ну что, Лазовская? — с нескрываемой злостью прорычал Кравец, — Давно ты с этими ящерицами облезлыми спуталась, а?! Чё молчишь, курица?!
— К-кравец… — выдохнула я. — Ты что, сдурел?! Что ты делаешь?!
Я поднялась с полу, и он шагнул ко мне. У меня упало сердце, я вся сжалась в тени обозленного парня.
— Я сдурел?! — прорычал он, глядя на меня. — А то что ты, как шалава, чужим продалась, это, по-твоему, нормально?! Я остолбенела, шокировано глядя в перекошенное от гнева лицо Лёни.
— Что… Что ты сказал?.. — проговорила я дрогнувшим голосом.
Пугливая дрожь прокатилась по всему моему телу, усиливающееся чувство опасности взбиралось по животу, выползало на грудь и комком застревало в горле.
— Ты… Т-ты что… — не находя слов, чувствуя выступающие на глазах слёзы, тихонько спросила я.
— Я сказал, что ты, Лазовская, как последняя ш**ра своих предала и под этих, чёрно-желтых, послушно легла!!! — проорал мне в лицо взбешенный Кравец.
Я в страхе отступила от него. Я была уверена, что Леонид сейчас меня ударит. Двое его друзей встали по обе стороны от меня.
— Это что это здесь происходит такое, я не поняла?! — раздался вдруг возмущенный голос Лерки.
Логинова и Синицын протиснулись через кольцо «зрителей», которые стояли вокруг. Лера увидела меня и Леонида, решительно подошла и встала между нами, повернувшись лицом к Кравецу. Лерка была заметно выше, чем я, и могла смотреть в глаза Кравецу с меньшей разницей в росте.
Синицын, не мешкая, встал рядом с Лерой. Они вдвоем закрыли меня от Кравеца с его дружками.
— Какие проблемы, Лёнечка? — ядовито и с претензией спросила Лера. — Гормоны разыгрались или силушку удалую показывать больше не на ком? Так у нас, вроде, новые первоклассники скоро придут, тебе будет, где разгуляться! Чтобы тебя боялись и никто сдачи дать не мог…
— Слышь!.. — прорычал взбешенный словами Леры Кравец, — а ну-ка…
— За углом поспишь! — рявкнула на него не менее обозленная Лерка. — Пошёл вон отсюда!
Кравец нехорошо усмехнулся.
— Вот значит как? — ощерился он. — Вы против своих, значит, пошли?
— Чего? — поморщилась Логинова. — Ты где здесь своих нашел, окорок перекачанный?
Вперёд выступила рассерженная Кудрявцева со своей неусыпной свитой прихлебательниц:
— Ты, что о***нела, Логинова?!
Верка готова была глазами сжечь Леру.
— Говорильник залепи, — процедила Логинова.
Моя подруга, как всегда, в любых накаленных ситуациях агрессивно ощетинилась и приготовилась сразу ко всему.
Я заметила, как Лёва, в свою очередь, осторожно достал из кармана темный предмет, до ужаса напоминающий шокер. Но тут через круг зевак прошли ребята из «Аллигаторов» и их болельщики. Рядом со мной встал Мирон и приобнял за плечи. Я с готовностью прильнула к нему, чувствуя себя гораздо более защищенной. Зубатый показательно оставался спокоен и холоден, но я ощущала бушующий внутри него гнев.
Гневные эмоции буквально штормили в душе парня, вокруг него ощутимо и пружинисто пульсировало некое угрожающее и давящее чувство. Мирон был настроен решительно, и я вцепилась в его левую руку. Я догадывалась, что сейчас может произойти, и это было бы худшим развитием событий.
Но Зубатый уверенно высвободился от моих рук, выступил вперёд и поравнялся с Кравецем. Он был повыше него, но тот выглядел более коренастым, плюс я увидела, что Лёня незаметно надел на левую руку кастет.
Меня обступили парни в черно-желтых куртках — игроки и болельщики «Аллигаторов». Один из них по фамилии Комаров, друг Мирона по команде, легко и незаметно оттеснил меня назад.
— Тебе лучше уйти отсюда, — произнёс он.
Его слова только ещё больше взволновали меня. Я чувствовала стремительно собирающуюся в воздухе грозу. Я завертела головой в поисках учителей. Я понимала, что нужно позвать кого-то из преподавателей или завучей, пока не стало слишком поздно. Но тут кто-то схватил меня за руку и потащил подальше от столпившихся в вестибюле парней. Это была Лера. Логинова с сосредоточенным и нахмуренным лицом быстро шагала вперёд.
— Лера… — попыталась было сопротивляться.
— Роджеровна, не упирайся, — не оборачиваясь бросила Лерка, — ты не видишь, что начинается? Сейчас, наверняка, драка будет!
— Лера, нужно кого-то позвать! — я попыталась остановить её, но Лерка физически была сильнее меня, и остановить её или вырваться из её захвата для меня не так-то просто.
— Кого ты собралась звать?! — скривилась Лерка, — Учителя все заняты, умащивают этого богатого козла Гольшанского.
— Но там Мирон… — жалобно проговорила я.
— И он отлично сумеет за себя постоять, не сомневайся, — качнула головой Лерка.
И в этот миг позади раздал чей-то крик. Затем ещё один, кто-кто выкрикнул ругательство. Я порывисто обернулась и увидела плотную толпу парней. В вестибюле первого этажа поднялся хор яростных криков. Видя, как парни отчаянно, с нескрываемой злостью бьют друг друга, я прижала руки ко рту и испуганно попятилась.
Происходящее походило на безумие. Массовое, яростное и беспощадное безумие! Они били друг друга с такой выразительной злостью, как будто перед ними были заклятые враги!
Стоящая за моей спиной Лерка грязно выругалась. Драк она боялась куда меньше, чем я, и была готова на конфликт, только если есть перспектива оттягать за волосы кого-то вроде Верки Кудрявцевой.
— Лера… — в ужасе проговорила я, — нужно что-то делать… Сама не зная, что я собираюсь предпринимать, я ринулась вперёд. Но Логинова быстро схватила меня за плечи.
— С ума сошла?! — прикрикнула она на меня. — Куда ты лезешь?! Хочешь тоже от кого-то случайно получить?! Прибьют и не заметят! Это же пацаны…
— Да они же поубивают друг друга! — едва не плача от отчаяния воскликнула я.
Я попыталась вырваться, но Лерка держала меня крепко.
Через несколько минут вдруг в вестибюле появились все четверо наших учителей физкультуры. Они все — бывшие спортсмены, пусть и немного располневшие. Увидев творящийся в стенах школы всеобщий хаос, физруки решительно ринулись в гущу «баталии». Им помогли ещё несколько парней из старших классов. Ретивых драчунов растащили в разные стороны, а особо беспокойных вразумили увесистыми затрещинами.
И тут над школой раздался отчаянный крик:
— Позовите доктора! Скорую! Быстрее!!!
Я мгновенно узнала голос— Мирон! Я вырвалась из рук Леры и, игнорируя её крик, бросилась на голос Зубатого. Через силу расталкивая парней и протискиваясь между ними, я подбежала к Мирону и замерла в ужасе.
Мирон стоял на коленях на полу, держа руками голову своего друга и товарища по команде Комарова. Тот лежал, закрыв глаза и не подавая признаков жизни, на животе у него, поверх черно-желтого бомбера темнело багровое пятно. Я заметила кровь на левой руке Мирона, которой он пытался зажать рану друга. Я торопливо достала телефон и быстро набрала номер скорой помощи.
***
К школе через некоторое время приехала не одна, а целых восемь машин скорой помощи, плюс ещё четыре машины полиции с небольшим подразделением «ОМОН».
У Инги, которая была девушкой Комарова, случилась самая натуральная истерика, она расплакалась, сотрясаясь в рыданиях, а после и вовсе упала в обморок. Комарова срочно отправили больницу на одной из машин. Мирон решительно напросился ехать с ним, я, слёзно умоляя доктора, выпросила разрешение присоединиться.
Пока мы ехали, я молча держала Мирона за руку. Иногда его пальцы слишком крепко, до боли сжимали в ответ мою ладонь. Я морщилась, но терпела, ощущая страх за друга, который терзал и ужасал моего парня.
Я видела, как врачи отчаянно боролись за жизнь Комарова в машине скорой. Пока мы ехали, у парня дважды останавливалось сердце! Я только диву давалась решительности и профессионализму врачейобычной скорой помощи!
Когда мы приехали в больницу, Комарова немедленно увезли в операционную, а мы с Зубатым остались ждать. Мирон сидел с отстраненным взглядом, вид у него был мрачный и отрешенный. Я по-прежнему держала его за руку, и его пальцы сильно, иногда слишком сильно, стискивали мою ладонь. Я положила голову ему на плечо.
Перед глазами полыхнул свет, и передо мной живо пронеслись несколько эпизодов из жизни Зубатого.
Леонид Комаров был не просто одним из игроков «Аллигаторов», этот парень пришел в команду вместе с Мироном. Мальчики почти сразу сдружились, и во многом благодаря их совместному рвению «Аллигаторы» начали вырываться вперёд в турнирной таблице России, а после и за рубежом. Эти два игрока в баскетбол и одни из лучших студентов колледжа МЧС вместе прошли через огромное количество трудностей и невзгод, поддерживая друг друга. И вот сейчас Мирон со всей тяжестью осознавал, что может лишиться верного товарища и соратника, которого знал со школы.
После увиденных воспоминаний Зубатого, я проникалась к нему ещё большей жалостью. Положив голову ему на плечо, я успокаивающе прошептала:
— С ним всё будет в порядке.
Мирон шумно и протяжно вздохнул.
— Он столько крови потерял!..
— Когда у человека открытая рана, — проговорила я вдруг, — визуально часто кажется, что он теряет гораздо больше крови, чем на самом деле.
Мирон чуть шевельнулся, я быстро убрала голову с его плеча и посмотрела на него. Зубатый смотрел на меня со смесью тревоги и удивления.
— Откуда ты это знаешь?
Я посмотрела в его серо-зеленые глаза. Хотела бы я рассказать ему правду, но я твёрдо знала, что посторонним, не участвующим в расследованиях Стаса и его группы, лучше оставаться в неведении. Ради их же блага.
— Да так… — замявшись промямлила. — Читала…
Как всегда, враньё давалось мне с трудом.
Мирон внезапно с чувством обнял меня и притянул к себе.
— Спасибо, что поехала со мной, — проговорил он.
Я почувствовала, как он прикасается губами к моим волосам.
— Я не могла по-другому… — проговорила я, чуть вздохнув.
— Знаю, — шепнул он ласково.
Я чувствовала и слышала, как часто и гулко бьется его сердце. Как мне хотелось забрать хотя бы часть его страха за друга. Мне бы очень хотелось, чтобы он разделил со мной все, что сейчас испытывает, чтобы это не терзало только его одного.
По больничному коридору зазвучали быстрые гулкие шаги. Я взглянула в сторону этих звуков и увидела спешно шагающих троих полицейских.
У меня в груди тревожно екнуло сердце, я почувствовала нечто схожее с тем, что мы обычно ощущаем, когда видим внезапные грозовые тучи на горизонте — тревожность и неприятное волнение. Полицейские подошли прямо к нам и остановились. Мирон отпустил меня, и я медленно отстранилась.
Один из полицейских, по виду самый главный, выступил вперёд и грубо спросил Мирона:
— Ты Мирон Зубатый?
— Да, — осторожно ответил мой парень. — А что…
— Собирайся, поедешь с нами, — сказал полицейский, у которого на каждом плече было по одной звёздочке.
— А в чём дело? — возмутился Мирон.
Я переводила встревоженный взгляд с Зубатого на стоящего перед ним полицейского. Тот поджал губы.
— Мы получили устные свидетельства, что ты участвовал в массовой драке и попытался зарезать Леонида Комарова.
— Что?! — повысил голос, разозлившийся в миг Мирон. — Вы чё охренели?! Он мой друг!
— Ты голос сбавь, пацан! — рявкнул на него полицейский.
— Извините, пожалуйста, — попыталась встрять я, — но то, что Мирон и Леонид — лучшие друзья, подтвердит, кто угодно.
— Лучшие друзья нередко становятся злейшими врагами, — не глядя на меня, ответил полицейский.
Он приблизился к Мирону, прожигая его глазами.
— Поехали, парень. И давай без глупостей.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что они не могут вот так по чьему-то навету приезжать и забирать людей, но полицейский жестко осадил меня:
— А ты заткнись и не лезь.
— Не смейте с ней так разговаривать, — прорычал Мирон.
— Тогда поехали с нами, и избавишь свою девчонку от моего общества, — произнес полицейский со звездами на плечах.
Зубатый поджал губы и оглянулся на меня.
— Всё в порядке, принцесса.
Я в испуге глядела на него и не могла поверить в происходящее.
Стоя посреди коридора больницы, я обескураженно взирала на то, как трое сотрудников полиции уводят от меня Мирона. И мне казалось, что по мере того, как он уходит всё дальше, свет вокруг меня тускнеет и меркнет. Я должна была что-то сделать, но я понятия не имела, что! Всё, что я могла, это бессильно в ошеломлении смотреть, как его уводят.
Когда Мирон в сопровождении полицейских подошел к дверям в конце коридора, он вдруг обернулся. У меня замерло сердце, когда я перехватила его взгляд. Зубатый обнадеживающе с показательной самоуверенностью усмехнулся мне и вышел вместе с полицейскими.
Он скрылся за дверями, а его улыбка ещё долго сияла перед глазами. Это как в жаркий солнечный день взглянуть на солнце, а потом закрыть глаза и продолжать видеть слабеющий огонёк света. Но он всё равно неумолимо исчезнет.
За моей спиной кто-то с нескрываемым ехидством прокашлялся.
Я, всхлипнув, обернулась и увидела стоящего у стены Евсея Карабанова. Он, сложив руки на груди, опёрся плечом на стену и насмешливо качая головой, смотрел вслед Мирону.
— Какая досада, — даже не пытаясь скрыть издёвки в своём голосе, с притворным вздохом проговорил Карабанов. — Такой молодой… блестящий ученик в колледже МЧС и почти что восходящая звезда баскетбола… И вот арестован за покушение на убийство собственного друга. Ай-яй-яй…
Я во все глаза ошеломленно, молча глядела на Карабанова. Он перевёл взгляд на меня, на его губах играла издевательская ухмылочка.
— Ты… — выдохнула я, внезапно поняв, кто на самом деле стоит за арестом Мирона. — Но зачем?!
Мой взгляд туманился от слёз и, казалось, на горле болезненно затягивается жесткая петля. Я шагнула вперёд, ощущая дрожь и слабость в ногах.
— Зачем? — почти шепотом повторила я, глядя заплаканными глазами на Карабанова. — За что?.. Зачем ты… Зачем ты это сделал?! Зачем?! Зачем?!!
Последнее слово я прокричала так, что из ближайших кабинетов выглянули врачи и с недоумением поглядели в обе стороны.
Когда доктора позакрывали двери в свои кабинеты, Карабанов чуть наклонился ко мне и прошипел, точно змей:
— Видишь ли, девочка, я быстро понял, что ты относишься к тем, кто переживает за свою судьбу гораздо меньше, чем за судьбу других, дорогих и близких людей.
Карабанов снова показательно вздохнул.
— И это качество всегда очень нравилось мне в людях, — он ухмыльнулся, — он делает таких, как ты, очень удобными.
— Сволочь… — выдохнула я со слезами. — Мерзавец!
— Да брось, — скривился Карабанов, — ты должна быть мне благодарна, что я выбрал твоего парня, а не твоего дядю Сигизмунда, например?
Я тяжело сглотнула, ощущение петли на шее усилилось. Мерзкая слабость и обманчивая легкость распространялись по всему телу, отнимая силы и оставляя только смятение.
— Ты… ты отвратителен! — выдохнула я, гневно глядя в глаза Карабанову.
Но тому явно было всё равно, что я о нём думаю.
— Твоему парню светит колония лет на пять-шесть, как минимум. И ты, конечно, можешь смириться с этим, у тебя, я уверен, даже найдутся силы чтобы дождаться его. Но ты ведь должна понимать своей хорошенькой светловолосой головкой, что такие хорошие парни, как твой Мирон, в тюремной среде не выживают, а если и выживают, то меняются до неузнаваемости. И не в лучшую сторону.
Он снова вздохнул с фальшивым сожалением.
— Что поделать… тюрьма.
Я закрыла глаза и тяжело вздохнула.
— Но есть другой вариант, — тут же заговорил Евсей, — ты помогаешь мне в деле Людмилы Елизаровой, я раскрываю его, а ты получаешь назад своего ненаглядного парнишку. Что скажешь?
Я открыла глаза, посмотрела на него. Он с безразличием глядел на меня в ответ.
— Хорошо, — лишенным жизни, едва слышным голосом слабо проговорила я.
— Хорошая девочка, — ухмыльнулся Евсей. — Пошли, не будем терять времени. У Мирона его не очень много…