СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Вторник, 26 января
Полёт прошел успешно, быстро и без происшествий. Стас даже удивился, насколько быстро они с Дианой оказались в Москве. Но состояние девушки внезапно ухудшилось, и сейчас Злотникова вновь угодила в отделение интенсивной терапии. Главврач городской больницы, куда доставили Диану, очень строго, не стесняясь в выражениях отчитала Стаса за проявленную халатность. Стас не стал оправдываться и уж тем более умолчал, что в больнице, из которой он вывез Диану, семнадцать минут назад произошел теракт. В отделение реанимации пустили ядовитый газ, двенадцать человек пострадали, двое из них уже скончались.
Корнилов понимал, что и с приездом в Москву охота Гудзевича и его клана на бедную Диану вряд ли закончится. И Стас искренне надеялся, что ФСБ, под юрисдикцию которых попадёт впоследствии Диана, сумеют её защитить.
Стас ожидал, когда ему сообщат о состоянии Злотниковой, и когда ему удастся с ней, наконец, поговорить.
Корнилов маялся от двух противоречивых чувств: он боялся за жизнь Дианы и в то же время раздражался, что девушка не пожелала сообщить ему имя поклонника Елизаровой в вертолёте, когда они уже подлетали к Москве.
Тогда она ещё была в сознании и могла говорить. А теперь неизвестно, очнётся она или нет. Хотя в столице врачи, вроде бы, должны обладать более высокой квалификацией, в связи с чем Корнилов возлагал на них большие надежды.
За спиной Стаса раздались чьи-то быстрые шаги, Корнилов обернулся и увидел порядком запыхавшегося Николая Домбровского. Стас ухмыльнулся, мысленно отметив легкий, но заметный загар на лице капитана. Чтобы добраться до истины и узнать побольше о деятельности Argstrong, принадлежавшей Сильвестру Гольшанскому, Домбровскому пришлось ненадолго слетать в солнечную Аргентину.
И хотя Николай пробыл там совсем недолго, его лицо успело приобрести нетипичный для большинства россиян южный бронзовый оттенок.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Давай коротко и о главном, — предупредил Стас. — Что выяснил?
— Если коротко, то Сильвестр был в Аргентине во время большинства эпизодов Портного, — ответил Домбровский и посмотрел в окно палаты, где уныло пустовала больничная кровать, со стоящими вокруг неё мониторами медицинской техники.
— Всё хорошо? — осторожно спросил Коля.
— Не очень, — пробурчал Стас, обдумывая услышанную от Домбровского информацию, — в Argstrong пытались скрыть этот факт?
— Ещё как! — ухмыльнувшись, кивнул Коля. — Но не слишком умело. Кто-то их явно предупредил о моем приезде. Однако подготовиться они всё равно не успели.
— Этот кто-то, скорее всего, Елизавета Гольшанская, — кивнул Стас. — Хорошо. Значит, у нас есть доказательства, что Гольшанский был в Аргентине во время хотя бы последних убийств Портного?
— Теперь есть, — с толикой гордости ответил Коля, — но это ещё не всё…
Стас удивленно взглянул на подчиненного и вскинул брови:
— Да? Что ещё ты узнал? Удиви меня…
— Это про Нику… — Домбровский прокашлялся.
Одного взгляда на лицо Коли хватило, чтобы Стас внезапно для себя ощутил сперва предательскую слабость в ногах, а затем давящую тесноту в груди.
— Что с ней? — спросил он, выдавливая слова.
— Аспирин, вообще, велел тебе не говорить…
— Коля, что с Никой?! — зарычал Стас, чувствуя, что теряет контроль.
Сердце уже боксировало в груди, нарастающее гадкое чувство невесомости распространялось по всему телу. Разум медленно туманился.
Стас боялся услышать страшное…
— Она пропала, Стас, — голос Коли дрогнул. — Аспирин приказал нашим отслеживать её мобильный номер, но… Сейчас её подруга, ну такая темноволосая и высокая…
— Да, знаю. Это Лера, — ответил Стас.
— Она сейчас сидит в нашем кабинете и ревёт, на чем свет стоит. А сначала, когда прилетела вся в мыле, такую истерику там устроила…
Коля фыркнул.
— Сержантов на КПП построила, как детей… Пацаны сроду таких слов не слышали…
— Она говорила, куда Ника отправилась?!
— Да, рассказала, но… всё, что я мог тебе рассказать, я рассказал, а…
— Что?! — скривился Корнилов. — Коля, с кем и куда Ника поехала?! Отвечай! — Стас, ты только держи себя в руках… ладно?!
— Коля! — пророкотал Стас.
Домбровский взволнованно продолжил:
— Это Карабанов… но я тебе ничего не говорил.
Стас вспомнил его: тот капитан из Следственного комитета.
— Какого чёрта ему от неё понадобилось?!
— Я не особо что там понял, да и то, что я тебе рассказал, я случайно подслушал…
— Коля!..
— Да серьёзно, Стас! — развёл руками Домбровский. — Я сам за неё боюсь! Но я, правда, больше ни черта не знаю! Аспирин и так разозлился, что я услышал слова этой Леры…
Коля фыркнул и негодующе покачал головой.
— Он же понимает, что я всё равно тебе всё расскажу…
— А что Карабанов? С ним связывались?
— Пока нет, в СКР отмалчиваются и говорят, чтобы мы не лезли, куда не следует.
— Вот оно что, — проговорил Стас, и глаза его чуть сузились.
Мысленно он решил, что если из-за Карабанова с Никой что-то случилось, этого капитана ничто не спасёт. Даже тот факт, что СКР отчитывается лично перед президентом и стоит намного выше УГРО.
Двери в отделение открылись, и в коридор со стуком колёс въехала медицинская каталка, на которой лежала Диана. Стас увидел, что девушка жива, но испытал облегчение лишь отчасти — мысли его уже были заняты Никой и Карабановым! Когда Злотникову завезли в палату, Стас немедленно ринулся следом.
— Подожди меня, — крикнул он Коле, задержавшись на пороге.
Сопровождавшие каталку Дианы врач и две медсестры попытались выставить Корнилова, но тот настоял:
— Мне нужно услышать от неё ответ только на один вопрос! Потом я уйду!
Медицинские сотрудники вынуждены были уступить. Стас попросил их выйти из палаты, а потом подошел к кровати, на которую бережно переложили Диану.
— Ну как ты? — спросил он и ободряюще улыбнулся ей.
— Нормально, — она устало улыбнулась ему.
Лицо у Злотниковой было бледным, под глазами залегли синяки, а глаза слегка заплыли. Вид у девушки был несчастный и измученный.
— Ты выполнил свою часть нашего договора, — произнесла она тихо.
Стас усмехнулся. Диана пыталась быть серьёзной, но сказанное прозвучало слегка по-детски.
— Да, похоже на то, — вздохнул он.
— Дай мне бумагу и ручку, — попросила Диана.
Стас дал ей свой блокнот, куда записывал показания и информацию по разным делам, и ручку.
Девушка быстро написала что-то на листке блокнота, затем щелкнула ручкой, прицепила её на блокнот и протянула всё это Стасу.
— А теперь, если ты не против, я очень хочу поспать… Но я жду тебя с визитом!
— Обещаю, — улыбнулся Стас. — Обязательно навещу тебя, как только всё закончится.
— И про цветы не забудь! — с шутливой претензией в голосе напомнила Диана.
— Непременно, — пообещал Корнилов.
Выйдя из палаты Дианы, он открыл блокнот и буквально застыл на пороге от написанных рукой Злотниковой имени и фамилии.
— Да чтоб тебя! — тихо выдохнул Стас. — Твою же мать!..
Врать Диане смысла не было. И Стас ей верил. А если так, на самом деле всё теперь куда сложнее и опаснее, чем казалось.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Вторник, 26 января
Я и раньше терпеть не могла этот газированный напиток со странным цветом, от которого почему-то большинство людей сходит с ума! А уж после того, как пара ящиков с этой жидкостью выпали из пластиковой упаковки и едва не пришибли меня, моё отношение к ней стало откровенно враждебными! Ну теперь пусть только кто-то попробует напевать при мне «Праздник к нам приходит!..». Я сразу же настоятельно посоветую тому человеку взглянуть на множество болезней желудочно-кишечного тракта, которые возникают от этого «волшебного» напитка!
Водитель грузовика высадил меня, едва мы только оказались в черте города. То есть буквально за МКАДом. И я ещё потом полчаса шагала до метро Алтуфьево, стуча зубами от холода.
Хорошо ещё, что в метро меня никто не задержал: помогло то, что я затерялась в толпе граждан, что спешили на работу. Оказавшись в вагоне поезда метро, я едва не застонала от блаженства. Звучит, конечно, странно, но если вы не ночевали в лесу на морозе в мокрой одежде, вам не понять, какое это счастье — просто оказаться в тепле! Даже в таком неуютном, как метро.
Мне было так хорошо, что я даже начала засыпать и упала на плечо сидящего рядом парня. Но я быстро опомнилась и смущенно извинилась.
На метро я добралась до здания УВД Москвы. На контрольно-пропускном пункте, едва узнав меня (многие здешние сотрудники знали меня в лицо) два парня в полицейской форме немедленно доложили обо всём Аспирину.
Я уже представляла себе разъярённого Антона Спиридоновича и то, что он со мной может сделать, но вместо него на первый этаж здания УВД спустился Стас.
Его появление повергло меня в лёгкий шок, но это чувство тут же сменилось мощным приливом радости. Я была счастлива просто видеть его и знать, что он рядом, передо мной! Я испытывала всплеск теплых и позитивных эмоций, внезапно осознавая, что просто могу коснуться Стаса и просто обнять его.
Я сорвалась с места, бегом бросилась к нему. Корнилов ринулся ко мне навстречу, на ходу раскрыл руки.
Мгновение, и он решительно и порывисто движется ко мне. Мгновение, и я упала ему на грудь и тут же почувствовала, как сильные руки Корнилова от души, крепко, с чувством прижимают меня к нему.
И в этот миг я поняла, что ничего не желала так сильно в последние несколько часов, как того, чтобы Стас меня просто обнял. Просто обнял и прижал к себе, как он это умеет. Я почувствовала ладонь Стаса на своем затылке. Его пальцы зарылись в мои волосы.
— Господи… Ника… что ж ты вытворяешь!.. — выразительно прошептал Корнилов.
Его шепчущий голос проворным и ласковым зверьком скользнул в мои волосы, шустро и ласково обвил шею, затем перебрался на другое плечо и там свернулся в тёплый клубок.
По голосу я слышала, что Корнилов был одновременно напуган и в то же время испытывал невероятное облегчение. А я снова почувствовала приступ вины за свой безответственный поступок, из-за которого Стас вынужден был испытывать бессильный страх. Омерзительное чувство, которое делало его слабым и беспомощным в его же глазах. Чувство вины хищными когтями болезненно оцарапало меня где-то глубоко внутри. Я сжала в кулаках лацканы пиджака Стаса.
— Прости, пожалуйста… — прошептала я в его грудь.
— Всё в порядке, — произнес он и попросил, — не извиняйся.
Он погладил меня по волосам, и я сильнее прижалась к его груди.
***
Спустя примерно минут семь я сидела в кабинете особой оперативно-следственной группы УГРО и в хронологическом порядке пересказывала последние двадцать четыре часа из своей жизни. Разумеется, я не стала рассказывать о том, что Карабанов заставил меня раздеться перед ним.
Во-первых, я не хочу это вспоминать и, тем более не хочу, чтобы об этом знал кто-то ещё. Возможно, я расскажу об этом Стасу и Лере, но не более того.
Во-вторых, я боялась, что Стас или неукротимый Сеня могут потерять контроль над собой и наделать глупостей, которые, с одной стороны, обернутся большими проблемами, а с другой, никак не изменят того, что случилось.
Мне выдали женскую униформу полиции, которая довольно неплохо на мне сидела, хоть и была немного великовата, и шерстяной уютный плед, которым я с благодарностью укрылась. Мои голые ступни находились в тазу с горячей водой, а ладони приятно грела чашка с горячим шоколадом.
В кабинете собралась вся команда: Стас, Коля, Сеня (у которого были свежие ссадины на лице), Бронислав и, конечно, сам Антон Спиридонович.
Мужчины слушали меня с различным выражением на лицах. Стас сдержанно и сосредоточенно. Коля с немым изумлением, Сеня с ужасом, а Бронислав с сочувствием и легкой ухмылкой на лице. Аспирин же выглядел мрачно и угрожающе, и в его сторону я вообще старалась не смотреть.
Когда я закончила, потрясенными выглядели все. Полицейские с неловким видом обменялись взглядами.
— Ника, — вдруг произнёс Бронислав, — а эти люди, которые стреляли в тебя и Карабанова, ты могла бы узнать их?
Я задумалась и чуть погодя ответила:
— Разве только по голосу.
— Уже кое-что, — вмешался Стас. — Товарищ генерал, вы сумели выяснить, где сейчас капитан Карабанов?
— Нет, — ворчливо ответил Аспирин. — СКР отмалчиваются и говорят, что если даже Карабанов в чём-то виноват, то они сами разберутся.
— Понятно, — прокомментировал Стас с мрачной задумчивостью и посмотрел на меня. — Ника, я должен тебе кое-что рассказать, о чем сам узнал недавно, и я вынужден просить твоей помощи.
Он грустно улыбнулся.
— Уже в который раз.
— Я готова, — решительно кивнула я. — Только, пожалуйста, освободите Мирона… Карабанов может с ним что-то сделать, и тогда…
— Не переживай, пацана мы этого вытащим, — отмахнувшись произнес Аспирин. — Главное, чтобы он действительно не был ни в чем замешан.
— Он не замешан! — с взволнованной горячностью воскликнула я.
— Вот и отлично, — кивнул генерал Савельев. — Расскажи ей Стас.
Я перевела взгляд на Корнилова. Тот посмотрел мне в глаза и сказал такое, от чего я вновь ощутила хорошо знакомое мне убийственное чувство холода. Только на этот раз от страха и шока.
— Это правда?! — помедлив ошарашенно спросила я. — Ты узнал это от той девушки, ну которая?..
Я замялась, не зная, как охарактеризовать тот случай, когда на некоторое время оказалась в теле маленького снегиря.
— Да, — Стас отлично понял меня. — Да, от неё. И вряд ли она врёт.
— Во всяком случае, — снова встрял Аспирин, — мы кое-что проверили, и вроде большая часть фактов сходится.
Стас шагнул ко мне, присел рядом и положил руку мне на колено.
— Ника, — произнес он негромко, — тебе нужно отдохнуть после всего, что ты пережила. Но очень недолго. У нас мало времени, и действовать придётся очень быстро. А без тебя я не справлюсь.
Он покачал головой и виновато улыбнулся.
— Я помогу!.. — я порывистой горячностью воскликнула я. — И отдыхать мне не нужно! Только я сначала хочу увидеться с Леркой… Она же там с ума, наверное, сходит!
— Да, — хмыкнув, ответил Аспирин и скривил рот в ухмылке, — твоя подруга здесь такой скандал закатила!
— А где она сейчас?
— Дома, надеюсь, — ответил Антон Спиридонович, — во всяком случае, мы её домой отправили и пообещали, что найдем тебя.
— Тогда мне нужно к ней, — я вынула ноги из таза с горячей водой, надела носки и стала надевать полицейские ботинки, которые мне также одолжили.
К Лерке меня отвёз Коля, так как машина Стаса, по его словам, ещё не добралась из Владимира.
Едва я позвонила в дверной звонок, как дверь квартиры Логиновых распахнулась, и на пороге возникла растрепанная Лерка. У неё было покрасневшее лицо с мокрыми от слёз глазами и несчастный вид. Я не успела и слова сказать, как Лерка бросилась ко мне и заключила в такие тесные объятия, что, по ощущениям, чуть не сломала мне шею.
— Где ты была?! — рыдая, завыла она мне на ухо. — Я чуть не рехнулась тут! Господи, Роджеровна! Я же тут уже такого надумала! Я думала, тот козёл тебя прирезал где-нибудь и… и, вообще, я уже боялась, что тебя больше никогда… не ув-и-ижу!..
Договорить она не смогла и, сжав меня ещё крепче, истошно разрыдалась. У меня по щекам тоже текли слёзы, мне было бесконечно жаль и Стаса, и Лерку, и всех, кто переживал за меня. Я могла только догадываться, какой ужас они пережили!
Однако, времени на совместные переживания и слёзы, действительно, не было. Если то, что сказала Стасу Диана, правда, нужно предпринимать немедленные действия! Дождавшись, когда Лерка хоть немного успокоится, я рассказала ей, что со мной происходило. Услышав про то, что в отчаянной попытке спастись мне пришлось нырнуть в ледяную воду, Логинова уставилась на меня округлившимися глазами.
— Чёрт возьми, Роджеровна! Ты… Как ты вообще выжила!
Я чуть скривила губы в усмешке и, переодеваясь в свою куда более привычную одежду, пробормотала:
— Я бы назвала это чудом, но настоящие чудеса были впереди, когда я выбралась.
Я рассказала ей про её зажигалку и про то, как эта маленькая штуковина в самом прямом смысле спасла мне жизнь! Лерка приняла из моих рук зажигалку и с самодовольным видом щелкнула пальцами:
— Вот! Теперь ты не посмеешь больше делать мне замечания по поводу сигарет!
— Посмею, Лер, посмею, — засмеялась я, — потому что я твоя подруга и переживаю за твоё здоровье, и тем более за твой голос, который ты упрямо пытаешься прокурить до хрипоты.
— Ладно, потом поговорим про это, — отмахнулась Логинова. — Ты есть будешь? Я суп приготовила. Сама, между прочим! Так что давай…
— Лер, Лер, — я подняла ладони, останавливая её, — мне надо ехать…
У Логиновой опустились руки, и взгляд вновь померк.
— Опять? — спросила она погрустневшим голосом.
— Лер, это просто.
— Да знаю, знаю, — недовольно пробурчав, кивнула Логинова, — опять нужна твоя помощь в расследовании!
— Да, — тихо ответила я. — Нужна.
— А без тебя никак пару дней не обойдутся?! — недовольно ворчала Лерка. — Ты такое пережила!.. Кстати, а что там с Мироном?
— Антон Спиридонович сказал, что они его вытащат, а вот пару дней и даже день без меня не обойдутся, Лер. Прости…
— Чего ты извиняешься? — пожала плечами Лерка. — Это им нужно перед тобой извиняться, что они тебя юзают постоянно…
— Лер… — жалобно проговорила я.
— Ну, а что?! — вспылила Логинова. — Что, не так?! Ты посмотри на себя! Ты еле выжила там! А тебя уже тянут из огня да в полымя, чёрт возьми! Ну что это за хрень такая?!
— Лер, я сама вызвалась, — ответила я.
— Конечно! — возмущенно всплеснула руками Лерка. — Естественно, ты сама вызвалась! Тебе жалко их там всех, козлов этих!
— Они не козлы, Лер, они просто выполняют свою работу, — отведя взор, ответила я. — Потому что больше некому.
— А ты…
— И я им помогаю, потому что… потому что больше им обратиться не к кому, — тихо, но твёрдо проговорила я.
Логинова поникла, но выражение её лица продолжало оставаться недовольным.
— Всю жизнь будешь им помогать? — проворчала она.
Я ответила не сразу. Я никогда серьёзно об этом не думала. И вопрос Лерки заставил меня задуматься. А смогу ли я когда-нибудь сказать «нет»? Смогу ли сказать Стасу или кому-то другому, что я хочу хоть немного пожить нормальной жизнью? Хотя бы попытаться побыть обычным человеком и пожить обычную спокойную жизнь?
Я знала, что это чепуха. Во всяком случае, до тех пор, пока я не научусь контролировать свои способности. Да даже если и научусь… Я даже представить себе не могу, что откажу Стасу в помощи. Кому-нибудь другому — может быть. А Стасу или Коле, или Сене… Или даже Брониславу… Нет, я не смогу сказать им «нет» и бросить их в каком-нибудь трудном и тяжелом деле. Я вру сама себе, что не знаю, смогла бы я отказаться помогать сыщикам в расследовании. Я знаю, что не смогу. Отлично знаю, меня будут преследовать если не воспоминания, то мысли о том, что я могла, но не стала помогать!
Я вышла из квартиры Логиновых, оставив рассерженную Лерку одну.
Внизу во дворе возле дома меня ждал в машине Коля. Когда я села рядом с ним, Домбровский внимательно посмотрел на меня.
— Всё в порядке?
— Да, — солгала я. — Поехали, пожалуйста.
Я пристегнулась и уставилась в окно.
***
Что обычно чувствует человек, приближаясь к местам массового захоронения людей? Угнетение, страх, уныние, печаль и некое внутреннее опустошение? Некоторые, правда, не ощущают ничего, но даже эти уникальные люди ощутили бы всё выше перечисленное и даже больше, приближаясь к воротам тюрьмы «Чёрный дельфин».
Я же сильнее всего ощущала ужасающую и поистине гнетущую, мрачную пустоту, когда мы в полицейском Ниссане подъезжали к зданию тюрьмы.
Эта пустота ознаменовала отсутствие всего, из чего состоит положительная сторона нашей жизни.
Я сейчас говорю не о счастье или радости, этих двух вещей в таких местах почти не бывает. Речь прежде всего о том, что даёт нам силы переживать тяготы, лишения и беды — надежды, мечты, фантазии о лучшей жизни, планы, цели и способы их достижения. Всего этого здесь не просто не было, здешняя среда была категорически непригодна для подобных, позитивных «субстанций». Всё хорошее и светлое, чистое и непорочное в здешних местах казалось эфемерным.
И зловещая пустынная округа с редкими кривыми деревьями и высохшим кустарником была под стать тому, что обитало в стенах тюрьмы «Черный дельфин». А там жила тьма. Бездонная, бесконечная, жестокая и ненасытная тьма. Она рождалась в душах живущих за решеткой чудовищ с обманчивым обликом человека и сгущалась под сводами угрюмых коридоров. Она касалась и пачкала каждого, кто переступал порог тюрьмы.
Я, Стас и Сеня, скорее всего, не будем исключением.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Среда, 27 января
Когда они подъезжали к стенам тюрьмы, Стас начал то и дело бросать изучающие и пристальные взгляд на Веронику. По дороге сюда Ника рассказал ему обо всех своих видениях, куклах, которые они с её друзьями находили, о том, как они следили за Клавдией Фоминой, и как пробрались в дом, где проходила сделка между Нестором Беккендорфом и Нифонтом Алсуфьевым. И про то, как они спасли Раду, а потом Бронислав застрелил Нифонта.
Корнилов был ошарашен известием о том, что «Портной», на самом деле, никуда не уходил все эти годы. Все эти четыре года он убивал… Стас отчитал Нику за то, что она сразу не пошла к нему, как только увидела воспоминания, касающиеся попытки убийства Людмилы Елизаровой.
Но девушка только постоянно извинялась и твердила, что боялась отвлекать его, не имея достаточного количества информации.
«А потом все так закрутилось, я торопилась узнать как можно больше, но когда узнала и пришла… Аспирин сказал, что тебя нет в городе, и, вообще, ты другим делом занят…»— потупив взор проговорила Ника.
Корнилова ощутимо грызла совесть за то, что он вынудил её ехать с ним сюда, в это отвратительное, насквозь пропитанное кошмаром человеческих преступлений место. Стас знал, как хорошо, ярко и отчетливо Ника будет ощущать обитающее здесь кровожадное зло. Он знал, какой пыткой для неё окажется пребывание в стенах этого проклятого места, знал — и мысленно ненавидел себя за то, что попросил у неё помощи.
Да, Лазовская могла отказаться, но Стас знал, что Ника на это не способна. Её доброта — её проклятие. А ещё Стас понимал, что «расколоть» кое-кого, заставить признаться в своей лжи и раскрыть секреты своей семьи, о которых поведала в своем рассказе Ника, может только эта синеглазая девочка с сияющими светлыми волосами. Только Ника обладает уникальной способностью заглянуть в любую человеческую душу и добраться до самых сокровенных тайн.
Вот только касаясь и узнавая чужие тайны, Ника, особенно в случае таких людей, как Сильвестр Гольшанский, ступает в непроходимые и вязкие «болота» из мрачных и тяжелых для осознания тайн. Ника проживает и чувствует всё то, что видит в прошлом других людей. И это влияет на неё самым пагубным образом.
Именно поэтому Корнилов старается беречь её и до последнего не позволяет ей участвовать в расследованиях, подобных делу о «Сумеречном портном». Он делает всё, чтобы она однажды не «утонула» в одном из таких «болот».
Помимо Сильвестра, Стас также хотел поговорить с Артёмом Солонкиным. Корнилов хотел получить подтверждения сведениям, полученным от Дианы Злотниковой. Хотя он не сомневается в искренности девушки, аргументы всё же лишними не бывают. Но Солонкина Стас оставил на потом, сначала ему было нужно разговорить Сильвестра.
Начальство тюрьмы было покладистым и всячески содействовало. Во-первых, здесь были наслышаны о Стасе и его группе, и среди заключенных «Чёрного дельфина» было немало тех, кто попал сюда стараниями особой оперативно-следственной группы Корнилова. Во-вторых, здесь все восхищались Сеней и его отчаянной храбростью. Многие встреченные в тюрьме охранники пожимали Арцеулову руку и сыпали комплиментами. Сеня, даром что брутальный здоровяк, улыбался и даже краснел от удовольствия.
Наблюдавшая это Ника то и дело украдкой улыбалась, радуясь за Сеню.
Сильвестра привели в комнату для допросов. Перед тем, как зайти к нему, Корнилов посмотрел на Нику. Девушка изучающе рассматривала Гольшанского через зеркало Гезелла.
— Мне может потребоваться твоя помощь именно в разговоре с ним, — тихим голосом напомнил Стас.
Ника одарила его пристальным продолжительным взглядом и проговорила:
— Я знаю.
— Ты…
— Я готова, Стас, — ровным голосом негромко ответила Лазовская.
Стас кивнул и, повернув ручку двери, вошёл к Сильвестру.
Первое, что Корнилов увидел в глазах Гольшанского, это безмятежность и хладнокровное высокомерное безразличие. Стас положил на стол папку с документами, которые привёз из Аргентины Коля Домбровский.
— Я ожидал, что вы заявитесь, господин подполковник, — проговорил Сильвестр.
— Неужели? — Стас сел напротив Сильвестра.
— Я не сомневался, что вам станет интересно, за что меня пытались убить.
В голосе Гольшанского слышалось слегка издевательское и всё такое же высокомерное бахвальство. Ему в какой-то мере льстил тот факт, что покушение на его жизнь вызвало такой резонанс в тюрьме и во всём МВД. Во всяком случае, именно так он сейчас и думал.
— Мне без разницы, кто и за что пытался вас убить, — безжалостно и не без удовольствия «обломал» его Стас. — Меня гораздо больше интересует, как вы объясните вот это…
Корнилов открыл папку и положил перед Гольшанским копии несколько документов. Сильвестр, звякнув наручниками, которыми он был прикован к столу, взял в руки один из листов. Как только его глаза побежали по строкам, Сильвестр изменился в лице. На смену показательному безразличию, пришло крайней степени удивление и даже нечто похожее на страх. Он прочитал документ, затем резко взял другой, поднес к глазам. Стас не без удовлетворения наблюдал за реакцией Сильвестра.
Он видел, что Гольшанский не на шутку разнервничался, и это означало, что Стас попал в цель.
— Не знаю, как вы всё это разнюхали, — ответил Сильвестр, отложив все листы обратно, — но я дальше и слова не скажу без своего адвоката.
— Думаете, ваш адвокат сможет объяснить, зачем вы взяли на себя убийства настоящего «Портного»? — спросил Стас.
— Портной — это я! — вскричал во внезапной вспышке бешенства Сильвестр.
Он дёрнулся из-за стола, но наручники прочно удерживали его, не давая подняться.
— Слышишь меня, мусор вонючий! — проорал с ненавистью Сильвестр. — Это я! Я! Я, мать твою! Я тот самый портной!!! Я убивал этих девочек!!! Я готов двести раз это повторить!!! Чего тебе ещё надо, говнюк?!! Ну какого х**а ты всё копаешь и копаешь!!! Чёрт бы тебя побрал!
В комнату для допросов вбежали двое охранников в чёрно-оливковой униформе.
— Спокойно! — Стас не оборачиваясь вскинул левую руку.
Охранники нерешительно остановились.
— Всё в порядке, — оглянувшись на них, произнес Стас.
Сотрудники тюрьмы вышли из комнаты, и Стас увидел, что за их спинами стоит Ника. Взгляд её синих глаз был прикован к Сильвестру.
Корнилов подхватился из-за стола и быстро подошел к Нике.
— Ника, подожди пожалуйста за дверью…
— Дай мне с ним поговорить, — Лазовская глядела на Стаса снизу вверх.
— Ника, мы так не договаривались. Ты помнишь, что я тебе говорил?
— Помню.
— И?
— Дай мне с ним поговорить. Пожалуйста.
Корнилов изучающе взглянул на неё.
— Ты хорошо подумала?
— Да.
— Но я буду рядом.
— По-другому я бы и не согласилась, — пожала плечами Ника.
— Ладно, — вздохнул Стас и обернулся на Сильвестра.
Тот с подозрением и непониманием, скривив лицо, наблюдал за Стасом и Никой.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Среда, 27 января
Странно и непривычно было видеть лицо Сильвестра Гольшанского после того, как я вынудила ту волчицу наброситься на него.
Сильвестр смотрел на меня со смесью настороженности и пренебрежения.
— А ты ещё кто? — ворчливо спросил он.
— В данный момент, это не так важно, — ответила я, осторожно сев напротив него. Стас встал возле стола между нами. Руки он держал опущенными вдоль тела, чтобы успеть среагировать, если понадобиться.
— Гораздо важнее, — проговорила я, глядя в серо-зеленые глаза Сильвестра, — кто, на самом деле, вы?
— Чего?! — рот Гольшанского скривился. — Ты о чем, малявка?
Он взглянул на Стаса.
— Подполковник, это вообще кто? Ты зачем привел сюда эту соплячку?! А?!
Стас не ответил.
Вместо него говорить продолжила я.
— Сильвестр, я знаю, что вы не Сумеречный портной, — проговорила я.
Гольшанский перевёл на меня тяжелый уничтожающий взгляд.
— Что ты можешь знать, пискля безмозглая? — со злым презрением спросил он.
Я проглотила это оскорбление и проговорила:
— Достаточно много, господин Гольшанский. Например, я знаю, что вы пытались убить Людмилу Елизарову…
— Я её убил! — прорычал Сильвестр и чуть наклонился ко мне. Я увидела, как Стас дёрнулся, но я незаметно для Сильвестра остановила его движением руки.
— Нет, — ответила я, глядя на своё отражение на радужках глаз Гольшанского. — Вам помешала волчица, которая напала на вас.
И тут глаза Сильвестра округлились от удивления. Но, надо отдать должное, он сумел быстро взять себя в руки.
— Что ты несёшь?! Какая ещё волчица?!
— Та самая, — чуть улыбнулась я, — которая отобрала у вас ключи от автомобиля и убежала с ними в лес.
Сильвестр начал бледнеть. Но упрямо продолжал сохранять остатки самообладания. Он крепче, чем я думала. Обычно, когда людям говорят в лицо некую правду, о которой, как они думали, никто не знал, это всегда шокирует и сбивает с толку. А уж качество и продолжительность шока зависят от значимости тайны, которую раскрыли перед человеком, что хранил её. Как правило, чем страшнее или невероятнее раскрытый секрет, тем глубже потрясение.
— Ну и фантазия у тебя, девочка, — проговорил Сильвестр.
Но едва-едва подрагивающий голос Гольшанского выдавал его состояние.
— Уверены? — я чуть подалась вперёд.
Сильвестр смотрел мне в глаза, и в этот раз его лицо буквально перекосило.
— Не может быть… — шепнул он едва слышно.
Он тут же отстранился и затряс головой, словно пытаясь отогнать какое-то наваждение.
Стоящий рядом Стас тоже слушал с неослабевающим внимание, историю про волчицу он уже знал, но без особых подробностей.
— Раненая вами Людмила сбежала от вас в лес, — продолжала я, — вы кричали ей вслед… Я нахмурила брови и потом, вспомнив, проговорила:
— «Ты подохнешь здесь! В этом лесу! Тебя даже не найдут, грязная шл**а! Дрянная ты подстилка!»
Я внимательно следила за лицом Сильвестра. Гольшанский буквально пожирал меня взглядом.
— Что за фокусы? — прорычал он. — Вы что… вы что следили за мной? Как? Каким образом?!
— Это не важно, — вмешался Стас. — Сейчас имеет значение, чтобы вы сказали правду.
— Правду? — скривился Сильвестр. — Какую ещё правду?! Вы и так уже знаете гораздо больше, чем я думал!
— И даже больше, — вздохнув, добавила я.
Гольшанский снова уставился на меня.
— Вы помогали Портному в совершении преступлений, — продолжала я тихим и грустным голосом.
— Что за чушь?!
— Вы даже принудили Нифонта Алсуфьева помогать вам в этом — шить платья для ритуалов, которые проводил убийца.
— Что?! Причем тут ещё Алсуфьев? Он начальник службы безопасности в моем банке…
— И по совместительству ваш внебрачный сын, — вставила я.
Сильвестр буквально подавился воздухом.
— Однако вас всегда раздражал факт его существования, — беспощадно, но с печалью в голосе продолжала я. — Вы заставляли себя смириться с тем, что вы являетесь его отцом.
Я сделала небольшую паузу.
— Однажды Нифонт назвал вас отцом, и вы ударили его и накричали… Вы тогда сказали… «Ты родился от меня, но лишь потому, что двадцать пять лет назад я подвозил твою мать до дома…». Помните?
Судя по выражению лица Сильвестра, он помнил. И сейчас ему, видимо, стало по-настоящему страшно.
— Да кто ты… Кто ты, чёрт побери, такая?!
Я позволила себе кроткую улыбку и ответила:
— Скажу, если признаетесь.
— В чем?! В чём, твою мать, ты хочешь, чтобы я признался?!
— Что вы не «Сумеречный портной», — не реагируя на его злость, мягко ответила я. — Вы помогали ему, и Алсуфьев тоже, но вы — не «Портной». Я уже дала вам понять, что знаю это наверняка.
Тут к Сильвестру вернулись самообладание и выдержка.
— Так в чём же дело? Зачем тебе моё признание, девка?
— Потому что настоящий убийца до сих пор на свободе, — ответила я, глядя в глаза Сильвестра, — а вы его покрываете.
— Кроме твоих… фантазий, у вас нет никаких доказательств, — голос Гольшанского был перенасыщен ядом.
— Вы же понимаете, что его всё равно поймают, — проговорила я.
Возможно, я занимаюсь пустым делом, что пытаюсь достучатся до сознательности Сильвестра, но мне очень хотелось, чтобы он понял. Я была бы безмерно рада, если бы люди вроде Сильвестра в какой-то момент смогли осознать и понять весь ужас и кошмар своих деяний! Понять, сколько непростительных проступков они совершили и отказаться от совершения новых злодеяний!
— Он ведь уже не сможет остановиться, — продолжала я. — И вы это знаете, Сильвестр. И если вам наплевать на всех окружающих людей, то подумайте хотя бы о своей внучке!
— Что?! — фыркнул Сильвестр. — С обеими моими внучками всё в порядке!
— Вы уверенны, что у вас их две? — проникновенно спросила я.
Я старалась не смотреть в сторону Стаса, который, кажется, опешил не меньше Сильвестра.
— Ты что городишь, пискля белобрысая? — прорычал Сильвестр.
— Вы знали, что ваш сын причастен к групповому изнасилованию?
— Врёшь! — Удивление и злость Сильвестра были неподдельными.
Надо же, его дорогой сынок ничего ему не говорил про тот вечер, когда изнасиловал мать Рады Любинской?
— Нет, — качнула я головой. — Не вру. И вы уже должны были понять, что я знаю о вас гораздо больше, чем вы могли бы представить.
Конечно, я точно не знала. Я лишь предполагала такой поворот событий, отталкиваясь от такой вероятности. Фактически я импровизировала, но… от мысли, что есть подобная вероятность, что маленькая Рада может оказаться дочерью… одного из насильников её матери, который ещё и окажется страшным убийцей… От этой мысли меня пробрал внезапный озноб!
Я поднялась из-за стола и направилась к двери.
— Эй, ты куда это собралась?! — заорал Сильвестр.
Он попробовал подняться, но его удержали цепи.
— Слышишь?! Эй! Я с тобой говорю! А ну вернись, дрянь белобрысая! Повтори, что ты сейчас сказала?! Какая ещё внучка?! Эй, вернись, я сказал!
Он истошно и яростно кричал мне вслед, громко звеня наручниками.
Я вышла из комнаты допросов и, закрыв глаза, несколько раз глубоко вздохнула. От захлестнувшего меня напряжения и переживаний кровь гулко стучала в висках, и слегка подрагивали пальцы на руках.
Следом за мной вышел Стас. Он подошёл ко мне, я быстро обернулась и увидела на лице Корнилова ошеломление.
— Ника, что это сейчас такое было?! — спросил Стас, пристально глядя на меня. — Кого изнасиловал сын Сильвестра? У него, правда, есть внучка?
— Я… я не знаю, — ответила я. — Орест Гольшанский несколько лет назад изнасиловали некую девушку, Валентину Любинскую. И потом после этого она родила дочь Раду…
Я рассказала Стасу про тот злосчастный день, когда Брон вёз Валентину в больницу, и про то, как она погибла.
Стас закрыл лицо ладонями.
— Тебя категорически нельзя оставлять без присмотра, Ника, — тяжело проговорил он. — Стоит только отвернуться, как ты уже влипнешь в какую-нибудь историю!
— Прости, — виновато пискнула я.
— Ника, есть ещё что-то, о чем я должен знать? — спросил Стас.
— Нет, — вздохнула я, думая о том гараже, в котором меня заставил раздеться Карабанов. — Нет…
— Уверена? — спросил Стас с лёгкой издевкой. — Почему ты мне не рассказала про Алсуфьева? Что он сын Сильвестра?
— Прости, — снова повторила я, чувство вины было подобно следам от пощечины. — Я… я просто… после всего, что происходило… Я…
Я не знала, что сказать в свое оправдание. На глазах у меня появились слёзы, перед глазами все начало стремительно расплываться.
— Прости… — всхлипнула я. — Я забыла тебе сказать… просто столько всего…
— Я понимаю, это ты меня прости, — сочувственно произнес Корнилов, погладив меня по голове.
Он оглянулся на зеркало Гезелла, я тоже посмотрела туда. Там за стеклом Сильвестр Гольшанский беззвучно кричал и неистово стучал кулаками по столу.
— Ты выбила его из колеи своими словами про внучку, — проговорил Стас.
— Это только мое предположение, — напомнила я. — Рада могла родиться от любого из тех насильников…
— Но мы будем придерживаться твоей версии, — проговорил Стас, взглянув на меня. — Она отлично подействовала на Сильвестра.
— Хорошо, — кивнула я.
Он ринулся к двери допросной, но когда я последовала за ним, остановил.
— Нет, — твёрдо сказал Корнилов. — Не нужно… Ты сделала то, что должна была.
Стас улыбнулся мне.
— Дальше я сам.
— Ладно, — я пожала плечами. — Как скажешь…
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Среда, 27 января
Как только он вернулся в допросную, Сильвестр немедленно вскричал:
— Где она?! Где эта белобрысая дрянь?! Приведи её сюда, подполковник! Пусть немедленно объяснит! Я хочу знать, про какую внучку она говорила! И кого изнасиловал мой сын?!!
— Тогда заткнись, сядь и слушай, — проговорил ему Стас.
Сильвестр ожег Стаса взглядом, но всё же опустился на стул.
Корнилов садится не стал, оставшись стоять над Сильвестром.
— Поговорим о приюте «Зелёная колыбель»? — спросил Стас.
Гольшанский в ответ криво усмехнулся.
— Разнюхали всё-таки…
— Портной продолжал убивать девочек все эти годы, — Стас не спрашивал. — За девочками, обычно, приезжал ты или Нифонт.
Гольшанский посмотрел в глаза Стасу, и Корнилов понял, что они с Никой вышли на верный путь. И более того, вот-вот подберутся к истине.
— Если вы знаете про приют, — ответил Гольшанский, — вы должны знать и о Беккендорфе.
— Мы о нём знаем и ищем его, — кивнул Стас. — Скажи, Сильвестр, а не ты ли подсказал этому подонку устроить в приюте подпольный бордель для богатых педофилов?
— Нет, — скривился Сильвестр, — девочки меня интересовали только ради ритуалов.
Он хмыкнул и покачал головой.
— Я видел новости. Такого количества арестов среди чинуш и олигархов наша Русь давно не видела…
— То ли ещё будет, — протянул Стас.
— Только о новой социалистической революции не мечтайте, подполковник, — ответил Сильвестр. — Вы, вроде, не похожи на идиота.
— Оставим политику, — предложил Стас, — кто эта женщина, ради которой вы и Портной совершали эти убийства?
Сильвестр отвёл взор. Стас подошел к столу:
— Сильвестр! Кто эта женщина?! Зачем ей эти убийства?! Зачем ей смерти девочек?! Отвечай!..
— Я не могу!.. — прорычал Сильвестр и поднял взор на Стаса.
Несмотря на то, что его лицо искажала злость, Корнилов отчётливо разглядел в глазах Гольшанского неподдельный страх. Не тот страх разоблачения, который появился у него от слов Ники, и не тот удивленный взгляд, когда девочка рассказала про то, чего никто знать не мог априори. Нет, сейчас в глазах Сильвестра засел самый настоящий ужас перед чем-то неотвратимым и колоссально кошмарным. Так чего же так может бояться безжалостный и хладнокровный подонок, вроде Сильвестра Гольшанского? Особенно, если учитывать, что Людмила не первая любовница, которую он «наказал» или, вернее, пытался «наказать».
— Вы не понимаете, куда лезете, подполковник! — в глазах Сильвестра подрагивали лихорадочные блики. — Она… она— это нечто гораздо более худшее и опасное, с чем вы когда-нибудь могли бы столкнуться!..
Стас не перебивал его.
— Эти девочки… они…
Он не смог договорить и замотал головой.
— Сильвестр, договаривайте, — приказал Стас.
Но Гольшанский упрямо покачал головой.
Корнилов вдруг ощутил, что его переполняет странное мрачное и угнетающее чувство. Оно, подобно отравленному воздуху, стремительно заполняло комнату для допросов. Нечто невидимое и неосязаемое, вызывающее гадкое и мерзкое предчувствие приближающейся беды. Оно стремительно крепло, росло и накапливалось.
Стас почувствовал, как внезапно стало тяжело дышать, и как замедляется его сердцебиение. Корнилова пронзил истинный ужас, он вдруг осознал, и эта мысль крепко засела в голове, что он может погибнуть. Прямо здесь, сейчас. Просто взять и умереть. Судя по всему, с Сильвестром происходило что-то похожее.
И в этот миг дверь в комнату отворилась, Стас обернулся и увидел вбегающую Нику. Корнилов что-то крикнул ей, но с удивлением обнаружил, что у него нет сил кричать. Его тело стремительно слабело, лицо покрывалось жаркой испариной, а ноги подкашивались.
Ника бросилась к Стасу, схватила его за руку, и Корнилов словно глотнул свежего чистого воздуха. Странное наваждение исчезло, испарилось, будто его и не было. Корнилов увидел, как Ника, отпустив его, подошла к обмякшему Сильвестру и теперь коснулась его руки.
Как и Корнилов, Гольшанский мгновенно пришел в себя.
— Чёрт возьми!.. — выдохнул он. — Что же вы наделали, мать вашу…
Он нервно сглотнул.
— Теперь она всё знает… — Гольшанский ошарашенно покачал головой. — она знает про вас…
— Сильвестр, — промолвила Ника.
Он посмотрел на неё.
— Вы можете помочь остановить её и прекратить весь этот ужас. Вы же сами страдаете, наверняка страдает и вся ваша семья. Ради себя, вашей матери, вашего сына и вашей внучки, которой нужна семья… Прошу, помогите нам.
— Не могу… — процедил Сильвестр. — Не могу!..
— Тогда хотя бы скажите, как мы могли бы…
— Беккендорф! — морщась, как от невыносимой боли, процедил Сильвестр. — Найдите Нестора Беккендорфа! У него… у него есть записи…
— С клиентами его борделя? — спросила Ника.
— Чёрт! Не только… У него есть… записи, которые вам нужны…
Стас с потрясением наблюдал за Сильвестром. Гольшанский явно говорил через силу. Словно нечто мешало ему и удерживало его от дальнейших разговоров. Стас вспомнил рассказ Ники о той ферме, где чуть не убили Раду Любинскую и о той странной рыжеволосой женщине, которая, если верить Нике, буквально излучала некую «уничтожающую и удушающую ауру». Стасу стало по-настоящему жутко.
— Записи, на которых всё видно… — продолжал Сильвестр.
— Что видно? — спросила Ника.
— Всё… всё, что вам нужно… — выдавил Гольшанский.
Затем, вдруг, он странно подавился и, соскользнув со стула повис на наручниках возле стола. Тело его конвульсивно задёргалось, глаза закатились, а через стиснутые зубы проступила пена.
— Врача сюда! — открыв дверь допросной, проорал Стас.
Но, когда в комнату ворвались сразу двое сотрудников медчасти, они увидели Нику, которая сидела возле неподвижного Сильвестра и, держа ладони на его лице, что-то умиротворяюще шептала.
Присмотревшись, Стас с удивлением обнаружил, что Сильвестр спит.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Среда, 27 января
— Это всё она, та женщина, Стас, — убежденно проговорила Ника, когда они снова оказались в машине.
— Ты увидела её в воспоминаниях Сильвестра?
— Не четко, но да, — кивнула я.
— Что там такое происходило? — вмешался, молчавший до поры, Сеня. — Что с Сильвестром?
— Эпилептический припадок, — будничным тоном ответила я.
— Он же вроде не эпилептик, — недоуменно сдвинув брови, проговорил Арцеулов.
— Я тоже, — хмыкнул Стас, — но, если бы не Ника… скорее всего, я бы валялся рядом с Сильвестром.
— Это всё она, — снова повторила Ника. — Я не знаю, как это объяснить Стас, но это она… Она во всём виновата, и именно она принуждала Сильвестра и Нифонта помогать ей…
— Значит «Сумеречный Портной» — та рыжеволосая баба, с которой столкнулась Ника на той ферме? — спросил Арцеулов.
— Не совсем, — проговорила я, — я бы сказала, что «Сумеречный Портной» — это сразу несколько людей.
— Угу, — кивнул Сеня, — Сильвестр, Нифонт, эта рыжеволосая ведьма… кто ещё?
Я посмотрела на Стаса, тот пожал плечами.
— Это нам теперь и предстоит выяснить, — он сдал назад и развернул автомобиль, — у кого самые главные роли.
— И поможет нам в этом Беккендорф. — вставила я.
— Его и след простыл, мы нигде не можем его отыскать, — уныло и раздосадовано ответил Арцеулов.
— Да, но вы искали его без меня, — с толикой ехидного самодовольства, ответила я.
Стас понимающе усмехнулся, Сеня тоже довольно заулыбался.
— Стас, а с Солонкиным ты поговорил? — спросил Ацеулов, когда мы отъехали достаточно далеко от тюрьмы.
— Да, — кивнул Стас, — всё подтвердилось. Диана не соврала.
— Как она там, кстати? — спросила я.
— Жить будет, — кивнул Стас. — ФСБ о ней позаботятся.
— Надеюсь, они устроят Гудзевичу хорошенькую взбучку, — мстительно проговорил Сеня. — Нашу страну давно пора очистить от все этой преступной требухи из 90-х…
— О-о, Сеня, — усмехнулся Стас, — это не так просто… Развалить и изгадить страну было делом нескольких дней и пары-тройки лет, а вот навести порядок… Я думаю, ещё следующему поколению с этим «наследием» хватит проблем выше головы.
— Мы вас не подведём, — кротко улыбнувшись, заметила я.
Стас взглянул на меня в зеркало заднего вида.
— Не сомневаюсь, — ответил он.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Четверг, 28 января
Москва вырастала из-за горизонта, куда устремлялось прямое, как стрела, шоссе. Столичные высотки медленно и неторопливо поднимались на фоне зимнего неба, напоминавшего по цвету залитую водой белую бумагу. С унылого беспросветного небосвода привычно сыпался снег. Стас надавил ногой на педаль акселератора, его внедорожник ринулся вперёд, обгоняя едущие впереди автомобили.
Ожил мобильный телефон, Корнилов взял трубку. Бросил взгляд на заднее зеркало, увидел спящую на заднем сиденье Нику. Бедняжка совсем выбилась из сил, она ведь даже не отдохнула после всего пережитого ею.
— Да? — вполголоса произнес Стас в трубку.
— Стас, — голос Аспирина отдавал угрюмой тяжестью, — вы где?
— Подъезжаем к Москве, — настороженно ответил Стас. — А что?
Аспирин вздохнул в трубку.
— Что ты узнал от Сильвестра Гольшанского?
Стас вздохнул. За этот визит в «Чёрный дельфины» он больше узнал от Ники, чем Сильвестра.
— Если я правильно понял Сильвестра и Нику, за убийствами стоит какая-то женщина.
— Случайно не та, которую Ника встретила на той ферме? — с подозрением спросил генерал Савельев.
— Она самая.
— Чёрт… Гольшанский ответил, зачем ей убийства девочек?
— Ритуалы, — коротко ответил Стас. — Ничего нового.
— Ясно… Её имя он не назвал?
— Нет, — Стас задумчиво смотрел на разрастающийся над линией горизонта город. — И когда он попытался рассказать про неё…
Корнилов вкратце изложил Аспирину всё, что случилось с ним и Гольшанским во время разговора об этой таинственной особе.
— Звучит жутко, — оценил Аспирин. — Есть мысли по этому поводу?
Стас вспомнил Амалию Марсову и то, что рассказывала Ника.
— Боюсь, товарищ генерал, что у этого явления такая же природа, как… как у Ники.
— То есть необъяснимо? — слегка раздраженно спросил генерал.
— Так точно.
— Жаль. У нас новое убийство, Стас…
Стас шумно вздохнул, психологически он был готов услышать нечто подобное в ближайшее время, но не думал, что это случится так скоро. Но это было вопросом времени. Просто потому что, если Ника и её друзья сорвали одно убийство, «Сумеречный портной», сколь бы обличий он ещё ни имел, обязательно попытается убить снова.
— Сколько жертв?
— Двое, — вздохнул Аспирин. — Почерк тот же… Зеленые платья из вискозы, пуговицы на глазах, зашитые рты и…
— Красные нити, — закончил Стас.
— Да, верно, — нехотя и недовольно проговорил Аспирин.
— Какой адрес?
Генерал продиктовал ему адрес, где были найдены тела.
— Мы сейчас будем там, — пообещал Стас.
— Торопись, Стас, — ответил генерал. — Мы не сможем долго держать это в тайне. А как только все узнают, что посадили не того, что один из самых страшных убийц до сих пор на свободе… ты не представляешь, что здесь начнется! Давай…
Аспирин отключился.
— Очень даже представляю, товарищ генерал, — проговорил Стас в телефон и поставил его в держатель.
***
На месте преступления они были через двадцать с небольшим минут. Портной убил в одном из столичных скверов на окраине города. Стас увидел красно-белые ленты, ограничивающие проход посторонним, и стоящих перед ними полицейских, которые отгоняли жителей этого района. Корнилов припарковал автомобиль в максимально доступной близости. Оглянулся на Нику, Лазовская молча вышла из автомобиля. Следом за ней выбрался Сеня, а за ним Стас.
— Граждане, пожалуйста, сохраняйте спокойствие! — звучал предупреждающий голос одного из полицейских.
Но столпившиеся перед натянутыми, красно-белыми лентами люди успокаиваться категорически не желали.
— Что здесь случилось?! Почему нам ничего не говорят?! — требовательно кричала какая-то женщина средних лет.
— Мы имеем право знать! — вторила ей другая, постарше и с короткой стрижкой.
— Это полицейский беспредел! — заявил парень с длинными волосами и серьгой в ухе.
Услышав последнюю фразу, Стас почувствовал нарастающее раздражение.
Этот волосатый «борец за права», видимо, не имеет никакого представления о полицейском беспределе. Вот когда дорожная полицая начнёт высаживать стекла в машинах и выволакивать из них водителей, чтобы надеть на них наручники, попутно избивая дубинками, это будет беспредел.
Когда всякого рода неадекватных демонстрантов, большая часть из которых далеко не всегда понимает против чего они бастуют, будут беспощадно расстреливать из водометов и травматического оружия, это будет беспредел. А пока что российской полиции ещё очень далеко до мер, которые на официальном уровне применяют в правоохранительных органах «цивилизованных» стран. За океаном, вообще, любого, кто осмелился бы вот так орать на полицейского уже двадцать раз положили бы лицом в снег и надели наручники.
Втроем они подошли к ленте, Стас показал удостоверение, и его вместе с Никой и Сеней пропустили на огороженную территорию.
Полиция из местного ОВД уже была здесь. Эксперты-криминалисты в белых комбинезонах сосредоточенно фотографировали стоящее в глубине сквераветвистое дерево. Яркие сине-белые вспышки их фотоаппаратов мистическими всполохами сверкали из-за ветвей и стволов деревьев скверика. Дерево, вокруг которого работали криминалисты и стояли другие полицейские, отличалось от других. И дело было не только в плотных густых росчерках красных линий, которыми были перечеркнуты его ветви. Дело было в самом виде этого дерева, в цвете его коры. Стасу она казалась куда темнее коры остальных деревьев. Словно совершенное подле него отвратительное жуткое зло впиталось корнями этого дерева и наполнило его изнутри. Даже студеный январский воздух, наполненный зимней свежестью, твердел и уплотнялся, пока Стас, Ника и Сеня шли к дереву с красными нитями. А возле самого дерева даже дышать становилось трудно.
Тёмное, почерневшее дерево росло с каждым шагом, который приближал Стаса. Всё больше оно со зловещим величием возвышалось над округой. Корнилов уже мог отчётливо различить неподвижные силуэты двух девочек, подвешенных на красных нитях. Одна из них была в красном пальтишке, и красные нити на нём были незаметны. Из-за этого казалось, что прямые, натянутые, как струны, красные нити пронзают её хрупкое тонкое тело насквозь.
Стас остановился, не дойдя до дерева с телами девочек каких-то пять-шесть шагов. Арцеулов прошел чуть дальше и тоже остановился, удивленно оглянулся на Стаса.
Корнилов внимательно и с отвращением рассматривал опутанное красными нитями дерево. Кроваво-красные путы, словно впиваясь в древесную кору, перетягивали растопыренные в стороны ветки дерева. И казалось даже, что дерево застыло в немом усилии разорвать их. Оно как будто было живым и, осознавая всё происходящее, в ужасе тщилось избавиться от связывающих его ветви кошмарных красных нитей.
Стас глубоко вдохнул застоялый пустой, как будто омертвевший, холодный воздух. Кошмар четырёхлетней давности официально вернулся. «Сумеречный портной» вернулся и вновь начал убивать. Дерзко. Нагло.
Напоказ.
Мимо Стаса прошла Ника, Стас перевёл взгляд на спину девочки. Лазовская, не подходя слишком близко к дереву, медленно обошла его по кругу.
Корнилов, чуть прищурив глаза, пристальным взглядом следил за ней. Он вспомнил, как кошмарное наваждение, едва не погубившее его и Сильвестра, схлынуло, как только Лазовская вошла в допросную. Он вспомнил все предыдущие дела, в которых Ника помогала ему, и вдруг подумал, что в этой девочке, помимо всех её способностей, есть что-то, что помогает ей стойко противостоять тому кромешному и беспощадном злу, с которым сталкивается их особая группа и другие полицейские. В Нике, Стас только сейчас внезапно понял это, помимо её необъяснимых способностей есть какая-то частица… света. Кусочек неиссякаемого сияющего белым светом добра, который, подобно фонарю в глухую ночь, разгоняет густой беспросветный мрак зла, то и дело возникающий на пути у синеглазой девочки. В ней есть что-то такое, какая-то внутренняя сила, которая помогает ей противостоять самому ужасному человеческому злу, ступать в его глубины и неустанно возвращаться назад. И возможно, конечно, что это лишь восторженная чушь, но Стасу казалось, что именно Ника лучше них всех сможет противостоять подобным противоестественным кошмарам, как тот, что сейчас возвышается перед ними. Она одна может не просто пережить и выдержать его, Лазовская может его преодолеть.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Четверг, 28 января
Их звали Лена и Таня. Они были подругами и возвращались из музыкальной школы, в которую ходили вместе. У каждой из них были свои мечты, которые они нередко взахлеб обсуждали друг с другом наедине. Каждая из них была окружена заботой и любовью своих родителей, у каждой было бесчисленное количество светлых, добрых и счастливых воспоминаний.
И теперь — это всё, что от них останется в памяти нашего мира. Теперь их нет. Нет их мечтаний, нет любви, в которой они росли. Никто больше не услышит их радостного смеха или, как они музицируют дома, выполняя домашнее задание.
Их матери больше не поцелуют их, провожая утром в школу, больше не порадуются вместе с ними их успехам, больше не смогут с любовью провести рукой по их волосам и просто пожелать спокойной ночи. Больше никогда… Теперь их нет, кто-то отнял их жизни, отнял их у их семей. Кто-то вырвал их, как цветы из клумбы, вместе корнями, бросил на асфальт и с ожесточением растоптал. Кто-то в угоду своей прихоти казнил двух обычных школьниц, которые ещё даже не начали толком жить.
Сейчас их воспоминания беспокойной стаей бабочек кружили в моей голове, вспыхивая то одним, то другим эпизодом из жизни Тани и Лены. Я не заливалась слезами, наблюдая счастливые моменты из жизни девочек, я старалась удержать это в себе. Стерпеть и выдержать всю ту горечь и тяжесть, которые вызывало осознание, что эти девчонки были лишены возможности просто жить. Возможности, которая по справедливости принадлежит каждому от рождения.
Я остановилась рядом с деревом. Не обращая ни на кого внимания, я медленно подняла взгляд и внимательно оглядела его от корней до самых верхних веток.
Всё было точь-в-точь, как и раньше. Он или они ни на йоту не отступали от привычного образа. С того момента, как начались первые убийства, менялось лишь количество жертв, но всё остальное оставалось прежним. Пуговицы на вечно закрытых глазах девочек, зашитые рты, красные нити… и бесконечная убийственная печаль, которую вызывало совершенное преступление.
В какой-то степени я была виновата в гибели этих двух подружек. Таня или Лена погибли, потому что я не дала принести в жертву Раду. И теперь та Рыжеволосая… kurwa потребовала вдвое больше жертв!
Я сосредоточилась на воспоминаниях. Я звала их, трогала, касалась и призывала к себе. Давайте, девочки, прошу вас!.. Покажите, кто это сделал с вами!.. Вы ведь должны были что-то запомнить перед тем… как вас не стало… Пожалуйста! Пожалуйста!.. Умоляю, покажите мне хоть что-то! Дайте нам способ прекратить этот кошмар!!!
Прозвучит цинично и жестоко, но воспоминания на месте свежего преступления могут дать мне куда больше информации, чем давние злодеяния. Воспоминания со временем теряются и иссякают, становятся обрывистыми и, в конце концов, от них остаются лишь несколько самых ярких моментов. Во многом это похоже на воспоминания любого живого человека о том или ином событии из его жизни или на воду, которая с течением времени медленно, но неотвратимо испаряется. А здесь и сейчас возле этого дерева воспоминания убитых девочек ещё хранили множество подробностей из их жизни. И особенно из последних минут жизни…
Я собралась с духом и впустила их в себя. Я позволила себе утонуть в них, провалиться в их бездну и увидеть.
Бесцветный серо-белый день. Почти пустой заснеженный скверик и две хихикающие девчушки, что шли из музыкальной школы. Одна из них предложила перед тем, как идти домой, забежать в супермаркет. А он находился с другой стороны, нужно было всего лишь пересечь скверик…
Они знали его и этот район с детства. И полагали, что сквер не представляет для них опасности.
С горечью и безысходностью я наблюдала, как девочки решились срезать путь через скверик. Беспечность — один из худших врагов человека. Часто даже в повседневной жизни она становится причиной многих неудач, бед и иногда даже таких трагедий.
Я увидела, как их позвала какая-то женщина. Я затрепетала от гнева, узнав голос рыжеволосой гадины, с которой я столкнулась на той ферме! С тяжким сожалением я видела, как подружки согласились помочь женщине, которая попросила их помочь ей найти упавшее в снег кольцо. Хорошо и правильно воспитанные девочки, конечно же, с готовностью согласились.
Мужчина в развевающемся широкополом пальто внезапно и быстро оказался рядом с ними. Он замахнулся с чем-то продолговатым и обрушил этот предмет на голову одной из девочек — Лены. Татьяна обернулась, затем бросилась бежать. Но рыжеволосая женщина поймала её на бегу, скрутила руки и рявкнула мужчине:
— Бей!
Ему не требовалось повторять. Он подошёл к Тане и, не обращая внимания на её слезы и мольбы, с ожесточением ударил девочку по голове тем самым предметом, которым секунду назад убил её подругу. Кровь Тани брызнула на снег…
Воспоминание исказилось, словно смялось, скомкалось и вдруг преобразилось. Рыжеволосая, та самая, вновь обнаженная стояла босиком на снегу на одной из ветвей. Она странно шевелила руками, как будто призывала кого-то или что-то. Меня сковала нервная оторопь, я застыла на месте и пристально уставилась на женщину с гривой темно-рыжих волос. Как и в прошлый раз, они, словно живые, расплывались и извивались на ветру.
Но поразило меня не это, а то, что происходило с телом, с кожей рыжеволосой. Может, мне это и привиделось, может, я не могла детально разглядеть, что именно с ней происходит, но сейчас мне казалось, что её тело меняется. Будучи сутулой, она вдруг распрямилась. Проступающие через неприятно обвисшую кожу кости, скрываются, скрадываются нелицеприятные очертания. Её кожа, которая с к моему удивлению оказалась одряхлевшей, старческой и болезненной, тоже менялась. Изменялся оттенок, кожа рыжеволосой становилась упругой, гладкой и… молодой!
От последней мысли меня бросило в жар! Нет… Нет, я себе всё это выдумала! Не может быть того, что мне привиделось! И мне, похоже, правда это лишь привиделось. Потому что уже через мгновение воспоминание надломилось и резко преобразилось.
Рыжеволосая уже была на земле, стояла босиком в снегу. Её буйные темно-рыжие волосы развевались по ветру. А мужчина в пальто заботливо кутал её в шерстяное одеяло.
— Мне нужно больше… — услышала я едва ли не плачущий голос рыжеволосой. — Слышишь? Этого не достаточно! Мне нужно больше! Понимаешь?! Больше!!
Голос её становился все более истеричным, и она начала кричать. Я осознала, что она боится. Эта жуткая женщина, которая едва не убила меня, Раду и Леру с Лёвой, по-настоящему, до слёз боится! Но чего? Как может она чего-то бояться?! Она же чудовище, это ей нужны смерти этих несчастных девчонок! Это всё она!.. Что же её пугает?!
И тут рыжеволосая, вцепившись в лацканы пальто мужчины, лихорадочно прошептала:
— Время! У меня больше нет времени! Мне нужно ещё!..
— Я знаю, любимая, — твёрдо ответил мужчина в пальто, целуя руку женщины. — И ты их получишь, я обещаю!
От того, как клятвенно прозвучало подобострастное обещание мужчины в пальто, меня пронзило будоражащим чувством страха. Страха перед осознанием того, что он убивает ради неё и будет с удовольствием убивать дальше. Снова и снова. Как и все прочие, похожие на «Портного», он не остановится. Не сможет, не перестанет. Он вновь и вновь будет убивать для неё… ради неё.
Обрушившаяся на меня истина едва не сбивала с ног шокирующим открытием! Потрясенная, я наблюдала, как мужчина с невероятной любовью и обожанием обнимает и утешает рыжеволосую. Кто бы мог подумать, что один из самых страшных и жестоких убийц способен проявлять такие нежные чувства! Ведь становилось очевидным — Портной одержим ею, этой рыжеволосой стервой.
Я пыталась увидеть лицо мужчины. Я пыталась прорваться через толстую и вязкую пелену смешивающихся воспоминаний, но не могла. Это было равносильно тому, чтобы руками вычерпывать озеро в надежде добраться до дна.
Чем больше я пыталась добраться до лица мужчины в пальто, тем дальше он «погружался» в глубину. Я увидела, как он подводит рыжеволосую к машине, темному внедорожнику, и как открывает для неё дверцу. Я вгляделась в номерной знак автомобиля, но и он безнадёжно расплывался, так что различить что-то было невозможно. Зато вместо этого я отчётливо увидела, что перед тем, как сесть за руль, Портной что-то достал из автомобиля и направился с этим предметом куда-то вглубь сквера.
Воспоминание «утянуло» меня следом за ним. Портной остановился возле люка, присел и, приподняв одной рукой крышку, поднёс к отверстию предмет в другой руке. Этот предмет, к счастью, я смогла разглядеть. И в одно мгновение узнала его. Ну ещё бы! Ведь совсем недавно я на глазах у всей школы вручала его жестокому серийному детоубийце! Это была та самая алебастровая башня с короной, тот самый сувенир от нашей школы.
Когда воспоминание привычно вышвырнуло меня обратно в наш мир, я несколько секунд стояла в прострации, глядя перед собой. Я вспомнила, как он улыбался, как смотрел на меня, когда я уже села рядом с Мироном. Я вспоминала взгляд, каким смотрел на меня Орест Гольшанский. Я полагала, что после его участия в групповом изнасиловании несчастной Валентины Любинской ничто уже не сделает его образ хуже! Как же я фатально заблуждалась…
— Ника.
Я оглянулась. Стас с опаской разглядывал меня.
— Что-то увидела?
Я посмотрела в серо-стальные глаза Корнилова и увидела там жажду. Стас жаждал поймать его, изловить это чудовище. Корниловым двигало сразу две веских причины: прекратить кошмарные убийства несчастных детей и поквитаться с Портным за то, что тот так ловко одурачил его, Стаса, и всех остальных, кто занимался тем расследованием. Корнилов ощущал вину за то, что позволил себе успокоиться, за то, что все эти годы не искал его, не пытался найти правду. А просто поверил, что он ушёл. Тем больше было чувство досады, что Стас по опыту ведь отлично знал, что такие, как Сумеречный портной, сами не уходят и не прекращают свои злодеяния.
— Я его нашла, Стас, — тихим, лишенным эмоций голосом произнесла я.
Лицо Корнилова преобразилось, взгляд заискрился нескрываемым рвением.
Я рассказала Стасу об увиденном, и Корнилов немедленно приказал обыскать люк, на который я указала.
Я стояла рядом, глядя на то, как двое полицейских с фонарями осторожно спустились в люк по металлической лестнице. Когда они скрылись из виду, я инстинктивно подалась к краю люка. На мое плечо немедленно опустилась широкая ладонь Стаса. В моей груди взволнованно подскакивало сердце, где-то в области легких собиралось неуютное, нервирующее чувство. Как будто внутри тела образовался жесткий, быстро раздувающийся комок. Подобное чувство нередко возникало у меня, когда мы со Стасом близко подбирались к раскрытию очередной тайны. Когда были на пороге разгадки очередного опасного, зловещего и даже омерзительного секрета. Когда были в шаге от раскрытия очередного злодеяния.
Мое дыхание учащалось. Я слышала, как полицейские поднимаются наверх. Когда первый из них, весь перепачканный грязью, выбрался наружу, он немедленно протянул Стасу обнаруженный внизу среди труб предмет — сувенирный самодельный кубок в виде башни с короной. Тот самый нелепый презент, который наша школа моими руками вручила Оресту Гольшанскому.
Корнилов взял кубок из рук полицейского, с задумчивым видом оглядел и вопросительно взглянул на меня. Я молча кивнула, не отводя взгляда от кубка с короной. На его навершии темнела запекшаяся кровь. Я протянула руку к кубку, едва кончики мои пальцев соприкоснулись с поверхностью «башни», как мир передо мной разорвался вспышкой белого света. Я вновь увидела, как Сумеречный портной убивает «кубком» Татьяну, воспоминание повторилось почти точь-в-точь, с той только разницей, что теперь я отчетливо видела лицо мужчины в пальто. Я уже не удивилась, узнав в нём Ореста Гольшанского. Воспоминание оборвалось, я с удивлением обнаружила себя дрожащей в руках Стаса. Корнилов бережно обнимал меня, надежно удерживая в своих руках.
Меня сразила резкая и удивительная слабость, все тело охватил озноб, и показалось, что у меня даже поднялась температура. На мгновение я подумала, что это сказывается моя «сказочная» ночь посреди зимнего холодного леса. Но через пару секунд неприятное чувство исчезло.
— Ты как? — участливо спросил Стас. — Что ты увидела?
— Н-нормально… — мой голос звучал приглушенно и тяжело, мне как будто приходилось делать усилие, чтобы говорить.
Увиденное ещё раз убийство Татьяны глубоко впечатлило меня. Казалось, за то время, что я помогаю Стасу, я уже должна была стать куда менее восприимчивой к деяниям разных подонков, вроде Портного. Но нет… Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть.
Корнилов выглядел задумчивым и немного встревоженным.
— Они явно торопились, — сказал он, когда мы отошли к люка.
— Потому что убийство было совершенно этим? — я кивнула на кубок в руках Стаса.
Корнилов качнул головой.
— Потому что они поторопились избавиться от самой важной улики и притом самым дурацким способом.
Он вздохнул, взглянул на меня, и вдруг губы его тронула улыбка.
— Это вполне могло бы быть эффективным решением, если бы они не знали о тебе и твоих скрытых талантах.
Стас был прав. При других обстоятельствах кубок в виде башни был бы найден случайно через несколько недель или месяцев, когда кому-то из рабочих муниципальных служб пришлось бы спуститься в этот канализационный люк. Но всё равно никто бы не узнал, что этим предметом безжалостно убили двух детей, и тем более никто и не подумал бы связать находку и даже кровь на ней с убийствами Сумеречного портного.
— Но я так и не увидела, кто эта рыжеволосая женщина с ним, — нахмурившись, с сердитой досадой проговорила я.
— Ничего страшного, — тихо промолвил Корнилов, окидывая взглядом дерево с красными нитями. — Я знаю, кто она. Ну или, как минимум, догадываюсь.
Я вопросительно уставилась на Стаса.
— Тогда нужно их немедленно арестовывать! Стас, нужно спешить, вдруг…
— Тише, — Стас несильно сжал мое плечо и взглядом указал куда-то мне за спину.
Я обернулась и едва сдержалась, чтобы разочарованно не застонать. К нам, уверенной походкой с мрачным и решительным лицом двигался майор Датский. А, нет. Точнее, полковник Родион Датский.
Я ощутила, как напрягся Стас, как внутри Корнилова начала собираться буря и гроза. Стас терпеть не мог Датского, и тот отвечал ему взаимностью. Плюс ко всему, в последнем деле Датский спас меня и Стаса от верной гибели, но при этом присвоил себе заслугу в поимке преступника, известного больше по кличке «Монохромный человек». И Стас, с одной стороны, злился на него за это, а с другой, чувствовал себя обязанным ему. И последнее сильно унижало Корнилова.
Датский в сопровождении двух офицеров из Следственного комитета подошел к нам, внимательно оглядел меня, Стаса и грубо спросил:
— Ну и какого чёрта вы здесь забыли?! Это не ваше дело! Уголовный розыск этим не занимается! Что вам здесь нужно?!
— Посмотреть приехали, — вызывающе проговорил Стас.
Я искоса взглянула на Корнилова снизу-вверх. Стас не отрывал от лица Датского прожигающего взгляда. На лице полковника Датского застыло аналогичное выражение. Эти двое после дела Монохромного человека стали ещё более непримиримыми врагами.
— Вы не ведёте это дело, подполковник Корнилов, — жестко, продавливая, повторил Родион Датский. — И вам здесь нечего делать, этим убийством теперь занимается СКР. А вы — свободны!
Стас не шевельнулся, по-прежнему глядя в глаза Датскому.
— Как скажете, товарищ полковник, — пророкотал Стас и ринулся прочь к своей машине. Я поспешила следом за Корниловым. Я вложила свою руку в его ладонь, почувствовала, как его пальцы обхватили мою руку, и я отчетливо ощутила, крепнущее раздражение Стаса. Корнилов отлично владел собой, но от меня ему было не скрыть ни свои чувства, ни свои эмоции. Особенно, когда они, как сейчас, плещут через край.
Стас знаком позвал Арцеулова. Подойдя к нам, Сеня хотел было задать вопрос, но Стас качнул головой:
— Давай позже, Сень.
Когда мы подошли к машине, к нам подбежал Бронислав. Я удивленно уставилась на него: откуда он здесь?
— Привет, — бодро бросил Коршунов.
Стас недовольно взглянул на Бронислава.
— А что ты здесь забыл?
Коршунов выглядел удивленным.
— Я узнал про убийство… и приехал, — он посмотрел на меня и Сеню. — А вы что, уже уезжаете? Вы же только…
— Да, — рыкнул Стас. — Мы уезжаем.
— Почему?! — удивленно спросил Бронислав. — Вы же что-то нашли в том люке… я видел! Почему вы?..
— Тебе показалось, — не глядя на него, холодно ответил Стас.
Корнилов каким-то чудом успел спрятать нашу находку под своей курткой, и ни Датский, ни Бронислав, ни даже Сеня этого не заметили.
— Хорошо, тогда тем более непонятно, почему вы решили уехать, товарищ подполковник…
— Слушай, парень, — Стас обжег Бронислава гневным взглядом, — вон там твой родственничек будущий, дядя твоей ненаглядной невесты, вот подойти к нему и спроси у него. Что, как и почему. А мы уезжаем. Выслужишься, приезжай.
Бронислав остолбенело замер на месте. А Стас, не сбавляя шага, двигался к своему внедорожнику. Я, спеша за Стасом, оглянулась на ходу и посмотрела на Бронислава. Коршунов досадливо глядел нам вслед. Мне стало жаль его, по-моему, Стас совершенно напрасно сорвался на нём. Однако, конечно, говорить это Корнилову я не собиралась.
— Что мы теперь будем делать? — спросила я, как только мы оказались в машине Стаса.
— Нужно всё обсудить с Колей и генералом Савельевым, — ответил Стас.
Голос его оставался мрачным и негодующим. Я воздержалась от дальнейших расспросов.