ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Понедельник, 18 января
Я шагала быстро, нервно, совершенно не обращая внимания на жуткий гололёд. Температура на улице приблизилась к отметке минус пятнадцать, но у меня по телу распространялось пульсирующее и подрагивающее в венах тепло. Оно было вызвано бушующим во мне волнением. Я целенаправленно и быстро шагала в школу, я стремилась как можно скорее оказаться в классе и увидеть своих одноклассников. Мне позарез нужно было поговорить с Толиком Голубевым и Гришей Локтевым. Потому что я узнала голоса тех парней, что напали на Капитонова возле его дома. И я могла будущей олимпийской медалью поклясться, что Голубев и Локтев были среди тех парней.
— Идиоты, — торопясь к школе, беззлобно, встревоженно приговаривала я. — Совсем рехнулись!.. На учителя напасть! Какими же нужно быть болванами! А если Капитонов узнает, поймет и… что тогда будет?!
Оставив верхнюю одежду в своем шкафчике, я рванула вверх по лестнице. Забежав в класс, я поставила свой рюкзак с чайками на стул у окошка и оглянулась на парней из нашего класса.
Толик, Гриша, Ярослав и Асгат — четверо дружков, стояли возле парты Толика с Гришей. Они о чем-то обеспокоенно перешептывались.
«Понятно, — подумала я ворчливо и нервно, — сначала натворили дел, а теперь боязно стало».
Первым уроком у нас была литература, а потом как раз геометрия.
Я решила подойти к парням сейчас. Заметив мое приближение, они перестали перешептываться. Асгат и Ярослав вернулись на свои места. Локтев и Голубев вместе (потрясающие актеры!) синхронно открыли учебники по литературе и якобы углубились в чтение. Но меня это нелепое притворство, конечно, не обмануло.
— Привет, — я слегка оперлась руками на край парты Локтева и Голубева.
Парни подняли взгляды. Локтев недвусмысленно оглядел меня с ног до головы. Этот кадр не считал нужным скрывать ни мысли, ни желания.
— Привет, Ника, — осторожно проговорил Толик Голубев.
— Давно не виделись, Толь. — мягко, вежливо, но с издевательским намеком ответила я.
Парни переглянулись.
— Вы совсем свихнулись? — тихо поинтересовалась я. — В колонию захотелось? Я посмотрела на Локтева, затем перевела взгляд на Голубева.
— Что? Тебя замучила задетая гордость?
— Лазовская, — опустив взгляд, проговорил Локтев, — мы совсем не понимаем, о чем ты вообще говоришь…
— О том, что вы совершили нападение на учителя по геометрии.
Толик Голубев вздрогнул, поднял на меня взгляд, затем посмотрел на друга и тут же уткнулся в книжку.
— Ника, — явно стараясь совладать с собственным волнением, произнес Гриша Локтев. — Мы даже не знаем, где он живет…
— Гриша, — я наклонилась к нему чуть ниже. — Я узнала твой голос и его тоже.
Я кивнула на Толика. Парни снова переглянулись.
— Что вы вообще там с Логиновой забыли?! — вдруг проворчал Толик Голубев.
— И откуда у твоей подруги пушка? — не выдержал Локтев. — Мы в тот раз чуть не обделались…
— Кстати, да.
— Это всё не имеет значения, — качнула я головой. — Важно, что вы совершили покушение на…
— Да тихо ты! — шикнул на меня Локтев и испуганно глянул за мою спину. — Ни на кого мы не покушались! Поняла? Мы просто это… припугнуть хотели… Ну чтобы он это…
— Не борзел, — обиженно проворчал Толик Голубев. Я с осуждением и печальным сочувствием смотрела на них.
— Ой, Лазовская, давай только без вот этого твоего знаменитого укоряющего взгляда! — развел руками Локтев. — Мы же ничего ему не сделали!
Я хотела было ответить, что они просто ничего не успели сделать, потому что наше с Лерой и Лёвой появление им помешало. Но тут в класс вошла запыхавшаяся Лидия Владиславовна.
Я оглянулась на неё и поспешила к своему месту. Не нужно давать учительнице по литературе шанс лишний раз сорваться на мне. Шилова Лидия Владиславовна (у нас классе, да и во всей школе её звали по бандитской кличке, связанной с её фамилией) относилась к тому числу преподавателей, с которыми у меня были натянутые отношения. Мало того, что Лидия Владиславовна плотно дружила с Кобякиным Павлом Валентиновичем, так она до сих пор не может мне простить неуважительного отношения к русским писателям-классикам. А всё из-за того, что я пару раз негативно высказалась об «Анне Карениной» и «Тихом доне». Я всего лишь высказала свое мнение о романах. Откуда же мне было знать, что это мнение просто обязано было быть исключительно позитивным. А я имела неосторожность крайне нелестно отозваться и об этих книгах, и о других произведениях русской литературы. Плюс ко всему, что вообще сыграло роль масла в огне, я сравнила русскую и французскую классику. Сравнение вышло не в пользу первой.
И что тут начало-ось… За оставшиеся десять минут урока меня заклеймили «польской интервенткой», «русофобкой» и даже припомнили мне поляков в рядах вермахта. Я ещё на свою беду на последнее обвинение ответила упоминанием генерала Власова и печально известных РОНА.
В итоге мне влепили две двойки (две двойки за один урок, Карл!) в дневник, и жирнючую такую двойку (учительница её несколько раз с остервенением обвела) в журнал.
— Всем добрый день, — привычным властным голосом произнесла Лидия Владиславовна, поставив свою сумку на стол.
— Добрый день, — ленивым и нестройным хором поздоровался наш класс.
Я скосила глаза на пустующее место возле себя.
— «Лера, — мысленно с досадой простонала я. — У нас же сегодня контрольная!..»
Я почти не сомневалась, что моя лучшая подруга об этом забыла и решила сегодня утречком выспаться за счет парочки первых уроков. Отлично. А отдуваться мне придется за нас двоих. Потому что большинство учителей почему-то искренне считают, что я могу повлиять на Лерку, но просто не хочу. А если не могу, то, по их мнению, нечего и дружить с «троечницей, прогульщицей и совершенно неуправляемой дикаркой».
После звонка Лидия Владиславовна подняла весь класс и заставила всех отвечать на вопросы относительно «Бедной Лизы». Шилова обожала устраивать такие вот летучки, задавая вопросы наугад разным ученикам. В этот раз пятеро учеников нашего класса схлопотали двойки в дневники.
Когда все сели, Лидия Владиславовна с издевательской торжественностью объявила:
— А теперь нас порадует своими широкими познаниями в литературе непревзойденный специалист и опытный литературный критик…
Я закрыла глаза и обреченно опустила голову.
— Лазовская! — со предвкушением произнесла Шилова. — Расскажи-ка нам всем о характере Эраста и его любви к Лизе…
В общем урок литературы прошел не слишком спокойно, но довольно успешно. Хотя могло быть и лучше. Контрольную я написала хорошо, но уверена, что Шило, как обычно, снизит мне оценку. За Леру, в частности. А также за Льва Толстого, за Чехова, за Шолохова и многих других, «попранных» мною писателей.
Следующим уроком у нас была геометрия. И перемена оказалась слишком короткой, чтобы я успела еще раз переговорить с парнями. И убедить больше не делать таких опасных глупостей. Но я не успела.
Порывистой походкой, глядя вперед исподлобья, в класс буквально ворвался Исидор Игоревич. Как только он вошел, я ощутила, как мгновенно усилилась тлеющая в сердце тревога, как чувство опасности медленно, но жестко затянуло узлы на горле, животе и груди. Раскрыв тетрадь по геометрии, я украдкой наблюдала за учителем. Исидор Игоревич сегодня был в черном пиджаке поверх свитера и горчичного цвета брюках, из-под которых чернели зимние ботинки.
Выглядел Капитонов рассеянным и сбитым с толку.
— Добрый день, — гаркнул он. — Зап-писываем п-пожалуйста… В-векторы и координаты.
Капитонов шумно сглотнул. Я с опаской наблюдала за ним. Что с ним? Почему он так заикается? Позади меня раздался шепот и тихое хихиканье. Я обеспокоенно оглянулась. И у меня враз сдавило сердце.
Лаптев и Голубев глядели на учителя с откровенной насмешкой и пренебрежением.
— «Господи, — подумала я, — ну не надо… Пожалуйста, мальчики, я вас очень прошу…»
Я сама не понимала, почему и чего так боюсь. Просто твердо знала, что сегодня и сейчас никому, в особенности Голубеву, который достал Капитонова в прошлый раз, злить учителя не стоит. Я попыталась привлечь их внимание, чтобы попросить уняться. Но эти два дурака теперь подначивали и своих друзей. Ярослава Громыко и Асгата Фахрутдинова. Я встревоженно вздохнула. И заметила, что злорадные, тихие смешки уже звучат по всему классу.
Капитонов тем временем начал рассказывать новый материал. Я слышала, как дрожал его голос, и как часто он стал заикаться.
Хихиканье в классе усиливалось. Многие уже в открытую улыбались. Я чувствовала, что сердце мое забилось чаще. Меня стремительно захлестывала необъяснимая паника. Внутри меня зрело непреодолимое желание сорваться и убежать как можно дальше отсюда. Время словно замедлилось вокруг меня, звуки исказились. А перед глазами замелькали обрывки чужих воспоминаний. Я помотала головой, пытаясь отогнать внезапно нахлынувшие видения. Но они ещё больше, ярче, чаще представали у меня перед глазами. Они сменялись друг за другом, как кадры кинофильма или беспорядочное слайдшоу. Голоса в моей голове смеялись, кричали, ругались, спорили, говорили, пели и рычали. Звуки и обрывки изображений смазывались, сливались воедино.
И вдруг резкий выкрик Капитонова:
— Что смешного я сказал?! Что вы скалитесь, как дебилы! Вам весело?! Весело?! Малолетние неблагодарные куски дерьма! —
Несколько раз моргнув, я ошарашенно взглянула на Капитонова.
Учитель стоял спиной к доске перед всем классом. Из-под съехавших очков таращился безумный взгляд его выпученных глаз. Он тяжело и свирепо дышал через сомкнутые зубы.
— Какого черта вам так весело, детишки! — прорычал Капитонова. — Вы что думаете, я клоун? Думаете, я прихожу сюда каждый, мать его, гребаный день, чтобы вас повеселить?! Да?!! Да?!! Вы так думаете?!
Никто в классе ему не ответил. Все с ошеломлением молча таращились на разъяренного и явно неадекватного учителя. Тяжело глотая пересохший воздух, я пыталась справиться с охватившим меня шоковым состоянием. Меня слегка лихорадило, я чувствовала испарину у себя на лице. Странный жар теплел в горле и пульсировал в теле, под кожей.
— Нет!!! — вдруг вскричал Капитонов так, что все подскочили. — Нет, мать вашу! Я прихожу сюда, чтобы вложить в бестолковые пустые черепные коробки хоть каплю, хоть крупицу гребаных знаний! Знаний, чёрт возьми! Вы понимаете?! Понимаете?! Нет?!
Капитонов оглядел класс свирепым, лишенным рассудка взглядом и затем метнулся к своей сумке.
— Хорошо, хорошо, хорошо, — быстро заговорил он. — Сейчас я вам покажу… Сейчас вы всё поймёте… Твари! Бестолковые, ленивые и безмозглые твари!
С этими словами Капитонов выхватил из сумки пистолет и выставил его перед собой.
— Ну?! — рявкнул он. — Кто ещё хочет посмеяться?! Смешно вам?! Смешно, малолетние ублюдки!.. Да что вы вообще в этой жизни видели! Что вы вообще понимаете! Сидите на шеях у своих родителей, черт-те как учитесь и в школу ходите, как будто всем учителям одолжение делаете!..
Капитонов шумно выдохнул через плотно стиснутые в оскале зубы.
Пистолет подрагивал в его руке. Все в классе, замерев на месте, настороженно глядели на учителя. На побледневших лицах учеников застыли смятение и страх. Кто-то закрывал лицо руками, кто-то отводил взгляд. Я же неотрывно глядела в лицо Капитонова.
Тут он наставил пистолет на Толика Голубева.
— Ты! — прорычал он. — К доске живо!
Голубев поднялся. Бедолагу сотрясала заметная нервная дрожь. Я с сожалением взглянула на него. У Толика буквально подгибались колени, пока он шёл.
— Живее, мать твою! — вскричал Капитонов.
Голубев нервно сглотнул, заторопился вперёд, запнулся обо что-то и едва не упал. Он вышел к доске, не смея взглянуть на учителя. А Капитонов протянул ему кусочек мела и проговорил:
— Сейчас ты будешь решать задачку по геометрии, мальчик.
Исидор Игоревич направил пистолет прямо в лицо Толику.
— И смотри не ошибись.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Понедельник, 18 января
Стас не мог ждать, чтобы проверить свою догадку. Отправив Бронислава и Николая с поставленными им задачами, сам он немедленно направился в дом Гольшанских.
Сегодня его приняли куда холоднее, чем в прошлый раз. Даже Елизавета была с ним крайне холодна и даже раздражительна.
— Зачем вы ездили к Сильвестру? — спросила она, когда Стас вновь вошел в гостиную их дома. — Зачем?! Я думала, вы расследуете убийство его адвокатов и ищете маньяка, который его ненавидит!
— Конечно, — ничуть не смутившись, глядя в требовательные глаза Елизаветы, ответил Стас. — и учитывая, что убийство нанятых вами адвокатов напрямую связано с Людмилой Елизаровой, а Сильвестр, в свою очередь, имеет отношение к ней, вполне логично, что у меня были к нему вопросы.
— Вполне логично, — сухо ответила Елизавета.
Её взгляд не изменился. Стас видел в её глазах беспокойство и недоверие. Елизавета одновременно злилась и боялась.
— Зачем вы здесь сегодня? — спросила она.
— Мне нужно ещё раз обыскать комнату Людмилы, — ответил Корнилов.
— Зачем? — покачала головой Елизавета.
— Мне кажется, что за Людмилой следили.
— Следили? — переспросила Елизавета Гольшанская. — Господин подполковник, у нас отличная система охраны, да и наши люди все профессионалы…
— И всё же у меня есть основания полагать, чтобы за Людмилой была установлена слежка, — вежливо, но твёрдо ответил Стас.
Смерив Корнилова изучающим и явно взволнованным взглядом, Елизавета пожала плечами.
— Пожалуйста, смотрите…
— Благодарю, — сдержанно улыбнулся Корнилов.
Он видел, что Елизавета, как она ни старалась это скрыть, сильно взбудоражена. А это укрепляло подозрения Стаса относительно того, зачем или ради кого Сильвестр себя оговорил. Однако он не имеет права проводить какие-то расследования по делу Портного. Тем более что на данный момент дело официально закрыто. Но в то же время ему ничего не мешает скрытно, втихаря продолжать копать. И Гольшанские это отлично понимают.
Поэтому перед тем, как ехать в Соль-Илецк, Стас убедил Риту взять Алину и на время улететь в словацкую Братиславу, где теперь живёт двоюродная сестра Риты, вышедшая недавно замуж. Возможно, Гольшанские ничего и не предпримут (его-то они точно пока не посмеют трогать), но Стасу спокойнее, когда его семья вне зоны досягаемости его потенциальных врагов.
Корнилов очень надеялся, что нервничающие Гольшанские начнут совершать ошибки. Особенно он возлагал надежды на Елизавету. Бедная женщина сейчас наверняка разрывается в душевных метаниях. С одной стороны, она жаждет вызволить невиновного в убийствах Портного сына, а с другой — категорически не желает, чтобы Стас или кто-то другой искали истинного убийцу. Во всяком случае, в кругу её семьи.
Оказавшись вновь в комнате Людмилы Елизаровой, Стас внимательно оглядел комнату. Прикинул, где и как можно было бы установить слежку. Он посмотрел на огромный шкаф для одежды. Затем с подозрением взглянул на углы комнаты под потолком.
Неизвестный фанатичный поклонник Людмилы наверняка хотел бы видеть, как Людмила переодевается. А чаще всего девушка делала бы это стоя рядом со шкафом. Значит, если в комнате есть камера или камеры, они должны быть направлены именно в сторону шкафа.
Определив приблизительный сектор обзора, Стас начал ощупывать и придирчиво осматривать комнату Людмилы. Почти сорок минут он потратил на бесполезный обыск комнаты, пока, наконец, не приметил одну из мягких игрушек на столе рядом с макинтошем. Это был игрушечный плюшевый щенок хаски. На доброй улыбчивой мордашке песика поблескивали два глаза. И один из них, правый, был ненастоящим.
Взяв игрушку, Стас внимательно осмотрел её глаза. Убедился в собственных подозрениях и без зазрения совести выковырял собаке глаз.
От «глаза» собаки, который оказался миниатюрной камерой с широкоугольным объективом, тянулся тонкий чёрный проводок.
Игрушка оказалась фаршированной проводами, аккумулятором и антенной, использующей для трансляции сеть wi-fi, с которой в доме Гольшанских был полный порядок.
Корнилов тихо выругался. Ему было непонятно, как такая игрушка попала в дом Людмилы. Ведь, если она хранила её прямо на столе, значит, её ей подарил достаточно близкий и дорогой ей человек. Тогда получается, он и есть тайный Поклонник? Тот-кто-шлет-письма?..
— Как же ты это провернул? — тихо и задумчиво проговорил Стас, ощупывая покалеченную игрушку.
— Зачем ты сломал игрушку Люды? — спросил вдруг кто-то чуть писклявым голоском.
Стас оглянулся. Из-за приоткрытой двери на него с интересом смотрела одна из девочек-близняшек, которых он видел в прошлый раз.
Девочка была одета в белую блузочку и стильную клетчатую юбочку, из-под которой выглядывали ножки в темных колготках.
— А-а… — протянул Стас, слегка растерявшись. — Я не ломал, красавица.
Он неуверенно улыбнулся девочке.
— Просто… я нашел неисправность в этой собачке, — проговорил он.
Девочка с наивным любопытством смотрела на него.
— А что за… не-ис-прав-ность? — дочка Ореста Гольшанского сдвинула бровки.
— А-а… эм… Ну-у, видишь ли, тут проблемы… с глазом, — Стас сам не мог понять, почему ему вдруг стало так неловко перед ребенком.
Корнилов почувствовал себя вором и преступником в больших серо-зеленых детских глазах.
— И ты сможешь его починить? — с некоторым подозрением спросила девчушка.
— Да, — кивнул Стас. — Смогу…
Тут Корнилов обратил внимание на куклу в левой руке близняшки, и его пробрал тревожный озноб.
— А можно посмотреть твою куколку? — вдруг спросил Стас. — Пожалуйста… я верну, обещаю.
Девочка опустила взгляд на куклу, которую прижимала к себе, а затем пожала плечиками.
— Ладно…
Стас присел возле девочки и осторожно принял из её рук куклу.
Кукла была очень милой, с симпатичным личиком и чистыми глазками. У неё были блестящие каштановые волосы, и она была облачена в платье. В зеленое платье с белым горошком. Из вискозы…
— Господи… — выдохнул Стас.
— Её зовут Карина, — сказала девочка, поглядев на Стаса.
Корнилов взглянул на девчушку.
— Красивое имя, — кивнул.
Малышка просияла и довольно улыбнулась.
— Скажи, милая, а такое платье у Карины было всегда?
— Нет, — покачала головой малышка. — Это платье для Карины мне принес дедушкин друг.
— Какой… дедушкин друг? — осторожно спросил Стас.
— Который катал его на машине.
У Стас подпрыгнуло сердце.
— Этого друга звали Нифонт?
— Да, — кивнула девочка. — У него ещё фамилия такая смешная.
Она захихикала.
— Да, — глядя на неё, проговорил Стас. — Действительно смешная.
Откуда-то внезапно донесся тяжелый, басовитый гул. Стас резко выпрямился. Странный звук нарастал, усиливался и приближался.
Корнилов по службе в армии отлично знал этот звук. Так шумит мотор вертолёта. Стас подошел к окну, отодвинул занавески и посмотрел на улицу.
К домам Гольшанских стремительно приближались два вертолёта.
Корнилов увидел, как вертолёты зависли над территорией домов Гольшанских. В следующий миг его взгляд наткнулся на подвешенные снизу к вертолетам стволы тяжелых пулеметов.
— А что это так шумит? — дочка Ореста Гольшанского подошла к Стасу.
Корнилов в одно мгновение развернулся, подхватил девчушку на руки и бросился прочь из комнаты.
В следующий миг снаружи застучали гулкие грохочущие выстрелы. Раздался треск, что-то в доме рухнуло. Зазвенело стекло, послышались крики.
За спиной Стаса лопнуло стекло комнаты, пули изрешетили стены комнаты Людмилы и вспороли кровать.
Девочка на руках Стаса истошно кричала. Её крик тонул в шуме выстрелов. Стас с ребенком на руках сбежал вниз, увидел перепуганную Елизавету.
— У вас есть подвал?!! — заорал он.
— Возле кладовой! — прокричала насмерть перепуганная женщина.
— Быстрее туда! — рявкнул Стас.
Ворвавшиеся в дом пули разбили мебель, вазы, разорвали цветы и выбили щепки из пола.
Стас и Елизавета подбежали к кладовке. Здесь они увидели перепуганную Клару и Ореста со второй близняшкой на руках.
— Бабушка!.. — вскричал Орест.
— В подвал, немедленно! — вскричала Елизавета.
Стас и все семейство Гольшанских сбежали вниз в подвал дома.
Подвал Гольшанских напоминал помещение супермаркета, только без прилавков и касс.
Елизавета Гольшанская закрыла дверь в подвал. Сверху грохотало. С потолка осыпалась крошка и пыль.
Девочка на руках Ореста тихо плакала. А малышка, которую держал Стас, лишь молча жалась к нему, удерживая в руках куклу в зеленом платье.
Корнилов достал телефон и по горячей линии вызвал подкрепление из росгвардии.
А сверху по-прежнему гремели мощные, гудящие выстрелы. Слышно было, как всё в доме рушится и ломается. Приглушенно звучали голоса людей.
— Ублюдок! — выдохнул Орест, глядя на потолок. — Это всё Аккорд! Сраный ублюдок!
— Орест! — дрожащим голосом воскликнула Клара Гольшанская. — Не при детях!
— Это точно он! — покачал головой Орест, не обращая внимания на замечание жены. — Больше некому!
Стас взглянул на него. Об Аккорде, главе одной из мафиозных группировок, он был отлично наслышан.
— Почему вы думаете, что это Аккорд? Как он может быть связан с вами?
Елизавета с опаской посмотрела на Стаса.
— Он один из самых опасных врагов моего сына, — ответила она холодно и грустно.
— И не удивлюсь, если это он стоит за убийством адвокатов! — воскликнул Орест. — И головы наверняка тоже прислал он! Пас-скуда…
— Орест! — рассерженно вскричала Клара.
Глядя вверх на потолок, Стас поймал себя на том, что успокаивающе ласково поглаживает по голове прижавшуюся к нему девочку.
Стрельба закончилась так же внезапно, как и началась. Просто внезапно всё стихло, и только откуда-то приглушенно звучал слабеющий шум вертолётных двигателей.
Стас и Гольшанские просидели в подвале до тех пор, пока не прибыл отряд спецназа СОБР. Когда Корнилов смог взглянуть на последствия обстрела, открывшаяся картина его заметно впечатлила. Оба жилых дома Гольшанских, как и гараж, были просто изрешечены и беспощадно избиты пулями. Разбиты стекла, крыши домов, стены покрыты глубокими выбоинами и пробоинами. Снег вокруг засыпан отвалившимися кусками стен и мелкой щебенкой бетона. На расчищенных дорожках вокруг дома лежало в лужах крови несколько охранников. Их тела были искромсаны вонзившимися в них пулями.
Присев на снегу, Стас подобрал гильзу от пули калибра 12,7 миллиметров. Покрутив её в руках, он оглянулся на дом, в подвале которогопрятался вместе с Гольшанскими.
Орест в это время орал на уцелевших охранников, обвиняя их в случившемся.
— За что я плачу вам деньги?! Где безопасность, которую вы должны обеспечивать?! Я вас спрашиваю!!!
Бойцы СОБРа, удостоверившись, что в них здесь не нуждаются, вскоре уехали.
Корнилов подошел к Елизавете, которая стояла в доме и, прижав руки к груди, с сожалением рассматривала расстрелянную пулями мебель и засыпанный многочисленными осколками пол.
— Елизавета Марковна, — обратился к ней Стас.
Женщина обернулась на него. Корнилов увидел застывшую в глазах женщины растерянность, а на лице тревогу.
Елизавета явно, как и Стас, была потрясена случившимся. Случившееся сегодня было за гранью её привычного восприятия мира. Потому что такого с ней, наверняка, не случалось даже в лихие девяностые.
— Что вы хотели? — спросила она грудным, подавленным голосом.
— Ваш внук обвинил в случившемся Аккорда, — произнес Стас. — А что вы думаете по этому поводу? Он мог пойти на… такое?
Стас выразительно обвел взглядом изуродованный пулями дом.
Елизавета лишь горько усмехнулась.
— Как видите…
— Значит, вы разделяете мнение внука? Елизавета пожала плечами.
— Мало у кого ещё хватит наглости, так себя вести.
— Вроде бы, Аккорд не был раньше замечен в таких поступках, — ответил Стас. — Да и методы у мафии сейчас другие.
— Аккорд недавно приходил к моему сыну в тюрьму, — отведя взор, сообщила Елизавета. — Сильвестр сказал, что он угрожал ему. Из-за интервью Ореста.
— Я видел это интервью, — кивнул Стас. — По вашему, Аккорда могли так сильно задеть слова Ореста.
— Леон Корф один из самых мстительных людей, которых я знаю, господин подполковник, — тихо фыркнула Елизавета.
Она взглянула в глаза Стаса.
— У меня нет четкой уверенности, что это он… Но просто больше некому! Больше никто из врагов Сильвестра не позволил бы себе вот… такое! Это… Это же совершенно дико! И… Я думала, что такое уже невозможно, особенно в наше время!
Она сорвалась на крик. Голос её задрожал. Пережитый страх давал о себе знать.
Стас вернулся в спальню Людмилы Елизаровой. Выбегая из комнаты с девочкой на руках, он оставил здесь игрушечного щенка с камерой вместо глаза. Забрав его, Стас прошел к своему внедорожнику, стоящему в гараже Гольшанских. К облегчению Стаса, его машина была цела. Чего не скажешь о стоящих рядом спорткарах с эксклюзивным тюнингом.
Бросив игрушку на заднее сиденье, Стас завёл автомобиль и осторожно выехал через открытые ворота.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Понедельник, 18 января
Общее напряжение повисло в застывшем воздухе нашего класса. Большинство моих одноклассников сидели, опустив головы и уткнув взгляды в парты. Многие даже дышали украдкой, боясь привлечь внимание Исидора Игоревича. Страх удушающей хваткой плотно обвил каждого из учеников девятого А. Страх походил на хищного и всегда голодного питона, который беспощадно сдавливал моих одноклассников в своих объятиях, лишая их даже мысли о сопротивлении. Этот вечно голодный удав, в отличие от всех остальных питонов, умел отравлять своим ядом сердце и рассудок. Он порабощал, угнетал и высасывал волю из всех сидящих здесь школьников.
Исключение составляли только я и Лёва Синицын.
Я, по известным причинам, уже, наверное, просто выработала некий иммунитет против страха и паники в подобных ситуациях. И хотя я тоже отчаянно боялась и нервничала, но мой разум и воля были со мной.
Лёва же, на мой скромный взгляд, был просто слегка социопатом с блестящим интеллектом, но почти полным отсутствием эмоций.
Я не билась в истерике, не давилась тихими слезами, я боялась, сохраняя разум и обдумывая, что можно предпринять. А предпринять что-то было просто необходимо. Я это видела по лицу и поведению Капитонова.
Он убьет, если ничего не предпринять. И он убьет тем более, если вмешается полиция. Он начнет с Голубева, затем, наверное, пристрелит Локтева и следом их двух приятелей. Он уже дал понять, что узнал моих одноклассников, которые напали на него в пятницу. И сегодня он пришел мстить. Он пришел убивать.
И самое печальное, что он хочет отомстить не только за нападение в пятницу, он жаждет мести за всё, что ему приходилось терпеть всю его жизнь. За долгое унижение, постоянное одиночество и пренебрежение со стороны окружающего общества. Он слишком долго терпел и копил. И нападение моих одноклассников на него стало последней решающей каплей. Гнев, боль, раздражение и искаженная жажда справедливости вырвались на свободу. Облегчение ему принесет только кровь. Как чужая, так и своя.
Иными словами, Капитонов может перестрелять половину моего класса, а после этого застрелится сам.
Я закрыла глаза, вздохнула.
— Ну! — вдруг снова вскрикнул Капитонов.
Стоящий у доски Голубев вздрогнул, втянул голову в плечи, испуганно обернулся на учителя.
— Ну! — опять рявкнул Капитонов. — Решай задачу, выродок! Давай! Это тебе не на последней парте хихикать! И уж точно…
Тут Капитонов подошел к парню и ткнул ему в лицо пистолетом. Некоторые из девчонок в страхе зажали рты ладонями. Все в классе уставились на Капитонова. А Голубев, содрогаясь от ужаса, смотрел на доску.
— Это куда сложнее, — не обращая внимания на всеобщий ужас, зловеще процедил Капитонов, — чем нападать на меня со своими дружками в полутемном дворе!.. Ну, чего ты замер? Где решение, выродок?! Ты не знаешь, да?! Не знаешь?! Не знаешь?!
Голубев поморщился, отвернулся. Капитонов гадко выругался, вспомнив мать и весь род Голубева. В следующий миг он коротко размахнулся и ударил Толика рукоятью пистолета по голове.
Парень без чувств рухнул на пол. Класс ахнул от ужаса. Кто-то всхлипнул, многие плакали. Всех душил хищный страх.
Капитонов несколько мгновений стоял над бесчувственным телом Голубева. Затем посмотрел на свою руку, в которой был зажат пистолет.
Я отчетливо увидела блеснувшую на рукояти пистолета Капитонова влажную темную кровь. Я опустила взгляд. Мое сердце часто, хлестко билось под грудью. Дыхание застревало в горле, распирая гортань. Я слышала, как с влажным цоканьем интенсивно бьется кровь на моих висках.
Капитонов вытер пот со лба. Обвел класс безумным взглядом и указал пистолетом на Локтева.
— Теперь ты! Живо к доске! Ну!
Я оглянулась на Гришу. Тот боязливо поднялся и, опустив взор в пол, поплелся к доске. Капитонов целился в него из пистолета. Я посмотрела на часы над доской. До конца урока ещё больше двадцати пяти минут. И пока урок не закончится, никто в школе даже не заподозрит, что у нас тут творится. Лишь, когда другой учитель придет в класс, начнутся вопросы. А до этого времени ни школьная администрация, ни полиция ничего знать не будут. Мы здесь одни. С обозленным и порядком свихнувшимся преподавателем. Почему школьные психологи не работают с учителями при приеме на работу?
Я недовольно вздохнула, перевела взгляд на учительский стол. На нем неряшливой грудой лежали мобильники учеников. Мой тоже был там. Все так боялись Капитонова, что никто даже не посмел соврать, что не взял с собой мобильный. Но это всё равно было бессмысленно. Потому что Исидор забрал у всех сумки и рюкзаки и свалил их в кучу в углу, между доской и столом учителя. А ведь у Синицына точно не один мобильник. Но если и есть второй, то он точно в его сумке.
Локтев, опустив голову, подошел к преподавателю. Я видела, как вздрагивали плечи парня. Видела, как он боялся.
— Посмотри на меня! — прошипел Капитонов.
Однако Локтев не посмел. Капитонов поднес ствол пистолета к его лицу и, уперев пистолет под подбородок юноши, заставил его поднять голову и взгляд.
— Что? — проговорил с торжествующим злорадством Капитонов. — Страшно тебе, гадёныш малолетний? Думал, тебе и твоему тупице-дружку все с рук сойдёт? Думаешь, можешь делать все, что тебе вздумается, и ничего за это не будет? А?
Локтев не ответил. Только нервно сглотнул. Капитонов пару секунд смотрел ему в глаза. Внезапно он резко выругался, отшатнулся от него, поднял пистолет. Я поднялась из-за стола. Грянул выстрел. Раздались крики.
На глазах у шокированного класса Локтев, крича от боли рухнул на пол. Из его окровавленной ноги на пол хлынула кровь. Капитонов прицелился в него снова.
— Таким бесполезным и безмозглым выродкам лучше бы вообще не появляться на свет! — проговорил он, влажными глазами глядя на корчащегося от боли паренька.
— Исидор! — обратилась я.
Капитонов и все, кто сидел поблизости, обернулись на меня.
Я стояла возле своей парты, глядя в глаза учителю.
— Сядь, — беззлобно бросил он.
— Они не виноваты, Исидор, — проговорила я.
— Я сказал: сядь! — он навел на меня пистолет. — Не зли меня, девочка!
Я смотрела ему в глаза, не обращая внимания на черный кружок дула пистолета.
— Ты думаешь, тебе станет легче, если убьешь их? — спросила я.
— Заткнись! И сядь! — снова рявкнул Исидор.
— Думаешь, так ты сможешь отомстить за то, что происходило с тобой в детстве, Исидор? — спросила я. — Думаешь, причинив боль нам, ты залечишь свою? Надеешься оправдать таким образом свое бездействие и слабость?
— Ты… Ты… — выдавил Исидор, ошарашенно глядя на меня. — Да что ты можешь обо мне знать, малолетняя идиотка!
Я ответила не сразу.
— Ну хотя бы то… — проговорила я, — как ты всегда существовал в стороне от тех, с кем хотел дружить и общаться.
Лицо Исидора изменилось, дрогнули брови, моргнули глаза.
— Ты стоял в стороне, в тени, издалека наблюдая, как другие дети играют вместе и веселятся, — продолжала я. Ты завидовал им, ненавидел их и злился на себя.
Я говорила это с печальным сочувствием, без обвинительных интонаций. Я старалась, чтобы в моем голосе также осторожно звучало сострадание. Но без проявления жалости. Опасный парадокс состоит в том, что по-настоящему жалкие люди приходят в ярость от проявления жалости к ним.
Ведь они, конечно, не жалкие. Одинокие. Брошенные. Презираемые. Неудачливые… Но только не жалкие.
— Так было всю твою жизнь, Исидор, — продолжала я, по-прежнему глядя в его глаза. — Ты всю жизнь доказывал себе и окружающим, что ты не хуже. Что ты достоин быть среди них… Но каждый раз тебя отвергали.
Я чувствовала, что иду по тонкому льду или по лезвию ножа, образно говоря. Но иногда путь к душе человека и дорога к сердцу проложены по хрупкому льду, под которым бездна. И сегодня, здесь, сейчас это был именно такой случай. И я шла — осторожно, неторопливо, уверенно.
— Тебя нередко избивали, верно? — спросила я и сделала шаг вперёд.
Пистолет подрагивал в руке Капитонова.
— Это было отвратительно, — покачала я головой. — Тебя считали слабым, хотя ты таким никогда не был. Ты продолжал бороться… Ты продолжал добиваться признания. Ты всего лишь хотел быть в компании… Чтобы у тебя были друзья, приятели и, конечно, любимая девушка. Как у всех.
Я вздохнула. Капитонов всхлипнул.
— Ты оставался сильным несмотря на то, как часто тебя отталкивали, пинали и отвергали, — продолжала я.
— Откуда… тебе знать-то… — выдохнул Капитонов. — А? От… откуда?
Я пожала плечами, чуть усмехнулась. По-доброму, тепло и сочувственно.
— Только сильный человек мог оставаться таким же упорным и старательным, как ты.
Я подошла ближе. Теперь между нами было всего два-три шага. Я видела подрагивающий блеск в его глазах. Видела скопившиеся в душе Капитонова боль, стыд и страх.
— Единственный раз, — продолжала я, — когда ты чуть не оступился, произошел из-за того, что тебе отказали в выдаче диплома. Ты помнишь? Помнишь этот день?
— Ты… — выдохнул Исидор. — Ты… откуда… к-как… Но…
— В ту ночь ты много думал, — продолжала я, — ты не смог справиться с этим и решил покончить с жизнью. Помнишь ту ночь, Исидор?
Пистолет выпал из руки вздрогнувшего Исидора и с тяжелым металлическим стуком ударился об пол.
— Я… но… к-как… — на растерянном лице Капитонова отразилось шокированное непонимание.
Его рот приоткрылся, а брови выгнулись вверх, губы задрожали. Всё это придало его лицу скорбное, страдальческое выражение.
— Я тебя… помню… — всхлипнул он, глядя на меня.
Я оторопела. Перед глазами промелькнуло то воспоминание, та ночь из жизни Капитонова, когда он чуть было не сделал роковой безвозвратный шаг. Я вспомнила тот миг, когда Капитонов увидел меня и закричал… Но… Но это же было его воспоминание. Я же не могла… быть там.
— Я тебя… помню! — ошарашенно громко прошептал Исидор, потрясенно таращась на меня. — Я тебя помню! Ты… Ты была там! Ты была… там… на крыше… Когда… когда я…
Он нервно сглотнул, пожирая меня глазами. Я, в свою очередь сбитая с толку, глядела на него. У меня не укладывалось в голове то, что он мне сказал. Он не мог меня помнить! Не мог… и не мог увидеть. Но увидел… Что всё это значит? Капитонов судорожно втянул воздух, шагнул назад, глядя на меня с нескрываемым ужасом.
Я, подчиняясь какому-то страшному наитию, наоборот подошла к нему. И молча взяла его за руку. Он не сопротивлялся. Мои глаза застлала вспышка света, я начала падать, но чьи-то крепкие руки удержали меня от падения.
… Я стояла посреди дремучего леса. Меня окружали голые, лишенные листвы деревья с корявыми ветками. Вокруг плыли густые облака тумана, а сверху глядела немая ночь.
Я, затаив дыхание, огляделась. Со всех сторон меня окружали сухорукие и криволапые деревья с когтистыми ветками. Слыша свое гулкое сердцебиение, я осторожно прошла вперёд. В рассеивающемся густом тумане я увидела темную безжизненную землю без единого зеленого стебелька травы. Я не понимала, где я. Куда мне идти? Что делать? Я в смятении вертела головой по сторонам, пока не услышала тихий, приглушенный, сдавленный плач. Он с трудом просачивался через плотную дымчатую завесу тумана.
Помешкав, я ринулась на звук. Деревья преграждали мне путь и тянули ко мне свои кривые лапы-ветки с длинными «когтями». Они цеплялись за мои волосы, за одежду, норовили впиться в лицо и выцарапать глаза.
От тумана моя одежда промокла, напиталась влагой. Я почувствовала холод и охватывающую тело дрожь. Звук плача крепчал, приближался. Это плакал мужчина. Я слышала это по голосу. Это плакал Исидор.
Туман рассеивался передо мной, пока впереди вдруг не показался Исидор. Он стоял на коленях, комкал руками черствую почву и сотрясался от тихих рыданий.
— Я потерялся… я… я заблудился, — твердил он, качая головой. — Я потерялся… Я… я не знаю, куда мне идти.
Я нервно сглотнула, приблизилась к нему.
— Исидор, — тихо сказала я.
Он вскочил и порывисто обернулся. С взлохмаченными волосами он уставился на меня через очки, которые съехали набок.
Поправив очки, он нервно сглотнул, присмотрелся ко мне.
— Ты… — проговорил он. — Что ты здесь делаешь? Откуда ты взялась? Откуда… Откуда я помню тебя?..
— Не знаю, — соврала я. — Но зато я смогу вывести тебя отсюда.
— А что это? — Исидор обвел взглядом мрачный, окутанный туманом, злачный лес с голыми деревьями. — Где мы?
— Это твои страхи, твоя боль и твое вечное одиночество, — сама того не ожидая, вдруг ответила я.
Я не могла объяснить, откуда знаю это. Просто внезапно озарение и осознание этого факта вдруг снизошло на меня. Я подошла к Исидору.
— Я могу вывести тебя отсюда, пока ты не наделал страшных вещей, о которых будешь жалеть, — сказала я и протянула ему руку.
И я знала, что смогу его вывести. Просто была уверена в этом. Просто знала. И знала, что должна ему помочь.
Исидор снова поправил очки, боязливо коснулся моей руки.
— Ты правда… поможешь мне выбраться?
— Да, — я улыбнулась ему, глядя на него снизу вверх. — Я помогу. Идём…
Я легко потянула его за руку. Он сделал неуверенный шаг. Затем ещё один. И ещё. Я повела его за собой. Мы шли недолго. Может быть, полчаса. Я не могла сказать точно. Течение времени здесь явно ощущалось иначе.
Исидор крепко, отчаянно сжимал мою руку. Я не оглядывалась на него. Я просто шла по тропе, которую выбрала по наитию. Я знала, куда идти. И знала, куда должна вывести заблудившегося Исидора.
Туман вокруг начал рассеиваться. Затем я почувствовала ветер… и запахи. Вкус аромата травы, цветов, деревьев. Через завесу тумана прорвалось пение птиц и рассеянные лучи солнца. Через несколько мгновений в ставших прозрачными клубах тумана уже просматривались силуэты растущих вдалеке деревьев. А через несколько шагов мы обнаружили, что стоим перед широко раскинувшейся зеленой долиной.
Открывшийся нам пейзаж зачаровывал своей живописностью. Заросшие цветами и травой холмы, переливчатая речка, лес, утреннее солнце над горизонтом. Теплый ветер с травянисто-цветочным привкусом и шелест листвы.
— Что это за место? — спросил стоявший рядом Исидор.
Я улыбнулась, глядя на полумистический, невероятно идеальный ландшафт.
— Гармония, умиротворение и твое душевное равновесие — ответила я и оглянулась на него. — То, что ты так долго искал всю свою жизнь, Исидор. То, чего тебе не хватало, чтобы жить и радоваться жизни. То, без чего ты бесконечно долго метался от одного стремления к другому.
— Я хотел… — он подавился, поперхнулся.
— Тепла, любви, дружбы и заботы, — проговорила я мягко. — Я знаю, Исидор. Всё это появится у тебя, когда ты перестанешь доказывать самому себе, что и так знаешь.
— Что?.. — растерянно спросил Исидор.
— Что ты достоин и человеческого тепла, и заботы, и дружбы и даже любви, — ответила я.
Он шумно сглотнул. С надеждой посмотрел на олицетворение его Гармонии.
— И что… я всё это найду здесь?
— Нет, но это позволит тебе обрести всё, что ты так долго искал.
Он взглянул на меня. Взволнованно моргнул и прошептал с надеждой, наивно, по-детски:
— Обещаешь?
— Обещаю, — кивнула я.
Он крепче сжал мою руку, и мы сделали шаг…
— … Ника, Ника ты меня слышишь? Эй! Очнись уже, пожалуйста! Я тебя прошу!..
— Лёва, — поморщилась я. — Перестань меня трясти.
— Прости, — Синицын помог мне подняться. — Просто я беспокоился о тебе.
Тяжело дыша, я оперлась руками о парту и огляделась.
Класс был пуст. На партах красноречиво лежали оставленные ручки, раскрытые тетради, учебники и линейки.
— А где все? — спросила я Лёву.
— Я их выгнал, — усмехнулся Синицын.
— Выгнал? — переспросила я растерянно. — А-а… А где Капитонов?
Но прежде, чем Лёва успел ответить, за моей спиной раздалось протяжное всхлипывание. Я резко обернулась. Между учительским столом и школьной доской, на полу, поджав колени, среди разбросанных рюкзаков сидел Исидор Игоревич.
Я убрала с лица прядь волос и, подойдя к Капитонову, осторожно присела рядом с ним.
— Исидор Игоревич, — обратилась я чуть боязливо.
Он взглянул на меня. И взгляд его был странно безмятежен и спокоен. Хотя глаза и ресницы ещё подрагивали.
— Как ты могла быть… в моем прошлом? — спросил он. — Ты… Это ведь ты тогда спасла мне жизнь… Ты… если бы не твой крик… Я бы… Но как же… Я не понимаю…
— Не знаю, — честно ответила я и тут же спросила. — Исидор Игоревич, мне нужно вас кое, о чем спросить.
Он лишь пожал плечами. Я расценила это как согласие.
— Что вы знаете о приюте «Зелёная колыбель»?
Он поднял меня взгляд и вдруг печально, бессильно улыбнулся.
— Это не приют…
— Простите? — переспросила я. — Но…
— Это, — хмыкнул Капитонов, — одно из самых мерзких и отвратительных мест, которые я когда-либо видел.
Я нервно сглотнула, подобралась ближе, взволновано глядя в лицо Капитонову.
— Почему?
Он покачал головой.
— Ты не представляешь… что они там делают… с этими детьми!
Он перевёл взгляд на меня.
— Расскажите, — попросила я. — Пожалуйста…
— Зачем? — тихо спросил он.
— Я хочу помочь эти девочкам.
Но Капитонов покачал головой.
— Ты не можешь им помочь.
— Почему?
— Они их собственность.
— Чья собственность?! — встревоженно спросила я. — Вы о чем?! Администрация приюта считает эти детей своей собственностью?
— Нет, — качнул головой Капитонов, — так считают гости этого места…
— Гости? — переспросила я. — Исидор Игоревич? Какие гости? Что они там делают? Что они делают с детьми?
— Я не могу тебе рассказать, — прошептал Капитонов.
— Что?.. — не поняла я. — Почему? Почему не можете?
— Я… Я очень хочу это забыть, — с отчаянием страстно проговорил, глядя мне в глаза Исидор.
СИЛЬВЕСТР ГОЛЬШАНСКИЙ
Вторник, 19 января
Его спокойное чтение прервал поднявшийся в тюрьме гвалт. Заключенные в соседних камерах орали, стучали по решеткам и топали ногами.
— А ну заткнулись все! — рявкнул один из надсмотрщиков. — Захлопнули пасти! Или я заставлю вас жрать собственную обувь!
Заключенные слегка поутихли. Надзиратели «Чёрного дельфина» слыли скорыми на жестокую расправу.
Сильвестр, лёжа на своей койке, снял очки, отложил книжку и прислушался.
Когда заключенные в камерах немного притихли, Гольшанский сумел различить звук шагов. Судя по звукам вдоль камер неторопливо шли по меньшей мере два или три человека. Сильвестр сел на своей койке и взглянул в ожидании на решетку. Шаги приближались. Гольшанский почему-то не сомневался, что люди, которые сейчас двигаются вдоль коридоров, направляются к нему.
С решеткой его камеры поравнялись трое мужчин. Двое из них были в форменных, оливковых рубашках с шевронами и черных брюках. А третий между ними, здоровяк под два метра, был облачен в такую же тюремную оранжевую робу, что и Сильвестр.
— ЗК Кошкин, лицом к стене! — скомандовал один из надзирателей. —
— Принимай соседа, Гольшанский, — с насмешкой добавил второй охранник.
Сильвестр недоуменно приподнял брови. Вроде бы он четко условился с начальником тюрьмы, что сидеть он будет один, но в двухместной камере (с куда большим простором, чем в одиночной).
— Ребята, — нехорошо усмехнулся Сильвестр, — вы уверены, что не ошибаетесь?
— Уверенны, Сильвестр, уверены, — хмыкнул второй охранник. — Начальник велел передать, что условия изменились.
— Ах вот оно что, — глядя в глаза надзирателю проговорил Сильвестр.
Но тот ни капли не смутился и не отвёл взгляд, как бывало раньше. Гольшанский почувствовал нарастающий гнев. Но вынужден был сдержать эмоции. Всё-таки здесь он заключенный, и хотя начальник тюрьмы опасался его семьи, злоупотреблять своим положением Сильвестру не стоило. И он это отлично понимал.
Решетчатая дверь камеры отворилась
— Пошёл! — скомандовал стоявший за спиной у здоровяка надзиратель. — Давай, горилла, заходи и привыкай!
Сильвестр посмотрел на своего нового соседа. Тот был высок и мускулист. У него была широкая грудь, но при этом из-под робы слегка выпирал живот. У заключенного Кошкина была бритая голова и густая рыжеватого цвета борода. Такого же цвета брови и серо-голубые глаза с пристальным взглядом. На бугристой бычьей шее здоровяка Гольшанский заметил разъяренного вепря с могучими бивнями.
— Ну что, папаша? — громыхнул басом Кошкин. — Будем вместе срок тянуть?
Гольшанский едва не поперхнулся от «папаши». Он ничего не ответил своему новому соседу. Надев очки обратно, Сильвестр взял книжку и снова улегся на койку, демонстративно не замечая Кошкина.
Но тот не отчаивался.
— Давно тут сидишь? — спросил он. — По какой статье?
— За убийство, — не отрывая взгляда от книжки, проговорил Гольшанский.
— Да ну? — ухмыльнулся Кошкин. — Я тоже.
Сильвестр взглянул на здоровяка. Тот ощерился в довольной улыбке. Вид у этого бородатого переростка, по мнению Сильвестра, был конечно бандитский. Вот только на убийцу он не был похож. Сорт не тот.
— Кого ты убивал? — снова глядя в книгу, спросил Гольшанский.
— Да так… — ухмыльнулся Сеня. — Наказал нескольких двуличных с** и вместе с их кобелями.
Сильвестр снова оценивающе взглянул на Кошкина. Тот как раз устраивался на соседней койке возле белой кирпичной стены.
— Резал? — спросил Гольшанский таким голосом, словно речь шла о чем-то повседневном и обыденном.
— Стрелял, — покачал головой Кошкин и посмотрел на Сильвестра. — Мне нравилось отстреливать их из помпового ружья… Ну так, сначала в ногу, затем в руку, потом… там уж по настроению, или в голову, или в грудак…
— Крови будет много, — заметил Сильвестр равнодушным голосом.
— Да-а… — ухмыльнулся Кошкин. — Ещё как.
Сильвестр искоса, украдкой снова посмотрел на своего нового соседа. С одной стороны, тот ему не нравился и вызывал подозрения. С другой… Про свои дела он рассказал с нескрываемым удовольствием.
«Ну посмотрим» — подумал Сильвестр.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Вторник, 19 января
Генерал Савельев стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. Посмотрел на Стаса поверх очков и, опустив взгляд, проворчал:
— Это опасная затея, Стас. Если Гольшанский раскусит нашего Арцеулова… Тот живым из тюрьмы не выйдет.
— Товарищ генерал, — ответил Стас. — Сеня— опытный офицер и мастер работы под прикрытием. Вспомните его дела.
— Я знаю его дела, — кивнул генерал Савельев. — Иначе бы он в твоей группе не служил.
— Вспомните, сколько картелей ФСКН накрыла при его помощи.
— Пока их не расформировали, — проворчал генерал Савельев, который считал новый ГУКН куда менее эффективным, нежели его предшественника.
— Это не отменяет факт высокого профессионализма Арцеулова, — с полуулыбкой проворчал Стас.
— И за что он у нас сел? — хмыкнув, спросил Аспирин.
— За убийство неверных женщин и их любовников, — откашлявшись, ответил Стас.
— Сильвестра это может и не заинтересовать, — вздохнул Аспирин.
Стас выразительно взглянул на него.
— Ну, а что? — развел руками Антон Спиридонович. — Гольшанский-то у нас сидит за детоубийство… Прости Господи.
— Я предлагал Сене похожую статью, — опустив взгляд проговорил Стас.
— И что он? — спросил Аспирин.
— Сеня сказал, что ему легче с башни Лахта-центра спрыгнуть, чем сесть по такой статье. Пусть и понарошку.
— Ишь какой нежный, — проворчал генерал. — Ладно… Но с чего ты взял, что Сильвестру что-то угрожает в тюрьме? Кто его там тронет?
— Товарищ генерал, у меня есть основания полагать, что человек убивший адвокатов Гольшанского, служит или в структуре МВД, или в Минюсте, может быть, даже в Следственном комитете.
— Ты поаккуратней с такими подозрениями, — прочистив горло, ответил генерал. — А то, сам знаешь, сожрут тебя в два счета…
— Я почти уверен, что прав в своих предположениях, — ответил Стас. — Обезглавленные адвокаты Гольшанского были крайне осторожными людьми. Единственным, от кого бы они не ожидали нападения, мог быть лишь человек из органов. К тому же они вполне могли попытаться навести мосты с кем-то из представителей МВД или Следственного комитета для получения информации… А убийца этим воспользовался.
Стас чуть дёрнул плечами.
— К тому же о грядущей кампании по оправданию Гольшанского, кроме адвокатов, могли знать только члены семьи Гольшанских и…
— Кто-то из органов или Минюста, — кивнул Аспирин.
— Вот именно, — вздохнул Стас. — Мне это неприятно, товарищ генерал, но очень вероятно, что убийца — офицер полиции или СКР, или служащий Минюста. Или ещё кто-то из органов…
— И думаешь, он может рискнуть убить Гольшанского? Зачем?
— Он сейчас наверняка нервничает и внимательно следит за действиями Гольшанских, — пояснил Стас. — Скорее всего, во всяком случае, я сильно это подозреваю, он попытается убить Сильвестра прямо в тюрьме. Чтобы тот уж точно не смог выйти и избежать наказания.
— А Арцеулов должен будет его остановить?
— Задержать, — кивнул Стас. — И вряд ли он сам рискнет напасть на Гольшанского. Я думаю, сговорится с кем-то из заключенных в «Чёрном дельфине». Это не так уж сложно.
Генерал Савельев только вздохнул.
— Рискованная это затея, Стас, — покачал он головой, — очень, мать её, рискованная. Сеня может пострадать…
— Сеня справится, — уверенно ответил Корнилов.
— Очень на это надеюсь, — кивнул генерал. — Теперь поговорим о твоих фокусах, Стас.
— Простите, товарищ генерал? — Корнилов с любопытством взглянул на Аспирина. — Какие ещё фокусы?..
— Те, что ты устроил в тюрьме при разговоре с Сильвестром Гольшанским! — повысил голос генерал.
По интонации Антона Спиридоновича и изменившемуся выражению его лица было понятно, что из-за этой поездки в «Чёрный дельфин» возникли какие-то неприятности.
— Гольшанские уже успели нажаловаться, что ты оказывал давление на Сильвестра, — ворчливо проговорил Аспирин.
Стас фыркнул.
— Кто бы сомневался.
— Стас, я понимаю, что ты не веришь в вину Гольшанского, — проговорил генерал Савельев. — Понимаю, что хочешь докопаться до истины и найти настоящего детоубийцу, но… нужно действовать аккуратнее.
— Следственный комитет устроил истерику? — хмыкнул Стас.
— Даже не представляешь, какую, — вздохнул Аспирин. — Они… кхм… очень убедительно попросили, чтобы ты не лез, куда не просят.
Стас промолчал. Он знал, какую реакцию вызовет его беседа с Сильвестром в СКР. Но не знал, что так быстро и такую резкую.
— Короче, — продолжил генерал Савельев, — пока тебе лучше заняться делом по убийству адвокатов Гольшанского.
— Так я этим и занимаюсь, товарищ генерал, — ухмыльнулся Стас.
— Стас, я серьёзно! — с нажимом проговорил генерал. — Не лезь на рожон. Не забывай о полковнике Датском, которого, кстати, медалькой наградили за поимку Монохромного человека и твое спасение.
Стас пренебрежительно хмыкнул.
— Жаль, что ему генерала не дали.
— Сплюнь ты, а! — выкрикнул Савельев. — Соображаешь, что говоришь?!
Аспирин поправил ворот рубашки и продолжил.
— Я понимаю твои устремления и мотивы, Стас, я тебе не запрещаю дальше работать… но неофициально и без шумихи, — генерал Савельев оценивающе взглянул на Корнилова. — Но сейчас, когда за тобой пристально наблюдают раздраженные СКР и любимое тобой ГУСБ, во главе с близнецами Датскими, занимайся только расследованием по делу об убийстве адвокатов Гольшанского. Кстати, что у тебя по нему?
Стас коротко, но с необходимыми подробностями пересказал последние события по делу убитых адвокатов и поиску таинственного поклонника исчезнувшей Людмилы Елизаровой.
— Всё это время, — проговорил генерал Савельев, — вплоть до её исчезновения в ту ночь он следил за ней?
— Полагаю, что так, — ответил Стас.
— Скажи честно, — подумав, сказал генерал, — ты веришь, что она жива?
Корнилов встретился взглядом с льдистыми глазами Савельева.
— Я могу только надеяться, — ответил Стас.
— Понятно, — кивнул генерал, — что намерен делать дальше? По этому делу?
Стас чуть улыбнулся, отлично услышав, как выразительно генерал выделил «это» дело. Савельев не сомневался, что Стас всё равно продолжит поиск настоящего убийцы маленьких девочек. Не потому что Аспирин был снисходителен к нему или симпатизировал Стасу. Просто генерал Савельев слишком хорошо знал, как чертовски редко ошибается Станислав Корнилов в своих подозрениях.
— Нужно съездить в Муром, — вздохнул Стас.
— Хочешь поискать там новые ниточки? — усмехнулся генерал.
— Хочу покопаться в прошлом Елизаровой.
— Неблагодарная это работа, копаться в чужом прошлом, — покачал головой генерал.
— Зато эффективная и часто дает плоды, — парировал Стас.
— На какие плоды ты надеешься в этот раз?
— Почитатель Людмилы и главный подозреваемый в убийстве адвокатов из её прошлого, значит, тоже из Мурома. Скорее всего, он учился с ней в одной школе или в одном классе. Может быть, они жили в одном дворе, может быть, ходили в одну музыкальную школу или ещё что-то… мне пока трудно предполагать.
— Ясно, — кивнул генерал. — Когда собираешься ехать? Сегодня?
— Сейчас, — пожал плечами Стас. — Как только выйду отсюда.
— Ага… А не хочешь ли ты взять с собой Коршунова?
— Нет, — чуть скривился Стас. — Он будет мне мешать.
— Они с Домбровским не очень ладят.
— Уверен, Коля найдет с ним общий язык.
— Думаешь?
— Из нас всех нас он самый обходительный, — привел аргумент Стас.
— Не потому ли, что из вас всех у него два высших образования? — усмехнулся Аспирин.
— Или потому, что до УГРО он работал в главном управлении экономической безопасности, — хмыкнув, ответил Стас.
— Как там твои девчонки, кстати? — спросил генерал. — Связывался с ними?
— Всё в порядке, товарищ генерал, — заверил его Стас. — Осваивают природу Словакии.
— Было бы что там осваивать, — засмеялся генерал, — страна размером с один московский район.
Стас лишь неопределенно пожал плечами.
Когда он вышел из кабинета Аспирина и спустился вниз на парковку, возле своей машины он увидел двоих. Мужчину и женщину. Мужчина был в чёрной стеганой куртке с капюшоном, в спортивных штанах и кроссовках. Женщина носила белое двубортное пальто с капюшоном и оловянного цвета шапку крупной вязки, из-под которой торчали рыжеватые локоны.
Они о чем-то беседовали и постоянно оглядывались на внедорожник Стаса.
— Добрый день, — Корнилов подошел к ним, — я могу вам чем-то помочь?
Мужчина и женщина прервали разговор, посмотрели на Стаса.
— Вы подполковник Корнилов? — спросил мужчина.
У него было слегка удлиненное лицо с прямым носом, очень тонкими губами и светло-карими глазами. Из-под шапки виднелись седые бакенбарды.
— Да, я, — ответил Корнилов.
— Слава Богу! — воскликнула женщина, прижимая руки к груди.
Только сейчас Стас заметил, что у неё заплаканное, покрасневшее лицо, а во взгляде старательно сдерживаемая горькая боль. Она справлялась с болезненными чувствами куда хуже своего мужа. Но того выдавал голос. Пустой, флегматичный, он звучал как будто через силу.
— Мы родители Кати Ореховой.
При звуки имени дочери женщина отвернулась, снова спрятав лицо в ладонях. Стас увидел, как затряслись её плечи.
— Вера, — муж сочувственно положил руку ей на плечо, — пожалуйста… Мы не для этого здесь ждали…
Он снова посмотрел на Стаса. Тот пытался вспомнить, кто такая Катя Орехова.
— Сожалею, но я не имею чести знать вашу дочь, — осторожно ответил Стас.
— Я знаю, — вздохнул мужчина.
Корнилов услышал проскользнувшую в его словах скорбь.
— Мы… нам позвонили из следственного комитета… сказали приехать на опознание… Оказалась… наша дочь… — мужчина закрыл глаза, потёр лицо ладонями, быстро смахнул слезы с глаз.
Его жена всё ещё тихо рыдала у него за спиной.
— Вы не представляете, что с ней сделали… Изуродовали лицо… отрезали руки… Я… — лицо мужчины скривилось, он нервно сглотнул. — Это кем же надо быть… Чтобы такое…
— Да ты главное расскажи! — обернувшись к нему, истерично воскликнула его жена.
Стас мельком взглянул на неё прежде, чем она опять отвернулась.
— Да, да… — быстро закивал головой муж Веры. — В следственном комитете нам задавали кучу странных вопросов… И сказали, что нашу дочь, по-видимому, пытались выдать за вот эту… как её…
— Людмилу Елизарову! — снова обернувшись, крикнул его жена.
Стас не сдержал удивления. Перед ним были родители той несчастной девушки, чьё изуродованное тело приняли за труп Людмилы Елизаровой.
— Так вы родители той девушки… — проговорил он, скорее для себя.
— Да, — взволнованно громко произнес отец Кати Ореховой, — нам ничего так и не объяснили больше… Мы пытались узнать хоть что-то… Кто ведет расследование по убийству нашей дочери, и за… за…
Он снова с трудом сглотнул и выдохнул.
— За что её… да ещё так… так жестоко… За что?.. — его глаза с надеждой глядели на Стаса. — За что?.. Она была… такой… хорошей девочкой…
Он судорожно вздохнул, продолжая глядеть Корнилову в глаза.
Стасу часто приходилось видеть такой взгляд. Когда родители похищенного ребенка отчаянно надеются, что он жив. Когда родственники идут на опознание и надеются не увидеть на холодном столе в морге своего близкого человека. И когда раздавленные горем родители и родные убитого или убитой с надеждой в растерянном взгляде пытаются добиться справедливости.
Корнилов не сразу нашелся, что сказать.
— У меня нет для вас слов утешения, — проговорил он, — да и вряд ли они вам сейчас нужны…
— Мы хотели попросить вас заняться расследованием убийства нашей дочери! — вдруг выпалил отец Кати Ореховой.
Его жена обернулась и, спешно вытерев мокрые от слез глаза, уставилась на Корнилова.
Тот пару секунд переводил взгляд с отца на мать. Ему тяжело было выдержать их преисполненный надежды, пристальный и умоляющий взгляд.
Он вздохнул.
— Этим делом наверняка займется Следственный комитет…
— Мы бы хотели, чтобы это были вы, господин подполковник, — произнес Орехов.
— Мы о вас много слышали! — к Стасу приблизилась мать погибшей девушки. — И знаем, что вы один из лучших, если не самый лучший и честный сыщик в нашей стране!
— Боюсь, вы сильно преувеличиваете, — сдержанно ответил Стас. — И потом, убийство вашей дочери наверняка связано с исчезновением Людмилы Елизаровой…
— Значит, нашу дочь убили из-за неё?! — яростно спросил отец Кати.
— Я не знаю, — честно ответил Корнилов.
— А почему не вы занимаетесь расследованием об исчезновении Елизаровой? — допытывался отец Ореховой.
— Потому что я сейчас расследую другое дело, но… — Стас сделал паузу.
Он не мог решиться, стоит ли давать надежду семье Ореховых. И решил, что стоит.
— Я занимаюсь делом, которое в свою очередь может быть связано с исчезновением Елизаровой…
— Да плевать нам на эту Елизарову! — воскликнул отец Кати. — Вы можете найти убийцу нашей девочки или нет?
— Тише, Петя, пожалуйста… не кричи, — жена Петра Орехова успокаивающе положила руку на его плечо.
Тот яростно и громко сопя продолжал пожирать Стаса требовательным взглядом.
Корнилов был терпелив и невозмутим.
— Я не могу вам раскрывать подробности дела, но очень высока вероятность, что убийца вашей дочери связан с исчезновением Елизаровой и тем делом, которое расследую я, — пояснил он убитым горем и разочарованным родителям. — Я постараюсь по мере своих возможностей, выяснить, кто и зачем убил вашу дочь. Но прежде можете мне ответить на пару вопросов?
— Да, да, да! Конечно! — с готовностью закивал головой Орехов.
Его жена лишь всхлипнула и поджала губы, глядя на Стаса.
— Вы и ваша дочь не из Москвы? — спросил Корнилов.
— Нет, мы из Владимира, — ответил Петр Орехов.
— Ваша дочь работала или училась в Москве? — спросил Стас, достав маленький блокнот и ручку, которые всегда были при нём.
— Работала, — кивнула Вера Орехова, — она работала кредитным консультантом…
— В каком банке? — спросил Стас.
Супруги Ореховы застыли, боязливо переглянулись.
— Кажется… — проговорил Пётр Орехов. — Как-то на белл… заканчивалось… или…
— Нобелл… — пожала плечами Вера Орехова, — то ли Парабелл…
Корнилов внимательно посмотрел на них.
— Может быть, ORBEL? — чуть вкрадчиво спросил Корнилов.
— Да! — выпалил Пётр Орехов. — Точно! Точно! ORBEL!
Глядя на оживившихся супругов Ореховых, Стас ощутил тревожный импульс в своем сознании. Внутренний пружинистый толчок, породивший напряженные размышления и догадки. Этакий электризующий пинок, наполнивший кровь волнительным азартом. Корнилов ощутил, что стал на шаг ближе к прояснению в своем расследовании всего того, что произошло с Елизаровой. На один крайне важный шаг.
ORBEL. Стас, изучая дело Гольшанского, встречал это название. Сеть банковских отделений принадлежит второй бывшей жене Сильвестра Гольшанского Анжелике Орбеловой. Совпадение или нет, что погибшая девушка, которую явно некто пытался выдать за пропавшую Людмилу Елизарову, работала в банке бывшей жены Гольшанского? Может ли Анжелика Орбелова быть как-то замешана в исчезновении Людмилы Елизаровой? А если может, то как?
Заверив Ореховых, что сделает всё возможное для поимки убийцы их дочери, Стас сел за руль и направился в сторону района Ивановское, откуда можно выехать на трассу М7.
Рассуждая над новой информацией, Стас выехал из города. Он подумывал позвонить Коле и Брониславу, но те сейчас заняты другим. Сеня присматривает за Сильвестром и ждет, когда Поклонник Елизаровой попытается того убить. Стас решил связаться с Колей Домбровским завтра. Нужно срочно проработать возможные версии причастности Орбеловой к исчезновению Елизаровой и убийствам адвокатов.