— Эй, — говорю шёпотом, осторожно взяв его за подбородок и поворачивая к себе. — Не отворачивайся от меня.
Стёпа смотрит на меня и молчит. Я сглатываю.
— Ты ведь знаешь, что тебе незачем переезжать и тратить деньги на съём квартиры? — слова даются ему с трудом.
Я киваю в ответ.
— Ты знаешь, что так будет лучше. Нам нужно начинать жить своими жизнями. Каждому из нас…
Стёпа кивает и притягивает меня к себе. Я не сопротивляюсь, когда его губы накрывают мои, а язык осторожно проникает к моему. Наш поцелуй долгий. Со вкусом слёз. Мы должны отпустить друг друга. То есть он должен отпустить. Я не смогу дать Стёпе то, что он хочет. Стёпа заслуживает больше, чем просто привязанность. Он достоин самого лучшего и самой пылкой любви, а я должна поступить правильно.
С этого момента я начинаю потихоньку восстанавливать свою жизнь.
Глава 28
Суд, как и предполагал следователь, назначен спустя два месяца после случившихся события. Утром перед выходом меня начинает тошнить, мутить и дальше по списку. Я готова многое дать, чтобы не появляться там.
— Кать, у меня в машине есть сильное успокоительное. Пошли, выпьешь его и сразу станет не так тяжело, — в который раз произносит Стёпа, стуча в дверь.
Я не выхожу из ванной уже двадцать минут. Умываю лицо холодной водой и смотрю на себя в зеркало. Я уже не та… Совершенно другой человек…
— Мы уже опаздываем, — Стёпа снова стучит в дверь.
— Да, сейчас… — Делаю глубокий вздох и выхожу.
— Ты в порядке? — спрашивает он, взяв меня за руку.
— Честно говоря, нет. Не думала, что так сильно буду волноваться… — сознаюсь я.
— Я с тобой, Катюш. Уверен, всё пройдёт быстро и без последствий. — Стёпа сжимает мою руку в знак поддержки. Улыбаюсь в ответ. Рада, что он рядом. Грустно лишь от того, что Стёпа так и не начал жить своей жизнью. Он по-прежнему живёт моей. И только.
Поначалу я пыталась ограничить общение с ним, чтобы дать Стёпе шанс забыть меня. В итоге добилась обратного — Стёпа почти каждый день приезжает ко мне в гости, помогает обставить квартиру и встречает с работы.
— Мне было по пути, — каждый раз произносит он, улыбаясь и открывая дверь машины.
Думаю об этом, пока мы едем в суд. Ладони потеют. Руки трясутся.
— Приехали, — говорит Стёпа, останавливаясь.
Я киваю.
— Нужно поставить точку, Катюш. Последняя точка и всё будет кончено, — успокаивающе произносит он.
Я снова киваю и выхожу из машины. Около суда собрались галдящие журналисты, которые словно стервятники прилетели на запах свежего мяса. Они набросились бы на меня с расспросами, если бы не Стёпа.
— Без комментариев! — жестко отвечает он, ограждая меня от них по помогая пробраться внутрь.
На удивление в суде очень тихо. Сильный контраст с безумием на улице. Я оглядываюсь по сторонам. Атмосфера угнетает меня. Живот стягивается в тугой узел. Скоро все начнут копаться в случившемся и мне придётся переживать это снова и снова… Мы подходим к залу суда, где уже стоит моя мама с Виктором. Она обнимает меня, нашёптывая что-то успокаивающее.
— А вот и он, — радостно заявляет мама через несколько минут.
Не понимая о ком она говорит, я оборачиваюсь и вижу Кирилла, а рядом с ним Марту. Чувствую, что глаза начинает щипать. Марта… Я совсем забыла о ней. Они подходят к нам. Я стараюсь не смотреть на Кирилла, но замечаю, как Стёпа пытается закрыть его собой, чтобы он пропал из поля моего видения. Атмосфера накаляется.
Марта подходит ко мне, смахивая слёзы. Я крепко обнимаю её. Она гладит меня по голове. Кажется, что с нашей последней встречи прошло лет сто. Не меньше. Пока я пытаюсь жестами поговорить с Мартой, мама щебечет с Кириллом под недобрые взгляды Стёпы. Я чувствую на себе взгляд Кирилла. Чувствую, как дыра в душе становится всё больше. Встряхиваю головой, прогоняя мысли. Снова обнимаю Марту. Мы едва успеваем обменяться с ней номерами телефонов, как открывается зал суда и всех приглашают внутрь. Мы рассаживаемся по местам. Мама рядом и держит меня за руку. С благодарностью смотрю на неё. С поддержкой мне намного легче.
Через пару минут в зал под конвоем заводят Макса. Я задерживаю дыхание, увидев его. Мама впивается в мою руку, смотря на него с прищуром.
— Вот эта скотина, — сквозь зубы произносит она. — Убила бы…
Макс выглядит плохо — сильно похудевшим и бледным, плечи ссутулены, синяки под глазами, ничего не выражающий взгляд. От прежнего Макса, горделиво выхаживающего и источающего уверенность, не остаётся и следа. Он даже не смотрит на меня. Я же не могу оторвать взгляд от Макса, думая о том, что в моей душе не появляется ненависти при его появлении. На удивление я ничего не чувствую. Ноль. Полный штиль. Ни отчаяния, ни страха… Ничего…
Суд даётся мне тяжело. Мне не хочется обсуждать в мельчайших подробностях нашу встречу с Максом и Кириллом, и время, проведённое в доме, но выбора у меня нет. Мой голос дрожит, но глаза остаются сухими. Я стала сильнее. Я это чувствую.
В процессе своих показаний я украдкой поглядываю на Макса, который сидит в клетке. Он смотрит на меня исподлобья, а на его губах едва заметная улыбка. Клянусь, я будто слышу то, о чём он думает:
«Мы ещё встретимся… только дай мне время…»
На мгновения я теряю дар речи, но стоит перестать смотреть на Макса, и я прихожу в себя. Наваждение проходит. Я продолжаю рассказ. Удивительно, что медицинское освидетельствование признало полную вменяемость Макса. Я до последнего надеялась, что он просто не в себе, человек с поломанной психикой, которому нужна помощь. А оказывается, он просто жестокий человек, который получает удовольствие, принося страдания людям.
Вслед за мной, показания против Макса даёт Марта. Сурдопереводчик переводит всё, что она хочет сказать. За время, что мы не виделись, Марта стала будто ещё меньше и выглядит уставшей. Интересно, а она знает правду о Кирилле? Или он до сих пор придерживается той версии про великого спасителя? Не знаю и, честно говоря, не буду даже думать об этом. До его жизни мне теперь нет никакого дела. Пусть Кирилл делает, что хочет.
— Суд вызывает в качестве свидетеля Наталью Андрееву, — гремит судья.
Наташа-утешительница… Я оглядываюсь по сторонам, удивлённая тем, что даже не заметила её в зале. Оказывается, она сидит рядом с Кириллом. Меня начинает мутить. Наташа перекрасила волосы в рыжий цвет и чуть поправилась, что, как назло, делает её ещё более сексуальной. Наташа свидетельствует против Макса, рассказывая ужасные истории, как он бил девушек и издевался.
— Макс всех запугивал, а он это умеет делать можете мне поверить, — горько произносит она. — Говорил, что если мы расскажем хоть что-то, то он всех нас найдёт и мы пожалеем о каждом слове. Он любил в подробностях рассказывать, что именно сделает…
— Где остальные работницы данного заведения? — спрашивает прокурор.
— Я не знаю, правда. Наши пути с девочками разошлись, как только Макс всех распустил… — наивно хлопая глазами, отвечает Наташа. — Не знаю ни где они, ни что с ними. Может, некоторые из них вернулись домой, — добавляет, пожимая плечами.
После заседания Наташа подходит ко мне и сразу лезет обниматься, как к лучшей подруге. Мне становится неловко. Повторяю про себя, что скоро это закончится и забуду всё, как страшный сон. Осталось немного потерпеть. Ещё чуть-чуть…
— Катюх, честно говоря, буду рада продолжить общение, — произносит Наташа, а затем шёпотом добавляет: — остальные девчонки тоже. Нам столько всего тебе рассказать надо!
Удивлённо смотрю на неё. Во-первых, мне не нравится, что она ведёт себя так словно мы когда-то были близки. Я ни с кем не сдружилась в этом доме. Единственный человек, который вызвал у меня там симпатию — Рита. Во-вторых, Наташа соврала в суде?
— Не дуйся на девчонок. Они не хотят давать показания, так как эта история стала слишком публичной. Сама понимаешь. У некоторых есть родители, которые схлопочут инфаркт, если узнают такую правду. К тому же признать во всеуслышание, что несколько лет была в таком рабстве, не самое лучшее начало новой жизни.
— Как об этом узнали? — спрашиваю я. — До сих пор понять не могу.
— Дорогая, если думать об этом, можно свихнуться. Сейчас век интернета. Стоит случиться чему-либо из ряда вон, как уже об этом все гудят, — со знанием дела говорит Наташа.
— Почему тогда ты не побоялась дать показания и пришла? Могла бы тоже залечь на дно, — спрашиваю непонимающе.
— Ну, я сирота, да к тому же я не считаю проституцию такой уж позорной профессией. Мы же, можно сказать, гейши. Мне нравилось этим заниматься, за исключением всего того, что делал Макс… — признаётся Наташа.