— Да.
Я посмотрела на него, в его глаза. Он не шутил.
— Нет, — ответила я. — Я не рада, что ты убил его. Я не могу себя заставить радоваться этому. Но тебя вынудило отсутствие выбора.
Я чуть поджала губы, покачала головой.
— Я тебя не осуждаю, Стас.
— Спасибо.
В этой его короткой благодарности было заключено гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. Мне показалось, что Корнилов произнёс это с облегчением. Неужели он испытывал чувство вины? Ведь… Я доподлинно знаю, что Стасу приходилось… устранять людей. Иной раз лицо откровенно девиантного поведения просто не оставляет выбора полиции. Как не оставил его Александр Демидов. И, как я подозреваю, не оставит его Романтик.
— Ника, — голос Стаса прозвучал с некой угрюмой совестливостью. — Я знаю, сколько ты пережила за последние сорок восемь часов… Но…
— Но тебе по-прежнему нужна моя помощь, — подсказала я.
Понимала, почему он мнется. Стас в отношении меня постоянно испытывает едкое и ядовитое, жгущее чувство вины. Он считает, что использует меня. Ну в чем-то он прав, но ведь я сама этого хочу. У меня иногда просто нет выбора, и он об этом прекрасно знает. Ну не пойду я к нему? И что? Буду бесконечно мучиться от навеянных чужими воспоминаниями кошмаров? А если меня даже не настигнут воспоминания Романтика или другого убийцы то, как я уже говорила, я буду видеть что-то другое. Другие кошмары. Пусть это будут не серийные убийства, уверяю вас, наблюдать за тем, как даже обычные, вроде бы, нормальные люди, теряя контроль над собой в той или иной ситуации, совершают непоправимые поступки, не намного легче, чем лицезреть дело рук ожесточенного убийцы с маниакальными, извращенными идеями. Если тут, вообще, допустимы какие-то сравнения. И потом, если уж на то пошло, я ведь тоже в каком-то смысле использую Стаса. Мои видения прекращаются, как только преступления, с которыми они связаны, раскрыты, и виновные наказаны.
— Рассказывай, — сказала я и, вздохнув, ободряюще ему улыбнулась.
Он пару секунд смотрел на меня, изучающе и с легким беспокойством, затем отвел досадливый взгляд.
— Ты понимаешь, что не обязана…
— Стас, — попросила я и, чуть приподнявшись в постели, наклонившись вперёд, коснулась его большой руки.
Он обратил взгляд на меня. Я смотрела в его серебристые глаза. Я видела безмолвный, терзающий его груз внутренних упреков.
— Перестань вести себя так, будто я… будто я совершаю тебе лично какое-то невообразимо огромное и значительное одолжение.
Я дернула плечами и с утешающей улыбкой покачала головой.
— Это совсем не так.
Я старалась донести до него эту истину, чтобы он наконец понял и осознал, что он не должен тяготиться каким бы то ни было чувством вины на мой счёт.
Мне нужна его помощь, а не сожаление и грустный, просящий прощения взгляд. Мне нужен Станислав Корнилов, майор особой оперативно-следственной группы уголовного розыска города Москвы, а не страдающий навязчивыми мыслями о своей вине растерянный человек со скорбным взглядом.
— Хорошо, — Стас прокашлялся и протянул мне какую-то фотографию. — Взгляни пожалуйста.
Я бросила на него взгляд, осторожно взяла из его рук снимок. Он был порядочно измят. Изображение было покрыто желто-белыми изломанными линиями от грубых сгибов. Эти линии напомнили мне вены человека.
Я положила фотографию себе на колени, бережно разгладила.
Со снимка на меня смотрели трое: двое мужчин и один мальчик. Мужчина слева, полноватый с усами-щеткой и немного отсутствующим, но недовольным, хмурым взглядом. Его обнимал стоящий рядом молодцеватого телосложения улыбающийся блондин. Улыбка у него была открытая, яркая, сверкающая.
Самоуверенный, наглый, нахальный и коварный. Но обладает достаточно высоким интеллектом.
Перед мужчиной с усами стоял парнишка с темно русыми волосами и странным заостренным лицом. У него была бледноватая кожа и недобрый, даже угрожающий взгляд.
— Это он, — сказала я, глядя на снимок. — Романтик.
— Демид Хазин. — вздохнул Стас.
Демид, повторила я про себя. Даже, беря во внимание его взгляд и очевидную агрессию, трудно представить, что будет делать этот мальчик, когда вырастет.
— Его мать…
— Она была ещё жива, может быть, она и сделала этот снимок.
— Ты узнал, когда он родился? — спросила я, не отрывая сосредоточенного взгляда от лица будущего Романтика.
— Здесь ему почти семь.
Семь, подумала я, всматриваясь в лицо мальчишки. Как в таком ещё совсем маленьком мальчике уже могла зародиться такая всесокрушающая злобная агрессия. Что же с ним стало…
Я вдруг ощутила жалость к нему. Я знаю, что люди, пораженные психопатией, с ней рождаются, но эта патология в десятки раз усугубляется как раз из-за неблагополучных социально-бытовых условий. Я читала об этом, кое-что знаю.
От фотографии исходили ощутимые для меня эманации связанных с ней воспоминаний. Я держала ее руками, я смотрела на лица людей, запечатленных на ней. Я позволила витавшим над ней воспоминаниям поглотить меня.
…За окном уже почти час как непрестанно лил дождь. Он монотонно гремел каплями по окнам и жестяным подоконникам. Угрюмые и зловещие серо-синие тучи нависали над улицами столицы. Дымчато-туманная плотная пелена дождя размывала и растворяла очертания города.
В комнате горел яркий свет, в дальних углах просторного зала густели тени полумрака. Мальчик в зеленом вязаном свитере увлеченно рисует что-то фломастерами.
Я стояла у него за спиной. За стенкой тихо играла музыка. Я услышала голоса. Ребенок тоже их услышал, беспокойно оглянулся, заерзал на табуретке.
— Я просил тебя прекратить! — возмущенный мужской голос. — Неужели ты не понимаешь, что позоришь меня, Маша?!
— Ой, да ты себя в зеркале видел, чмо усатое?! — презрительный женский голос.
Женщина, кажется, пьяна и очень сильно.
— Господи… — причитал мужчина. — Тебя наверняка видели соседи…
— Нашел кого бояться, — засмеялась дурным голосом Хазина.
— Посмотри на себя! — голос её мужа дрогнул. — Ты похожа на…
Он не договорил.
Я прислушалась.
— На кого же я похожа, Кеша? — зло прошипела Мария. — Договаривай. Давай… Что ты хотел сказать?
Демид слез со своей табуретки, оставив рисунок, приблизился к двери, с трудом повернул металлическую ручку и вышел из комнаты.