Стас мысленно выругался. Попался. Он знал, что не виноват, как не виноваты и Сеня с Колей. Но он был виноват в том, что не учёл вероятность развития такой ситуации. Хотя как он должен был её учесть?
— Я так понимаю, господину майору Корнилову нечего сказать в своё оправдание? — проворковала Ольга Датская.
— Думаю, у меня найдутся свидетели…
— Это хорошо, они вам понадобятся, — заметил Максим. — Давайте теперь поговорим о том, что произошло вчера ночью в квартире, где были обнаружены тела Лидии и Аделаиды Зориных.
Ещё около полутора часов его мучили расспросами о случившемся.
— Почему он не вызвал спецназ? Почему не доложил обстановку выше стоящему начальству? Почему позволил убийце диктовать свои условия? Почему он не дождался приезда профессиональных переговорщиков? Почему…
Этих «почему» были сотни. Вопросы наваливались монолитной лавиной. Многие из них были совершенно глупыми и нелепыми, а некоторые и провокационными. Например, рассчитывали ли вы на больший резонанс дела Романтика, если вы позволите ему убить этих женщин и маленькую девочку? Думали ли вы, что поймав его после этого, сможете снискать большую славу?
И, конечно же, они очень интересовались Никой.
— С вами видели светловолосую девушку, — говорил Максим Датский. — Кто она?
— Не представляю, о чем вы говорите, — покачал головой Стас.
— Корнилов, — скривилась Ольга. — Вас видели… Есть свидетельства очевидцев, в том числе из рядов правоохранительных органов.
— Вас видели с белокурой девчонкой на руках, — жестко проговорил Максим Датский. — И вам стоит ответить, что делала эта юная особа на месте преступления? Кто она такая? Как её зовут? Как она оказалась в том доме?
Корнилову пришлось серьёзно изворачиваться, чтобы отвести внимание ГУСБ от Ники и не дать им возможности выйти на неё.
Его промучили до глубокого вечера. Его заставили пройти тест на полиграфе и повторили заново все вопросы, плюс задали новые. Спрашивали про отдел, про прошлые дела, про «белокурую девушку», про его оперов, про прошлые убийства Романтика и про прошлые уголовные дела, которые он вёл. В конце концов, у него изъяли оружие и удостоверение, временно. Взяв подписку о невыезде, его наконец отпустили домой.
Выходя из здания УВД ЦАО, Корнилов не чувствовал подавленности или злости. Только упрямую, чуть угрюмую решительность. Когда он приехал домой, было близко к полуночи. Квартира была погружена в темноту и тишину. В том показательном, равнодушном покое, который выражали эти обе стихии, явственно ощущалась оскорбленная обида и агрессивное возмущение.
Стас почти физически ощущал те искорки большого пожара, который готов был разгореться от единого неправильного поступка.
Он тихо разулся, прошел на кухню. Первым, что он увидел на столе, были два бокала с янтарно- охристой жидкостью на дне и маленькая открытая бутылочка бренди. Стас взял бутылку в руки. Вряд ли это купила Рита. На одном из бокалов краснел след от помады. Также на столе возле испачканного помадой бокала лежала забытая кем-то электронная сигарета.
Стас придирчиво осмотрел оба бокала. Затем обратил внимание на две немытые ещё стеклянные вазочки в мойке. Обе были вымазаны остатками засохшего мороженного. Корнилов протяжно вздохнул. Похоже, Рита была не в состоянии самостоятельно пережить случившееся сегодня, поэтому позвала свою подругу, соседку с четвёртого этажа, Ульяну.
Стас достаточно хорошо знал эту любительницу электронных сигар. Он покрутил её аппарат в руках и с насмешливым презрением отложил обратно. Взял другой бокал и плеснул туда немного бренди, попробовал, скривился и вылил остатки в раковину.
— Бабское пойло, — проворчал он.
Корнилов достал бутылку коньяка, что осталась с того вечера, когда они с Ритой отмечали день рождение Алины. Там ещё немного оставалось, как раз на пару бокалов. Стас, вообще, не сторонник заливать проблемы спиртосодержащими средствами, но сегодня даже не повод, а, скорее, некая необходимость.
После глотка Корнилов закрыл глаза, голова гудела. Все, что он пережил за последние шестнадцать-восемнадцать часов, отзвуками слов, криков, звуков и обрывками отдельных событий вращалось в голове. Он сделал ещё глоток, почувствовал, как у него ожил и завибрировал телефон. Корнилов взглянул на дисплей смартфона. Шестнадцать пропущенных от Арцеулова и пять от Ящера.
Они оба прислали ему по SMS. Но Стас чувствовал, что сейчас просто не в состоянии адекватно воспринимать информацию. Он заметил так же непринятый вызов от неизвестного номера. Корнилов пару секунд рассматривал его, пытаясь вспомнить, кому он мог принадлежать.
Внезапно смартфон чуть заметно вздрогнул в его руке. На дисплее появилось изображение звонка и тот же самый незнакомый номер. Стас, помешкав, принял вызов. Молча, без приветствия поднёс к уху. Тишина.
Но он отчетливо слыша взволнованное дыхание неизвестного абонента. Стас отставил бокал на стол, вздохнул.
— Так и будешь молчать? — спросил он наконец. — Или ты просто хотел услышать мой голос?
Молчание. Только все тоже частое, глубокое дыхание возбужденно и с усилием звучало в трубке.
— Как… ты узнал?..
У него был такой же голос, как и вчера в той квартире. Только лишенный прежнего злорадного торжества и ехидства. Сейчас голос Романтика был нервным, звенящим. Он словно задерживал дыхание перед каждым словом.
Стас равнодушным взглядом окинул помещение кухни.
— Это было ожидаемо.
— Ожидаемо? — прошипел Романтик. — По-твоему, я предсказуемый?
Корнилов закрыл глаза, вздохнул.
— Да, — ответил Стас. — И одинокий.
Романтик сдавленно рыкнул. Стас знал, что злит его, он делал это осознанно.
Сейчас, если удастся вывести из себя Романтика, тот, очень вероятно, в кратчайший срок решится на новое убийство. Корнилов надолго запомнит вчерашний день. И по логике, ему сейчас стоило быть с Романтиком повежливее, не злить его. Вот тольконезависимо от вежливости или грубости Стаса Романтик будет желать убивать снова и снова. То, что случилось вчера, с таким же успехом могло случиться и позже.
— Я… не… одинок… — по очереди выдавил из себя слова Романтик.
— О, ты о своих молчаливых зрителях? — не скрывая насмешки, спросил Стас. — Твое общество — обычные, бессловесные и лишенные рассудка растения.
— Не смей так говорить… — прошептала Романтик злым, но трагичным голосом.
— Они не могут заменить тебе людей.
— Они куда лучше людей.
— Потому что не могут противиться тебе и не способны иметь разум или собственное мнение? — Корнилов снова взял бокал и отпил коньяк.
Романтик издал странный звук, похожий не то на мычание, не то на сдавленное рычание сквозь сомкнутые зубы. Он замолчал, но трубку не бросил. Стас ждал.
Горячительный напиток плавящимся теплом, растекался по телу, растворялся в крови. Стас знал, что главная его вина была не в том, что он спровоцировал Романтика, а в том, что недооценил его и неправильно просчитал. Корнилов отчасти догадывался, что даже если Романтик не попадётся в ловушку с выставкой роз Арманда, то из-за свойственного ему чувства заносчивого нарциссизма он захочет отомстить за попытку обдурить его. Вот только Корнилов не рассчитывал на такую скоропалительную и хорошо спланированную месть Романтика. Он никак не ожидал, что Романтик отреагирует в первый же день или ночь, когда они организовали эту дурацкую выставку. Стас рассчитывал, что Романтику понадобиться время. И он никак не мог предположить, что жертв будет сразу три. И в этом Корнилов потерпел серьёзное поражение, он его недооценил. И за это поплатились жизнью две женщины. И их участь едва не разделили шестилетняя Ира Зорина и Ника. Его Ника.
И вот этого Корнилов долго еще себе не сможет простить. А убивать… убивать Романтик не перестанет в любом случае. Он бы всё равно убил. Позже, в другом месте, при других обстоятельствах, но убил бы, в этом не было сомнений, как бы с ним не разговаривали и как бы не пытались задобрить.
В конце концов, вчерашнее отчасти было и поражением Романтика. Он переиграл их, переиграл Стаса, но он серьёзно рисковал. Он так или иначе вошел в стадию бездумного азарта, и он едва не совершил ошибку. А может, и совершил, только Стас её ещё не увидел.
И сейчас могло показаться, что, со стороны Корнилова, снова намеренно злить и провоцировать Романтика было и цинично, и жестоко и очень глупо.
Цинично и жестоко раздражать его, задевая его чувства, зная, что за это могут поплатиться жизнью другие люди. Глупо, потому что вчера он уже проиграл Романтику.
Но Корнилов знал, что сейчас Романтик, что называется, доведён до нужной кондиции психологического состояния — взвинчен, взволнован, нетерпелив и встревожен. Он звонит, чтобы насладится поражением Стаса, узнать, что тотчувствует, посмаковать свое превосходство. И Стас это знал. Как знал и то, что издевательский и насмешливый тон взбесит Романтика. Взбесит настолько, что тот может решиться на ещё более дикий поступок.