Стас выбирал между малым злом и большим. Хотя само определение малого и большего зла, в его понимании, было донельзя циничным, мерзким и лицемерным.
— Долго будешь молчать? — спросил Корнилов. — Ты хоть жив там?
Романтик не отвечал. Стас поймал себя на мысли, что ему нравится бесить Романтика. Он с удивлением отметил, что получает некое извращенное моральное удовлетворение, издеваясь над ним. Он как бы берёт реванш за вчерашнее поражение. Стас сейчас с некоторым внутренним замиранием осознал, что относится к противостоянию с Романтиком, как к… к спорту, как к партии в шахматы. Хотя нет, шахматы слишком размеренны и неторопливы. Скорее, их взаимные ходы напоминают биатлон. Там тоже нужна и скорость, и осторожность, и точность, и расчетливость.
Стас дико испугался сегодня за жизнь своей дочери и едва ли не больше испугался за Нику. Но… свои отношения с Романтиком он почему-то воспринимал, как своего рода соревнование. Только здесь нет победителей. Это соревнование проигравших. Он проиграл, когда Романтик начал убивать. Романтик проиграет, когда он его поймает. И Стас сейчас пытался приблизить этот момент.
Была ещё одна причина, которой он руководствовался, но о ней могла узнать разве что Ника. Хотя Стас искренне надеялся, что синеглазая девочка никогда не сможет это узнать. Он боялся её презрения. Презрения из-за того, что сейчас Стас думал и представлял, как обгадятся умники из СКР, когда Романтик, которого они сейчас должны поймать, шокирует общественность новым зверским убийством. Цинично? Жестоко?.. Мерзко? Да, Стас это понимал. Но отстранение от дела жгло его куда сильнее, чем он рассчитывал.
— Ты не боишься, что сейчас я могу быть рядом? — вдруг спросил Романтик.
— Разве что ты настолько туп? — немедленно отозвался Стас беспечным голосом.
— Да-а… — едко протянул Романтик. — Ты прав… Я не тупой… Не-ет… Я вижу… два… три, нет уже четыре… пять, шесть… Целый взвод полицейских… Они дежурят вокруг твоего дома, майор. Как думаешь, они смогут спасти от меня твою женушку и прелестную дочурку?
Стас криво усмехнулся. Романтик предпринял нелепую попытку вывести его.
Достать. Уколоть. Ужалить… Заставить бояться. Заставить злиться или умолять не трогать родных. Он бы получил от этого едва ли меньшее удовольствие, чем от убийства очередной жертвы.
— Рискни, — предложил Стас. — Узнаешь.
Романтик в ответ то ли зло, то ли радостно рявкнул, сплюнул и прервал связь.
Стас по-идиотски, самодовольно усмехнулся, отложил телефон на стол, отпил из бокала.
— Ничего… — протянул он с едва заметно проскользнувшей хрипотцой. — Поиграем.
Эпизод десятый
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Пятница, 20 июня
Небо было прекрасным. В бездонном, чистом летнем небосводе гармонично сливались все мыслимые оттенки лазурного, бирюзового и синего. Небо дышало, манило и как будто самостоятельно, без солнца, сияло изнутри. А по нему не спеша, как будто сонно, в совершенной ленивой безмятежности плыли кисейные, зыбкие, полупрозрачные облака. Некоторые из них были словно размазаны по небу, а другие походили на неаккуратные капли и застывшие сероватые, бело-голубые пятна.
Мы лежали на траве и вдыхали запах лета. Запах ласкового тепла, приправленного стойким ароматом цветов и влажной после дождя травы.
— О чем ты думаешь, когда смотришь на небо?
Я не отвечаю, безмолвно улыбаюсь.
— Дёма…
Я на мгновение прикрываю глаза. Боже… Как же мне приятно слышать своё имя из её уст.
— Дёма, почему ты молчишь?
Лежащая рядом со мной на траве девушка приподнялась, полулежа оперлась на левую согнутую в локте руку. Я смотрю на неё с блаженной улыбкой. Она чуть склонилась надо мной, убрала прядь своих тёмных волос за ухо. Я смотрю на неё. Какая она красавица! Она сочетает в себе неповторимое соцветие красоты, нежности и хрупкости. Она… Она как редкий, но очень красивый цветок. Как редкая, изысканная роза…
— Дёма, — она коснулась меня.
Легонько. Робко. Осторожно.
— Почему ты молчишь?
Она улыбнулась.
— Ты опять замечтался?
— Да.
— Хм, — она слегка самодовольно ухмыльнулась и чуть вздёрнула нос.
На мгновение небо сверкнуло в её светло-карих глазах. Я застываю от восхищения.
— И о чём же ты мечтаешь? — спросила она.
Я не сразу решаюсь сказать то, что хочу. То, что так рвётся из души, пробивается через уста. Но я делаю над собой усилие.
— О тебе, — шепчу я.
Её золотистые глаза расширяются, рот мило округляется. Она изумленно хлопает своими выразительными ресницами. Я приподнимаюсь на локтях, несколько мгновений смотрю на неё. Она чуть пугливо, взволнованно смотрит в ответ. Я протягиваю руку, бережным, чуть боязливым, но очень нежным движением убираю прядь волос с её правой щеки. Она быстро моргает, но не отстраняется, у меня замирает сердце. Я вижу свое отражение в её глазах.
Я смотрю на её алые, чуть приоткрытые губы. Сердце в груди бьется ритмичными ударами, словно подгоняя меня. Но я нарочито медленно наклоняюсь к ней, она не отстраняется. Я боюсь и чувствую, что она тоже.
— Что ты делаешь?.. — шепчет она с легкой дрожью в голосе.
— Собираюсь тебя поцеловать, — каким-то другим, чужим, глухим голосом отвечаю я.
Я чувствую неприятное давление в груди. Мне кажется, у меня заканчивается воздух.
— Тогда… я… я жду… — шепчет она в ответ.
Я шумно сглатываю, меня переполняет затопившее душу волнение. Я наклоняюсь к ней и припадаю губами к её губам…
Меня выбросило из его тела. Просто мгновение — и я уже наблюдаю за их поцелуем издалека. Они целовались долго, открыто, с необыкновенной для их возраста страстью. Наконец девушка отстранилась от Демида Хазина.
— Слушай… — услышала я её робкий голос.
— Что? — быстро и оживленно спросил он.
Он сделал попытку приблизиться к ней, но она опустила взгляд и, поджав губы, посмотрела в сторону.
— Ты же говорил, что… мы друзья, — проговорила она.
Я увидела, как у Демида Хазина опустились плечи.