Он не смог больше ничего произнести.
— Но «что»? — спросила девушка с лучистыми, светло-карими глазами и снова взглянула на него.
И снова магические блики света, точно искорки золота, сверкнули в её глазах.
— Я… — проговорил он и глубоко вздохнул, словно собираясь с силами. — Я не знал, что… что полюблю тебя… так сильно…
Её губы медленно расплылись в довольной, счастливой улыбке.
Стремительно нарастающий яркий, белый свет затмил это воспоминание и переместил меня в другое. Сначала я услышала странный скрипучий звук металлического лязганья. Он звучал с переменной периодичностью.
Скрип — скрип — скрип — скрип. Пауза. Снова скрип — скрип — скрип — скрип — скрип…
Когда белый свет выцвел и испарился, я увидела, что нахожусь в пустом помещении школьного кабинета. Через шторы внутрь сочился рассеянный, бледный свет солнца. На стене, выкрашенной голубой краской, я увидела портреты писателей русской литературы. В торце класса всю стену от окна до угла занимал огромный книжный шкаф. Только книг в нём было немного, всего-то две полки. Остальные были заставлены каким-то хламом и картонными коробками.
На буро-коричневой школьной доске с царапинами белели разводы мела. А за второй партой первого от окон ряда сидел Демид. Сегодня он был в тёмной футболке и потёртых, изношенных брюках. Одежда на нём была явно с чужого плеча. И футболка, и брюки были на пару размеров больше, и висели на нём мешком. Он, ссутулившись и наклонившись к столу, что-то старательно резал ножницами.
Я осторожно приблизилась сзади, ступая между рядов парт. Демид остригал ножницами листья и стебли небольшой цветочной композиции. Я невольно залюбовалась его работой. Из-под его худых, костлявых рук и длинных пальцев выходила впечатляющая своей гармоничностью и эффектностью изящная флористическая композиция. В основе всего, конечно же, были розы.
К стыду своему, должна сказать, что не имею представления, как они называются, но он точно использовал несколько видов красных, алых, розовых, карминовых и бордовых роз. Они отличались размерами, формой и количеством лепестков. Оттенки отдельных бутонов сливались, сплетались в единой расплывающейся, сочной и насыщенной жизнью красно-алой гамме.
Некоторые бутоны почти лежали, а некоторые, словно нехотя, приподнимались на своих тонких стеблях.
Присмотревшись, я поняла, что закрепленные на проволочном каркасе розы представляли собой образ своеобразной короны. У меня против воли вырвался восторженный вздох. Но Демид, конечно же, этого не услышал.
«Корону» из роз дополняли вкрапления ягод ежевики, шелковицы, черники и совсем немного малины. Демид Хазин покрыл их обычным лаком для волос.
Помимо этого, в сложную цветочную композицию он добавил несколько более простых цветов — бутоны фиалок и герани. Обрамляли всю эту красоту три ряда остроконечных зеленых листьев.
Я была поражена, наблюдая за тем, как его бледные пальцы прямо у меня на глазах ловко мастерят настоящее чудо флористической мысли.
— Каким бы гениальным творцом искусства ты мог бы стать… — прошептала я.
При этом я ощутила всю тяжесть поразившего меня горького разочарования и сожаления.
Но Демид ещё не закончил удивлять меня. После того, как он закончил с цветами, он достал серую коробку из картона, снял крышку и извлек на свет миниатюрные глиняные фигурки. Они были окрашены в белые и золотые цвета. Это были фигурки цветов, фей и сатиров. И пусть феи выглядели немного гротескными и чуточку уродливыми, это их ни капельки не портило! Но зато его работа приобрела некую ауру волшебства и интригующей таинственности. Да, его работа была прекрасна без преувеличений.
Я простояла рядом с ним ещё около сорока минут, пока, наконец, он завершил свое творение. Когда Демид, в конце концов, был удовлетворён качеством работы, он поместил своё творение в специальную, подарочную коробку и с предвкушением во взгляде завернул в красивую упаковочную обёртку, перевязал лентой. У него не сразу получился бант. Но в итоге он все же завязал пышный, пусть и кривоватый, бант. Окончив, он откинулся спиной на стул, устало вздохнул, глядя на упакованный подарок.
Я видела, что он волнуется. Переживания и страхи очень явно выражались на его лице. Я вспомнила девочку, которую он зверски зарезал в зарослях роз.
Интересно, тогда он тоже волновался?
Он откинул со лба свои длинные, темно-русые волосы, снова шумно, продолжительно вздохнул. Затем поднялся со стула, взял коробку с подарком.
Перед тем, как выйти из класса, он остановился у двери и посмотрел на себя в зеркало. Судя по унылому выражению лица, собственный вид ему не нравился.
Он считал себя некрасивым, неприятным и не… недостойным, наверное. Набравшись смелости, он вышел из класса.
Длинный коридор был пуст и погружен в легкий серовато-голубой сумрак.
Демид с осторожностью прошел по коридору. Мне показалось, он намеренно старается идти осторожно, тихо. Словно опасается, что его может услышать кто-то, кто представляет для него серьёзнейшую опасность.
Впрочем, возможно, я недалека от истины. Я вспомнила того крепкого, полноватого парня с рыжеватыми, кучерявыми волосами, который хотел отнять часы Демида.
Сын Марии Хазиной поднялся по лестнице. Здесь был почти такой же коридор, как и внизу, с той только разницей, что стены были не серо-голубыми, а розовато-белыми. Как я поняла, здесь жили девочки.
Одна из дверей комнат приоткрылась. В коридор выскочили две девочки лет пятнадцати. Они направились навстречу Демиду. Тот нервно сглотнул, быстро опустил взгляд.
— Эй, Хазин! — крикнула ему одна из девочек в белой футболке с зайцами. — Что у тебя в коробке? Случайно не порнушка?
Они захохотали. Их смех скачущим эхом разлетелся по коридору.
Демид остановился, обернулся им вслед. Он несколько секунд прожигал девчонок ненавидящим взглядом.
— С**и, — выдохнул он. — Грязные с**и!
Его лицо слегка покрылось розоватыми пятнами, а на лбу выступили крохотные капельки испарины. Он прошел мимо закрытых дверей. Из-за них доносились разные голоса, женские выкрики, смех, визг, монотонный говор и иногда ругательства. Демид остановился возле одной из дверей и занёс руку, чтобы постучать, но внезапно оттуда раздался громогласный хор мужского смеха. Хазин вздрогнул, отшатнулся, словно его толкнули в грудь. Несколько раз глупо моргнул глазами, на лице его застыла растерянность.
Дверь комнаты перед ним внезапно открылась. Демид затаил дыхание и застыл. На пороге над ним возвышался тот самый кучерявый, хамоватый громила, что желал отобрать у него отцовские часы. И судя по тому, что часов у Демида на руке не было, кучерявый все-таки своего добился.
— И кто это тут у нас? — протянул здоровяк с издёвкой.
Он спрятал руки в карманах своих шорт, оглянулся.
— Эй, пацаны, глядите. Чмошник явился. А чё у тебя коробке?
Подошедшие сзади парни в количестве четырёх человек вышли в коридор и обступили Демида.
— Опять во всякое с**ньё вырядился, — глумливо бросил один из них, долговязый и с широким жабьим ртом.
Они беспощадно засмеялись. Демид снова нервно, тяжело сглотнул, исподлобья оглядел смеющихся парней.
На мгновение мне стало его жаль.
— Дай-ка сюда… — кучерявый здоровяк протянул руки к коробке в руках Демида.
Я увидела сверкнувшие на его левом запястье часы Демида. Хазин прижал коробку к груди, отступил назад, но его тут же толкнули в спину. Он качнулся вперед, споткнулся. Стоявший слева коренастый парнишка с неприятным взглядом тёмных глаз ловко выхватил у него коробку. А кучерявый громила кулаком ударил Демида в живот.
Я вздрогнула, на мгновение закрыла глаза.
Демид скрючился, присел, морщась от боли.
— Что это за х**ня такая? — коренастый вертел в руках коробку.
— Дай сюда! — кучерявый забрал у него коробку.