— Мам… пап…
Стас быстро отстранился. Рита смущенно убрала волосы за ухо. На пороге стояла Алина и переводила удивленный, растерянный взгляд с отца на мать и обратно.
— Я просто… хотела узнать… — пролепетала Алина, — можно мне завтра с Таней и Катей пойти погулять? В два часа?
— Хорошо, доча, — кивнула Рита, — только чтобы дома была в семь.
— Ну ма-ам…
— В шесть, — с нажимом произнесла Рита.
— Па-ап! — обиженно воскликнула дочка.
— Оленёнок, не торгуйся, — попросил Стас с улыбкой. — Не забывай, что твои репетиции не прекратились с началом каникул.
— Я помню, — вздохнула Алина и кивнула, — ладно. В шесть, так в шесть. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Рита и Стас ответили почти одновременно, затем переглянулись. У обоих на лицах растянулись добродушные, ласковые и любящие улыбки.
РОМАНТИК
Воскресенье, 8 июня.
Он отложил пустой шприц в металлическую миску, вытер руки полотенцем, отбросил его. Взглянул на лежащую перед ним девушку, она была прекрасна в своём бессознательном состоянии, казалось, она пребывает во власти глубокого, умиротворённого сна. Он не удержался, коснулся её, легко провел кончиками пальцев по лицу, погладил шею. Его взгляд скользнул вниз, к её груди. Он провел пальцем по её правому соску, ладонью погладил живот, ласково обвел бедра и задержал ладонь на её колене. Ему нравилось ощущение её кожи — гладкой, чистой, чуточку прохладной и бархатистой.
Он считал её лишней, он считал, что кожа скрывает, стягивает и сжимает её истинную красоту. Она одновременно восхищала и раздражала его. Он тихо поднялся с постели, на которой она лежала.
В помещении горел тусклый, мерклый желтый свет. Он не любил слишком яркое освещение, оно мешало ему. Он ощущал себя неуютно. Пока она спит, у него есть время подготовить её. Он подошел к жестяной ванне, повернул кран и несколько минут смотрел, как набирается вода. Он сидел на краю ванной и водил кончиками пальцев в теплой воде, ему нравилась вода. Вода — это жизнь, это исток жизни для всех: для животных, для людей, для цветов. Затем он взял с пола тугой, объёмистый пластиковый пакет. Открыл его и высыпал в ванную светлые лепестки роз Бобби Джеймс. Похожие на мотыльков, белые лепестки закружились над водой, они причудливой чешуёй покрыли поверхность теплой воды. Из-за колебаний водной поверхности казалось, что чешуя из лепестков роз двигается, создавалось впечатление, что это часть чешуйчатой шкуры какого-то дивного зверя.
Он опустил руку, коснулся пальцами лепестков. Их прикосновение вызвало у него блаженную дрожь, его охватило восторженное предвкушение. Он подошел к кровати, аккуратно, бережно поднял спящую девушку. Её волосы рассыпались по его руке. Он застыл, пораженный приятным ощущением.
Золотисто-медные, переливающиеся тусклыми бликами, шелковистые локоны мягко стелились по его локтю и свисали вниз. Они словно сами тянулись к полу, они тянулись прочь от него. Он несколько мгновений с восхищением рассматривал её лицо. Затем повернулся, медленно, торжественно подошел к ванной и так же осторожно, с почтением, опустил её в воду с белыми лепестками.
Он завороженно смотрел, как слой молочно-белых лепестков спрятал часть её тела. На поверхности остались лицо, плечи, грудь, часть живота и руки. Все остальное скрылось за лепестками, за густым слоем шевелящихся лепестков роз Бобби Джеймс. Он положил её голову на специальный подголовник, волосы свесил за край ванны. Он не хотел, чтобы они намокли, они должны были остаться не тронутыми влагой.
Сев на табуретку возле ванной, он взял расческу. Точнее это был гребешок, серебряный гребешок с жемчугом. Это было наследие его бабушки, а ей оно досталось от матери Эта древняя драгоценность с незапамятных времен принадлежит его семье. По легенде один из его предков купцов приобрел гребешок во время путешествия по далеким восточным странам. Подробностей не знал никто.
Он с чувством долгастарательно расчёсывал её медные пряди. Когда всё было готово, он отложил гребешок, наклонился к ней и поцеловал в лоб.
— Пора, — произнёс он. — Пришло время показать твоё неповторимое совершенство.
Для представления нового шедевра он выбралсамый подходящий антураж.
Это был цветочный магазин недалеко от центра города. Он был переполнен розами. Огромный для цветочного магазина павильон буквально белеет от букетов и различных флористических композиций из роз Бобби Джеймс. То, что нужно.
Он знал, что не должен был сейчас этого делать. Он знал, что и так привлек к себе слишком много внимания полиции. Он знал, что его ищут. Знал, что это опасно. Но он уже не мог остановиться. Хотя он дал себе слово, что после этой работы, после этой декорации и этого произведения он даст себе небольшой отдых. У него ещё слишком много работы. Он слишком многое должен успеть. И он не может рисковать, давая возможность поймать себя раньше, чем это нужно.
Он не раз предвкушал, как о нём будут говорить, когда «поймают».
Как им будут восхищаться. Сколько людей узнают о нём, о его творениях! Он навсегда останется в истории, как непревзойдённый мастер серии оригинальных декораций и шедевральных экспозиций. Он останется в памяти великим и непревзойденным.
Он открыл магазин, сигнализация была отключена заранее, равно как и камеры наблюдения, все, которые могли запечатлеть лишнее. Он принёс в магазин инструменты, воду и лепестки, затем принёс её.
Он закрыл магазин и зажег свечи. Он любил делать это при свечах.
Она начала просыпаться. Девушка заворочалась, приподнялась на локте. Лицо у неё было сонное и хмурое.
— Г-где я? — заикаясь, тихим, тоненьким голоском спросила она.
— Ты среди декораций, — ответил он.
Она попробовала пошевелиться, но её запястья и щиколотки были плотно стянуты ремнями.
— Кто вы… Отпустите меня! — она в панике забилась, стремясь освободиться. — Отпусти меня, больной урод! Что тебя нужно?! Что ты…
Она осеклась, когда он молча подошёл к ней и раздраженно заткнул её рот кляпом. Она протестующе замычала, продолжая елозить по полу. Вращаясь из стороны в сторону, истерично билась в тщетных попытках высвободиться.
А он медленно и неторопливо раскладывал свои инструменты. Затем достал из сумки спецодежду. Он облачился в полукомбинезон и куртку из смесовой ткани. Затем сменил обувь.
Это была одноразовая одежда. Все это он сожжет после сотворения шедевра.
На руки он натянул темные нейлоновые перчатки.
Она, обессиленная, замерев от ужасающего потрясения, наблюдала за его приготовлениями. Он взял несколько медицинских зажимов, положил поближе. Присел возле неё. По правую руку положил несколько скальпелей и хирургический нож.
— Ну что? — с обманчивой лаской спросил он. — Пора?
Её глаза широко распахнулись. Она неистово замотала головой, по ее щекам потекли слёзы. Она что-то с усилием промычала, попыталась приподняться.
Он удержал её рукой, второй взял большой брюшистый скальпель, приготовил тупоконечные хирургические ножницы.
Девушка часто дышала. Её обнаженная грудь ритмично, интенсивно вздымалась и опускалась. На матовой коже груди поблескивали капельки пота.
Он усмехнулся. Ему нравилось ощущать её страх. Страх перед неизвестностью.
Она, как и все другие до нее, не знает, что её ожидает. А он знает. И это приятно волновало его.
— Ну? — улыбнулся он ей, словно маленькому ребенку. — Приступим?
Она, выгнувшись всем телом, через силу истошно замычала. Он навалился на неё, прижимая к полу. И приступил…
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Воскресенье, 8 июня.