— Глупости, — скривилась я. — Лишь бы у тебя были деньги.
Стас фыркнул, согласно кивнул.
— Сама-то куда хочешь?
— Я? — я потянулась с мечтательной улыбкой. — В Аргентину и в Бразилию.
Стас присвистнул.
— Хочешь на карнавал?
— Не только, — пожала я плечами. — Я бы ещё на Гавайи слетала…
— А вот это уже непатриотично, — заметил Стас.
— Летать в Турцию, вместо Крыма или Сочи, тоже не показатель любви к Родине.
Стас засмеялся громко и весело. Я тоже присоединилась к нему. Со стороны, наверное, казалось, что мы два идиота. Вроде, у нас серьёзное дело, вроде, мы ищем опасного серийного убийцу и, скорее всего, лично мне в скором времени предстоит увидеть кучу неприятных, страшных и отвратительных воспоминаний. Но мне тем более необходим был смех, радость и веселье, хотя бы чуть-чуть.
Впереди, упираясь в горизонт, тянулась дорога, чёрный капот внедорожника поглощал полотно асфальта. Я представляла, что меня ждёт в том детдоме. Пыталась представить. Мы приехали туда примерно минут через тридцать.
— Это детский дом? — удивленно спросила, когда мы еще подъезжали.
— По всей видимости, да, — чуть рассеянно отвечал Стас.
Он, похоже, тоже был впечатлен увиденным. Я, по правде, ожидала увидеть старое здание советской эпохи, обветшалое от времени и срочно требующее капитального ремонта. К сожалению, такой треш в России я уже наблюдала не раз. Но здание детского дома номер сто двенадцать по улице Вильнюсская выглядело очень даже презентабельно. Оно слегка напоминало Воспитательный дом Карла Бланка. Чувствовался яркий намёк на британский классицизм в архитектуре, только здание поменьше, и стиль не такой вычурный.
Это было Н-образной формы здание с широким центральным входом, над которым прямо на фронтоне красовались объемные буквы — Детский дом «Калейдоскоп». Возле высоких окон выступали белые, выпуклые пилястры.
Над окнами последнего этажа, на фасаде под треугольником крыши, красовались квадратные часы. В похожем на сквер дворе гуляли дети. Они разбились на шумные компании и пары. Некоторые предпочитали одиночество. Дети играли, бегали, читали на скамейках, что-то обсуждали.
Неподалеку несколько мальчишек лет, наверное, семи-восьми играли яркими машинками на радиоуправлении. Конечно, судя по виду машинок, игрушки были подержанными, но малыши были несказанно счастливы и преисполнены восторга.
Стас припарковался прямо у центрального входа. К нам немедленно подошел мужчина в пятнистой униформе с дубинкой на поясе. Он был в возрасте, но коренастый и очень широкий, чем немного смахивал на первобытного питекантропа. Стас вышел из автомобиля первым, показал ему удостоверение и что-то сказал. Я выбралась следом.
Дуновение теплого воздуха скользнуло по лицу. Ветерок был с влажным, горьковато-пресным привкусом. Время было далеко за полдень, и солнце изрядно припекало.
Охранник-питекантроп проводил нас внутрь здания детского дома. По пути к широким, почти помпезным ступеням главного входа я ловила на себе любопытные взгляды детей и персонала детдома. Один щуплый мужчина в массивных очках смотрел на меня пристально и неприязненно.
Мы вошли внутрь детского дома. Внутри, кстати, всё было довольно обычно,
спартанская такая обстановка: высокие потолки, темно-зеленые стены, на окнах тяжелые, плотные бордовые портьеры. Двери почти везде двустворчатые, старые, деревянные, со стеклянными вставками. На полу серые ковры и немало вазонов с цветами или пальмами. Стены обильно украшали детские рисунки, некоторые очень неплохие, между прочим.
Что меня, кстати, приятно удивляло в русских, это, действительно, настоящее изобилие разных талантов. Начиная от пацанов во дворе, которые иной раз такое вытворяли с мячом, что только стоишь и смотришь, разинув рот, и заканчивая людьми с удивительными певучими голосами. Конечно, столько, сколько в России, я нигде раньше не жила, но в прежние времена я часто проводила летние каникулы во Франции, Испании и Италии, пару раз в Швеции и один раз в Штатах. И как-то подобного там не замечала, хотя, конечно, может быть, я просто не туда смотрела. Всё может быть.
Нас со Стасом проводили в кабинет директора детдома. Он находился в самом конце левого крыла, на втором этаже, почти в конце коридора. Интерьер в коридорах и увиденных мельком комнатах был довольной уютный и приятный. Но вместе с тем в нём чувствовалась некая гнетущая мрачность. Наверное, из-за сочетания темных оттенков зеленых стен, портьер на окнах и ковров. Она усугублялась необычайной тишиной в здании. То есть иногда слышались голоса, смешки, но, что меня удивило, никто не носился по коридорам, никто громко не разговаривал, не дурачился и не веселился, звуки доносились с улицы. И только сейчас, бросив взгляд в окно, я увидела, что настроение у детишек далеко не самое радужное. Оно и понятно, радоваться-то им особо нечему. В шестнадцать лет их выгонят из детдома, и они должны будут поступить в училища, техникумы, и, возможно, кому-то удастся попасть в хорошую школу-интернат. Это я о тех, кому не повезёт найти родителей. А таких, наверное, всё-таки большинство.
Охранник остановился перед дверью кабинета директора детдома и, указав на него рукой, проговорил несколько скомкано:
— Вам сюда. Директрису зовут Анжела Антоновна.
— Я вижу, — Стас кивнул на бронзовую табличку, украшавшую дверь из темного дерева.
Он подошел к двери и постучал гулко и властно, затем вошел внутрь. Я вошла следом, закрыла за нами дверь.
Анжела Антоновна оказалась черноволосой, худой, довольно высокой женщиной, с длинным горбатым носом и тонкими чёрными бровями.
Когда она говорила, они так странно двигались, что были похожи на лапки какого-то насекомого.
Она была одета в горчичный пиджак, брюки цвета бистр и чёрные туфли.
— Понятия не имею, чем мы могли заинтересовать уголовный розыск, — проговорила Анжела Антоновна низковатым меццо-сопрано.
Она почему-то волновалось, и это было заметно. У неё бегали глаза, она не знала, что делать с руками, а её улыбка, кажется, работала отдельно от всей лицевой мимики.
— Я вам подскажу, — Стас бесцеремонно сел в одно из обитых зеленым бархатом кресел и взглядом показал мне на второе.
Я послушно проковыляла ко второму креслу и, опустившись в него, поняла, что долго мне сегодня пешком ходить не придётся. Ноги пульсировали дерганой, саднящей болью.
— Нас интересует один из ваших бывших воспитанников.
— Бывших? — проговорила Анжела Антоновна. — Видите ли, я здесь не слишком давно…
— Думаю достаточно давно, чтобы помнить Демида Хазина, — с металлическим звоном в голосе перебил её Стас.
Я метнула взгляд в директрису. Стас попал в яблочко. Он как будто знал, как отреагирует Анжела Антоновна, знал, что она должна была о-очень хорошо запомнить Демида Хазина.
Лицо у директрисы заметно побледнело, она вцепилась руками в край стола и несколько раз размеренно вздохнула.
— Да, — проговорила она, — такой… воспитанник был у нас.
— Думаю, будет лучше, если вы расскажете о нём всё, что знаете, — ответил Стас.
Анжела Антоновна крепко, плотно сжала губы. Я видела, что она очень не хочет даже вспоминать Демида Хазина, не то что говорить о нём.
— Он попал к нам в восемь лет, — начала она. — Примерно года два был исключительно замкнутым и молчаливым ребёнком.
Она пару мгновений помолчала, глядя в окно.
— С ним работали наши психологи. Отмечали, что у мальчика скрытая агрессия внутри. Они говорили, что она вызвана тяжелой психологической травмой, скорее всего, вызванной убийством его матери.
После короткой паузы директриса продолжила.
— Один из врачей… обратил внимание, что у мальчишки странная тяга к цветам… В особенности… к…
— К розам, — закончил за неё Стас.