— Приезжал пару раз один такой… светловолосый, статный… Но Демид его не любил, не разговаривал, даже драться пытался… А последний раз и вовсе не вышел к нему. Потом этот мужчина больше не приезжал.
Стас вздохнул, достал фотографию из портмоне и показал директрисе детского дома.
— Вот этот? — спросил Стас, указывая пальцем на Ипполита Збруева.
— Да, — присмотревшись, кивнула директриса.
Мы со Стасом обменялись взглядами. Я была встревожена, а взгляд Корнилова стал задумчивым и озабоченным. Из приюта мы вышли, пребывая в размышлениях и смятении. Я старательно вспоминала все свои видения, где появлялся Романтик. Пыталась сопоставить их с видениями, где был Ипполит Збруев. Пыталась найти сходство того убийцы в чёрном и Ипполита Збруева.
А ещё меня мучил вопрос: почему Михаил Трегубов молчал? Почему не рассказал о том, что видел? Он же остался жив… Хотя… А что, если его просто потом забрали из детдома? Возможно, его взял какой-то спортивный интернат или… Не знаю. Я теряюсь в догадках.
Пока мы шли по коридорам обратно к выходу, я успела увидеть около полусотни различных обрывистых воспоминаний. Это были воспоминания живущих тут детей. И среди эпизодов с личными переживаниями, незначительными событиями и какими-то случаями всегда выделялось одно воспоминание на всех. Одно, хранимое глубоко в душе, запечатанное в сердцах и тщательно оберегаемое — трепетное и теплое воспоминание о родителях, о матерях.
Я начала ускорять шаг. Я не могла этого выносить, у меня вновь потекли слёзы.
В груди стыла горькая печаль, меня беспощадно терзала жалость к оставленным здесь детям. Многие из них живут мечтой о том, что покинув стены детдома, попытаются найти своих родителей. А некоторые хотят сначала достичь чего-то, добиться успеха, достижений, стать известными и богатыми.
А потом… потом найти их и… И просто посмотреть им в глаза.
— Ника? — Стас обернулся и увидел мое лицо. — Ты чего? Что случилось?
— Ничего, — я аккуратно вытерла слёзы и поспешно помахала себе ладонями на лицо. — Ничего… всё…всё в порядке.
— Почему тогда ты плачешь?
— Так… просто… — прошептала я в ответ.
Это было тяжело выносить. Вместе с воспоминаниями детей я чувствовала то же, что и они. Тем более, что мне это было не так уж и трудно. На воздухе мне стало легче. Я была рада, что двор к тому времени опустел. Дети ушли в столовую на обед.
Внезапно обезлюдевшая территория парка была погружена в идеальную тишину, нарушаемую только шепотом ветра да шорохом листьев. Мы почти подошли к машине Стаса, когда я увидела, что не все дети ушли на обед. Я увидела стоящих вдалеке между деревьями девочек. Их было три, они стояли неподвижно и смотрели на меня. Я не сразу обратила внимание, что ветер вокруг качает стебли трав и ветки деревьев. А их волосы и одежда остаются неподвижными.
— Стас, — сказала я. — Подожди меня, пожалуйста, мне нужно пройтись…
Говоря это, я не отводила взгляда от тех трёх девчонок. Я узнала одну из них. Именно её тогда в моём воспоминании зверски, с ожесточением зарезал Демид.
Корнилов проследил за моим взглядом. Сам он, разумеется, ничего не увидел, но, закрыв дверцу машины, сказал:
— Я должен тебя видеть.
— Хорошо… Но иди на максимально доступном удалении, — я направилась к ним.
Они были неподвижны, стояли ровно, не шелохнувшись, и пристально смотрели на меня. Подойдя поближе, я увидела кровь на их одежде, волосах и на лице. Я приблизилась. Мир вокруг начал меняться, неожиданно все посерело, небо стало темным, пасмурным. Я почувствовала нарастающий холод. Девочки, как по команде, повернулись и направились в сторону скверика, в глубь зарослей, в чащу. Я шла следом. Они не торопились, и я могла идти спокойно. Я чувствовала обеспокоенный взгляд Стаса на своей спине.
Девочки не оборачивались, ступая совершенно бесшумно, они шли по тропе, сохраняя безмолвие.
Ветер крепчал, воздух стал влажным и промозглым. Я поёжилась, чуть втянула голову в плечи, обхватила себя за локти. Девочки завели меня в непролазные, густые дебри. Я шла за ними по узкой, петляющей тропе и смотрела на спину ближайшей ко мне девочки. Её спина была сплошь покрыта темными, багровыми пятнами.
Они довели меня до небольшого оврага и встали на его краю. Я тоже подошла к краю, взглянула вниз, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Розы. Торчащие вверх, стройные, высокие и прямые, похожие на прутья стебли роз.
Бутоны роз слабо сияли завораживающим, сиренево-голубым светом. Но не это заставило моё сердце стучать громче и чаще. Не это сорвало с моих губ вздох ужаса.
Роз было четырнадцать, ровно четырнадцать. И кроме этого, стебли роз не касались земли. Нет. Основания стеблей были зажаты в мертвенно-бледных пальцах рук, торчащих из влажной, слоистой земли.
— Он всем нам подарил розы… — услышала я шепот.
Я порывисто, резко обернулась. Кровь зашумела в ушах, пульс настойчиво бил по вискам. Я стояла одна, и только ветер вокруг меня качал ветки деревьев и стебли трав. Девочки исчезли, а по дороге неторопливо и опасливо ко мне подходил Стас.
— Ника? — спросил он осторожно. — Что ты видела?
— Я их нашла… — проговорила я и нервно сглотнула.
— Кого?
— Тех… четырнадцать исчезнувших… Они здесь…
Стас подошел ко мне. Мы оба посмотрели вниз, в овраг. Сейчас розы торчали в земле, их стебли уходили в грунт, но я знала, что или кто их держит в земле.
— Четырнадцать роз, — проговорил Стас, окидывая взглядом овраг. — Интересный цвет.
Его голос звучал разочарованно и с досадой. Я молча кивнула. Несмотря на то, что уже снова светило солнце, и было тепло, я ощущала накрывающий меня леденящий холод.
***
Их тоже было четырнадцать. Когда их раскопали, я стояла чуть поодаль от оврага на небольшом пригорке и на расстоянии наблюдала, как сотрудники УГРО и судмедэксперты извлекают из под земли четырнадцать тел.
От них мало что осталось. Почитай, скелеты, ошметки кожи, волос и истлевшая одежда. Их выкладывали в один ряд на краю оврага. Возле каждого тела ставили желтую табличку с номером. Криминалисты внимательно исследовали тела и место захоронения. Один из них, начальственного вида мужчина, стоял возле тел и документировал процесс извлечения, описывал останки на листах в синей папке. Криминалисты и судмедэксперты в белых комбинезонах и латексных перчатках, фотографировали, обследовали и изучали останки.
Несколько полицейских стояли чуть поодаль и курили. Я видела их взгляды и то, как они переговаривались. Люди, без преувеличения, были потрясены увиденным. Очень явно ощущалось витавшее между людьми в овраге и вокруг всеобщее мрачное, гнетущее настроение. Всех этих людей мучил настырный мысленный вопрос: Кто? Кто на такое способен? Кем нужно быть?! Чей извращенный разум способен воплотить такое?!… За что?…
Из четырнадцати убитыхдвое были преподавателями, остальные двенадцать— дети. Судя по скелетам, подростки.
Я стояла на пригорке рядом, ветер играл моими волосами. Я смотрела на тела, на грязные желтые кости в остатках одежды. Я слышала их голоса, их смех. Я закрывала глаза и видела их всех. Как они бегали, смеялись, радовались, кричали, дрались, плакали, обижались, снова радовались, снова смеялись.
Они были разные — грустные, счастливые, унылые, преисполненные восторга, довольные и сердитые, громкие, тихие, сонные и бодрые и… живые. Я тяжело, протяжно вздохнула.
— Ника?
Я обернулась. Стас подходил ко мне вместе с приехавшим Антоном Спиридоновичем.
— Здравствуй, Ника, — степенно произнёс Антон Спиридонович.
— Здравствуйте, — ответила я, глядя на обоих мужчин.
— Стас мне рассказал, что ты видела, — он бросил взгляд на Корнилова. — Но если ты не возражаешь, я бы хотел всё услышать из твоих уст.
— Как скажете, — я чуть пожала плечами.