Это был двухэтажный дом с серым сайдингом и большой пристройкой сбоку, где, по-видимому, был гараж. Стас остановил автомобиль, заглушил мотор. Я посмотрела на дом, где должна была жить Аня Шмелина. Он возвышался над дорогой, бросая тень на тротуар. Было в этом строении что-то высокомерное, предвзятое и в то же время отстраненное, отталкивающее. От дома как будто исходила неприязненная аура. Она как будто говорила: «Пошли все прочь! Не смейте сюда входить! Здешние жильцы не хотят с вами общаться!».
Мы выбрались из автомобиля, подошли к калитке ворот. Она почему-то была приоткрыта. И дело было вовсе не в беспечности хозяев. Едва Стас скрипнул старой металлической дверцей, как из будки выскочил массивный, крепкий питбультерьер и с злобным лаем бросился на нас. Стас было выхватил пистолет, но я схватила его за руку и ринулась вперёд.
— Ника, ты… — Стас схватил меня за плечо.
Я присела на колено и протянула к псу руку. Собака остановилась, на её морде читалось явное недоумение. Пёс осторожно приблизился, чуть наклонил вперёд голову и коснулся влажным, холодным носом кончика моего пальца.
Затем животное заскулило жалобно, как будто извиняясь. Я улыбнулась ему только губами, пряча зубы. Не нужно, чтобы животное решило, будто я оскалилась. Пёс завилял хвостом, дал себя погладить.
— Как ты… Как тебе это удалось? — удивленно спросил стоявший надо мной Корнилов.
— Он не злой, — ответила я. — Просто его научили гавкать на всех чужаков. Но… характер вечного щенка ведь не скроешь. Да, малыш?
Я почесала собаку за ухом. На его зелёном ошейнике качалась позолоченная медалька в виде косточки. На ней было выгравировано имя питбультерьера.
— Да, — хмыкнула я, прочитав имя. — Тебе идёт, Эдди. Очень даже…
Услышав собственное имя, пёс прилег на землю, вывалил язык, подставил пузико.
— Скажи, а с людьми ты так тоже можешь? — спросил Стас с ухмылкой.
— Люди сложнее, — качнула я головой. — И куда недоверчивее.
Дверь дома открылась. Мы со Стасом уставились в тёмный проём приоткрытой двери. Я различала смутный, тёмный силуэт внутри.
— Что вам надо? — услышала я гневный женский голос. — Убирайтесь! И оставьте мою собаку! Я вызову полицию!
— Не стоит, — Стас медленно приблизился, доставая удостоверение. — Мы уже тут.
Несколько секунд женщина молчала. Видимо пыталась прочесть удостоверение Стаса.
— Уголовный розыск? — кажется, она была удивлена. — Что вы здесь забыли?
— Вы Анна? Нам нужно поговорить.
— О чём?
— О многом, — суховато произнёс Стас.
Снова перед ответом была длинная пауза.
— Чёрт с вами, входите, — проворчала хозяйка дома.
Стас оглянулся на меня. Я кивнула и, погладив Эдди на прощанье, последовала за Стасом.
Внутри дома было темно, повсюду были зашторены и плотно завешаны окна.
Везде властвовал густой сине-серый сумрак. Очертания предметов, стен, потолка и мебели скрадывались, размывались тенями таинственного полумрака. Очень остро чувствовался стойкий, сухой запах чего-то залежавшегося и застарелого с прогорклым привкусом.
— Проходите сюда, — услышали мы голос хозяйки дома.
Она говорила почти шепотом, но от её голоса по комнате разлеталось жутковатое эхо. Казалось, когда она говорила, тени из полумрака таким же шуршащим шепотом повторяли её слова. Я почувствовала давящее чувство какого- то бесконечного, зачерствевшего уныния. В этом доме не было места счастью, радости и любым положительным эмоциям. Здесь властвовали печаль, злость и страх. А хозяйка этого дома, кажется, живет в каком-то своеобразном и добровольном заточении.
Мы со Стасом прошли за ней на кухню. Она стояла возле кухонного стола и наливала себе то ли чай, то ли кофе из прозрачного чайника. Нам она ничего не предложила. Да я, лично, всё равно бы отказалась, как и Стас, наверное.
— Говорите, — буркнула женщина, не поворачиваясь к нам.
Она была одета в халат, по её плечам спускались тёмные, спутанные волосы. Часть их скрывала её лицо, вернее, только половину.
Окинув кухню взглядом, я заметила составленные вдоль стены пустые бутылки из-под пива и других спиртных напитков. Бутылок было много, несколько десятков.
— Анна, — Стас чуть приблизился к женщине. — Нам нужно поговорить с вами о Демиде Хазине.
Я увидела, как при звуке имени Демида, женщина в халате застыла на мгновение. Затем то ли подавилась и закашлялась, то ли засмеялась. Вот только смех не был весёлым. В нём слышались горечь, пережитая боль и презрение.
— О Демиде… — повторила она. — Демид умер, а перед этим… сломал мою жизнь.
— Как это произошло? — спросил Стас.
Женщина отпила из чашки. Она пила редкими глотками, с паузами. Стас терпеливо ждал. Я поморщилась от боли в ногах.
— Вы не против, если я присяду? — спросила я вежливо.
— На здоровье, — недружелюбно бросила женщина.
Стас любезно отодвинул мне стул, и я осторожно присела. Ступни ног вновь отозвались толчком боли, пронзившим плоть и, казалось, доставшим до костей.
Мысленно я в который раз выругала извращенную фантазию Романтика.
Стас ждал ответа на свой вопрос, но Анна Шмелина не торопилась с ответом.
— Демид… — Анна не поворачивалась к нам со Стасом. — Мы… мы дружили с ним… Мы росли в детдоме…
Я вздохнула.
— Анна, — проговорила я осторожно, с состраданием к одинокой и явно отчаявшейся женщине. — Мы знаем, что вы с Демидом вместе росли в сто двенадцатом детдоме, мы так же знаем, что Демида били из-за вас, и знаем, что потом вы вышли замуж за Михаила Трегубова.
Тут я ощутила на плече руку Стаса, это был предупреждающий жест, но я не могла остановиться, времени не было. Я знала, что Романтик скоро убьет снова. Он ведь до сих пор страшно зол на полицию, на УГРО, на Стаса, на меня.
Он должен взять реванш. Я в этом нисколько не сомневалась, да и Корнилов тоже.
— Мы знаем, — уже мягче проговорила я. — Что в один из вечеров Демид пришел к вам в дом и…
Я замолчала, вздохнула. Говорить о том, что произошло потом, было жестоко. Я не знала, как отреагирует Анна.
— А потом он убил Мишу, моего мужа.