Впереди в конце коридора маячила темно-зеленая дверь с узким окошком. Я шла вперёд, думая, что мне делать и что меня может ожидать за той дверью.
— Беспечные они у тебя, — сказала мне Аня, когда мы подошли к самой двери.
— Возможно, — не стала спорить я.
Мысли о родителях были сродни болезненным щипкам или острым, глубоким уколам в самую душу. Но я старалась держаться, у меня другого выхода не было. А поплакать я всегда успею, надеюсь.
— Открывай дверь, — сказала мне Анна. — Давай. Живо…
Я мешкала.
— Аня…
— Открывай дверь! Не вынуждай меня вышибать тебе мозги!
— Аня, мы можем тебе помочь! — я повысила голос.
— Мы уже это обсуждали, — рыкнула Анна. — Думаешь, я не задумывалась о побеге? Только ведь он всё равно меня найдёт. И прежде, чем прийти за мной, будет слать мне фрагменты тела моей дочери.
Я взялась за ручку двери. Почему-то сейчас, когда в моей ладони была обжигающе холодная дверная ручка, мне стало страшно. Страх навалился на меня, окутал моё тело, душу, липкой паутиной охватил сознание и попытался поглотить меня. Ему тяжело было сопротивляться, потому что он отравлял сознание паникой.
Я вздохнула и нажала на ручку двери, открыла её. Внутри был подвал, из него сильно тянуло сыростью и чем-то кисловатым.
— Заходи, — велела Шмелина.
— Анна, ты выбираешь путь безысходности.
Грянул выстрел. Я вздрогнула, инстинктивно закрыла голову руками, отшатнулась от неё, чуть присела и испуганно обернулась. Она стояла передо мной, её лицо не выражало ничего. Оно было каменным, бесстрастным, безразличным.
— Пожалуйста, — произнесла она. — Не вынуждай меня… Ты уже знаешь, у меня нет выбора. Я принадлежу ему, потому что у него единственное, ради чего я еще хочу жить в этом мире. Понимаешь? Заходи… прошу… Мне жаль тебя, девочка с красивыми глазами, но я не могу тебя отпустить. Прости.
— Ничего, — ответила я и зашла в подвал. — Я понимаю.
Она завела меня внутрь, закрыла за нами дверь. Я окинула помещение взглядом. Кирпичные стены, деревянные балки по периметру, четыре лампы освещения. Пластиковые цистерны в углу, груда картонных коробок. В торце что-то похожее на печь. Рядом с ней стояли разного вида ухваты и кочерга. Мне стало не по себе.
— Иди сюда, — велела Анна.
Я обернулась. С помощью электрического ворота она спустила сверху на цепи металлический стул. Тот, качаясь, опустился, звеня цепями на подлокотниках и под днищем. Болтающиеся цепи с наручами были похожи на жутких змей или червей из фильма ужасов.
— Садись, — Анна подняла пистолет и указала на стул.
Я оглянулась на печь, присмотрелась к её маленькой дверце. Я пристально смотрела на эту печную дверцу. Мне казалось, из-под нее дрожал желто-оранжевый свет огня, видны были мечущиеся тени. Затем я услышала дикий, наполненный ужасом и болью, страдальческий голос женщины. Голоса менялись, они были разными, как и жертвы…
— Я сказала, садись! — прикрикнула Анна.
— Он будет медленно убивать меня, а потом сожжет в той печи, да? — спросила я, с обманчивым спокойствием.
— Ты знаешь ответ, девочка, — отозвалась Анна. — И знаешь, что выбора у меня нет.
— Ошибаешься.
— Не начинай!.. Садись на стул!
Я посмотрела на неё.
— Ты упускаешь шанс жить обычной, нормальной жизнью со своей дочерью, Анна.
— У меня давно его нет!
— Нет! — воскликнула я яростно. — Это он тебя в этом убедил!
— Да что ты…
— Романтик явился к тебе в дом, забрал твою дочь, и шантажировал тебя, угрожая ей! Что он заставлял тебя делать Анна? Я ведь явно не первая в этом подвале! Он заставляет тебя помогать ему, да?! Ему явно не хватало тех, что он убивал среди роз, да? Некоторых он просто мучил здесь? Так ведь? Да? Я права, Анна? Скольких девушек он тут замучил?! Скольких, Анна? Как часто их голоса снятся тебя по ночам?! Как часто тебе кажется, что ты слышишь, как они кричат и молят о пощаде?! И как долго ещё ты сможешь всё это выносить?!
— Замолчи! — прошептала Анна. — Ты ни черта не знаешь об этом звере!
— Я знаю больше, чем ты думаешь! — проговорила я яростно. — Например, как вы целовались с Демидом тогда, лежа на траве под солнцем, и я помню, как он принёс тебе подарок, а у тебя в комнате оказался Трегубов со своими парнями, и помню, как ты кричала, когда его били. Что ещё я знаю? Я знаю, как ты лежала здесь на полу, вот в этом самом вонючем подвале и рожала. А Романтик стоял рядом и смотрел. Смотрел, как ты корчишься от боли, как пытаешься произвести на свет своё дитя… И я всё это знаю, Анна. И я уверена, что меньше всего на свете ты бы хотела прожить оставшуюся в жизнь, раболепствуя перед тем, кто отнял у тебя ребенка. И самое большое, горькое разочарование, которое тебя постигнет, случится тогда, когда ты поймёшь, что сколько бы ты не унижалась перед ним, сколько бы ты не старалась задобрить его, он все равно убьет твою дочку. И тебя. Хотя… тебя, возможно, и оставит в живых. Ему было бы приятно видеть, как ты страдаешь.
Я выговорилась и замолчала, глядя в глаза Анны.
Её изуродованное лицо выражало крайнюю степень глубочайшего изумления.
Она была потрясена услышанным. Особенно, понимая и зная, что всё это правда.
— Не понимаю… — прошептала она.
— Знаю, — быстро заговорила я и чуть подступила к ней. — Это долго рассказывать, Анна. Просто поверь, я смогу найти твою дочь. Мы сможем тебе помочь. Романтика мы арестуем, но только с твоей помощью. Ты понимаешь? На сколько ещё ты обречешь себя влачить в этом доме такое жалкое, рабское существование? Он ведь… он же не разрешает тебе даже выходить из этого дома? Я права, Анна?
— Только иногда, — выдавила через силу женщина. — Ты же понимаешь…
— Понимаю, — быстро сказала я. — Малейшее неповиновение и он угрожает твоей малышке. Но… Анна, представь, что ты получишь шанс, наконец-то, обнять свою дочь, увидеть её глаза, её улыбку, прижать её к себе. Только, пожалуйста, прошу тебя. Наберись храбрости! Как тогда, когда ты осмелилась сбежать из детдома, от Демида…
— Он же все равно меня нашел, — она горько усмехнулась. — Сначала один психопат преследовал меня, теперь другой.
— Не будь дурой, — нахмурилась я. — Романтик мстит тебе за сына.
Её лицо изменилось.
— За сына? — переспросила она медленно. — Подожди, ты что… Ты что говоришь… За…
Она ахнула, её рука с пистолетом опустилась.
— Так… Так все эти годы… всё это время… Это месть? Месть за Демида?!
— Да, — кивнула я. — И тех четырнадцать человек в детдоме убил не Демид… Ну, точнее, не всех. Помнишь, когда сбежал Трегубов? Он сбежал после того, как пропали его друзья…