— Так вот, его друзей убил отец Демида. Его настоящий… физиологический отец, если тебе угодно.
Анна была ошарашена. Её невидящий, ошеломленный взор был устремлен в пустоту. Я видела, как её зрачки мечутся из стороны в сторону в вытаращенных глазах.
— Месть… месть за сына. Один больной подонок… мстит за другого?
— Да… верно, — вздохнула я. — И ты… никогда… никогда не получишь его прощения, Анна, уверяю тебя. Ты просто угробишь оставшуюся жизнь и жизнь своей дочурки. Вот и всё, что будет.
Я тяжело сглотнула и сделала ещё шаг к Анне. Она взглянула на меня, но пистолет не подняла.
— А теперь ответь мне, Аня, ты готова пожертвовать своей и дочкиной жизнью в тщетной и бесполезной попытке спастись от Романтика?
Но ответить Шмелина не успела. Мы услышали приближающиеся шаги, а через секунду дверь в подвал открылась. Мы с Анной застыли на месте.
На пороге стоял мужчина, облаченный в чёрную футболку с оскалившимся волком, темные джинсы, кеды и черные короткие перчатки. На голове у него была черная шапка и маска. Уже знакомая мне зловещая, пусть и пафосная, маска с золотыми глазницами. Во второй раз в свой жизни я оказываюсь лицом к лицу с Романтиком.
Он вошел в подвал неспешной, неторопливой и даже вальяжной поступью.
Каждый звук его шагов отзывался резким толчком сердца в моей груди. Никто из нас не проронил ни слова. Тишину нарушали только его шаги. Неспешные, с легким зловещим шорохомподошв по полу.
Анна, дрожа всем телом, смотрела на него беспомощным, растерянным и испуганным взглядом. Она побледнела, её рот приоткрылся. Она вжалась спиной в кирпичную стену так, словно хотела протиснуться сквозь неё.
Романтик окинул её изучающим взглядом, пренебрежительно хмыкнул и подошел ко мне.
Я нервно сглотнула, вздёрнула подбородок, заставила себя взглянуть прямо в глазные прорези его маски. От колен вверх по телу взбиралось стягивающее чувство нарастающего напряжения. И одновременно по телу разливалось ватное, вязкое, неприятное тепло, иссушающий жар, словно от палящего солнца.
Он поднял руку легко провел пальцами в перчатках по коже моей левой щеки.
Чуть склонил голову на бок, как будто любуясь моим видом.
— Я тебя… — начала я, но не успела закончить.
Я хотела заносчиво и презрительно бросить ему в лицо: «Я тебя не боюсь, урод!» Но тут перед моими глазами буквально выстрелило воспоминание — его воспоминание.
Громко гремит, ревёт музыка. Это какой-то панк рок.
— Пусти меня! Нет! Не Смей!
Я обернулась. В комнате, сплошь заклеенной постерами панк-рок групп, на кровати лежали двое. Парень и девушка. Точнее парнишка лет пятнадцати и девочка лет тринадцати, наверное.
— Пусти! — девочка пытался вырваться из-под навалившегося на неё парня.
— Да чё ты кобенишься! — он прижал её руки к кровати. — Сама же пришла! Знала, что будет!
— Пусти, козёл! — вскричала она.
Он попытался закрыть её губы поцелуем, но, кажется, она укусила его. Он вскрикнул, отпрянул, а девочка под ним зарыдала и дернулась, пытаясь вырваться.
Испытывая парализующий шок, я узнала в этой школьнице Марию Хазину —
мать Демида.
— Ах ты тварь, — прорычал черноволосый парень на ней. — Я ж тебя…
Он отвесил ей пощечину. Она тонко вскрикнула, зажмурила глаза.
— Не надо… — пропищала она жалобно. — Пожалуйста, Коля… Не надо.
— Лежи спокойно, — прошипел он ей в лицо злобно.
Его руки шарили по её телу, срывали с неё одежду. Мария не сопротивлялась. Она слишком сильно боялась, что он ударит снова. Она не смела противиться.
А этот ублюдок с лихорадочным возбуждением, шепча ей пошлые мерзости, начал расстёгивать ремень своих джинсов. Музыка орала, вокалист неизвестной группы надрывался из колонок музыкального центра. Парень приподнялся над Марией, приспустил штаны и резко качнул бедрами. Вряд ли кто-то услышал, как со слезами, срывающимся голосом, закричала Мария, приподняв голову и с силой зажмурив глаза. Её лицо исказила мучительная боль. Ее тело сотрясалось от резких толчков. Она плакала и выла под ним.
Вряд ли кто-то услышал, как она сквозь слезы слабым шепотом молила его перестать.
Воспоминание оборвалось, лопнуло и рассыпалось, вернув меня в реальность.
— Что с ней такое? — рычал лающий мужской голос.
— Я… Я н-не знаю… — лепетала Анна.
Я открыла глаза. Я полулежала на полу, опираясь на руки. От только что увиденного у меня на несколько мгновений затмило разум, я была лишена возможности говорить и мыслить. Я вспоминала, как плакала Мария. Я всё еще видела, как беззащитная тринадцатилетняя девочка молит о пощаде своего насильника. Я подняла взгляд на Романтика, теперь я знала, кто передо мной.
Отец Демида — насильник, человек, однажды сломавший жизнь тринадцатилетней Марии Хазиной. Убийца, психопат и насильник. Но я даже не знаю, с какой стороны на него посмотреть, чтобы хотя бы с натяжкой можно было назвать человеком. Господи… Как же он живёт-то в этом мире? Как ест и спит после всего того, что совершил?! Как он умудрился собрать в себе все самые отвратительные человеческие пороки?
Он услышал, как я поднимаюсь, и обернулся.
— А, — он игриво развел руками. — Очнулась! Прекрасно, девочка. А то я уже расстроился. Предвкушал себе наше с тобой развлечение, а ты тут отключилась…
Он направился ко мне.
— Зачем ты это делаешь… Коля? — спросила я.
Он замер. Он явно не ожидал, что я назову его по имени.
— Или… — проговорила я. — Может быть, мне стоит называть тебя… Захаром? Как правильнее?
Он с хрустом сжал кулаки, резко ринулся на меня. Я не успела испугаться, он схватил меня и с силой ударил о стену. Боль вцепилась в спину, легкие выдавили воздух. Я слабо открыла рот, пытаясь вдохнуть, но тут его пальцы тисками сдавили моё горло. Я беспомощно заскребла ногами, вцепилась в его запястье. Я ощущала, как его пальцы сильнее сжимают мое горло. Я била его по руке, в тщетной попытке освободиться. Я жаждала глотнуть воздуха, легкие наливались тяжелеющей болью. Я давилась спазматическими попытками сделать вдох. Я цеплялась за жизнь, старалась… пыталась… и чувствовала, как слабею…
Но тут он отпустил меня. Я бессильно сползла по стене, упала к его ногам, жадно, часто глотая сухой воздух подвала. Легкие и гортань жгло огнём. Я смотрела на его ботинки у моего лица.
Внезапно хрустнул странный, металлический щелчок. Я подняла взгляд.
Николай (или Захар) Ковальчук обернулся. В дальнем конце подвала, вжимаясь спиной в кирпичную стену, застыла Анна Шмелина. Она в вытянутых руках держала пистолет.
Её ненавидящий и в то же время испуганный взгляд был устремлён на Захара.