— Уже скоро, — проговорила она и снова вздохнула.
Было очень заметно, что она как можно быстрее хочет взять свою крошку на руки. Увидеть её, прижать к сердцу. Смотреть, как она кушает, как спит, как растёт, как улыбается ей и тянет к ней маленькие ручки.
Я не могла без слёз смотреть на Аню. На эту Аню, которая ещё не знает, что случится дальше. Которая ещё верит, что всё будет хорошо, что им с её дочкой никто не будет мешать. Это было невыносимо. Это… это было жестоко.
Аня вышла из детской, тихо прикрыла дверь и направилась в другую комнату.
Она и не заметила, как за её спиной вырос темный, высокий силуэт.
И тут я закричала, громко, пронзительно. Я требовала, чтобы она обернулась, увидела, бежала, спасалась! Спасала себя и свою дочь! Но, конечно же, она не могла меня услышать.
Он резко оказался возле неё, Аня не успела ничего понять. Он зажал ей рот, прижал к себе, приставил к горлу широкий, длинный нож с загнутым лезвием.
Аня испуганно замычала, вцепившись в его руку. Её вытаращенные от ужаса глаза смотрели вправо, силились разглядеть его, увидеть его лицо.
Романтик был всё в той же знакомой мне маске — белой, с золотыми глазницами и красными клыками из-под иронично усмехающихся губ.
— Думала, что всё закончилось, мразь? — прошипел Романтик на ухо перепуганной женщине. — Думала, что теперь всё будет хорошо, да? Что ты будешь себе жить? Всё будет хорошо? Ты родишь своего ублюдка, будешь растить его и радоваться? Да? Да, с**а?!
Он неожиданно толкнул её вперед. Я закричала вместе с Аней. Она едва успела выставить руки вперёд и упала на четвереньки. Она всхлипнула, ахнула, обернулась, попыталась отползти. Но он догнал её, схватил за волосы, оттянул назад и снова приставил нож к её горлу. Женщина стояла на коленях, обхватив руками свой живот, и тихо плакала.
— Не надо, — простонала она со слезами. — Умоляю… пожалуйста, не надо…
Он лишь издевательски хохотнул, сильнее натянул её волосы и провел лезвием ножа по её горлу. Я увидела, как из пореза на коже шеи Ани слабо вступила ярко-алая кровь. Шустрые струйки стекли по её шее.
— Прошу! Умоляю! — рыдая, шептала она, зажмурив глаза. — Пожалуйста!.. Что тебе нужно?!
— Я уже нашел, что мне нужно! — ответил Романтик.
Он отпустил её, отступил назад. Аня, вскрикнув, схватилась руками за порезанное горло. Её охватил страх, в глазах дрожали слезы, ужас, растерянность. Романтик безжалостно пнул её ногой в спину.
Я не выдержала и попыталась схватить статуэтку, стоящую на ближайшей полке. Разумеется, мои пальцы схватили только воздух, а точнее пустоту.
— Я ничего тебе не сделала! — воскликнула рыдающая Аня.
Она на четвереньках ползла прочь от него. Романтик не спеша прогулочным шагом шел за ней.
— Конечно, ты ничего не сделала, — он присел на корточки возле неё.
Она замерла, испуганно взглянула на него снизу вверх.
— Ты просто растоптала любовь, которую тебе собирались подарить.
Он произнёс это с заметной ядовитой злобой. Затем протянул к ней левую руку в черной перчатке и с обманчивой лаской провел по щеке Ани.
— Так что теперь ты должна мне.
У Шмелиной внезапно подскочили верх брови, она во все глаза уставилась на маску Романтика. Она смотрела так, словно неожиданно для себя увидела в нём что-то новое, другое. То, что совсем не ожидала увидеть.
— Не может быть… — слабо прошептала она.
— Может, — протянул Романтик. — И не надейся, моя дорогая, я никуда не исчезну.
Она медленно покачал головой.
— Я всегда буду рядом. Слышишь? Всегда! И ты…
Тут он резко схватил Анну за волосы и встряхнул её голову.
— Ты всегда будешь моей!
Я заметила, что перчатка на его левой руке соскользнула, и там показалось уже знакомое мне уродливое клеймо в виде цветка.
В следующих видениях я наблюдала жизнь Ани, превратившуюся в истинный, кромешный ад. Она не имела права куда-либо уезжать из своего дома. Он почти не разрешал ей выходить из дома. Он следил за ней постоянно. Она знала это. Аня каждую неделю получала письмо и розу. Иногда он звонил ей, чтобы пригрозить, запугать. Он забрал её ребенка сразу после родов. Он даже не дал ей взглянуть на неё — на её дочь. Он только несколько раз привозил младенца, дав Ане возможность покормить малышку. В те минуты она иногда тихо, украдкой пела ей и шептала, как она любит её. А потом он перестал привозить её дочь, только слал фотографии и иногда видеозаписи.
Аня пробовала позвать на помощь, и оба раза жестоко поплатилась за это. В первый раз он избил её так, что она не могла ходить почти неделю. Второй раз он избил её саму и прислал видео, где избивает ремнем её кричащую дочь.
После этого Аня Шмелина навсегда уже стала его рабыней — бессловесной, бесправной, подчиненной.
Он делал с ней все, что хотел, насиловал её, бил, издевался, как мог. Он часто делал ей больно, и его это заводило. Иногда он привозил в её дом девушек.
Он заставлял её помогать ему, помогать измываться над несчастными, совсем ещё молодыми девчонками.
Я… Я не буду перечислять всего того, что это ублюдок делал с ними и заставлял делать Аню. Это всё происходило в том самом подвале с печью, куда привела меня Аня.
Меня охватил истинный трепет ужаса, при мысли о том, что я могла разделить участь тех бедных девочек, которых до смерти замучил в этом подвале Романтик. Зверь… Животное… Урод… Подонок… Я не знаю, какие слова подобрать для этого изувера! Я не знаю, есть ли такие слова!
Воспоминание выплюнуло меня в реальность. Я, к своему удивлению, очнулась в машине рядом со Стасом. За окном было темно, горели многочисленные огни города: уличные фонари, рекламные вывески, витрины магазинов. Светились квадратики окон в домах. Сколько же я пробыла в отключке? Я достала свой телефон, посмотрела на дисплей. Ничего себе! Уже почти одиннадцать! Я посмотрела вперёд. Стас спал за рулем, откинувшись на сиденье и сложив руки на груди. Вид у него при этом был хмурый, воинственный, недовольный. Автомобиль кстати был не Стаса. Я оглядела салон. Это оказалась машина Домбровского.
— Стас, — тихо позвала я.
Как всегда, после слишком ярких, пугающих и эмоциональных видений я чувствовала себя истощенной и измученной.
— Стас. — еще раз позвала я, уже чуть громче.
Корнилов всхрапнул, закашлялся и проснулся. Быстро обернулся.
Впереди нас, перед капотом автомобиля, припарковалось желтое такси, и из него вывалилась шумная компания из четырех человек. Они громко смеялись, перекрикивали друг друга. Стас поморщился, прикрылся рукой от яркого жгуче-красного света задних фар машины.
— Как ты? — спросил Корнилов, оглянувшись на меня. — Ты до ужаса напугала генерала Савельева. Он очень испугался за тебя.
— Мне очень жаль, — быстро проговорила я. — Сколько я была… без сознания?
— Да почти что весь оставшийся день.
— То есть сегодня еще пятница?