Было видно, как ей страшно решиться на это.
— Едем к твоей маме?
— Да. Только…
— Что?
— Ника…
— Да?
— Мне страшно…
— Я буду рядом.
— А… обещаешь?
— Обещаю!
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Пятница, 20 июня, поздняя ночь.
Радость, восторг, счастье-одни из самых сильнейших позитивных чувств, которые способен испытывать человек. Сильнее, наверное, только пресловутая любовь и осознание, что вы любимы. Но, пожалуй, самые сильные положительные чувства способна испытывать только мать, увидевшая своего ребенка после долгой разлуки. Шквал счастья, захлестывающая радость, захлебывающийся восторг и выплескивающаяся через край волна неподдельной, чистой, искренней и чуть-чуть мучительной любви. Только материнская любовь способна быть бессмертной, вечной и всепрощающей. И ту боль, которую способна причинить матери её любовь к ребенку, вряд ли можно сравнить с любой другой.
Все эти мысли и сравнения пришли в голову Стасу, когда он стоял возле палаты Анны Шмелиной и через внутреннее окно из коридора наблюдал за ней. Он смотрел, как женщина, заливаясь слезами, обнимает свою дочку, прижимает к сердцу и осыпает её лицо поцелуями. Губы Стаса тронула добрая улыбка, но тут у него зазвонил телефон. Стас принял вызов.
— Да, Коль? Что у тебя?
— Её только что приняли возле Южных ворот. Не поверишь, пыталась свалить в Литву.
— Какая тщедушная попытка, — вздохнул Стас. — Когда её доставят к нам?
— Обещали в течение часа, может, раньше.
— Прекрасно. Мы как раз успеем перекусить.
— Может, Нике стоит поспать, Стас? Отвези её в отель и…
— Она не согласится, ты же знаешь, — ответил Корнилов. — И будет права. Мы должны найти и взять его сегодня. До рассвета.
— Почему до рассвета?
— Потому что потом будет поздно, — Корнилов покачал головой. — Он уйдёт, Коль. Он уже знает, что мы слишком близко подобрались. Уверяю тебя, он собирается свалить. Только сперва хочет…
Стас замолчал, а Домбровский не умел долго ждать.
— Чего он хочет, Стас? — осторожно спросил Коля.
— Попрощаться, — ответил Стас.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Суббота, 21 июня, поздняя ночь.
Из приоткрытого окна тянуло приятной ночной прохладой летней ночи. Вместе с дуновениями ветерка в салон полицейского Ниссана влетали запахи города.
Выделялись запахи остывающего после жары асфальта, бензина, чуть слабее ощущался горький привкус табака и сладковатый, призрачный аромат алкоголя. Вдобавок тянуло чем-то жареным из ближайшего круглосуточного общепита.
У меня на коленях стояла картонная коробка с дурацким узором в мелкие графические лилии. Внутри неё находились десятка три косичек, сплетенных из отрезанных волос. Косички были разные, самого разнообразного окраса. Нашлись даже синие и ярко-розовые, но больше всего было русых, светло- русых, тёмных, каштановых, было и несколько рыжеватых и немного белокурых. Эту коробку и ещё несколько десятков предметов изъяли из квартиры, где Ковальчук держал дочь Анны Шмелиной.
Только что я закончила рассматривать очередные воспоминания. Надолго меня не хватило, если честно. Я и так за последнее время видела много всего и слишком часто.
Сидевший впереди Сеня обернулся.
— Стас идёт. Похоже, он что-то тебе купил.
Я посмотрела на идущего к нам Стаса. Он держал в руках два бумажных пакета из ближайшей закусочной. Я вздохнула, откинулась на спинку сиденья, нервно, тихо постучала ногтями по крышке коробки. В ушах ещё стояли крики одной из девушек, чьи волосы были в этой коробке. Похоже, Ковальчука я нескоро забуду, если, вообще, смогу это сделать. Впрочем, кого я, чёрт побери, обманываю! Я их никого никогда не забуду. А хотелось бы… Господи, как бы это было здорово!
Стас сел за руль внедорожника. Эту полицейскую машину он взял на время в парке УГРО, взамен своего разбитого Лэнд Ровера.
— Ника? — Стас обернулся и протянул один из бумажных пакетов. — Не желаешь подсластить жизнь?
Я вздохнула.
— Было бы неплохо, если честно.
— Ну, думаю, я угадал, — он хитро ухмыльнулся.
Я чуть заинтриговано взяла пакет из его руки, поставила рядом с собой и развернула. Внутри было мороженное m&m's, горячий пирог с яблоками и ещё один с вишней, а также пара шоколадных батончиков.
— Я надеюсь, это не всё мне, — усмехнулась я. — А то, боюсь, все прыжки на льду останутся для меня в прошлом.
На самом деле, не смешно. Любое минимальное изменение веса с очень высоким процентом вероятности может повлечь за собой нарушение координации во время выполнения тех или иных фигур. Но мне необходимо было хоть что-то съесть, ибо я ела последний раз уже вчера, после того, как мы привезли в больницу Анну Шмелину. Я ограничилась только пирогом с вишней.
Хотя, если честно, я всему этому предпочла бы обычную овсянку с яблоком и орешками и медом. А не вот это всё.
— Стас, мне нужно взглянуть на другие вещи из квартиры Ковальчука.
— Хорошо, — кивнул Корнилов.
Они с Сеней пили обычный кофе и закусывали такими же горячими пирогами.
Оба легко умяли по три штуки и закусили пачкой печенья. Два бегемота, подумала я с улыбкой. Сеня ещё потом доел то, что было у меня в пакете.
— А ты что-то увидела… по содержимому этой коробки? — спросил Корнилов.